«Мы загребем монголов в полы халатов, словно скотский помет!»
«Мы загребем монголов в полы халатов, словно скотский помет!»
Подводя итоги, можно сказать, что сражение не дало кераитам желаемого результата. Монголы потрепали их основательно. Как доложил Борохул, судя по облаку пыли, они двигались вдоль Мау-ундурских высот, в сторону Улаан-бурухата. Чингисхан был готов к любому повороту событий.
— Если вздумают преследовать, примем бой… А если неприятель бежит, мы нападем на него в обход!
Несколько приободрившись, он поднялся вверх по Улхой Шилугельчжиту и стал лагерем в окрестностях Далан-нэмургеса, то есть, как нам представляется, на западном склоне гор Оболо-хабала и Союлзи, иными словами, на западном склоне Большого Хингана. Таким образом, Чингисхан оказался в самой крайней точке Восточной Монголии, почти за пределами родины, чуть ли не в принадлежавшей Пекину Маньчжурии и едва ли не в положении изгнанника. Но правда и то, что чем более он приближался к Большому Хингану и удалялся от печальных степей нижнего Керулена и Буир-нора, тем чаще ему встречались пастбища и густые леса, тянувшиеся вдоль подножия хребта, где его конница смогла восстановить силы, потерянные во время поспешного отступления.
Чингисхан призвал к себе Хадаан-Далдурхана, которому пришлось проститься с женой и детьми и поспешить к государю. Хадаан сообщил Есугаеву сыну интересные сведения о царивших в кераитском лагере настроениях. Ван-хан упрекал сына за то, что тот втянул его в грязную войну против старого союзника, и считал, что полученная Сангумом рана была наказанием вполне заслуженным. Правая рука Тоорила, Ачих-ширун, его увещевал:
— Полноте, хан! Государь мой!
Втайне о сыне — ты помнишь? — мечтал.
Жертвы-курения духам ты слал,
Слезно молитвы святые творил,
«Абай-абабай» постоянно твердил,
будь же милостив к Сангуму!..
Между прочим, он заметил Тоорилу, что добрая половина монгольских племен сражалась под бунчуками Алтана, Хучара и Чжамухи на стороне кераитов.
— А тех, темучжинцев, мы загнали в леса. Покажись только они на глаза, так мы загребем их в полы халатов, словно скотский помет. Мы им покажем!..
Не слишком обрадованный рассказом Хадаан-Далдурхана, Чингисхан покинул район Далан-нэмургеса и спустился вниз по Халхе, текущей с гор в сторону Буира. Собрав остатки войск, он с тринадцатью сотнями пошел по левому берегу Халхи, а идти по противоположному берегу приказал другим тринадцати сотням, в состав которых вошли урууты и манхууды. Во время этого перехода монголы промышляли звероловством.
Вождь манхуудов, отважный Хоилдар, рана которого еще не вполне затянулась, вопреки Темучжинову наказу принял участие в охоте. Его рана открылась, и он умер. Чингисхан похоронил своего верного слугу на склоне горы Орнаут, среди скал.
В том районе, неподалеку от места впадения Халхи в Буир-нор, обреталось монгольское племя унгиратов, возглавляемое вождями Терге и Амель. Это было родное племя Борте, жены Героя. Чингис послал к нему Чжурчедея, чтобы напомнить о старинных родственных связях.
— Если они помнят свою песню, — наставлял он посла, —
Мы, унгиратское племя,
С давних времен знамениты
Красотою и статностью дев, —
то обойдемся с ними по-хорошему. Если выкажут непокорность, будем биться…
То ли на тех подействовало имя красавицы Борте, то ли ее единоплеменники посчитали себя слишком слабыми, чтобы сопротивляться Чингисхану, только они покорились ему без спора оружия и позволили его людям расположиться у себя в стойбищах на отдых.