А. Олейник НА РАССВЕТЕ

А. Олейник

НА РАССВЕТЕ

Герой Советского Союза

Борис Иванович Юркин

…После занятий друзья некоторое время шли вместе. Николай Беляев спросил Юркина:

— Скажи, Боря, ты с душой пошел в техникум? Неужели тебе серьезно нравится профессия железнодорожного строителя? Я, к примеру, в железнодорожный потянулся за дружками, не хотелось расставаться с ними…

Борис, улыбаясь, неторопливо ответил:

— Школьная дружба — дело хорошее и ею дорожить надо. Но не может же быть всем нам по душе одна профессия. Есть у каждого человека свое заветное, стремление к своей цели, к любимому делу. Я мечтал стать железнодорожником. Может быть, это у меня в крови. Дед мой, отец, дядя — все были железнодорожниками.

Шли годы напряженной учебы. Настал день выпуска. Вручили Борису диплом путейца-строителя.

Работал он с огоньком, с увлечением. Заслужил почетное звание стахановца.

Однако работать долго не пришлось. Вскоре Борис был призван в Советскую Армию. Шла война с белофиннами.

Стояла суровая зима. Вокруг — заснеженные озера и леса, с засевшими на деревьях «кукушками» — вражескими снайперами. Бездорожье, короткие дни и долгие ночи требовали особой выносливости, закалки, умения ходить на лыжах. По первоначалу Борису пришлось на фронте туго. Выросший в степном Оренбуржье, он плохо ориентировался в лесу. Но потом освоился. Как лучший лыжник попал в разведывательное подразделение. Ходил в разведку, бегал связным с донесениями. На Карельском перешейке Борис понял — тяжел солдатский груд, многое нужно постигнуть, чтобы стать настоящим воином.

Закончилась война с белофиннами. В один из сибирских городов прибыла часть, в которой служил Юркин. Все шло хорошо. Но не удалось Борису мирно дослужить действительную.

В погожее июньское утро сорок первого года на нашу Родину с запада нагрянула коричневая орда. Она расползалась механизированными колоннами по дорогам Молдавии, Украины, Белоруссии, Прибалтики, сея смерть и разрушения…

Комсомолец Юркин обратился к командованию с просьбой послать его в Действующую армию. Ему отказали:

— Подождите. Не пришел еще ваш черед…

…В лесах юго-восточнее Невеля заканчивала сосредоточение стрелковая дивизия. По лесным корявым дорогам, затянутым лужицами весенних талых вод, переваливаясь с боку на бок тащились машины. Во всех направлениях от штабных землянок деловито сновали мотоциклисты-связные. Саперы, орудуя топорами и пилами, заканчивали строительство командно-наблюдательных пунктов. Связисты, как пауки, опутывали высокие сосны проводами. Артиллеристы тщательно укрывали ящики с боеприпасами. Напряженная работа кипела в штабах частей. Дивизия готовилась к наступлению.

Шло пополнение. С одной из групп прибыл сюда и сержант Борис Юркин. Он быстро освоился с фронтовой жизнью. Стал командовать отделением в роте автоматчиков старшего лейтенанта Василия Шапошникова. Через два-три дня знал всех солдат отделения. Юркин сразу пришелся по душе бойцам. Всегда подтянутый, бодрый и веселый сержант являл собой пример для них. Сам хорошо владея оружием, твердо зная воинскую службу, он умело обучал подчиненных, готовил их к боям.

Однажды на привале к Юркину, сидевшему на пеньке, подошел высокий, слегка сутуловатый боец.

— Ну как, сибиряк, — сказал он, — привыкаешь к новым местам? Как-никак с востока на запад на сотни верст перемахнули. Я ведь и сам из тех просторных мест.

Солдат попросил закурить.

Борис дал, спросил:

— Откуда будешь?

— Оренбургский я. Может, слыхал про Оренбург? Город известный. У Бориса от этих слов дух перехватило. Он вскочил на ноги, крепко пожал руку солдата:

— Выходит, мы с тобой земляки, из одного города, браток! Как фамилия-то твоя? Где живешь в Оренбурге?

— Волков Петр Васильевич. Живу на улице Чичерина.

Юркин с Волковым отошли в сторону, присели на бревно, задымили цигарками. Без конца задавали друг другу вопросы: кто остался дома, что пишут? Юркин говорил:

— Отец у меня умер. Мать Пелагея Степановна в Оренбурге. Похварывает частенько. В летах уже, а крепится. На днях получил от нее письмо. Пишет, что брат мой Евгений — танкист, воюет. Младшая сестренка Вера тоже на фронте. В общем, всей семьей против Гитлера ополчились.

Борис поведал, где учился, кем работал до армии, как воевал с белофиннами, а потом, положив руку на плечо Волкова, весело сказал:

— Теперь, Петр Васильевич, вместе будем колотить фрицев. Все как-то легче на душе, когда рядом земляк.

— Конечно, приятно, и говорить нечего. Как по батюшке-то тебя величать?

— Ивановичем. Да ни к чему это. Зови Борисом, меня везде так дружки звали.

С каждым днем жарче припекало солнце. В минуты затишья, когда еле-еле доносились далекие артиллерийские залпы, Юркин останавливался возле землянки и подолгу любовался нарядными кустами рябины и можжевельника, литыми медными стволами сосен и темно-зелеными елями. Слушал биение живого леса. Полной грудью вдыхал чудодейственные запахи разноцветья. И каждый раз замечал сидящего на чурбаке Трофима Ильина, занятого починкой сапог или гимнастерок.

Так было и в этот раз. Юркина тянуло к деловитому солдату, хотелось переброситься с ним парой слов.

— Красотища-то какая, Трофим, — восхищался Борис, — прямо как в сказке, того и гляди леший выглянет. Тишина, как будто бы и войны нет. Хорошо тут, ничего не скажешь. А у нас, в Оренбуржье, все же лучше. По душе мне степной край. Ни на какое другое место его не променяю.

Ильин слушал, вздыхал:

— Оно так, каждый свое хвалит. Главное — Гитлера доконать да самому уцелеть, а места для жилья и работы везде хватит.

В один из июньских дней 1944 года леса вокруг Невеля ожили. Урчание моторов, перестук колес, команды заглушили птичьи голоса. 6-я гвардейская армия, как и другие армии 1-го Прибалтийского фронта, начала наступление.

Тусклый рассвет, пронизанный сеткой мелкого дождя, огласился мощным гулом артиллерийской подготовки. Над головами бойцов потянулись на запад одна за другой группы «илов». В рощах, прикрывшись зеленью, затаились готовые к броску танки.

…Лежавший с Юркиным рядом Ильин, поглядывая на серое небо, недовольно бурчал:

— Погодка бы не подкачала. Ишь, с утра помачивает. А дороги здесь и без того мочажинами богаты. Не завязла бы наша артиллерия. Отстать может. Без пушек скучновато будет нашему брату, пехотинцу. Говорят, немец тут возле каждой деревеньки дзотов наготовил да мин понабросал.

— Ты что, Ильин, — возразил ему Комаров — солдат с коротко подстриженными усами. — Радоваться надо, вперед пойдем. Дождик не помеха, меньше стервятники беспокоить будут. Я, братцы, в любую погоду согласен наступать, лишь бы скорее фашиста прикончить. А ты погоду ругаешь.

Наконец в небо одна за другой взвились две долгожданные ракеты. Вслед за ними раздалась зычная команда:

— В атаку!

Как один поднялись бойцы и широкой цепью двинулись на вражескую оборону, основательно обмолоченную артиллерией и штурмовиками. Лица у всех суровые и решительные. Над полем раскатисто понеслось грозное ура.

Справа из рощи, сбрасывая на ходу зеленые ветки, вынырнули танки, густо облепленные пехотинцами.

Противник, не выдержав дружного натиска советских войск, подался назад. Оборона его оказалась прорванной. Завязался бой. Ранило командира взвода. В командование взводом вступил Юркин.

Во второй половине дня рота оказалась на подступах к деревне Бычихе. Немцы зло огрызались огнем. Донимал пулемет, стрелявший из дзота. Пришлось залечь.

Юркин решил уничтожить пулемет с тыла. О своем намерении доложил командиру роты Шапошникову. Тот согласился:

— Смотри только, не лезь на рожон. Прикинь все и действуй.

Юркин приказал Ильину и Комарову держать дзот под обстрелом, а сам, взяв гранаты, пошел по лощине в обход высоты. Немцы все свое внимание сосредоточили на залегшей роте, не давая ей подняться.

Борис подобрался к дзоту с тыла, улучив удобный момент, метнул в амбразуру одну за другой две связки гранат. Раздался взрыв. Из дзота повалил дым.

Шапошников подал команду:

— Вперед!

Через несколько минут рота первой ворвалась в Бычиху, захватив пленных, два орудия, три пулемета, автомашину с грузом.

Наступил вечер. Удлинились тени от сосен и кустов. Небо почти полностью очистилось от сизых туч.

Командир полка приказал роте Шапошникова закрепиться на безымянной высоте юго-западнее Бычихи. Обходя свой участок, командир роты подошел к Борису:

— Молодец, сержант! — похвалил он. — Толково организовал оборону взвода. И в бою себя проявил. Спасибо, друг.

Они закурили, а Шапошников продолжал:

— Слышал, в партию хочешь вступать? Что ж, верно решил. Охотно дам рекомендацию.

Той же ночью Борис написал на вырванном из тетради листке заявление.

«Прошу принять меня в ряды Ленинской партии. Буду биться с фашистами до победы. Если случится погибнуть за Родину, хочу умереть коммунистом».

Настал новый день. Взламывая вражескую оборону, наши войска все дальше продвигались на запад. При подходе к шоссе Полоцк — Шумилино гитлеровцы, засевшие в полуразрушенной деревеньке, преградили путь роте Шапошникова. Борис заметил западнее деревушки низину, густо заросшую кустарником с купами деревьев.

— Надо попробовать обойти немцев по низине и ударить с юга, — предложил он командиру роты.

Шапошников одобрил его замысел, пообещав поддержать взвод огнем. Однако предупредил:

— Только, судя по карте, кустарник по болоту тянется. Не завязли бы там? Если сильно заболочено, дай знать мне.

Юркин ответил:

— Проберемся. Козлами с кочки на кочку попрыгаем и выпрыгнем немцам в тыл.

Кустарник действительно тянулся по болоту. Между кустами проглядывали оконца воды, затянутые ряской, тут и там торчали торфяные кочки с пучками жесткой осоки. Гитлеровцы, считая, по-видимому, болото непроходимым, не беспокоились за свой фланг.

Неожиданный удар со стороны болота ошеломил фашистов. Боясь окружения, они начали отходить.

— Быстрее, — крикнул бойцам Юркин, — надо отрезать фашистов от дороги!

Стремительный бросок взвода задержал гитлеровцев. Некоторые из них бросили оружие, подняли руки. Оставив двух автоматчиков охранять пленных и трофеи, Юркин повел взвод к шоссе.

Когда командиру батальона доложили о выходе Юркина на шоссе, он приказал Шапошникову представить его к награде.

…Передовые подразделения дивизии вышли к Западной Двине. Немцы крепко уцепились за этот водный рубеж, укрепили берега инженерными сооружениями, создали хорошо продуманную огневую систему, рассчитывая надолго задержать продвижение наших войск. Для форсирования реки нужны были табельные переправочные средства, но они на этот раз отстали. Обстановка же требовала незамедлительных действий, чтобы не позволить противнику совершенствовать оборону и подтягивать резервы из глубины.

Командование дивизии обратилось к личному составу с призывом — кто желает первым перебраться на вражеский берег и захватить плацдарм?! Вместе с другими на это обращение откликнулся Борис Юркин, два дня тому назад принятый в партию.

В беседе с добровольцами командир полка говорил:

— Среди вас я вижу сержанта Юркина. Он в боях показал себя с лучшей стороны. Проявлял инициативу, смекалку. Думаю, и в захвате плацдарма он не подкачает.

После беседы командир полка подвел Юркина к карте и, указывая на красный овал, перехватывающий синюю жилку Западной Двины, пояснил:

— Вот смотрите сюда: слева деревня Улла, а вниз по течению Двины — устье речушки Уллы. Вам нужно с рассветом переправиться на противоположный берег в этом месте, захватить плацдарм и удерживать его до подхода батальона.

Накрапывал мелкий дождик. Западная сторона горизонта, затянутая сизо-свинцовой пеленой, предвещала ненастный день. «Моросит, ну и пусть, к лучшему, затруднит немцам наблюдение», — размышлял Борис, направляясь к бойцам. Отдав необходимые указания о подготовке лодки, оружия и боеприпасов, он пошел к начальнику разведки.

Пробрались к берегу, замаскировались в кустах. Начальник разведки объяснял:

— Запоминайте, сержант, ориентиры на том берегу. Они вам пригодятся. Смотрите, вон справа купа деревьев — устье речки Уллы. Там были сегодня засечены две огневые точки. А напротив нас — густой камыш и шиповник — хорошее место для высадки. Дальше прибрежная высота и траншеи противника. Они расположены выше, чем кромка берега. Перед ними есть мертвое пространство, к тому же поворот реки затрудняет наблюдение со стороны фрицев. Здесь вам и нужно переправляться.

Незаметно спустились сумерки, они быстро сгущались, переходя в безлунную ночь. Монотонно струила свои прохладные воды Двина. От легкого ветерка таинственно шуршал камыш. Испуганно подрагивали нависшие над водой ветки ивняка. Казалось, все погрузилось в глубокий сон. Но тишины не было. Ее нарушали далекие залпы, полеты «кукурузников», сбрасывавших на головы фашистов зажигательные бомбы и гранаты, работа моторов…

Борис смотрел на реку. Напрягая зрение, пытался разглядеть ту сторону, куда он должен перебраться первым. Где-то за камышами затаился враг. Оттуда изредка постреливали, по-видимому, наугад, для острастки. Через несколько часов он должен быть там, отбить у врага клочок берега и цепко держать его.

Юркин не думал о деталях предстоящего боя, был уверен в себе. Чтобы ни случилось, какие бы ни встретились препятствия — он все равно задачу выполнит. А опасности? Опасность на войне дело привычное. Она подстерегает бойца на каждом шагу, живет всегда с ним рядом. Так что к ней всегда нужно быть готовым. Мысли об опасности не тревожили Бориса. Омрачало его другое. На подступах к Западной Двине ранило Петра Волкова и полюбившегося Борису волжанина Ильина. Жалко товарищей. Крепко успел он с ними сдружиться.

Перед рассветом поднял бойцов, распорядился:

— В лодку! Занимайте свои места. Пошли…

Справа и слева пальба усиливалась. Били наши минометы и пушки. Шла артподготовка. Нарастала ответная стрельба со стороны противника. Борис торопил гребцов:

— Быстрее к берегу, пока нас не накрыли фрицы.

Рядом с лодкой разорвалась мина, взметнув вверх султан воды, обдав брызгами солдат. Гребцы работали веслами во всю мощь. Скоро лодка врезалась в заросшую береговую кромку.

Сверху резанула пулеметная очередь. Рой пуль, со злым свистом пролетев над головами смельчаков, пробежался кипящими фонтанчиками по зеркалу реки.

— Заметили нас, — сказал Борис. Приказал: — Лодку в камыши, оружие к бою! За мной!

Бойцы, продираясь сквозь заросли камыша и шиповника, поднимались вверх по крутому склону. Обливаясь потом, с исцарапанными руками, изодранными гимнастерками, выбрались на прогалину. Из замаскированного на фланге дзота по ним ударил пулемет.

Юркин взял связку гранат и пополз к пулеметной точке. Изловчившись бросил гранаты. Подождал, прижавшись к земле.

Впереди желтел бруствер траншеи. Немцы из нее вели интенсивную автоматную стрельбу. Из лощины, позади траншеи, бил миномет. За перелеском слышались пушечные выстрелы. Мины и снаряды ложились посередине реки и у нашего берега, где готовились отчалить подразделения.

Требовалась быстрота действий. Юркин вскочил, крикнул:

— Вперед! За мной!

И первым устремился к траншее, на ходу метая гранаты. Подбежал к траншее, ловко спрыгнул вниз, выстрелом в упор уложил кинувшегося на него фашиста. Из-за поворота выскочило еще трое. Сержант встретил их короткой очередью.

Прошли считанные минуты, и немецкая траншея оказалась занятой смельчаками.

— Ну что же, начало неплохое, — запыхавшись, подытожил Борис. — Теперь главное — не дать фрицам спихнуть нас в Двину. Главное — берегите патроны. Бить только наверняка.

Не успели солдаты оглядеться, как на них, справа, из-за кустарника высыпали десятка два немцев, строча на ходу из автоматов. Их встретили дружным огнем. В тесной траншее завязалась рукопашная схватка. Юркин, орудуя прикладом и ножом, уложил четырех.

А тем временем гитлеровцы повели атаку с другой стороны. Но и эти получили отпор, попятились, оставив до десятка человек убитыми и ранеными.

Прибрежная полоска земли, захваченная смельчаками во главе с Юркиным, расширялась. Прибывало подкрепление.

И в это время случилось непоправимое. Шальная пуля вошла Юркину в грудь, пронзила сердце. Борис, теряя сознание, сел, пытаясь рукой зажать рану. По лицу расползалась пепельная бледность. Подбежавшие товарищи принялись за перевязку. Сержант, еле шевеля помертвевшими губами, сказал:

— Мы свое выполнили. Прощайте…

Так пал смертью храбрых молодой коммунист, наш земляк Борис Иванович Юркин.

Решительные и инициативные действия взвода, который он возглавлял, позволили нашему полку форсировать Западную Двину, расширить плацдарм и содействовать выполнению главной задачи фронта — уничтожению витебской группировки противника.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР Н. М. Шверник писал Пелагее Степановне Юркиной:

«За геройский подвиг, совершенный Вашим сыном Борисом Ивановичем в борьбе с немецкими захватчиками, Президиум Верховного Совета СССР своим Указом от 24 марта 1945 года присвоил ему посмертно высшую степень отличия — звание Героя Советского Союза».

Герой похоронен в деревне Рукшеницы Глыбачанского сельсовета Лепельского района Витебской области. Средней школе совхоза «Глыбачаны» присвоено имя Героя. В пришкольном саду ему воздвигнут памятник.

Хранят дорогую память о своем замечательном земляке — Герое Советского Союза — и оренбуржцы. В Оренбурге одна из улиц носит его имя.

С матерью Героя — Пелагеей Степановной Юркиной — поддерживают переписку пионеры Глыбачанской и других школ Белоруссии, а также советские воины. Отвечая на одно из писем солдат, Пелагея Степановна писала:

«…Гордитесь, молодые воины, своей любимой и цветущей Советской Родиной. Зорко стойте на страже ее рубежей. Никогда не забывайте тех, кто в суровые годы Великой Отечественной войны ковал для Родины победу, принес ей счастье».

И молодые защитники Советской Отчизны ответили матери:

«Память о героях войны для нас священна. Мы всегда их помним, готовимся стать такими же умелыми и смелыми воинами, какими были они!»

1969 г.