Глава XIII

Глава XIII

Епископ Игнатий в продолжительное настоятельство в Сергиевой пустыни не только не скопил себе никакого капитала, но дошел до такого положения, что не имел даже средств без посторонней помощи совершить предстоявшую дальнюю дорогу. Он всегда был чрезвычайно щедр на милостыню, отказа не делал никому, если имел что подать. Когда не случалось денег, подавал вещами, так что келейные старались наделять просящих деньгами, сколько было возможно, предупреждая просителей от личных отношений к архимандриту. Поэтому, когда надобно было выехать из Петербурга, епископ вынужден был прибегнуть за денежным вспомоществованием к одному близкому ему по духовным отношениям лицу, которое и снабдило его пособием в I ООО рублей.

25 ноября он оставил Петербург и 26–го прибыл в Москву, откуда ездил в Сергиеву Лавру. 5 декабря вечером приехал в Тулу, где, будучи принят благосклонно преосвященным Алексием[141], литургисал, и 7–го отправился в дальнейший путь. В Орле он не застал архиепископа Смарагда, явившего в бытность свою в Синоде искреннее расположение к тогдашнему архимандриту Сергиевой пустыни, и проехал до Фатежа, где по болезненности прожил трое суток в доме купца Харичкина. 13–го вечером прибыл в Курск, где 15–го служил литургию в соборе по приглашению Илиодора, архиепископа Курского и Белгородского, а 18–го переехал в Харьков, где 20–го отслужил литургию.

21–го епископ в четыре часа пополудни весьма засветло поворотил со станции «Голая Долина» в Святогорский монастырь, отстоящий в двенадцати верстах оттуда. Был один градус тепла. Ехали на колесных экипажах. Когда своротили с большой дороги на проселочную, к монастырю, поднялась сильнейшая степная снежная метель. В расстоянии сажени ничего не было видно. Ямщики сбились с дороги и ехали куда попало. Наконец, лошади упорно остановились без всякой видимой причины: оказалось, что экипаж епископа стоял на краю глубокого обрыва, над самой пропастью, и только к двум часам ночи, при ярко светящей луне и при двадцати градусах мороза, прибыл епископ в монастырь.

Следуя далее из Бахмута, он поехал в имение баронессы Кампенгаузен, пригласившей его провести у нее праздник Рождества Христова. (Имение это в сорока верстах от помянутого города). Для переезда выслан был епископу шестерик отличных лошадей. Первые двадцать верст лошади мчались быстро по летней дороге, покрытой ледяной корой. С началом других 20 верст дорога уже была покрыта снегом. Лошади пошли шагом. Чем дальше, тем снег становился глубже, шестерик остановился. Послали за другими лошадьми. Приведен был еще шестерик. Дормез, запряженный в двенадцать лошадей, тронулся, но снег становился глубже и глубже — лошади шли с трудом, часто останавливались.

Настала ночь. Кучера сбились в степи с дороги и по необходимости вынуждены были остановиться. К счастью, ночь была нехолодная. Отпрягли несколько лошадей, и верховые поехали отыскивать селения и помощь. На звук праздничных колоколов верховые приехали в село. Священник и диакон, готовившиеся служить литургию, собрали достаточное число народа, лошадей и быков и отправились выручать путника, проведшего ночь в степи. Епископ пересел из дормеза в сани и приехал в усадьбу в седьмом часу утра. Экипаж привезли на быках. Оказалось, что сбились с дороги в семи верстах от усадьбы по причине бесследно снегом заметенной степи.

4 января 1858 года епископ Игнатий прибыл в Ставрополь Кавказский к четырем часам пополудни. Архиерейского дома не было, и новоприбывший владыка остановился в приготовленной для него квартире в доме купца Стасенкова.

Существовал небольшой домишко, более похожий на хижину, который лет за четырнадцать до того подарил ставропольский купец Волобуев для временного помещения первого епископа Иеремии[142]. К этой хижине была пристроена столько же незатейливая половина из двух небольших комнат, названных залой и гостиной. Последняя служила вместе и моленной для архиерея, так как из нее были сделаны окошечко и входная дверь в пристроенную к этой хижине небольшую каменную церковь — Крестовую. Тогда же и этот плохой домишко пришел в крайнее разрушение, так что граждане посовестились принять в него епископа. Движимые благожеланием, они наняли для него квартиру на свой счет.

В день приезда преосвященный принимал в своей квартире духовенство кафедрального собора, граждан с хлебом — солью и начальника губернии генерал — лейтенанта А. А. Волоцкого[143]. Вечером слушал дома всенощную и на другой день — воскресный — 5 января служил литургию в Рядской соборной церкви, при многочисленном собрании служащих как гражданского, так и военного ведомств и граждан города, теснившихся по стремлению присутствовать при первом богослужении нового пастыреначальника. После заамвонной молитвы епископ приветствовал паству свою словом духовного мира о Христе Господе нашем. Приводим это слово как точное выражение духа всех отношений нового пастыря к пастве его.[144]

«Мир граду сему (Мф. 10; 12).

Произношу это приветствие, возлюбленные братия, по завещанию Господа моего, пришедши с посохом пастыря в богоспасаемый град Ставрополь, да проповедую и глаголю в сем граде и в окрестных градах и весях, ибо приблизилось Царство Небесное (Мф. 10; 7).

Царство Небесное, Царство Божие внутри нас есть (Лк. 17; 21). Царствие Небесное — мир Христов. В душе, в которой от покорности Богу утихли страсти, царствует Бог, царствует мир Христов.

Но мир Христов отнюдь не есть мир века сего. Подает Господь мир Свой не так, как доставляется мир обычаем падшего человечества (Ин. 14; 27). Единство пустой, даже неблагонамеренной цели, нередко водворяет между человеками временное и душепагубное согласие. Мир Христов — свят! Мир Христов — весь во Христе! Мир Христов насевается в душе Словом Божиим, зарождается от возделывания сердечной нивы заповедями Христовыми, питается этим невидимым, но небеструдным подвигом, возрастает от него. От действия Святого Духа мир Христов объемлет ум, сердце и тело совершенного христианина, соединяет эти части, рассеченные и разъединенные грехом, воедино; человека, примиренного в себе и с самим собою, составляющего уже собою единое и целое, каким он был до падения, соединяет с Богом. Такой мир испрашиваю себе и вам, возлюбленные братия, у единого Подателя истинного и святого мира, у Господа нашего Иисуса Христа.

Мир Божий, превосходящий всяк ум, по живому и точному понятию апостола, да соблюдет для Христа сердца и разумения наши, да соблюдет для Него земную деятельность нашу и зависящую от этой деятельности нашу вечную участь. Аминь».

В день Богоявления по совершении литургии освящал воду в бассейне, расположенном в середине города, при значительном собрании войск, с окроплением знамен и при многочисленном стечении народа, который принял владыку приветливо. Бассейн этот устроен в промежутке между двумя отделами бульвара, идущего вдоль всей главной улицы к Тифлисской заставе. Бульвар разделяет улицу на два пути, а бассейн составляет перекресток бульваров с улицей, идущей от лестницы из кафедрального летнего собора во внутреннюю часть города. На углах этой улицы, обращенных к бассейну, расположены с одной стороны ряды гостиного двора с Рядской церковью над ними, с другой — угол дома, в то время занимаемого гимназией с ее двухклассным педагогическим отделом специалистов.

В день Богоявления погода была чрезвычайно теплая. Окна здания гимназии, обращенные к бассейну, были открыты, и во время водоосвящения в них толпились любопытствовавшие гимназисты — пансионеры с надзирателями и наставниками, а в ближайшем к бассейну окне помещался в числе зрителей и директор гимназии Ианнуарий Михайлович Неверов.

Крикливо — шумные разговоры со смехом и хохотом собравшихся в этих окнах гимназистов продолжались во все время богослужения, но особенно сильно раздавались они тогда, когда епископ читал молитвы освящения воды. Сатанински дикий хохот самого директора резко покрывал шум и гам всего этого общества на соблазн всех присутствовавших, так что начальник губернии генерал — лейтенант Волоцкой вынужден был послать просить остановить эти неуместные выходки учащихся. Обстоятельство это дало епископу безошибочное понятие, вполне оправдавшееся впоследствии и на деле, о зловреднейшем направлении директора гимназии Неверова, ставившего основной целью воспитания юношества развитие в нем свободы мысли, не допуская ограничения этой свободы даже критикой самой основательной.

Епархия Ставропольская, учрежденная около 1840 года, не могла устроиться по особым обстоятельствам, не только воспрепятствовавшим успешному ходу этого благого правительственного начинания, но и осложнившим труд, предстоявший епископу Игнатию, необходимостью возвратить всех и каждого в правильные отношения к делу, на них возложенному, а самые правительственные учреждения и власти края — к благосклонному отношению к кафедре епископской.

Первым епископом Кавказским и Черноморским был преосвященный Иеремия — человек весьма благочестивый, но характера крутого. Из ревности к Православию он очень строго отнесся к раскольникам, в значительном множестве населяющим станицы Кавказского линейного казачьего войска. Отвага и мужество боевых частей войска проложили им путь к возбуждению энергического противодействия епископу через свое, их ближайшее, военное начальство, по представлению которого все население Линейного казачьего войска было изъято из ведения епархиального епископа и передано в ведомство обер — священника Кавказской армии. Таким образом, в только что учрежденной епархии из пятисот тысяч душ, составлявших ее паству, ровно половина (то есть двести пятьдесят тысяч) отошла из управления епископа, который никак не подозревал даже возможности такого отделения.

Так как епархия эта была поставлена в разряд третьеклассных, то епископ ее должен был содержаться на жалованье двухсот восьмидесяти пяти рублей серебром в год. Ввиду того, что такая сумма была крайне недостаточна для вновь открывшейся кафедры, требовавшей по всем частям необходимых обзаведений и устройств, Святейший Синод определил временно отпускать епископу из синодских сумм по тысяче рублей серебром в год карманных денег и по тысяче пятисот рублей — на содержание архиерейского дома, впредь до полного устроения кафедры.

Преосвященный Иеремия, весьма чтимый в обществе и народе за святость подвижнической жизни своей, действиями против раскольников возбудил против себя неудовольствие всего высшего начальства края, а потому не имел успеха во всех предприятиях своих по материальному устройству кафедры. Он скоро попросился на покой, в который и уволен, не успев сделать ничего прочного для устройства своей кафедры.

Место его заступил преосвященный Иоанникий[145], который впал в противоположную крайность: оставив за собой только рукоположение, он предоставил ведение дел вполне на волю Консистории, взглядами которой руководствовался во всех своих сношениях.[146]

Консисторией же тогда управлял с полным самовластием соборный протоиерей Крастилевский, вследствие чего дела епархии вызвали формальное следствие, которое произвел Астраханский архиепископ Евгений по распоряжению Синода. Последствием этого было увольнение на покой епископа Иоанникия и оставление на рассмотрение и распоряжение имеющего прибыть нового епископа действий протоиерея Крастилевского и прочих членов Консистории. Вследствие такого хода дел епархиальное духовенство, весьма богатое материально по причинам богатства самого края, всегда теснимое Консисторией, среди общества не могло иметь никакого влияния, в простом же народе утратило доверие.

Плодом таких взаимных залогов между духовенством и народом было со стороны последнего неуважение к священному сану, непочтение к святой Церкви, к ее уставам и обрядам. Не достойно ли было удивления и сожаления, например, такое обстоятельство, что два протоиерея, члены Консистории, были почтосодержателями: Крастилевский по Военно — Грузинскому тракту, а Гремячинский — по Моздокскому? Хотя они не прямо от своего лица содержали станции, но действовали своими капиталами, о безопасности которых лично хлопотали и в присутственных местах и у гражданских властей.

Множество следственных дел по доносам обывателей на духовенство и обратно — духовенства на граждан — обременяли управления и служащих обоих ведомств и разжигали взаимные вражды и злобу, чем старались пользоваться подстрекатели, кляузники, находившие в этих смутах удовлетворение своих корыстных стремлений. Денежные средства духовенства вообще были так значительны, что при ста десяти приходах епархии священно — церковнослужители их имели на процентах в Ставропольском Приказе общественного призрения капитал, составлявший более чем 3/4 всего миллионного капитала Приказа.

Ознакомившись с текущим делопроизводством Консистории, с лицами, ее составляющими, с отношениями их к обществу, к духовенству и к прочим управлениям края, епископ Игнатий немедленно принял решительные меры, во — первых, к восстановлению добрых и должных отношений между духовенством и обитателями города, как гражданами, так и служащими лицами и правлениями ведомств военного и гражданского, а во — вторых, к обеспечению добросовестного и бескорыстного движения дел по Консистории. Подробное изложение мероприятий его мы приведем ниже, из его отчета за 1858 год.

Весьма естественно было епископу Игнатию желать немедленно приступить к исполнению двух неотложных, необходимейших действий: к личному обзору епархии и к своему лечению минеральными водами. С этой целью он решился в лето 1858 года объехать всю восточную половину епархии, соединив обзор с лечением в Пятигорске и его окрестностях, лечением, необходимым для возможного восстановления его здоровья, потрясенного с детства, застуженного золотухой и впоследствии окончательно поврежденного в болотистой местности Сергиевой пустыни ревматизмами, неправильным лечением и геморроем.

Выехав из Ставрополя, он направился в Георгиевск, а оттуда в Пятигорск, где по совету и, руководясь указаниями главного доктора военного госпиталя Красноглазова, пил и принял полный курс ванн серных, потом щелочных в станице Ессентукской и, наконец, в Кисловодске, укрепляющие ванны Нарзана. Из Кисловодска в первых числах августа месяца епископ совершил поездку в Георгиевск для свидания с митрополитом Исидором[147], перемещенным из Тифлиса в Киев. Митрополит ехал в Петербург, откуда уже намеревался в ту же осень отправиться в Киев. Он прибыл в Георгиевск в одиннадцать часов вечера. В дневнике епископа Игнатия найдена его собственноручная заметка под 5, б, 7 и 8 августа.

«До двух часов ночи беседовал митрополит со мною и гражданским губернатором генерал — лейтенантом Волоцким. Говорил почти один митрополит и единственно о предметах светских, говорил с большою охотою. 8–го он встал утром, в шесть часов, занялся со мною около десяти минут наедине разговором о предметах, касающихся Кавказской епархии и вообще Церкви. В это кратчайшее время он коснулся многих предметов, выказал по многим из них познания самые рядовые и даже самые недостаточные, направление ума с поверхностным взглядом и кавказскую самоуверенность. Ему лет шестьдесят — много с годом или двумя. Росту он менее, нежели среднего, но и не самого малого. Голова его сидит в плечах, шея очень коротка. В обращении мужиковат, но весьма сметлив — глаза так и бегают. Сметливостью своею он отличался постоянно на поприще своего служения. Силами еще очень свеж, хотя молва и провозгласила его повсюду весьма болезненным. Митрополит выразил свое неудовольствие на дворянство русское за медленность в увольнении крестьян».

Епископ, сообщая митрополиту об отношениях своих к семинарии, передал, между прочим, что в видах поощрения г. г. профессоров и учащегося юношества он приглашал по вечерам в праздники к себе нескольких человек преподавателей и с ними нескольких наиболее достойных юношей на чай, при этом предлагалось угощение фруктами или чем другим сладким и велись разговоры духовно — назидательного направления.

Это действие столько не понравилось митрополиту, что, несмотря на присутствие при этом начальника губернии, он не остановился осыпать епископа укоризнами, выговаривая ему за сие, как бы за какое преступление, и до такой степени увлекся своим разнузданным раздражением, что генерал — лейтенант Волоцкой счел не неприличным успокаивать его, выставляя ему молчание епископа перед его обвинениями как причину достаточную, чтобы умерить гнев его и положить конец крикливому его выговору.

Окончив лечение в Кисловодске, епископ Игнатий направил путь свой для обзора епархии вдоль южной и потом по юго — восточной стороне Ставропольской губернии.

Чтобы уяснить, по возможности, вернее найденное им современное состояние епархии, обратимся к взгляду на нее самого епископа Игнатия, высказанному им в его годовом отчете за 1858 год, когда он уже лично осмотрел большую половину ее, но еще не видал Черномории, не успев посетить ее за поздним временем, которого много было отнято ожиданием приезда великих князей Николая и Михаила Николаевичей, посетивших в осень того года Кавказ и проезжавших через Ставрополь. Обратимся к выпискам из годового отчета о состоянии епархии за 1858 год.[148]

Консистория. Личный состав Консистории. В 1858 году (то есть в год приезда епископа Игнатия на кафедру) значительно изменился. В начале 1858 года, вслед за епископом Игнатием, прибыли в Ставрополь новый ректор семинарии архимандрит Герман[149] и новый инспектор, соборный иеромонах Исаакий[150].

Первый из них по усвоенному ректорам праву начал присутствовать в Консистории, а второй — по предложению епископа, по представлению которого это распоряжение его утверждено Синодом. В марте прибыл и новый секретарь.

Столько чувствительное изменение состава Консистории поколебало авторитет члена Консистории протоиерея Крастилевского, дотоле господствовавшего в Консистории по причине весьма хороших способностей своих, по причине опытности своей в делах, в особенности же по причине неограниченной доверенности, которую питал к нему преосвященный Иоанникий. Страх к Крастилевскому несколько ослабел в прежних членах, и член протоиерей Сухарев — кандидат Московский академии, лицо характера правдивого — до сих пор безмолвствовавший, начал с пользой для дела подавать голос свой.

Но способности Крастилевского и знание дел именно Кавказского края не могли не привлекать внимания прочих членов и секретаря к его мнениям. Вслед за вниманием начала привлекаться и доверенность, тем более что ректор и инспектор, занятые семинарией, не могли уделять для дел Консистории столько времени, сколько эти дела требуют для основательного рассмотрения их. Превосходство в знании дела перед прочими членами, врожденная хитрость, доходящая до коварства, снова доставляли Крастилевскому первенство и преобладание в Консистории и доставили бы его, если б не было другой власти, его ограничивавшей и обуздывавшей.

В делах оказалось ощутительным столкновение, для многих неприметное: хитрый Крастилевский едва усматривал, что его противодействие становится приметным, как немедленно прибегал к уклончивой уступчивости. Но эта, при известных случаях, уступчивость не могла изменить общего направления, и столкновение сделалось ощутительным в самой административной цели, в цели нравственной и духовной. Исправление Крастилевского оказалось невозможным: удаление его из Консистории оказалось необходимым. От края епархии до другого края слышались жалобы и вопли на него.

Духовенство, привыкшее в течение десятков лет видеть в нем неограниченного властелина, трепетало перед ним. В сем 1858 году оно хотя и заметило ограничение его во влиянии и действиях, однако не доверяло этому состоянию ограничения, необычному для Крастилевского, и, зная из опыта его стойкость, ожидало с минуты на минуту вступления его в обычные ему права самовластия. Многие дела шли медленно, а иные вовсе не подвигались единственно по той причине, что лица, которым они были поручены, зная взгляд на них Крастилевского, не осмеливались действовать неблагоугодно ему.

Последнее обстоятельство служило весьма важным препятствием к приведению епархии в порядок, а в некоторых случаях могло бы породить самые неприятные и громкие события, как это будет фактически доказано и изображено при описании посещения епископом города Моздока. Получив такое практическое понятие о Крастилевском из рассматривания дел не только на бумаге, но и в их результатах, епископ по возвращении своем из обозрения епархии счел первой и священной обязанностью устранить из епархиальной деятельности то начало, которое в течение столь долгого времени лишало епархиальную деятельность благотворной правильности и впредь по усвоившемуся ему направлению не престало бы служить неистощимой причиной самого вредного влияния.

На сем основании епископ по предоставленному ему праву уволил Крастилевского от присутствия в Консистории и представил Святейшему Синоду о совершенном увольнении сего лица от звания члена Консистории. Святейший Синод уважил сие представление.

Вместе с сим, епископ счел нужным для решительного освобождения членов Консистории от влияния, которое должен бы сохранить на них Крастилевский, удаление его из епархиального города. Крастилевский уволен от должности кафедрального протоиерея, ему предоставлено настоятельство моздокского собора и благочиние над ним без всякого, однако ж, влияния на Успенскую загородную церковь, коей прихожане — наиболее осетины и черкесы. А так как Крастилевский счел несовместным для себя помещение в Моздок по ненависти к нему христиан — горцев, что вполне справедливо, то при открывшейся вакансии он перемещен в город Георгиевск на тех же правах, на коих был назначен в Моздок.

Место Крастилевского в кафедральном соборе и по присутствию в Консистории занял благочинный георгиевский протоиерей Василий Попов, характера открытого, прямого, направления соответствующего характеру благонамеренности и способности, доказанных четырнадцатилетним служением в должности благочинного, которую он сохранил за собой, несмотря на холодность к нему Крастилевского. Святейший Синод утвердил членом Консистории протоиерея Попова, который подробным знанием многих дел не замедлил оправдать свое избрание и весьма заметно подействовал на изменение характера Консистории, в составе которой остался только один член — протоиерей Гремячинский — с прежним направлением, но это лицо по способностям своим не могло влиять на остальной состав Консистории. Протоиерей Сухарев оказался весьма полезным деятелем.

Таким образом, в течение 1858 года как состав лиц, так особенно и решительно изменился и характер действий Консистории. Помощник секретаря Альбанов, на которого восходило много жалоб в Святейшем Синоде, в июне оставил службу в Консистории, которая в обновленном составе и характере вступила в служебное поприще 1859 года. Новые члены и секретарь присмотрелись к делам и церковным потребностям края. Мера благотворной строгости, употребленная Св. Синодом относительно членов, открыто вступивших в противодействие святителю, мера, поддержанная удалением из Консистории Крастилевского, прикрывавшего свое противодействие уклончивостью, внушила наличным членам особенное бодрствование над образом их деятельности, доставила им единодушие в стремлении к общему церковному благу. От этого бодрствования, от этого единодушия деятельность Консистории внезапно получила особенную энергию и развитие.[151] [152]

Екатеринодарское (в Черномории) духовное правление осталось неизменным в своем личном составе. Незначительное число дел давало возможность очищать их своевременно, без задержания.

Попечительство о бедных духовного звания. Попечительство о бедных преимущественно обращало внимание на обеспечение в средствах к жизни как тем, кои по преклонности лет не имели сил собственным трудом пропитывать себя, так и малолетних сирот. К ста восемнадцати семействам, получавшим пособие попечительства в 1858 году, поступило под его покровительство вновь двадцать два семейства.

В распоряжение попечительства поступали суммы: от сбора по пригласительным листам, от кружечного сбора и от выручки свечной в кладбищенских церквах. Таковым сбором покрываются все годовые расходы, а приобретенная им в прошедшие годы экономия, состоящая из шестнадцати тысяч пятидесяти рублей пятидесяти девяти копеек серебром, остается неприкосновенной в кредитных установлениях. Присутствие попечительства составляли два протоиерея и один священник, из них протоиерей Сухарев был докладчиком по делам попечительства.

Благочиния. Епископ Игнатий нашел необходимым по осмотре самой многонаселенной части своей епархии прибавить два благочиния, остальные шестнадцать переграничить соответственно местным удобствам. В г. Кизляре, значительно отдаленном от епархиального надзора, епископ учредил кроме официального благочинного конфиденциальный за духовенством Кизляра и его окрестностей надзор в лице настоятеля кизлярского Крестовоздвиженского монастыря игумена Германа, старца строгой нравственной жизни. Игумену дано было право назидать духовенство, останавливать нарушителей благоповедения, извещать епископа вообще о нравственности духовенства и в частности о тех, которые позволили бы себе поступки неприличные, несмотря на напоминание игумена, но он не имел права входить в сношения с Консисторией по сему поручению.

Протоиерей Сухарев, благочинный церквей города Ставрополя, по его просьбе уволен от этой должности по множеству его занятий как члена Консистории и законоучителя ставропольской гимназии. Одновременно с сим сделано и много других перемещений, увольнений и новых назначений благочинных.

С целью дать благочинническому надзору большее развитие епископ сделал следующие распоряжения: «Все священники, диаконы и причетники в случае желания их переместиться из прихода в приход и при других подобных обстоятельствах обязаны представлять свидетельства о согласии на то (или о беспрепятственности к тому) благочинного, если оба прихода состоят в ведении одного благочинного. Если же приходы находятся в разных благочиниях, то требуется от просителей, чтоб они на прошениях своих имели свидетельства обоих благочинных. Сверх того, диаконы и причетники обязаны представлять свидетельства своих приходских священников».

Эта мера имела благотворнейшее влияние на дух кавказского духовенства, носящего на себе отпечаток народного характера, общего всему населению края — характера отваги и своеволия. Диаконы и причетники отселе видят на самом деле, что приходские священники суть их начальники, а духовенство благочиния видит в своем благочинном начальника. Достойно замечания то, что все благонравные члены духовенства приняли это распоряжение с любовью, но оно не понравилось членам немощным. По причине этого распоряжения многие благонамеренные и благонравные люди сделались известными епископу и получили ход, также обнаружились многие характеры неспокойные и недостаточной нравственности.

Для обуздания и вразумления своевольных и непокорных, за нарушение упомянутого распоряжения установлено наказание небольшой денежной пеней в пользу попечительства. Вместе с нравственной пользой эта мера принесла и другую значительную пользу: ощутительно уменьшила письменные труды Консистории.

Второй мерой для доставления определительности влиянию благочинных признано было нижеследующее: прежде назначались следователями по разным возникавшим делам разные священники (по усмотрению Консистории). Таким образом, многие дела по благочинию оставались неизвестными благочинным. Сверх того, следователи священники, особенно те из них, которым чаще других поручались следствия, нередко с устранением от следствия благочинного за доставление следствию правильного хода, эти следователи, вполне сознавая свой авторитет, таинственно и гадательно доверяемый им, уже вменяли своих благочинных ни во что.

Для устранения этой неурядицы, так напоминающей мутную воду русской пословицы, епископ предложил Консистории употреблять для следствий по благочинию единственно благочинного. Хотя благочинные состоят наиболее при двухприходных церквах, и в случае их отсутствия по делам благочиния может заменять их по приходу их товарищ, но так как по духу времени следственные дела весьма умножились, а епархия малолюдная, раскинута на большом пространстве, то предоставлено всем благочинным избрать себе по помощнику, утверждаемому епископом, и этому помощнику поручать дела второстепенной важности (Уст. дух. Консист. Ст. 69).

Третьим средством к усилению благочиннического надзора признано сближение сношений между епископом и благочинными, коим предоставлено, между прочим, кроме официальных рапортов, получающих узаконенный ход, относиться к епископу и конфиденциальными рапортами, которые должны оставаться в кабинете епископа без огласки и предметом которых могут быть сведения, не терпящие официальности, но весьма нужные для полноты и ясности в административном отношении. Эти полнота и ясность сведений, как доставляющие правильное и определенное понятие, существенно необходимы епископу. Все упомянутые распоряжения изложены на бумаге и объявлены по епархии циркулярами с целью по возможности устранить недоумения и освободить Консисторию от излишней переписки, отвлекающей от должного внимания и занятия по делам первостепенной важности.

Общий взгляд на епархию. В период времени служения епископа Игнатия на Кавказе, край этот находился в переходном состоянии и, по — видимому, должен был оставаться в этом положении еще в продолжение значительного времени. Русское оружие постоянно теснило горцев в горы. По этой причине стратегические пункты переменялись, станицы линейных казаков переносились уже к самой подошве главного хребта Кавказских гор. Города быстро строились и начинали принимать цветущий характер, еще быстрее они пустели и упадали. Военное начало господствовало в крае. Направление всех прочих начал приспособлялось к успешному достижению военных целей.

Во главе разнородных управлений наиболее стояли люди военные. В городах жили, как бы в стане. В Георгиевске, особливо в Моздоке и Кизляре, с вечера и до утра невозможно было выходить на улицы невооруженным или без сопровождения людьми вооруженными, с сумерек на всю ночь ставни и ворота затворялись накрепко. Казалось, вся и все было готово при первом требовании обстоятельств сняться и перенестись на другое место. В самом Ставрополе здания выстроены были на скорую руку. Многие из них по наружности и значительности размеров довольно благолепны, но все — очень недостаточны по прочности, расположению и в хозяйственном отношении. Частные дома выстроены с целью наибольших выгод по постройке при наименьших издержках на постройку.

Весьма естественно, что такое состояние края имело значительное влияние на состояние епархии. Епископ, Консистория, семинария витали во временных приютах, в квартирах самых неудобных. Сначала гражданское ведомство оказывало содействие ведомству епархиальному. Впоследствии оно охладело к нему, устремив все свое внимание к доставлению развития городу и обществу в европейском направлении. Граждане, приносившие охотно пожертвования в пользу Церкви, обратили свое усердие к учреждениям в духе Запада. И то надо заметить, что местное купечество в это время очень упало, потому что все почти казенные подряды и поставки перешли в руки закавказского армянского купечества.

С прибытием епископа Игнатия на Кавказ, князь наместник и управляющий гражданской частью наместничества статс — секретарь Крузенштерн обратили благотворное внимание на Кавказскую кафедру.

По поручению князя Барятинского[153] в 1858 году командующий Правым крылом занимался составлением проекта о разделении Кавказского края на две области: западную и восточную. Первая, составляющая правый фланг, названа Кубанской, вторая — левый фланг — Терской.

По этому проекту Ставрополь мог бы остаться единственно уездным городом. Главный город Кубанской области должен бы встать на реке Кубани, а главный город для Терской уже имелся — Владикавказ, на Тереке. Такое разделение края, требуемое военными соображениями, должно было иметь влияние и на положение епархии. Вопрос об этом был предложен епископу в форме конфиденциального отношения. По весьма любопытному содержанию своему как вопрос, так и ответ епископа вносятся здесь в текст без сокращений.

«Совершенно конфиденциально.

Его преосвященству преосвященнейшему Игнатию, епископу Кавказскому и Черноморскому.

Преосвященнейший владыко, милостивейший архипастырь!

Наместник Кавказский князь Александр Иванович Барятинский в видах административных предположил весь Кавказский край разделить на две области: Кубанскую и Терскую, введя в управление областей все части разнородных администраций на особенных началах.

В Кубанскую область должны войти все Черноморское войско и часть Казачьего линейного с населениями закубанскими, большая часть гражданского населения Ставропольской губернии с их управлениями, которые по составленному предположению в гражданском отношении имеют составить одно общее целое, так как остальные части края имеют войти в одно общее целое гражданского управления Терской области.

Такое разделение края, изменяя большую часть существующих отношений и зависимостей мест и лиц, потребуют, естественно, вместе с тем изменения и самих пунктов пребывания правительственных учреждений. Пункты эти должны быть определены центральностью новых областей и возможным сближением с настоящими нашими военными операционными линиями.

Неразрывность связи всех этих изменений требует соответственных изменений и устройств по управлению епархиальному.

В этом убеждении имею честь просить Ваше преосвященство взять на себя труд изложить Ваше мнение и соображения об устройстве епархии, которая бы обнимала обе области в одном управлении.

Обширность всего края, трудность путешествий в нем и необходимость частого посещения епископом непрестанно воинствующего православного населения рождают мысль или о разделении епархии или об учреждении викариатства. Эту мысль мою передаю Вашему преосвященству на ближайшее усмотрение соответственно духовным потребностям, которые Вам ближе знакомы.

По управлению Православной Церковью в поселениях линейных казаков существует ныне управление через обер — священника. По отношению к той части этого войска, которая должна войти в состав Кубанской области, я признаю необходимость соединить управление Церковью в лице одного пастыреначальника — епископа. Это личное убеждение мое основано, между прочим, и на близком, сравнительном изучении нравов и религиозных начал казаков черноморских и линейных.

Но, считая одни убеждения видимые недостаточными, обращаюсь к Вашему преосвященству с просьбой изложить и духовные основания учреждения епархиального управления в православных поселениях, для того чтобы я ими мог поддержать факты, замеченные мной в Линейном казачьем войске. Факты эти составляют упадок православия, крепость и торжество раскола и общая безнравственность, защищаемые от мероприятий правительственных отвагой и мужеством боевых частей войск.

При этом считаю нужным обратить внимание Вашего преосвященства на истинно — скорбные последствия действий по отношению к линейным казакам — раскольникам первого кавказского преосвященного Иеремии. Их ставят в вину православному епископу и их противупоставляют главной причиной, препятствующей восстановлению в поселениях Кавказского линейного казачьего войска этой церковной власти.

Вполне понимаю, что характер личности очень может разнствовать с характером и духом Церкви, но затрудняюсь в представлении оснований духовных, которые бы поддержали мои убеждения административные. А потому я бы просил Ваше преосвященство сообщить мне по этому обстоятельству Ваш взгляд и Ваше мнение.

Поручая себя Вашим святым молитвам и прося архипастырского благословения, имею честь быть Вашего преосвященства милостивейшего архипастыря и отца покорнейший слуга: Подлинное подписано начальником Правого крыла Кавказской линии генерал — лейтенантом Филипсоном[154].

№ 719

2 °Cентября 1858 года г. Ставрополь».

На это епископ отвечал:

«Совершенно конфиденциально.

Его превосходительству Григорию Ивановичу Филипсону.

Ваше превосходительство, милостивейший государь!

На письмо Вашего превосходительства от 20 сентября сего 1858 года за № 719 имею честь представить ответ в нижеследующих строках[155]:

1. Совершенно разделяя мнение Вашего превосходительства, что обширность и разнообразие Кавказского края, быстрое его развитие, обещающее многознаменательную будущность, особенные его требования, особливо при разделении на две области, из которых каждая должна иметь свое отдельное и военное и гражданское начальство, указывают на необходимость изменений и пополнений и в отношении к духовному ведомству края. Я полагаю на первый случай довольствоваться доставлением в помощь епархиальному епископу епископа — викария и усилением Кавказской Консистории. Учреждение двух епархий я признаю рановременным, основываясь на следующих фактах:

а) Кавказская епархия, обширная по пространству, весьма мало населена, по числу народонаселения своего и по числу церквей она равняется 1/4, 1/5, 1/6 и даже 1/10 других российских епархий, почему при разделении на две епархии эти епархии сделались бы непомерно малы (особливо Терская епархия), по малости своей непомерно слабы в действиях и влиянии.

б) При учреждении двух епархий понадобились бы два штата для двух архиерейских домов, две консистории, две семинарии. Все это потребовало бы двойных расходов для учреждения и двойных расходов для содержания. Между тем, существенная духовная потребность края есть именно та, которую Вы проницательно усмотрели и на которую Вы указали: потребность в частом, внимательном, отнюдь не поспешном и поверхностном посещении обширного края епископом по путям часто трудным и небезопасным. Такой потребности может вполне удовлетворить викарий.

2. Так как край находится в переходном состоянии и в настоящее время невозможно определить, где будет главный его город, даже где будут его главные города (ибо потребности края в настоящее время никак не могут быть его потребностями в его будущности), то я нахожу еще невозможным указать и того, где быть местопребыванию епархиального архиерея. Очевидно, что Ставрополь должен остаться на некоторое неопределенное время епархиальным городом.

События указывают, что он был только лагерем для главных военных и гражданских властей Кавказа — пусть он будет на время духовным станом для Кавказского епархиального ведомства. Из этого стана оно совершит первоначальные свои распоряжения и усмотрит открываемое временем и обстоятельствами свое постоянное и прочное местопребывание. Ставрополь — центральный пункт страны. В нем уже имеется свой приют для архиерея, имеется свое помещение для Консистории. С удалением многих правительственных мест и лиц многие здания останутся пустыми и могут служить временным помещением для семинарии и даже для епископа — викария, который, по мнению моему, чтоб быть существенно полезным, должен непременно жить в одном городе с епархиальным епископом, по примеру викариев С. — Петербургского, Московского и Киевского.

Направление и деятельность викария должны сливаться в одно с направлением и деятельностию епархиального архиерея. Сколько нужно частое посещение епархии викарием, столько же нужно постоянное пребывание епархиального архиерея при том пункте, откуда истекают все распоряжения. Тщательное наблюдение и опыт убедили меня в сей последней истине, которая, уверен, очевидна и для Вашего превосходительства.

3. Епархии в Православной Церкви Российской разделяются на три разряда, или класса. Первый класс усвоен митрополиям, второй — епархиям, особенно важным по значению в государстве, особенно обширным или многолюдным, управляемым наиболее генерал — губернаторами. Третий — епархиям, наименее значущим в государственном отношении, управляемым губернаторами.

Очевидно, что Кавказская епархия, долженствующая при новом административном разделении края совмещать в себе две области, из которых каждая будет управляться лицом, облеченным правами и властью генерал — губернатора, должна быть причислена к епархиям второго класса, как и сделано относительно некоторых епархий, например, относительно Донской, Рижской, Варшавской. Ныне Кавказская епархия состоит в третьем классе.

4. Необходимо нужно исходатайствовать Кавказской епархии штат и оклад, данный западным епархиям, по тому решительному сходству в отношении к средствам содержания, которое имеет Кавказская епархия с западными епархиями и по решительной невозможности существовать по ныне усвоенному ей окладу.

В настоящее время ей предоставлен оклад наравне с древними российскими епархиями. Но в древних российских епархиях архиерейские дома или находятся при монастырях, имеющих особенно хороший доход, или к ним приписаны монастыри, имеющие хороший доход. Частию этого дохода пополняется ничтожный денежный оклад, издревле отпускаемый из казны архиерею и его штату.

Так, например, Курский епископ получает к своему жалованию 285 рублей серебром в год, каковая сумма составляет и годичное жалование Кавказского епископа, — 7500 рублей серебром из монастырских доходов. Соответственно епископу и лица, составляющие штат его, получают к жалованию пополнение из доходов. Подобно приведенному образцу, и в прочих древних епархиях ничтожность денежного казенного оклада вполне и обильно пополняется доходом.

Такого дохода Кавказская епархия не имеет и не может иметь, ибо чудотворные иконы и святые мощи, составляющие причину доходов в монастыре внутри России, никак не могут быть принадлежностию края, в христианском отношении совершенно нового. Следовательно, единственным средством содержания епископа и всего Кавказского епархиального ведомства должен быть отпускаемый из казны денежный оклад. А как в подобном положении находящиеся западные епархии, также не имеющие местных доходов, вознаграждены окладом, то средство сие, по логической последовательности, может и должно быть применено и к Кавказской епархии.

Нищенский — так можно выразиться со всею справед — ливостию — оклад служил одною из тех главных причин, по которым Кавказская епархия со времени учреждения своего в течение пятнадцати лет не только не развилась, но, едва учрежденная, уже почти уничтожилась. Этот оклад был причиною значительных беспорядков, вторгнувшихся в Кавказское епархиальное управление: он вынудил многих членов управления прибегать к злоупотреблениям для доставления себе куска насущного хлеба. Так как за чертою, проведенною законом, лежит беспредельное пространство зла, то некоторые перешли от стремления удовлетворить необходимому к стремлению обогатиться.

Этот оклад не допускал и не допускает ни одного достойного чиновника к служению в консисторской канцелярии: там служат только те чиновники, которые по насилию обстоятельств не могут служить в другом месте. Таким образом, Кавказское епархиальное ведомство, предоставленное самому себе и нищете своей, во многих случаях послужило не назиданием, а соблазном для кавказской паствы.

Не с целию порицать какое — либо распоряжение или лицо, но чтоб дать точное понятие о настоящем положении Кавказской епархии и тем доставить повод к исправлению того, что сделано ошибочно, к пополнению того, что сделано недостаточно, я нахожу нужным сказать нижеследующее.

Кавказская епархия первоначально учреждена была для всего Кавказского края, который в географическом и статистическом отношении составляет целое. Этот характер целости, признаваемый сокровищем для всякой страны и ведомства в административном и хозяйственном отношениях, был нарушен отчислением из епархиального ведомства церквей Казачьего линейного войска. Произведенное этим отчислением разделение совершенно отличается от ныне предположенного разделения. Ныне разделяется страна правильно, со смыслом административным и хозяйственным. Произведенное разделение епархии отчислением казачьих церквей лишено смысла, есть вместе разделение и смешение.

Пишу это, имея под рукою карту Кавказского края, на которой изображено разбросанное по краю епархиальное ведомство. Оно подобно разбитому сосуду, которого составные части все налицо, но находятся в отдельном состоянии, который по этой самой причине негоден для употребления. На правом фланге церкви Линейного войска глубоко вдались в епархиальное ведомство. Напротив того, начиная от центра, епархиальное ведомство рассыпано по земле Линейного войска, подобно островам по морю. Уже сам Ставрополь составляет островок, отдельный островок составляется Георгиевским, отдельный островок — Пятигорским, большой отдельный остров — благочиниями Миловидова и Замятина. Далее опять отдельные островки: Ростовановка, Моздок, Кизляр с Таруновкою и Черным Рынком.

Во всей России нет подобной бессмыслицы. Напрасно прикрывают ее громкою фразою, говоря, что она сделана в видах административных. Это ошибочно: плодом административного соображения должно быть положение самое удобное, здесь видно противное. Распоряжение, противоположное всем правилам современной науки, уличаемое опытом в совершенной негодности, приведенное в исполнение с необыкновенною поспешностию, само сознается о себе, что оно — плод столкновения страстей.

Повторяю, что я говорю это отнюдь не для порицания кого — либо. Знаю, что ошибки и увлечения свойственны всем человекам, особенно удобны для тех, которые не наблюдают строго за своим умом и сердцем при свете Евангелия. Говорю откровенно, движимый любовию, для пользы дела и единственно в тайной беседе с государственным человеком. Утаение истины пред государственным человеком есть государственное преступление.