Чингисхан отвоевывает красавицу Борте

Чингисхан отвоевывает красавицу Борте

Надо было возвращать Борте, и Темучжин в первую очередь обратился за помощью к кераитскому царю, чьим «клиентом» и приемным сыном официально состоял. Взяв с собой Хасара и Бельгутая, он вновь отправился в Черный лес, где находилось стойбище Тоорила.

Просьба, которую он адресовал своему сюзерену, ничем не отличалась от просьб, какие направляли в начале XII столетия юные европейские бароны своим герцогам:

— Внезапно напали на нас три меркита и полонили жен и детей. Я пришел просить тебя, хан и отец, спасти моих жен и детей!

И Тоорил, в свою очередь, ответил точно так же, как ответил бы любой король-феодал:

— Разве я в прошлом году не говорил тебе? Помнишь, что я сказал тебе, когда ты в знак сыновней любви облачал меня в соболью доху и говорил, что отцовской поры побратим все равно что отец тебе?.. Теперь я истреблю для тебя всех меркитов и спасу твою Борте… возвращу ее тебе…

Война предстояла серьезная. Меркиты к тому времени объединили несколько монгольских племен, живших на границе степи и сибирской тайги, в северной оконечности бассейна Селенги. В это объединение входило три крупных племени: удуит-меркиты, увасы и хааты.

Первые, возглавляемые Тохтоа-беки, обретались в Буура-кеере, в «Степи верблюдов-самцов», которую исследователь Хэниш помещает в окрестностях нижней Уды, восточнее Верхнеудинска.

Увас-меркиты во главе с Даир-усуном населяли остров Талхун, то есть жили внутри «вилки», образовавшейся в месте слияния Орхона и Селенги.

Наконец, хаат-меркиты вместе с их вождем Хаатай-Дармалой кочевали в Хараджи-кеере, еще одной тамошней степи. Все эти степи были типично забайкальскими, лесистыми, где пастбища чередуются с сосняками с их характерным густым подлеском из рододендронов и орхидей. Чем севернее, чем гуще леса, тем больше в них растет берез и лиственниц; тянутся же они до отделяющих этот район от Южного Байкала достигающих двухкилометровой высоты гор, где начинается настоящая сибирская тайга.

Прежде чем выступить против меркитов, кераитский хан призвал на помощь третьего союзника: Чжамуху, предводителя монгольского племени джардаран. Как мы помним, Чжамуха был другом детства Темучжина, и оба они считали себя братьями. Звание побратимов, братьев по клятве — анда, в монгольском обществе имело самое реальное значение и возлагало на воинов, себе его присвоивших, вполне конкретные обязанности, впрочем, как и звание отца, присвоенное Темучжином кераитскому царю Тоорилу.

Если сын Есугая лишь начинал восстанавливать свой клан, то Чжамуха уже являлся вождем, и даже более могущественным, поскольку предводительствовал целым племенем.[24] Так что Тоорил был прав, когда посоветовал Темучжину пригласить участвовать в готовившемся деле своего друга детства.

В ту пору стоянка Чжамухи находилась в Хорхонах-джубуре, на одном из притоков Онона, скорее всего нынешней Курху, или, что менее вероятно, Киркун, протекающем северо-восточнее.

Тоорил посулил Темучжину привести корпус войск численностью 20 тысяч воинов, который должен был составить правое крыло армии.

— Чжамуха, — давал указания Тоорил, — со своими двумя тьмами пусть будет левым крылом.

Это указание подтверждает, что молодой хан возглавлял объединение родов довольно значительное. И еще. Именно ему Тоорил доверил определить место сбора объединенного войска.

Итак, следуя совету Тоорила, Темучжин послал Хасара и Бельгутая к Чжамухе с такими словами:

— Меркиты повергли меня в печаль. Они украли у меня жену. Теперь моя постель пуста. Половина моей души оторвана. Не одного ли мы с тобой роду-племени?

На это послание Чжамуха ответил, как истинный рыцарь:

— Я узнал, что постель моего друга Темучжина опустела, что половина его груди оторвана, и мое сердце (букв.: печень. — Е. С.) от этого скорбит. Что ж, мы раздавим все три меркитских племени и освободим нашу госпожу Борте!

Монгольский бард, совсем как Гомер, вкладывает в уста Чжамухи (и хана Тоорила) слова страшной угрозы и злой насмешки, адресованные вражеским вождям:

— Теперь, когда у нас похлопывают чепраки, когда гремят барабаны, задира и трус Тохтоа находится, должно быть, в степи Гуур. Теперь, когда у нас волнуются длинно-тетивные луки, вояка Даир-усун находится, должно быть, на острове Талхун!

Чжамуха изложил свой план действий. Как ему было известно, меркитские племена, объединившиеся на время, снова разошлись кто куда. Оставив до поры в покое увасмеркитов, кочевавших в месте слияния Орхона и Селенги, надлежало, по его мнению, обрушить все коалиционные силы на удуит-меркитов — основное вражеское племя. Поднявшись с юга на север, Тоорил, Темучжин и он сам, Чжамуха, должны были форсировать на плотах Килхо (Хилок в современных атласах) и свалиться на Тохтоа как снег на голову, «вторгшись через дымник и сокрушив главную опору».[25]

Через посланных к нему Хасара и Бельгутая Чжамуха попросил передать «другу Темучжину» и «старшему брату Тоорилу», что он полностью поддерживает их действия:

— Я посвятил духам мой бунчук из хвостов яков, который виден издалека. Я велел натянуть на барабан кожу черного быка. Я надел свои медные латы, сел на своего черного коня, взял копье и кривую саблю, набил колчан стрелами, сделанными из древесины персика. Мы сразимся с меркитами не на жизнь, а на смерть!

План боевых действий Чжамухи, известный нам из монгольского эпоса, был основан на прекрасном знании местности. Войску Тоорила, после того как оно покинуло Черный лес, надлежало соединиться с отрядом Темучжина на горе Бурхан, откуда оба корпуса должны были выйти в степь Ботоган-боорджи, в окрестностях истоков Онона, куда собирался прийти Чжамуха, поднявшись вверх по этой реке. Ботоган-боорджи намечалась местом сбора всех сил союзников.

Операция, в самом деле, была серьезной, если учесть, что, как утверждает монгольский бард, следовало незаметно для врага осуществить концентрацию без малого сорока тысяч всадников, проведя их через многочисленные перевалы, имевшиеся в том высокогорном «крае истоков», находившемся на северо-восточном склоне Хэнтэя.

Исполняя указание Чжамухи, Тоорил со своими двадцатью тысячами кераитов покинул Бурхан-халдун и двинулся в район Бурги-ерги.

Находившийся в Бурги-ерги Темучжин, уступив ему свой лагерь, поднялся по ручью Тана, одному из истоков Керулена, что у подножия Хэнтэя, поросшего соснами и лиственницами.

Соединение его отряда с войском Тоорила (который получил подкрепление в виде кавалерии в 10 тысяч сабель под командой его младшего брата Джаха-Гамбу) произошло под Аил-хара-голом, неподалеку от ручья Кимурха, который, как нам кажется, являлся одним из истоков Онона и находился на горе, сегодня именуемой Кумур и примыкающей к Хэнтэю с северо-востока.

Таким образом, Темучжин, Тоорил и Джаха-Гамбу сошлись близ Ботоган-боорджи, находившегося в непосредственной близости от истоков Онона. Там же был и Чжамуха, с нетерпением ожидавший их третьи сутки.

— Разве мы не договаривались, — строго спросил он их, — и в бурю на свидание, и в дождь на собрание приходить без опоздания? Разве отличается чем от клятвы монгольское «да»? Соглашаясь с ним, Тоорил добродушно произнес, что он и Темучжин, действительно, заслуживают выговора.

Тон речей Чжамухи и его роль в той кампании указывают на то, что он не только занимал главенствующее по отношению к «брату» Темучжину положение, но, располагая вместе со своими джардаранами силою достаточной, чувствовал себя начальником и над кераитами.[26]

Из Ботоган-боорджи союзники двинулись на север через современную русскую границу. Можно предположить, что, пройдя Кумур, они спустились по долине Менжи в бассейн речки Чикой, а оттуда, через перевалы Малхана, проникли в сердцевину страны меркитов, в поречье Килхо, которую переплыли на плотах неподалеку от Кяхты. Словно смерч, ворвавшись в степь Буура-кеер, которую, повторяем, современные географы располагают в бассейне нижней Уды — стало быть, в лесостепи, — они ночью нагрянули на стойбище Тохтоа-беки и увели с собой всех женщин. У них была надежда захватить врасплох и самого вождя удуит-меркитов, но килхоские рыбаки и охотники на соболя, расставлявшие свои капканы, успели его разбудить. Это позволило Тохтоа-беки и Даир-усуну, вождю увас-меркитов, с горсткой верных людей спастись бегством, спустившись по Селенге до Баргуджина, то есть до восточного берега озера Байкал. Убегая, они побросали все: юрты, семьи, домашнюю утварь, продовольствие.

В ночной тьме и суматохе, вызванной внезапной атакой, монгольские всадники не отставали от меркитов, хватая беглецов и забирая их имущество.

Темучжин, забыв о бое, думал только о любимой жене. Однако его зов тонул среди криков ужаса и предсмертных стенаний. Но вот он настиг толпу беглецов, где, может быть, находилась Борте, которую похитители наверняка намеревались увести с собой. И она узнала голос мужа! Трепеща от волнения, молодая женщина соскочила с повозки, увозившей ее вместе со старой Хоахчин, и побежала на голос. Вскоре она стояла перед мужем, «ухватившись за знакомые недоуздок и поводья Темучжинова коня. Было месячно. Взглянул он на Борте и узнал, и обняли они друг друга». Есугаев сын немедленно оповестил Тоорила и «брата» Чжамуху:

— Я нашел, что искал. Остановимся здесь.

Он не стал упрекать Борте за невольное сожительство с меркитом. Это не смущало и саму красавицу: она была уверена в сердце и любви своего мужа. В самом деле, разве не для ее освобождения он перевернул вверх дном всю Монголию, создал союз царей и поставил под оружие целых четыре тьмы, 40 тысяч воинов?

И все же из меркитского плена Борте вернулась с уверенным чувством близкого материнства. Она родила мальчика Чжочи, который официально был признан старшим сыном Чингисхана, хотя злые языки всегда утверждали, что он был плодом Чилгэр-боко.[27] Ведь именно ему в усладу была отдана украденная меркитами Борте, Чилгэру-силачу, младшему брату вождя удуитов, Тохтоа-беки. В Чингисовой эпопее указывается, что монгольский Парис ужасно боялся появления оскорбленного мужа.

«Черной вороне положено кормиться дерном и корой, — терзался он угрызениями совести, — а она вздумала отведать гусей и журавлей. Грубый я мужик, Чилгэр! Подцепил себе ханшу — навлек беду на все меркитское племя. Простоволосый я мужик, Чилгэр! Не поплатиться бы мне своею простоволосой головой… Проберусь-ка я в темные ущелья! Где же мне еще найти убежище?»

Полагают, что приютившая меркита пещера находилась где-то близ хребта Улан-бургасу, возвышающегося на 1680 метров над уровнем долины Уды, что на восточной стороне Байкала.

Беря реванш, Темучжин и его союзники схватили Хатай-Дармалу. Надев вождю хаат-меркитов на шею деревянную колодку, они приказали ему вести их войско обратно к Бурхан-халдуну. Ведь во время своего нападения меркиты увели в плен не одну только Борте. У них в руках оказалась и вторая жена Есугая, Сочихэл, мать Бельгутая. Узнав, что она находится в одной из юрт бывшего меркитского стойбища, Бельгутай решил во что бы то ни стало найти ее. Но в груди вдовы баатура билось благородное сердце, и в тот самый момент, когда ее сын входил в правую половину двери, она в рваном овчинном тулупе ушла через левую. «Мои сыновья, — сказала она себе, — стали ханами, а я тут маюсь около мужика. Как же мне теперь смотреть в глаза сыновьям?» Сочихэл убежала и укрылась в тайге. Все попытки найти ее ничего не дали.

Бельгутай отвел сердце на беглецах и пленных меркитах: он стрелял в каждого, попадавшегося под руку, крича:

— Отдай мне мою мать!

Что касается меркитов, принявших участие в похищении Борте и в погоне за Темучжином на Бархан-халдуне — а было их, как говорят, триста душ, — то монгольский эпос сообщает, что все они были безжалостно истреблены: «…Мы мужам меркитским в возмездие в воздух обратили лоно их, ущербили печень у них, истребили и родню их мы, а именье их мы сберегли себе». Победители увели с собой столько меркитских женщин и девиц, сколько хотели, сделав их своими «подругами»; мальчики и девочки стали слугами и служанками, получив «наказ сидеть у дверей».

Ниже мы расскажем, что вопреки вышесказанному меркитский народ был уничтожен далеко не весь.

Тохтоа-беки и его люди, укрывшиеся в недоступных баргуджинских лесах, в забайкальской тайге, не раз и не два возвращались в степь поспорить за нее с будущим Покорителем Вселенной и принять участие во всех союзах, объединявших его врагов. Увы, повторявшееся в каждом поколении этих племен умыкание женщин породило их неизбывную взаимную ненависть, положить конец которой могло лишь полное истребление одной из этих двух племенных группировок.

Монгольская империя была создана только после уничтожения половины монгольских племен.

Но вот несколько приятных подробностей. В лагере удуит-меркитов люди Темучжина обнаружили мальчика пяти лет по имени Кучу с горящими как огонь глазами, в собольей шапочке, в сапогах из маральих лапок и в шубке из собольих шкурок. Этого смышленого на вид найденыша подарили Оэлун, которая его усыновила.

Темучжин щедро одарил «своего отца и хана» Тоорила и «брата» Чжамуху, выражая признательность за освобождение Борте. Возблагодарил он и Тенгри, бога-небо тюрко-монголов, а также мать-землю (эке-этуген), помогших отомстить меркитам, «опустошить их сердца и разорвать печень». После этого союзники расстались.