Сан Саныч

Сан Саныч

В несколько неожиданном контексте обнаружил в сети имя покойного литератора Александра Александровича Лациса. Оказывается, он доказывал, что Троцкий – прямой потомок Пушкина. Хотя, если вдуматься, ничего удивительного в этом нет. Лацис был склонен к парадоксальным идеям. Ему, например, принадлежит версия, что «Конька-Горбунка» на самом деле написал не Ершов, а Пушкин.

В семидесятые годы я немного общался с Лацисом. Иногда встречал его в ЦШК, но чаще всего – в «Эрмитаже». Летом он ходил туда чуть не каждый день. Играл блиц, всегда с одними и теми же партнерами – людьми немолодыми, как и он.

В «Эрмитаже» все друг про друга что-то знали. Мне было известно, что Сан Саныч – литератор, иногда печатается в шахматной прессе, иногда – в «Литературной газете», что-то там про Пушкина. Видел я, что живет он бедно, что одевается плохо, что выражение лица у него не то что злое, нет, скорее обиженное. Говорил Лацис немного отрывисто, резким тоном, я его даже немного побаивался. Старался не попадаться ему на глаза, только здоровался.

Но однажды прочел я в «Шахматах в СССР» замечательный рассказ Лациса – о том, как он в детстве, в тридцатые годы, увлекался шахматами, мечтал стать гроссмейстером. И как родственники повели его домой к Ласкеру, и Ласкер посмотрел его партию и сказал ему (цитирую по памяти, журнал у меня не сохранился):

— Я не советую вам посвящать свою жизнь шахматам. Вы, видимо, способный юноша, а в жизни есть много и других интересных занятий.

И как он, юный Лацис, сначала очень расстроился, а потом понял, что Ласкер прав.

Собственно, дело было даже не в самой этой истории, а в том, что она была замечательно написана. И я осмелел, подошел к Сан Санычу и сказал ему, что вот, прочел ваш рассказ, это здорово, мне очень понравилось, спасибо вам и т.д.

Он мне что-то ответил своим обычным резким тоном, я уж и не вспомню, кажется, жаловался, что из рассказа выбросили какой-то кусок. Но я видел, что ему приятно, что его читают, что текст его нравится. Пусть какому-то там юноше, щенку, собственно.

И сейчас, вспоминая этот давний, ничтожный, в сущности, эпизод, я все же даже немного горжусь, что подошел, что преодолел свою юношескую застенчивость и сказал ему то, что сказал.