ЧТО ТАКОЕ СЧАСТЬЕ?
ЧТО ТАКОЕ СЧАСТЬЕ?
Новый рассказ — «Голубую чашку», — много раз переделывая, Гайдар завершил только осенью 1936 года в доме отдыха писателей в Малеевке, под Москвой.
Да, много мук и волнений доставляет ему писательская работа, и все-таки он свою работу не променяет ни на какую другую! У самого сердца носит он маленькую коричневую книжечку — членский билет Союза писателей. Очень это дорогая для него книжечка, подписанная самим Алексеем Максимовичем Горьким.
У некоторых, говорят, все легко и просто, а ему, Гайдару, нелегко давались новые книги.
Однажды встретился ему человек, который отрекомендовался доктором.
— Вы писатель? Гайдар? Очень, очень рад. Много о вас слышал. Массу могу предложить материала.
— О чем же? — спросил Гайдар.
— Как о чем? Конечно, о войне. Есть у меня в Севастополе знакомые. Могу рассказать из жизни морского флота премного любопытного.
Горько стало Гайдару от такого разговора. Да, думал он, очень многие еще нашего дела не понимают. Ну как мог он писать про моряков, когда и на корабле никогда не служил?..
Как-то он со своим другом писателем Рувимом Исаевичем Фраерманом отправился на рыбную ловлю на Оку. Вместе с ними оказался мальчуган в коротких штанах, суконном берете, с охапкой удочек и туго набитым рюкзаком.
Мальчик писал стихи, и притом плохие.
— Скажи мне, друг мой, — спросил Гайдар, — а почему ты вдруг решил стать писателем? Любишь литературу, что ли?
Мальчуган, не задумываясь, выпалил:
— Да, очень даже! А потом, я думаю, что в жизни легче всего быть писателем.
— Так-то оно так, — хмуро улыбнувшись, согласился Гайдар. — Ну что ж, брат, может быть, ты и прав. Хочешь, напишем с тобой рассказ?
Мальчуган был польщен предложением: ведь не кто-нибудь, а сам писатель Гайдар хочет с ним писать рассказ, — и потому, сняв свой берет, он подвинулся поближе.
— Пожалуй, можно и попробовать, — сказал он. — А как это сделать?
— Просто, друг мой, — ответил Гайдар. — Просто. Только, чур, уговор, ты начнешь, а я закончу.
— Да, так будет, пожалуй, лучше, — согласился мальчик, — а то я никогда не знаю, как нужно кончить.
— Вот и отлично! А я как раз никогда не знаю, как начать, — сказал Гайдар.
— Какой же мы рассказ будем писать?
— Какой хочешь, — ответил Гайдар, — но лучше что-нибудь с приключениями, вроде Жюля Верна.
— А как мы будем писать вместе? Объясните, Аркадий Петрович!
— Очень просто. Как уговорились: ты напишешь первую фразу, а я вторую. Ну вот, начинай.
Мальчик в берете подумал, почесал затылок и начал первую фразу: «Путешественники вышли из города…»
— Теперь ваша очередь, Аркадий Петрович!
Гайдар улыбнулся, отложил лист бумаги и тихо сказал:
— Отлично, мальчик. Первая фраза у нас уже есть, а вторую я напишу завтра.
— Но почему завтра? — удивился мальчик.
— Вот завтра рано утром мы выйдем из города, и тогда станет ясно, какая будет вторая фраза в нашем рассказе.
Утром Гайдар, Фраерман и мальчуган встали, умылись, собрались и пошли по городу по направлению к вокзалу. Час шли, другой. Мальчик устал: тяжелый рюкзак оттягивал его плечи, удочки мешали движению, пот выступил на лице юного поэта.
— Аркадий Петрович, — жалобно простонал мальчик. — Разве мы не сядем на автобус? У меня же есть деньги!
— У меня тоже есть деньги, — ответил Гайдар и продолжал путь.
— Но ведь на автобусе лучше… Аркадий Петрович…
— Нет, друг мой. Если бы мы с тобой написали: «Путешественники выехали из города на автобусе», — тогда дело другое. А уж раз написали: «Вышли из города», — тогда ничего не поделаешь, придется идти пешком.
Они шли долго. Уже качались окраины города с деревянными домами. Мальчик совсем выбился из сил. Но Гайдар был непреклонен.
На глазах у мальчика показались слезы. Он присел на придорожный камень и сказал:
— Что же мне теперь делать? Я не пойду дальше, Аркадий Петрович, я лучше уйду назад на вокзал и вернусь домой.
— Возвращайся! — жестко ответил Гайдар. — Но тогда, тогда мы не напишем с тобой рассказа и ты так и не узнаешь, что же было дальше с путешественниками, которые вышли из города.
— Теперь мне все равно, — сказал мальчик и пошел к автобусу, который шел обратно в город.
Гайдар не стал удерживать, он был даже доволен, что проучил самонадеянного маленького человека.
— Надо было бы так, — сказал он на прощанье мальчику в берете, — сначала выйти из города, а потом уже написать в тетрадке: «Путешественники вышли из города». Вот так-то…
Фраерману стало жалко мальчугана.
— Зачем ты так сурово поступил с юным поэтом? — спросил он приятеля.
— Он виноват вдвойне, — ответил Гайдар. — Он не знал того, о чем пишет, и не захотел узнать, что будет дальше. Что, если в самом деле он станет писателем?
Да, Гайдар знал, что за каждым словом писателя стоит поступок или, в крайнем случае, готовность этот поступок совершить, он знал и то, что за книги свои писатель отвечает всей своей жизнью, именно всей — с начала и до конца.
Весной 1937 года в Ялте Гайдар писал повесть из времен гражданской войны — о славном солдате Бумбараше, вернувшемся к себе домой, в село, и о мальчугане, которого звали Иртыш Веселая голова. Работа над новой книгой шла успешно.
Но эту новую повесть он так и не закончил. Вышла повесть Валентина Катаева «Шел солдат с фронта», а потом появился на экранах и кинофильм с тем же названием…
И Гайдар отложил повесть. Нет, он не будет писать «Бумбараша», содержание которого схоже с катаевской повестью. И как ни уговаривали его друзья, он оставался непреклонен в своем решении. Пусть у Катаева совсем другие герои, пусть его повесть совсем не похожа на катаевскую, Гайдар не хотел повторяться. И хватит ему вспоминать прошлые боевые походы, он уже и так достаточно много написал об этом. Надо готовить детвору к новым сражениям и надо писать не только о том, что было вчера, но обязательно о том, что сегодня и что будет завтра и послезавтра!
А осенью Гайдар жил вместе со своими друзьями Рувимом Исаевичем Фраерманом и Константином Георгиевичем Паустовским в Мещерской стороне — в привольной стране зацветших озер и быстрых лесных речушек, где водятся толстая рыба карась, хищные щуки, полосатые окуни да глупые рыбы ерши.
Они втроем путешествовали по озерам и речушкам, по болотам и буреломам, ночевали у костров в палатке, мокли под проливными дождями и обсыхали на солнце. И чтобы московские друзья и родные не беспокоились, куда это опять запропал их Гайдар, он время от времени посылал короткие письма, в которых сообщал об уйме грибов, что растут у Черного озера («их всего лишь за один час можно набрать пуд-полтора»), что на днях ночевал в палатке в лесу с друзьями, и вдруг страшный град, и было очень интересно, и что хотя палатка сырая («очень тяжелая!»), но ее Гайдар никому не дает и таскает за плечами сам.
Вместе с Фраерманом и Паустовским Гайдар не только путешествовал по диким местам Мещерской стороны, не только ел черный хлеб, молоко, творог, сметану и рыбу, добытую собственными руками, но и работал, очень много работал, за исключением тех дней, когда они уходили из села в лес.
Глухое село Солотча. Дачники уже разъехались, осыпались желтые листья, и над селом то и дело пролетали огромные стаи птиц. Тишина стоит необыкновенная.
В Солотче Гайдар писал новую книгу — о судьбе барабанщика пионерского отряда Сергея Щербачева, его отце, попавшем в беду; о том, что надо крепко любить Родину, быть начеку, потому что врагов у нашей страны немало — и внутренних и внешних — и надо всегда верить в великую правду нашей жизни, в правду бессмертного дела коммунистов — что бы ни случилось.
Когда Гайдара спрашивали, о чем эта новая книга, может, снова о войне, он отвечал: нет, повесть эта не о войне, но о делах суровых и опасных не менее, чем сама война.
Да, нелегкая судьба у маленького барабанщика Сергея, ведь его отец-коммунист, в прошлом храбрый солдат, попал в тюрьму. И как Сергею примириться с этим — он же так любил папку, который был ему старшим другом, выручал из беды и пел хорошие солдатские песни, от которых земля казалась до грусти широкой, а на этой земле они были людьми самыми дружными и счастливыми.
А тут и с Сергеем, оставшемся без отца и матери, тоже случилась беда: сам того не разумея, он попал в стан врагов Советской власти — провокаторов и шпионов.
Трудно было Сергею, очень многое ему пришлось пережить. Но есть на земле хорошие люди — коммунисты, это они пришли на помощь, это они выводят Сергея на правильную, большую дорогу жизни.
И вот уже возвращается из мест заключения отец Сергея. И отец и сын Щербачевы могут теперь прямо и честно глядеть всем людям в глаза. Они многое передумали за это время. И пусть сотни и тысячи других мальчишек поймут, как оно еще может быть в жизни, и пусть эти испытания не сломят их, как не сломили они маленького барабанщика.
Когда повесть вышла из печати, Гайдар подарил ее другу своему Халтурину и подписал: «Люби барабанщика, который сам падал и сам поднимался». Ведь эта книга и о нем, Гайдаре. Он тоже падал и тоже поднимался и снова шел вперед, только вперед.
Как быстро летит время!
«Завтра — 22 января — мне стукнет ровно без шести лет сорок. Возраст не большой и не маленький, — думал Гайдар, — молодость, как говорят французы: «est perdu. Que faire?»
И сколько было встреч и расставаний, скольких людей — и хороших и злых — повидал он за эти годы, скольких друзей потерял.
Иван Антипыч, милый Будя! Нет больше Буди — убили на колчаковском, нет Яшки Оксюза, умер Петя Цыбышев, неизвестно где сейчас Николай Николаевич.
А школьные товарищи? Вот совсем случайно встретил Тренина в Колонном зале. А на днях своего первого командующего, «сурового товарища Ефимова»: — Ефима Иосифовича. Обрадовались оба — еще бы, столько лет не виделись! А Ефимову в жизни досталось как никому, не зря врачи говорят ему, что если судить по состоянию его мозговых сосудов, то он прожил, по крайней мере, две жизни. А он, Ефим Иосифович, хочет прожить еще и третью…
Много было всего в жизни у его командующего после того, как они расстались тогда в голодном 1919?м в Москве. Воевал Ефимов на Украине, потом командовал бригадой и даже назначен был «комиссаром Аральского моря». Потом работал торгпредом, побывал в Лондоне, Риме, Гамбурге.
В Генуе Ефимов встретился с Максимом Горьким. Об этой встрече Ефимов рассказал подробно.
Сойдя с поезда, Алексей Максимович предложил Ефимову осмотреть знаменитое генуэзское кладбище. «Смотрите, — сказал Горький, — как при капитализме даже мертвые делятся на имущих и неимущих… Могилы богатых и могилы бедняков. Какой контраст!»
У самого выхода с кладбища стояло изваяние старой женщины со связкой бубликов на шее. Гид рассказывал, что эта женщина много лет продавала бублики у кладбища, чтобы накопить необходимую сумму, — только бы быть погребенной на этом кладбище. «И по-видимому, очень мало скопила, — заметил Горький, — иначе этот памятник был бы богаче».
— И вот что меня, Аркадий, тогда поразило, — сказал Ефимов, — Горький подробно расспрашивал о моей жизни до приезда в Геную. И, выслушав мой сбивчивый рассказ, — сам знаешь, всякого повидал, — Горький заметил: «А вы не могли бы написать историю вашего хождения, вашей жизни?»
Я отвечаю ему, что я ведь вовсе не писатель. А он говорит: «Но ведь вам не нужно ничего выдумывать. Ведь вы поймите: жизнь каждого советского человека очень интересна. В будущем народы с восхищением будут читать историю каждого советского человека этих неповторимых лет…»
Как прав Максим Горький! И конечно, его командующему надо писать книгу о своей жизни. В самом деле, годы были неповторимые.
А в судьбе Гайдара произошли большие перемены, он вступил в брак с Дорой Матвеевной Чернышевой. И появилась у него приемная дочь, а у Тимура сестренка — Женя, или Евгения Николаевна, как он величал маленькую Женюрку в письмах к ней. Новая семья родилась в маленьком подмосковном городке — Клину. И он понимал, что трудно будет Доре с ним и с его характером.
Жил он сейчас и работал вдали от семьи в доме отдыха писателей в Старой Рузе. И надо письмо домой написать.
«…Несколько дней я прожил в большой тревоге, — писал Гайдар. — Никак не мог подойти к работе. Брало отчаяние, хотелось бросить и вернуться в Москву, а зачем — не знаю. И только сейчас в голове прояснилось, работа показалась и важною и интересною. Трудно предсказать, но, вероятно, и на этот раз с работою я справлюсь хорошо.
Материально — много она мне не дает. Но я об этом сейчас даже не хочу думать. Бог с ней, с материей, — было бы на душе спокойно.
Я вернусь с чистой совестью, что сделал все, что мог.
Если бы ты знала, сколько мук доставляет мне моя работа! Ты бы много поняла, почему я подчас бываю дик и неуравновешен.
И все-таки я свою работу как ни кляну, а люблю и не променяю ни на какую другую на свете.
Как я живу? Я встаю. С полчаса до завтрака гуляю по лесу. Лес желтый, но и зелени еще много. После завтрака сразу же сажусь за работу, за час до обеда кончаю, немного погуляю, сыграю партию в бильярд. После обеда очень тихо, и я с наслаждением читаю. Вечером, после ужина, я опять работам, но уже немного…»
Еще в феврале 1939 года друзья сообщили радостную весть: 172 писателя награждены орденами, и в этом списке есть имя Гайдара.
Орден «Знак Почета» — так называлась награда, которой он удостоен за свой писательский труд. Да, трудиться ему придется еще немало, и это очень хорошо, что ему тридцать пять лет и что за эти годы он все-таки успел многое сделать…
Можно смело оглянуться назад и увидеть, что не зря жил на свете. Ведь не было в жизни Советской страны, пожалуй, событий, о которых бы он не рассказал в своих книгах: гражданская война, строительство заводов и организация колхозов, революционная бдительность, оборона страны — обо всем большом и значительном Гайдар уже написал. И все-таки он не спокоен; нет, он еще в долгу перед своими читателями, он многого еще не сделал, не успел.
…Шел июнь 1939 года. Гайдар снова жил в Солотче — любимом месте отдыха. Но неспокойно на белом свете: с газетных страниц тянуло порохом. Вот опять сообщение: 120 японских самолетов перелетели границу. 95 советских — приняли бой. 31 японский самолет был сбит, советских — 12. Позже еще 60 самолетов, опять бой. Сбито японских — 25, советских — 2.
«Тревожно становится на свете, — думал Гайдар, — и добром дело, видать, не кончится… На земле война. Огонь слепит глаза, дым лезет в горло, и хладный червь точит на людей зубы».
Как и прежде, Гайдар вместе с Фраерманом ловили рыбу, ходили на Канаву, и снова их кусали комары, как тигры.
Давно мечтал он снова пожить в рязанской стороне, еще когда жил в Крыму и на Кавказе и тосковал по здешним лесам, речкам и озерам — по Канаве, Промоине, Старице. И Рувиму Фраерману и Паустовскому писал об этом из Одессы. Ведь в самом деле чудесно на маленькой задумчивой Канаве услышать гордый вопль: «Рува, подсак!» А что там на крючке дрягается — это уже наверху будет видно.
И вот они снова вместе, лесные робинзоны. Гайдар написал жене «докладную» в стихах:
Рыб поймали — три ерша,
Ну, и больше ни шиша!
Потому что ветер дует,
Солнце с тучками балует,
Волны с пеной в берег бьют,
Рыбы вовсе не клюют…
Впрочем, дело поправимо:
Пронесутся тучи мимо,
Кончит ветер баловать
И домой умчится спать…
Да, тучи пронесутся. И ветер кончит баловать. Все будет в природе спокойно и хорошо. А на монгольской границе идут беспрестанные воздушные бои…
Гайдар плохо спал. Тревожные варианты старых снов.
Обрадовала его новость: наконец-то вышла из печати «Судьба барабанщика».
Какая же следующая книга и о чем?
Наблюдая за играми мальчишек, Гайдар часто задумывался и спрашивал своих друзей, почему ребята так часто играют «в разбойников», словно других игр на свете нет.
«В разбойников» играл и он сам в детстве и хорошо помнил, как в те далекие ученические годы в Арзамасе все реальное училище взбудоражила весть о шайке таинственных «пиковых валетов», в которую вступили екатеринбургские реалисты. Они совершили несколько нелепых грабежей и попали на скамью подсудимых. Гайдар помнил, как преподаватели Арзамасского училища тогда во всем винили пинкертоновскую литературу («Начитались, а отсюда и все началось») и повели решительную борьбу с книгами, в которых описывались похождения Ната Пинкертона и приключения Шерлока Холмса.
Вспоминая сейчас давнюю историю с «пиковыми валетами», Гайдар думал: нет, не один Нат Пинкертон виноват. Литература, конечно, литературой, но едва ли все решается так просто и так легко, как думали учителя реального.
Гайдар знал, что дети всегда тянутся к необычному, таинственному. Одними наставлениями о том, что надо делать хорошие дела и не надо плохие, тут не обойдешься. Он не раз вспоминал своих маленьких друзей, таких разных и не похожих друг на друга: московского разносчика газет Сашку, который помог ему в трудную минуту жизни, Витю из Хабаровска, Стасика и Петьку из Арзамаса и многих, многих других добровольных адъютантов.
Однажды Гайдар случайно заглянул к Константину Георгиевичу Паустовскому и узнал, что с его сыном стряслась беда: мальчуган тяжело заболел. Нужно достать лекарство, очень редкое лекарство. Во что бы то ни стало!
Вместе с Паустовским он обошел ближайшие аптеки, но лекарства найти не смог. Тогда Гайдар подошел к телефону и позвонил к себе домой. Что он говорил и кому, неизвестно, но через десять минут на лестничной площадке около квартиры Паустовского уже стояло несколько запыхавшихся мальчишек.
— Вот что, друзья! — сказал Гайдар. — Тяжело болен один мальчик. Нужно вот такое лекарство. — Гайдар вырвал из блокнота несколько листиков и на каждом написал трудное название лекарства. — Вот возьмите, — сказал он ребятам, — и сейчас же во все аптеки: на юг, восток, на север и запад! Из аптек звонить сюда! Понятно?
— Понятно, Аркадий Петрович! — закричали мальчуганы и понеслись вниз по лестнице.
Вскоре раздались первые звонки. Каждый сообщал, что в такой-то аптеке редкого лекарства нет, и получал приказание ехать в новое место.
Наконец восторженный мальчишеский голос сообщил: «Лекарство найдено!»
Редкое лекарство доставили на квартиру Паустовского, и больной мальчик вскоре стал поправляться.
Паустовский растрогался до слез:
— А все-таки, Аркадий, хорошо работает твоя команда.
«Гайдар и его команда…» Он уже слышал где-то такие слова. Ну конечно, Гайдар вспомнил! Так говорили в Арзамасе, когда он возил свою шумную «кучу-малу» по тихому городку на санях!
Гайдар вспомнил дружную весну 1935 года, село, куда он перебрался на лето из Арзамаса.
Ведь тогда он все свободное время проводил с ребятами — своенравным Петькой и тихим Стасиком.
Вот и в тот жаркий день Петька опять пристал к нему со старой просьбой — запустить змея.
— Только, — убеждал Петька, — не такого, как у всех, а большого-пребольшого, чтобы до самого неба! Вы же обещали, Аркадий Петрович, а?
Пришлось тогда Аркадию Петровичу идти на Выездновские луга, где уже давно хотели испытать огромного коробчатого змея, сконструированного им самим.
На лебедку накрутили бечевку, и гигантский змей под восторженные крики ребятишек взмыл в небо.
Гайдар хорошо помнил, как с каждой минутой росла ватага ребят около него. Скоро их было уже около сотни.
Прохожие с удивлением посматривали на большого, солидного человека, с увлечением запускавшего змея, а те, что узнавали, переглядывались и с улыбкой говорили:
— Опять Гайдар чудит…
Но одна из женщин что-то закричала, размахивая руками. Это была Анна Михайловна, мать Стасика.
— Ходите тут без толку, людей смешите, — набросилась она на Стасика. — Ну, ладно, вы народ глупый, а вот этот-то писатель ваш должен бы понимать. И нет бы доброе что придумали, а то змей пускать!.. Лучше бы бабке Аннушке помогли — одна ведь старуха мается: привезли дров, а напилить и убрать некому. Сам знаешь, каково ей сейчас.
Лицо Гайдара вдруг стало серьезным. Он внимательно оглядел толпу ребят. Мальчишки притихли: они словно почувствовали, что сейчас должно произойти что-то особенное, необычное, загадочное.
— Рота, — неожиданно скомандовал Гайдар, — по четыре становись!
Повинуясь властному командирскому голосу, ребята начали выстраиваться в бесформенную колонну.
Гайдар взмахнул рукой:
— За мной шагом марш!
Огромная ватага во главе с Гайдаром двинулась в путь.
Петька, шагавший в одном ряду со Стасиком, толкнул приятеля в бок и просиял:
— Опять за пряниками!
Стасик неожиданно разозлился:
— Тебе бы, Петька, все пряники! Шагай как следует!..
На двери дома бабки Аннушки висел замок. Около крыльца в беспорядке валялись большие тяжелые поленья.
— В этом доме, — сказал Гайдар, поднявшись на крыльцо, — живет старушка. Ее сын служит в Красной Армии. Помогать ей теперь некому. А вы люди сильные. Что делать — объяснять не надо. Сами понимаете. Кто близко живет — тащи топоры и пилы!..
Через полтора часа дрова были распилены, расколоты и аккуратно уложены и укрыты от непогоды.
Рассказывали, что бабка Аннушка, возвратившись домой и увидев все это, только ахнула и побежала к соседке Анне Михайловне рассказывать о «чуде», что свершилось в то время, пока она ходила в Выездное, к своей сестре.
«Гайдар и его команда…» — так говорили тогда в Арзамасе о нем и его верных адъютантах. А вдруг все это — Стасик и Петька, бабка Аннушка и ее нерасколотые дрова, красная звездочка, выведенная на двери ее дома ребятишками в знак того, что здесь живет семья красноармейца, — вдруг все это новая книга?
Жизнь в который раз подсказывала Гайдару тему для новой книги…
Гайдар начал писать повесть о Тимуре и его славной команде, которая берет под свое покровительство семьи красноармейцев и командиров.
В повести появился и таинственный штаб на чердаке старого сарая, и сложная система сигнализации для вызова членов команды — все это необыкновенно, романтично, увлекательно. Гайдару очень хотелось, чтобы ребята заинтересовались его командой и стали подражать Тимуру.
И получилось так, что одним из первых читателей «Тимура и его команды» оказался арзамасский знакомый Гайдара — Саша Буянов.
— Хорошая повесть, — сказал Саша. — И игра в ней описана интересная.
— Какая игра? — удивился Гайдар.
— Да о которой рассказано в книге.
Гайдар внимательно посмотрел на своего земляка.
— Что ты так смотришь?
— Взрослые играют, — ответил Гайдар. — Скажем, вздумал человек заняться другой работой или скучно ему стало и решил он поразвлечься немного, вот тогда говорит: «Давай поиграем». А дети? Разве они действуют ради развлечения? Нет! Ребенок серьезно работает, трудится, да так, как он воспринимает и понимает жизнь. Называется это игра, а я писал серьезно.
Гайдар помолчал, а потом заговорил снова:
— Ты думаешь, от скуки Тимур действовал? Вот говорят мальчугану и его товарищам: «Ой какие вы хорошие ребята! Пожалуйста, натаскайте дров, воды принесите, помогите по хозяйству!»
Дети наши умнее такой морали.
«Военная хитрость» удалась. Пионеры с восторгом приняли нового гайдаровского героя. Но книга вызвала большой спор среди взрослых — писателей, педагогов, литературных критиков. Одни говорили, что Тимур «нетипичен», что он «выдуман», другие заносчиво спрашивали Гайдара, «для чего» и «для кого», собственно говоря, написана повесть, договариваясь даже до того, что Тимур и его таинственная команда — «вредное явление».
Но пока шли споры и дискуссии, по всей стране стихийно создавались тимуровские команды. Герой новой повести Тимур Гараев как магнит притягивал детские сердца. Выдуманный Тимур, как будто назло всем его критикам, сошел со страниц книги и смело шагнул в жизнь.
Это была блестящая победа Гайдара, и сравнивать ее можно с крупным выигранным сражением.
А вторая мировая война уже гремела на земле.
Фашистская чума наступала на мир. Не было больше Норвегии, Голландии, Дании, Люксембурга, Бельгии. Разбита Франция.
В январе 1941 года Гайдар уехал лечиться в санаторий «Сокольники» под Москвой. Болезнь вспыхнула вновь.
В санатории Гайдар сначала скучал, потом привык. В огромном парке санатория он выстроил настоящую снежную крепость — точь-в-точь как у него в киносценарии, который он в это время писал. Сценарий он назвал «Комендант снежной крепости» — киноповесть о новых делах славного Тимура и его команды. Правда, одному строить крепость не очень-то весело.
Но тут в санаторий приехала лечиться московская школьница. Звали ее Зоей. Она долго разглядывала, как Гайдар возился около своей снежной крепости: отойдет, посмотрит, полюбуется и снова лепит.
Зоя стояла и вспоминала: где-то она уже видела этого высокого широкоплечего человека, на кого-то он очень похож! Ну конечно же, в книжке!
И тогда, осмелев, она подошла ближе и громко сказала:
— Я вас знаю! Вы — писатель Гайдар! Я все ваши книги знаю…
Гайдар посмотрел на школьницу и улыбнулся:
— Ну что ж! Я тоже вас знаю. И все ваши книги знаю: алгебру Киселева, физику Соколова и тригонометрию Рыбкина, — Гайдар протянул руку. — Будем знакомы. Гайдар. Аркадий Петрович.
— Будем знакомы, — подражая Гайдару, сказала школьница — Космодемьянская Зоя.
От Зои Гайдар узнал невеселую историю о том, как она попала в санаторий. Еще осенью она мыла полы и вдруг потеряла сознание, потом ее увезли в Боткинскую больницу: врачи признали менингит. Они долго лечили Зою, и здоровье стало поправляться. Вскоре ей разрешили читать, и мама принесла в больницу «Судьбу барабанщика» и «Голубую чашку» — книги ее любимого писателя.
— «Голубая чашка», — продолжала Зоя. — Какая это чудесная, светлая повесть! Знаете, Аркадий Петрович, ничего там, кажется, не происходит, ничего не случается, а вот оторваться нельзя!
— Так уж и нельзя? — удивился Гайдар.
— Честное комсомольское, нельзя!
Они подружились — Зоя и Гайдар. Вместе играли в снежки, лепили больших снежных баб. А еще катались на коньках, ходили на лыжах и громко распевали любимые песни.
Гайдар, закинув голову, смотрел в синее бездонное январское небо и выводил чистым голосом:
Между небом и землей
Песня раздается…
А Зоя подхватывала за Гайдаром песню, и ее голосок звенел как песня жаворонка:
Неисходною струей
Громче, громче льется.
А потом они вместе в два голоса пели и радовались, что у них так хорошо получается:
Ветер песенку несет,
А кому — не знает.
Та, к кому она, поймет,
От кого — узнает…
По воскресеньям к Зое приезжала мама — Любовь Тимофеевна. В первый же приезд Зоя познакомила ее с Аркадием Петровичем.
— Очень давно, — сказала Любовь Тимофеевна, крепко пожав руку Гайдара, — когда мы с детьми читали ваши первые книги, Зоя спрашивала, какой вы, где живете и нельзя ли вас увидеть…
— Я самый что ни на есть обыкновенный, — ответил Гайдар, — живу теперь в Москве, отдыхаю в Сокольниках, и видеть меня можно весь день напролет.
Да, Зоя видела Гайдара весь день напролет. Он читал ей свои стихи. Зоя декламировала стихи своих любимых поэтов и очень любила петь. Особенно ей нравилась бетховенская «Песенка Клерхен».
И вот сейчас Гайдар внимательно слушал Зою, которая увлеченно пела:
Гремят барабаны, и флейты звучат…
Мой милый ведет за собою отряд,
Копье поднимает, полком управляет.
Ах, грудь вся горит, и кровь так кипит!..
Голос девушки звенел, и столько в нем было чистоты, силы, что Гайдару стало вдруг так легко, так светло и радостно на душе, словно тяжелая болезнь навсегда ушла от него и он снова был семнадцатилетним веселым мальчуганом, ровесником вот этой милой девчушки.
А Зоя продолжала петь:
…Ах, если бы латы и шлем мне достать,
Я стала б Отчизну свою защищать!
Пошла бы повсюду за ними вослед…
Уж враг отступает пред нашим полком.
Какое блаженство быть храбрым бойцом!
Здоровье Зои улучшалось, и она с нетерпением ждала того дня, когда сможет пойти в школу: ей так не хотелось из-за болезни оставаться на второй год, а то еще, чего доброго, брат Шура, он моложе ее, окончит среднюю школу раньше…
Зоя поделилась этими мыслями с Гайдаром, и он успокоил ее: конечно, она догонит своих товарищей!
Однажды, когда Гайдар стал рассказывать Зое о гражданской войне и о том, как храбро сражались его товарищи, как отступали, наступали, умирали, но не сдавались ни Петлюре, ни батьке Махно, ни бандиту Антонову, Зоя вдруг спросила Гайдара:
— Аркадий Петрович, а что такое счастье?
Гайдар заговорил не сразу. Раскурил трубку, выпустил струю дыма, раздумывая:
— Ну что тебе ответить? Есть, конечно, такое счастье. Ради него живут и умирают настоящие люди. Но такое счастье наступит еще не скоро…
— Только бы наступило, — тихо сказала Зоя.
— Непременно наступит!
На другой день Зоя уезжала из санатория. За ней приехала мама. Гайдар проводил Зою и Любовь Тимофеевну до калитки: ему стало немного грустно, как это всегда бывает, когда расстаешься с друзьями — все равно, с большими или маленькими. Прощаясь, Гайдар протянул Зое книжку.
— Моя. На память…
Зоя взглянула на обложку и улыбнулась: на ней были нарисованы два забавных мальчугана — Чук и Гек.
— Спасибо, Аркадий Петрович! Поправляйтесь.
Зоя раскрыла книжку. Крупным почерком — каждая буковка отдельно — на титульном листе рукой Гайдара было написано:
«Что такое счастье — это каждый понимал по-своему. Но все вместе люди знали и понимали, что надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю, которая зовется Советской страной».
Эти слова о счастье он взял из своего нового рассказа «Чук и Гек» — рассказа о забавных мальчуганах, о Советской стране, ее прекрасных людях, о счастье, которое надо беречь.
Пламя второй мировой войны все больше разгоралось на земле, и об этом Гайдар не мог не напомнить в своем рассказе. Не зря ведь его маленькому другу Геку приснился странный сон.
Кругом пожар! В снегу следы!
Идут солдатские ряды.
И волокут из дальних мест
Кривой фашистский флаг и крест.
Уж кто-кто, а он, Гайдар, военный человек, хорошо понимал, что впереди еще немало жестоких боев, и к ним он готовил своих маленьких друзей. Ведь недаром нет у него ни одной книжки, в которой бы он не писал о Красной Армии и о том, что завоеванное отцами счастье надо беречь и защищать.
Вернувшись из санатория в Москву, в Большой Казенный переулок, Гайдар увидел на письменном столе целую пачку писем и среди них два со штемпелем «Арзамас».
Ох, да он совсем и забыл, что перед тем как уехать в санаторий, он послал письмо Мите Похвалинскому, правда, адрес его он забыл и тогда написал так: «Арзамас, Мите Похвалинскому, что живет недалеко от М. Мелибеева». Но, видно, и с таким адресом почтальоны доставили письмо по назначению.
Второе письмо было от сына Мити — Юрки-фигурки.
«Здравствуйте, Аркадий Петрович! Вот уже прошло шесть лет ровно, а вы как будто позабыли, что на свете есть город Арзамас. А когда вы были здесь, в Арзамасе, то говорили, что этот город хороший. А перед отъездом давали мне расписку, что приедете, как только напишете три книги. Вы уже их написали, а не едете.
Когда вы были здесь, то я был маленький, сейчас вы меня наверняка не узнаете. Я прочитал много ваших книг. Сейчас я вам перечислю: «Военная тайна», «Школа», «Дым в лесу», «Дальние страны», «Тимур и его команда». Вот я слыхал, что вы написали книгу «Комендант снежной крепости», а достать не могу.
В Арзамас приезжайте обязательно. А если не приедете, то, значит, вы зря давали расписку. Вот только я ее потерял, но это ничего, у меня есть свидетели…
Вам шлют привет все: папа, мама, я, Адик наш».
Гайдар улыбнулся: ну и забавный человек этот Юрка-фигурка! Вот уже и писать научился, да еще как — целую дипломатическую ноту закатил: «Если не приедете, то, значит, вы зря давали расписку». Молодец Юрка!
Милый, хороший человек, если бы ты знал, как хочется снова побывать в родном городе!
Письмо Юрки-фигурки растревожило Гайдара, ему захотелось прямо сейчас же сложить в полевую сумку зубной порошок, пачку крепкого табаку, полотенце, несколько чистых тетрадей и — прощай, Москва, здравствуй, Арзамас!
Но сейчас уехать нельзя, никак нельзя: дела не пускают. И тогда Гайдар твердо решил — ехать в родной город летом. Да, летом — в июне или, в крайнем случае, в июле, не позднее.
Но поехать в Арзамас Гайдару не пришлось.
Грянули события, которые спутали не только его планы, но и планы всех советских людей…