Разве летчик виноват, что появились «хейнкели»?

Разве летчик виноват, что появились «хейнкели»?

Как-то получилось так, что в воздухе никого из наших не оказалось в то утро, кроме одного самолета Ла-5. Мы только что прилетели с боевого задания. Технический состав осмотрел и заправил самолеты к следующему вылету. Летчики – кто еще завтракал, кто уточнял задание. В воздухе оказался заместитель командира эскадрильи ст. лейтенант Иван Ходун, он облетывал свой самолет после ремонта.

Вдруг, совершенно неожиданно, на большой высоте строго через наш аэродром возвращаются к себе на запад из нашей территории шесть «Хейнкелей-111». Появление Хе-111 было до того неожиданным, что никто даже не вылетел с нашего аэродрома на их перехват. В готовности № 1 никого не оказалось, а вылететь с готовности № 2, набрать большую высоту и догнать противника уже было поздно. Противник намного раньше пересечет линию фронта и будет над своей территорией. Кстати, никто и команду не подал на вылет. Но если бы и была команда или летчики по своей инициативе вылетели, все равно было бы поздно. Как это немцы умудрились пролететь столько времени по нашей территории, и никто не обратил на них внимания, непонятно. Ни по радио, ни по телефону никто не оповестил о противнике, хотя бы с опозданием. Все подняли головы и смотрели, как две тройки Хе-111 в плотном строю пролетают аэродром, в том числе и мы, летчики, сожалея о том, что такая хорошая цель, без прикрытия в нашем небе и уходит безнаказанно. С большим опозданием кто-то догадался перенацелить Ходуна, который в стороне, на высоте 1500–2000 метров облетывал самолет. Иван Ходун немедленно выполнил команду, обнаружил противника и стал набирать высоту. Пока он набирал высоту и догонял «хейнкелей», они уже были почти у линии фронта. Так что произведенные две-три атаки с большой дистанции и с невыгодного положения Ходуна результатов не дали. Атаки были произведены второпях при сильной групповой огневой защите противника, который уже пересек линию фронта, и наш летчик вернулся к себе домой, имея несколько пробоин в самолете.

Следовало бы извлечь урок из этой неприятной истории всем, от молодого летчика до большого начальства, особенно штабам и службам оповещения, и на этом поставить точку. Но это дело приняло еще один неприятный оборот.

Когда мы прилетели с очередного задания, узнали следующее: прилетел командир дивизии, отругал командование полка за то, что пропустили Хе-111, а ст. лейтенанта Ходуна обвинил в невыполнении приказа – сбить противника. Попытки нашего командира полка встать на защиту летчика командир дивизии и слушать не захотел. Таким образом, была допущена большая несправедливость в отношении летчика. Все мы были очень огорчены таким положением дела. Как могли, успокаивали Ходуна, советовали не обращать внимания на сказанное вгорячах командиром дивизии. Ходун был в страшно подавленном состоянии, чуть не плакал от обиды. Действительно, кто может говорить, что летчик проявил несмелость? Если бы выстроить весь личный состав и спросить: «Что собой представляет старший лейтенант Ходун как летчик?» – ответ был бы один: Ходун смелый, бесстрашный, храбрый военный летчик-истребитель! Другого ответа и не могло быть, все знали, что Ходун честный, добросовестный воздушный боец своей Родины, который не первый год сражался с врагом в воздухе во имя нашего общего дела. Конечно, мы понимали состояние командира дивизии, он вправе был отругать многих за такой случай, тоже мало приятного, когда враг среди бела дня нахально пролетает над нашим аэродромом, а истребители не сбивают их. Все это правильно. Желание комдива сбивать врага так же правильно и вполне разумно. Но одно дело желание, а другое дело – реальные возможности. В данном случае такой возможности и не было. Все прозевали, все оказались застигнутыми врасплох, а комдив обвинил только Ходуна, который случайно оказался в воздухе, причем в невыгодном тактическом положении по отношению к Хе-111.

Ваня очень переживал, он не находил себе места. В этот день на задание его не пустили, за что он еще больше переживал. Он все время твердил одно:

– Я им покажу, смелый я или нет. Я им всем покажу, на что способен Иван Ходун!

Все мы, его боевые друзья, старались, как могли, поддержать его морально, и давали только один-единственный совет:

– Не переживай, воюй, как воевал, и ни в каком случае не лезь на рожон противнику в бою!

Не следующий день с утра Ходун слетал на задание, как и прежде, все нормально. На задание летали в основном поэскадрильно, нагрузка была приличная. Авиация, как и с нашей стороны, так и со стороны немцев, работала интенсивно. Скучать в воздухе не приходилось.

В этот день я уже выполнил три вылета с летчиками своей эскадрильи, и мы готовились к четвертому вылету. В это время первая эскадрилья капитана Боровского возвратилась с задания и начала посадку. Мы сидели в кабинах и ждали ракеты на вылет. Четыре самолета сели, один планирует, два на кругу, а одного – нет. Сколько я ни крутился в кабине, чтобы охватить все небо и увидеть восьмой самолет на кругу – ничего не дало. Сели семь самолетов, а восьмого нет. По радио об этом молчат. На вопрос Леона Ивановича по радио: «Где восьмой?» – капитан Боровской ответил: «Приду, доложу».

Кто же не вернулся? Что случилось? Всем хочется знать.

– Сбегай, дорогой, узнай, кого нет?  – попросил я своего техника.

Не успел он отбежать от самолета, как взвилась ракета. Наш вылет. Так мы улетели, не узнав, кто не вернулся, и его судьбу. Этот вопрос назойливо лез в голову почти на протяжении всего полета. Кто же не вернулся? Неужели Иван Ходун? Как только мы прилетели домой, зарулил самолет в свой капонир, выключил мотор и, еще не вылезая из кабины, кричу технику:

– Кого нет?

– Ходуна Вани,  – отвечает техник.

– Так я и знал…

– А что, вы его видели?

– Да нет, какое там видел. Где я мог его видеть?  – накричал на техника со злостью. И тут же пожалел, что накричал.  – Извини, брат, нервы.

– Да что там извинять, тут такое дело…

– Подробности знаешь?

– По-разному говорят летчики…

Я понял: знает он уже все, но не хочет сразу сказать.

– Вижу, знаешь. Как там говорят, есть ли какая надежда?

– Сбит, парашют никто не видел, может, просто не видели, некогда было.

– Не хитри, говори правду! Ведь все знаешь!

– Надежды нет, командир, летчики видели сами. Погиб Ваня.

У меня такая слабость появилась, что я не смог сразу идти на КП, присел на травку под крылом. Стоит перед глазами Ваня Ходун печальный, обиженный. Такой летчик погиб! Наверняка полез на рожон, хотел доказать. Мой техник с техником Ходуна уже разговаривал, спрашивал, как Ваня себя чувствовал перед вылетом, что говорил. Все это я подробно выспросил у своего техника Германа. Ванин техник говорит, что вел себя нормально, но неразговорчив был. Увидев, что подходят мои летчики, мы замолчали. Мой зам Иван Астахов тоже присел рядом и сказал:

– Командир! Летчики уже знают все.

– По ним видно, что знают. Война, друзья мои. Головы вешать не надо. Отомстим за Ваню немцам, в долгу не останемся. Пойду, узнаю подробности. Тогда разберем что и как подробно. Готовьтесь к очередному вылету. Заправляй самолет, чего сидишь?  – направляясь на КП полка, опять накричал я на техника.

– Замечания есть по самолету, товарищ командир?  – спросил Герман без обиды.

– Нет замечаний, Гера, все в порядке,  – смягчился я.

По рассказам летчиков первой эскадрильи Иван Ходун был сбит огнем Ме-110. Наша группа встретилась с шестью Ме-110 и девятью Ю-88. По команде командира эскадрильи капитана Боровского летчики группы, разобрав цели, стали атаковать бомбардировщики Ю-88. Старший лейтенант подбил один Ю-88, который отвалил от группы и пошел со снижением с дымящимся правым мотором. Проскочив сверху весь строй бомбардировщиков, Ваня Ходун пошел в атаку на ведущего Ме-110, огня еще не открывал, видимо, решил подойти очень близко и наверняка сбить ведущего, но оказался сам под сильным огнем идущих сзади Ме-110. Самолет Ходуна с незначительным креном перешел в набор. Затем свалился на левое крыло и пошел вниз. Летчики сопровождали его до земли, но на парашюте он не выбросился. По радио не отвечал и с углом 60 градусов врезался в землю. Внимательно проанализировав действия Вани, любой тактически грамотный летчик сделает один-единственный вывод: Иван Ходун, пренебрегая мощным огнем Ме-110, пытался прорваться к ведущему, демонстрируя при этом свою небоязнь огня противника, полез на рожон в полном смысле этого слова. Поспешив доказать свою храбрость и снять с себя пятно позора, Иван Ходун погиб на глазах товарищей смертью храбрых. Не послушал Иван добрых советов, поспешил со своими доказательствами и преждевременно сложил свою голову. А мог бы еще прекрасно сражаться и не одного фашиста в землю загнать.

В этом бою летчики сбили два Ю-88 и один, подбитый Ходуном, судьбу которого летчики не смогли определить из-за трагической гибели Вани. Эта победа не принесла радости никому. Слишком велика и тяжела была своя потеря.