РАЗВЕ НЕ ТОТ ЖЕ ФРОНТ?

РАЗВЕ НЕ ТОТ ЖЕ ФРОНТ?

О многом переговорили в ту ночь. Когда закончили о своих домашних делах, Сидор спросил:

— Что в слободе?

Родные помрачнели. Потом рассказали о невеселом котельвинском житье: слободские богатеи, кулачье бедноту за горло взяли. Именем Центральной рады сколотили «общественный комитет» — местную власть. Всеми средствами пытаются взнуздать народ. Кипит Котельва. Про большевиков здесь слышали, бедняки тянутся за вернувшимися фронтовиками, а те сплошь за большевиков. Сидор спросил, много ли в слободе солдат. Отец, братья — Алексей, Семен, Федор — стали перечислять, насчитали человек двести.

— Что ж они, голорукие?

— Зачем же? Говорят, с оружием, — отозвалась сестра Акулина.

Сидор повеселел.

— Тогда, значит, живем. Двести хлопцев, двести ружьишек — сила, верно? Славно получается, гляди-ка: с фронта вроде иду, а на фронт попал… Дела-а… — И продолжил: — Нет, двести штыков не дадут мироедам хозяйничать в слободе. Руки укоротим, дай срок.

Уже на рассвете ушел солдат спать на сеновал — не те времена, чтобы позволить себе в доме отдохнуть.

На другой день Сидор взялся за дело. Через отца и брата Алексея передал надежным старым друзьям, тоже бывшим фронтовикам, чтобы зашли. Собрались в Ковпаковой клуне Бородай, Гнилосыр, Тягнирядно, Шевченко, Радченко, Кошуба, Салатный, Гришко. Народ все обстрелянный. С такими не пропадешь. Беднота горькая, они знали, зачем и для чего принесли с войны винтовки, наганы, гранаты. Разговор был откровенным: чего ждем?

Таких встреч было несколько, перебывали на них едва ли не все котельвинские фронтовики. И, видно, кто-то проговорился, потому что однажды ночью Ковпакова хата наполнилась грубыми, хриплыми голосами ворвавшихся вооруженных дядек. Подняли стариков.

— Где ваш Сидор? Да живо?

— Вы что, люди? — пожал плечами отец. — Где же ему еще быть, если не на войне?

Ничего не добились от старого Ковпака ночные гости, как ни грозили. Велели, уходя, как только появится Сидор дома, тотчас дать знать в «общественный комитет».

Сидор понял: теперь нельзя терять ни одного дня. Снова собрал друзей, рассказал о случившемся, прямо предложил: надо создать в Котельве красный партизанский отряд, захватить почту, телеграф, волостное правление. «Комитетчиков» и стражников — под арест. Потом созвать слободу на сход, учредить свою власть. Горячо поддержали фронтовики земляка. Тут же порешили: быть Ковпаку начальником штаба (командиром) отряда, Бородаю — комиссаром. Подсчитали свои силы — включить в отряд решили 120 бывших солдат. Подсчитали и оружие — винтовок оказалось семьдесят.

Сидор и Бородай вышли на середину Артемовой хаты, взволнованные, торжественные, точно сговорились, сказали враз:

— За доверие спасибо, браты! — и оба низко поклонились.

Так родился отряд. Так Сидор Ковпак, вчерашний солдат царя, стал и остался на всю жизнь солдатом революции. В последующие дни оказалось, что не зря провел он три года на действительной в Саратове и еще столько же на передовой, что не зря приглядывался к своему ротному капитану Парамонову. Хватку командирскую бывший ефрейтор проявил сразу и по-настоящему.

Установил строжайшую дисциплину, не старорежимную — за страх, а подлинно народную — за совесть. Затем ухитрился, втайне, разумеется, от «комитетчиков», провести с отрядом настоящее учение. Придирчиво и дотошно проверил все наличное оружие. Разбил бойцов на группы, каждой поставил и растолковал боевое задание. Убедился, что все свои задачи усвоили и никто ничего не напутает. Шутка ли сказать: бойцам, хотя и старым служакам, впервые предстояло идти в бой под командованием не профессионально обученных офицеров, а всего лишь бывшего ефрейтора! Однако никто в успехе не сомневался, люди поверили в своего командира, а вера эта в любом воинском подразделении имеет значение первостепенное.

В намеченную Ковпаком и Бородаем ночь все свершилось точно по плану. Без единого выстрела партизаны захватили почту, телеграф, здание волостного правления, незаметно окружили казарму стражи. По-пластунски, неслышно Ковпак подполз к входной двери и мгновенно, не дав и пикнуть, обезвредил часового. Бойцы взяли на мушки все окна и дверные проемы.

Бородай скомандовал:

— Оружие выбросить на улицу в окна! Самим выходить во двор с поднятыми руками! И не вздумать чего!

Ошеломленные внезапностью нападения, не разбирая спросонок, что, собственно, происходит, стражи власти и порядка послушно расстались с винтовками, наганами, саблями. Так же послушно вышли с поднятыми руками во двор.

От имени народа бойцы Ковпака и Бородая не менее решительно разделались и с «общественным комитетом». Его попросту разогнали — вот и все. Бородай так заявил опешившим «комитетчикам»:

— Ваша власть приказала долго жить, господа хорошие!

— Аминь! — кивнул Ковпак с таким выражением скуластого лица — постно-притворным, какое бывает у присутствующих на похоронах, если покойный принадлежал не к лучшим мира сего.

И оба неудержимо рассмеялись…

Красные партизаны Ковпака и Бородая стали первыми представителями Советской власти в Котельве. Они и созвали, ударив в набат, общий сход всей слободы, когда узнали, что решил I Всеукраинский съезд Советов, состоявшийся в декабре семнадцатого года в Харькове.

Съезд приветствовал победу Октября. Одобрил внешнюю и внутреннюю политику большевиков и первого в России Советского правительства во главе с Лениным. Принял резолюции «Об организации власти на Украине» и «О самоопределении Украины». Торжественно провозгласил Украину республикой Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Постановил немедленно ввести «полную согласованность в целях и действиях» с Советской Россией и другими частями бывшей империи Романовых, где образуются Советские республики.

Съезд решил, что отныне Украина и Советская Россия будут связаны федеративными узами, и поручил новоизбранному ВУЦИКу немедленно распространить на территории Украинской Советской Республики все декреты и распоряжения Советского рабоче-крестьянского правительства Российской Федерации. В том числе, конечно, и Декрет о земле, написанный лично Лениным и принятый еще 25 октября II Всероссийским съездом Советов, декрет, положивший конец вековой власти господ над кормилицей людской — землей.

Господская собственность на землю отменяется! Вместо нее провозглашается всенародная! Все бесплатно будут владеть ею — только сам на ней трудись. Украинский крестьянин должен был стать полновластным хозяином 16 миллионов гектаров пахотной земли: и помещичьей, и казенной, и удельной, и церковной.

Привлеченные набатным боем, поспешили котельвинцы на слободскую площадь. Толпа собралась огромная — до десяти тысяч человек. Трибуну соорудить не успели, вместо нее поставили посреди площади обычный крестьянский воз. Первым на «трибуну» поднялся, а вернее взобрался, Бородай. По обычаю скинул с головы видавшую виды солдатскую папаху и поклонился народу. На площади сразу воцарилась тишина.

— Люди! Товарищи! Прошу всех вас, пусть никто и слова не пропустит из того, что услышит здесь, потому что такое один только раз бывает, с тех пор, как мир стоит, еще не было….

Комиссар говорил о революции, о партии большевиков, о Ленине, о мире, о земле. Закончил — словно бомбу взорвал на площади:

— Так вот, мужики, поручено мне Советской нашей властью объявить здесь, в Котельве, объявить вам, трудящемуся люду в слободе, что по декрету, принятому Советской властью, от сегодняшнего дня вся земля пахотная, да угодья, да все прочее отныне есть добро общее, наше, народное. А потому мы, как хозяевам и положено, должны беречь это добро, как свои глаза.

Закончив свою речь, Бородай передал слово Сидору Ковпаку, который избран уже был председателем земельной комиссии. Сидор тоже обнажил голову перед народом и постоял так некоторое время молча, держа в прижатой к поясу руке армейский свой картуз, хоть и с облупившимся от холодов и зноя козырьком, но удивительно сохранившийся, по-крестьянски хозяйственно береженный. Очень волновался Сидор, не оттого, что стоял на виду тысяч людей, но от сознания высокой ответственности за каждое свое слово…

Речь его была короткой. Он просто предложил: немедля наделить землею, инвентарем и тяглом самых горемычных в слободе — вдов и сирот. Следом за ними — всех остальных, как велит закон.

Площадь заклокотала. Множество голосов слилось в единый гул. Ковпак стоял на возу твердо, уверенно, внешне спокойный. Но на душе у него было тревожно: «А потрафлю ли целой Котельве? Все ли так смогу, как люди хотят?» Многие годы спустя Сидор Артемьевич не раз возвращался к тому бурному дню, когда он впервые понял в полной мере, что это такое, когда весь спрос — с тебя, а иначе — зачем ты нужен?

И через сорок лет темнели гневом глаза старика, когда он вспоминал то, что из головы не выкинешь. А произошло тогда, в частности, вот что.

Волостному ревкому, избранному после разгона «общественного комитета», нужны, конечно, были и грамотные люди. Вот почему и доверила слободская беднота учителю Федченко быть одним из членов ревкома. Тому самому Федченко, который некогда директорствовал в школе, где одолевал грамоту и подросток Сидор Ковпак. С той далекой поры и запомнился ему этот в общем-то неплохой человек, простого люда не чуравшийся, чем мог помогавший голытьбе. Не знали еще люди, что этот сельский интеллигент был им все-таки чужой, потому что не порвал всех нитей, привязавших его к имущим классам, потому что в глубине души он в народ не верил…

Когда Федченко взял слово, его поначалу слушали внимательно и уважительно, но чем дольше он говорил, тем мрачнее становились люди… Федченко был меньшевиком-соглашателем, и это определило его позицию. Он признавал, что землю у помещиков и кулаков надо отобрать, спору нет, но вот делить пока нельзя, не сумеет народ это сделать как следует. Другое дело, если создать, к примеру, особый комитет, а тот комитет пригласит землемеров, а землемеры все и сделают, то есть не все, но измерят землю и скажут, что делать дальше…

Учителя и не дослушали даже. Куда там! Площадь загудела, точно штормовое море. Сидор почувствовал, как его охватывает злость: ну-ну, Федченко, хорош! Выходит, что опять народу достанется не земля, а только посулы! Да если принять то, за что директор ратует, то как же с Советской властью, которая твердо заявила: фабрики и заводы — рабочему, землю — крестьянину?! Нет, не бывать такому! Пока он, крестьянский сын Сидор Ковпак, председатель земельной комиссии волости — не бывать!

И солдат решительно отстранил в сторону растерявшегося директора, да так, что тот чуть было не свалился с воза. Рывком поднял руку над головой, и в тот же миг площадь умолкла.

— Товарищи! То, что вы сейчас слышали от Федченко, это не от Советской власти. Это чужое! Советская власть наказывает нам землю брать немедленно, потому что она наша. Отныне и навеки! И делить ее станем, хотя снег еще и не сошел, тоже немедля, завтра же! А сегодня просим всех десятских, а их у нас сорок, явиться в земельную комиссию. Там все и решим, насчет леса тоже.

Что творилось на площади после этих слов Ковпака!

В тот же день собрались члены земкомиссии и все десятские в бывшей волостной управе. В самую большую комнату народу набилось — не протолкнуться. Ковпак обвел собравшихся еще бешеными, не успокоившимися после схода глазами и сказал всего два слова:

— Начнем, товарищи!

И начали! Подсчитали всю землю, затем отвели по участку каждому десятскому — давай нарезай людям их законную землицу и начинай с безземельных, вдов и сирот.

Покончили с делом лишь к утру и отправились — нет, не по домам — прямиком на поля, где уже их ждали с волнением тоже не спавшие всю ночь слобожане…

Не знали счастливые люди в тот счастливый миг, что надвигается на них страшное бедствие — нашествие кайзеровских войск.

Давно уже немцы рвались к благодатной, неиссякаемо щедрой украинской земле. Рвались, да руки коротки были. И тут вдруг Центральная рада сама услужливо распахнула перед ними дорогу на Украину. Генерал Гофман — глава немецкой делегации на переговорах в Брест-Литовске — отлично знал и понимал, что Центральная рада и самозванна, и неправомочна, и непредставительна, и вообще это политическая липа, а не власть. Но как раз это его и устраивало. И вот уже полмиллиона австро-немецких солдат фельдмаршала Эйхгорна маршируют по дорогам Украины. Грозная, неудержимая сила. Кто посмеет с нею тягаться? Уж не эти ли большевики, у которых, как с издевкой утверждает фельдмаршальский штаб, нет ничего, кроме лозунга: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»? Наивные фантазеры!

Что ж, «наивные» Ковпаки, Бородаи, их товарищи по оружию, по одной судьбе, все эти люди, ставшие Советской властью Украины, очень скоро показали оккупантам, какие они «фантазеры»!

…Партизаны расположились в лесу близ Котельвы и контролировали фактически отсюда обширный район, образованный четырехугольником Полтава — Зиньков — Ахтырка — Краснокутск. Устраивали налеты по ночам на немецкие гарнизоны, стоявшие в окрестных селах, совершали смелые нападения из засад на вражеские колонны. Били и оккупантов, и их прихвостней: синежупанных гайдамаков Рады, шлыкастых и чубатых «добродиев» из «державной варты» гетмана Павла Скоропадского, и «жовтоблакитников» Петлюры.

Бойцы Ковпака и Бородая брали не числом, а умением. Умением, накопленным и в окопах империалистической, и в боях новой войны — уже за собственную, Советскую, власть. По-крестьянски рачительно и вдумчиво, от боя к бою обогащал свой командирский опыт Сидор Ковпак. Отличный солдат, храбрый разведчик на фронте мировой войны, ныне партизанский вожак — он всегда, в сущности, оставался мирным человеком, просто вынужденным воевать. Но уж если пришлось драться, то с умом и рассудком, как и подобает потомственному крестьянину, хлеборобу, вся жизнь которого — это неустанный повседневный труд на земле, требующий трезвой головы, ясной мысли, неторопливого, продуманного расчета и учета, превосходного знания дела и полной уверенности в успехе.

Все это Ковпак имел и умел, воюя, вкладывать в войну. Всем своим нутром воюющего мужика он чувствовал, а мужицким умом понимал, как надо вести дело, чтобы с наименьшей кровью добыть наибольший успех.

За несколько месяцев партизанских действий проявились и утвердились характерные особенности Ковпака-командира. Осмотрительность, неторопливость в решениях, даже медлительность, как порой могло показаться, а на самом деле — нетерпимость ко всему легковесному, бьющему на дешевый эффект, а потому смертельно опасному на войне. Скрупулезная придирчивость даже к самому себе, если дело шло о приказе, по которому люди должны пойти на смерть, глубокое уважение к трудовому человеку, которого судьба сделала партизаном и поставила под его, Ковпаково, начало. Наконец, смелость и убеждение в том, что вору, чужаку, пришельцу нипочем не удержаться в доме, куда он ворвался незваным: все равно его оттуда вышвырнут хозяева. Эта вера никогда не покидала Сидора Артемьевича. Хозяева — вот кем были и Ковпаковы хлопцы, и сам он.

К осени 1918 года под ударами красных партизан и революции в собственной стране армия оккупантов на Украине стала разваливаться. В ноябре в Германии произошла революция. Кайзер Вильгельм II отрекся от престола и бежал за границу. 13 ноября ВЦИК аннулировал кабальный Брест-Литовский договор. «Мир» насилия и грабежа под объединенными ударами германского и российского пролетариата пал, сбылось полностью предвидение Ленина о недолговечности Брест-Литовского договора.

Правительство РСФСР вступило в переговоры с Украинской директорией. Советская делегация предложила объединить усилия Советской России и Украины для изгнания с территории Украины оккупационных войск уже не существующей кайзеровской Германии и англо-французских интервентов. Кроме того, Советское правительство предложило директории заключить наступательный договор против белогвардейского генерала Краснова. Как и следовало ожидать, петлюровские политиканы начали играть в тайную дипломатию, чтобы за спиной украинских рабочих и крестьян продать Украину английским и французским империалистам. Маневры директории разгадали и делегаты РСФСР, и украинские трудящиеся. По призыву Временного рабоче-крестьянского правительства Украины развернулась вооруженная борьба против директории и оккупантов.

На помощь украинским трудящимся пришла Красная Армия. В январе 1919 года был освобожден Харьков. В тесном взаимодействии с украинскими частями и партизанами полки Красной Армии изгнали с Украины оккупантов, разбили войска украинской контрреволюции, погнали петлюровцев на запад и к Черному морю. После освобождения Киева в древней столице начало работать Советское правительство Украины.

Свою хоть и скромную, но достойную роль в этих исторических событиях сыграл и Котельвинский отряд красных партизан Ковпака — Бородая. Второй раз разошлись по домам бойцы Сидора Артемьевича, впервые вспахали и засеяли полученную от Советской власти землю. Но убрать урожай им не довелось. На этот раз помешал генерал Деникин. Жарким летом 1919 года покатился с юга неодолимый, казалось бы, вал офицерских полков и дивизий «Добровольческой армии». В эти-то дни и примчался в Котельву из недалекой Ахтырки тогдашний секретарь уездного комитета партии Подвальный, спешно собрал членов Котельвинского ревкома. Разговор был коротким и деловым. Расспросив о местных делах и узнав, что Котельвинский отряд готовится оставить родные места, Подвальный заявил, что действия командиров одобряет, о положении осведомлен и потому предлагает создать в отряде большевистскую партийную организацию.

Ковпак, Бородай, все ревкомовцы были глубоко взволнованы, да и как могло быть иначе: им предлагали вступить в партию большевиков, в партию товарища Ленина!

Комиссар Бородай встал, переборол волнение. Сказал коротко:

— Другой дороги, кроме как с партией, у нас нет. Не осрамимся, товарищ секретарь, не сомневайтесь!

Подвальный улыбнулся — он и не сомневался. Бородай между тем повернулся к Ковпаку, сказал уважительно:

— Ты, Сидор, наш командир, тебе, значит, первому и честь эта!

Один за другим следом за Ковпаком кладут на стол заявления Бородай, Гнилосыр, Тягнирядно, Ландар. Подвальный пожимает крепко руку каждому.

— Поздравляю, товарищ! Служи партии и революции!

Тут же новосозданная Котельвинская партийная ячейка избрала своего первого секретаря. Им стал Гнилосыр. Через несколько дней Ковпак и Бородай увели отряд из Котельвы. На марше их нагнал посланец уездного комитета партии и вручил новопринятым коммунистам членские билеты РКП (б). Произошло это знаменательное в жизни Сидора Ковпака событие 29 мая 1919 года.

…В Ахтырке котельвинцы встретились с группой партизанских отрядов, объединенных под командованием Александра Пархоменко. Совместно стали пробиваться с боями на север. Путь был трудный, ежедневно приходилось вступать в ожесточенные схватки с золотопогонниками. Прорвались! Вышли к Туле. Здесь, в славном городе русских оружейников, спешно формировались новые части Красной Армии. В одну из них и влился Котельвинский отряд, однако без своего командира: свалился Ковпак в горячечном сыпняке. Беспамятного партизана уложили на полку санитарного поезда, следовавшего в далекий Саратов, где начинал он когда-то солдатскую службу.

Вышел Сидор из военного госпиталя — кожа да кости. Вышел и сразу же в Саратовский губком партии. Глянули на него губкомовцы и сказали: никаких дел для тебя, дорогой товарищ, пока нет и быть не может, кроме отдыха и поправки.

Не привык Ковпак просить за себя, не в его характере такое, а тут чуть не взмолился:

— Все понимаю, товарищи! И как раз потому прошу: не держите меня! Отдохну и поправлюсь на фронте. Верьте слову!.. Я знаю себя.

Убедил губкомовцев упрямый партизан, и вот он уже в Уральске. В знаменитой 25-й дивизии Василия Ивановича Чапаева.

Должно быть, губкомовцы все-таки дали знать в дивизию, что прибывающий к ним новый чапаевец после тифа еле на ногах держится, так как назначение здесь Ковпаку дали не в разведку или строевую роту, а заместителем к Дьяконову — командиру оружейно-трофейной команды. Поначалу Сидор чертыхался — должность свою воспринял как самую что ни на есть «обозную». Но только поначалу…

Действительность преподнесла Сидору очередной, крепко запомнившийся урок, а именно: на войне «мирных» должностей не бывает, если только, конечно, человек на должности воюет, а не рассматривает ее как «теплое местечко». Но в Чапаевской дивизии об этом и речи быть не могло… Она действовала в составе армии под командованием Михаила Васильевича Фрунзе, сдерживавшей натиск главной надежды всей внутренней и внешней контрреволюции — до зубов вооруженных полчищ «черного адмирала» Колчака, провозгласившего себя «верховным правителем России». Здесь, на Восточном фронте, решалась в девятнадцатом году судьба революции, судьба Советской России.

Обязанности Ковпака укладывались в несколько слов: обеспечивать дивизию оружием и боеприпасами из «местных» ресурсов. Логика была жестокая: винтовка, которая не попадала в руки красного бойца, доставалась врагу, у которого к тому же и так было преимущество в вооружении. Отсюда и железное правило команды: за кем бы ни осталось поле боя, все оружие и боеприпасы убитых и раненых должны принадлежать чапаевцам! Подчиняясь этому незыблемому правилу, бойцы команды подчас жертвовали и собственной жизнью.

У чапаевских боеснабженцев был еще один источник получения оружия: им (особенно стрелковым и холодным) во множестве владело уральское казачество, в основном — кулачье.

Изымать оружие у лампасников, привычных к винтовке и шашке чуть не с пеленок, было делом и трудным, и опасным. Люто ненавидели Советскую власть и только ждали своего часа не одни богатые казаки: однажды Ковпак и его бойцы вынесли 100 винтовок, 2 английских пулемета, 500 ручных гранат и 10 тысяч патронов из… алтаря действующей церкви! На ехидный вопрос Сидора, для молений во имя какой богоматери потребны скорострельные «льюисы», святой отец так ничего вразумительного и не ответил.

Дважды встречался Ковпак с Чапаевым, видел-то, конечно, чаще. Такой же вроде мужик, как и он сам, тоже георгиевский кавалер, разве что одной лычкой на погоне было больше… А кем сделала Василия Ивановича революция? Красным генералом! Легендарный начдив заставил примером своей короткой, но яркой жизни поверить в свои пока еще скрытые силы и его, Сидора Ковпака.

…Как и все чапаевцы, тяжело, в самое сердце был поражен Ковпак гибелью любимого начдива. Не взяли в открытом бою его белоказаки, ударили в спину в сонном, застигнутом врасплох Лбищенске. Но горе не заглушило и трезвой мысли… На всю жизнь вынес урок Ковпак из лбищенской трагедии. Случалось и ему терпеть неудачи в другой, еще более жестокой войне, но никогда из-за того, что допустила непростительную оплошность служба боевого охранения, что не проверил ее дотошно и придирчиво он, командир.

Республика покончила с «черным адмиралом». Наступил черед генерала, прозванного в народе, хотя и ходил он в неизменной белой черкеске, «черным бароном», — Врангеля. В неприступном, казалось, Крыму засел Врангель, тешимый призрачной надеждой повторить, но — победно! — деникинский поход к сердцу России. Выдернуть «крымскую занозу» и покончить тем самым с белогвардейщиной предстояло красным войскам Южного фронта, возглавляемым Михаилом Васильевичем Фрунзе. Сюда перебрасывались части Красной Армии с других, прекративших свое существование фронтов. Сюда, в Таврию, послали и Ковпака. Ему было поручено доставить в распоряжение 6-й армии эшелон с вооружением, боеприпасами и снаряжением. Что такое дорога поры гражданской войны от Урала до юга России — известно достаточно хорошо. Не случайно сам Ковпак впоследствии об этом задании написал кратко, но достаточно красноречиво, что задача по обеспечению боепитания 6-й армии была «выполнена в срок, ценой работы до полного изнеможения». В действительности все обстояло куда сложнее. Много лет спустя тот же Ковпак рассказал о тех днях чуть-чуть подробнее:

«В момент разгрузки города Уральска от вооружения и боеприпасов бывший комбриг Чапаевской дивизии Сапожков поднял против Советской власти восстание и хотел захватить в городе Уральске вооружение и боеприпасы. Под моим командованием на подступах к городу банда Сапожкова была остановлена…»

Крымская твердыня рухнула, с нею рухнули и последние надежды белогвардейщины сломить Республику Советов собственной военной силой. Сидор Ковпак, скромный солдат революции, хоть и не принимавший участия непосредственно в последних этих боях, мог, однако, с полным правом сказать сам о себе: «Без меня не обошлось». Фронты ликвидированы. Война не кончилась. По всей Украине шастают банды. Их много — мелких, крупных, всяких. Одни состоят из десятка кулацких сынков-односельчан и не уходят за пределы волости, другие — многосотенные, возглавляемые бывшими царскими полковниками, связаны с закордоньем. И для тех, и для других кровь людская — водица сущая… Не своя, конечно. Налетали внезапно на села и городки, вырубали в первую очередь коммунистов, советских активистов, вырезали их семьи, не щадя ни старого, ни малого. Бандитизм, но на классовой, а не просто уголовной основе. Поэтому в банде какого-нибудь в прошлом жандармского ротмистра можно было встретить трижды судимого даже в дофевральские времена убийцу и грабителя. Случалось, впрочем, что они и менялись ролями в своеобразной бандитской иерархии.

Серьезной военной силы эти банды не представляли, но урон, однако, только что вышедшей из кровопролитнейшей гражданской войны Советской власти причиняли огромный. Главное — терроризируя население, они мешали трудовому народу залечивать раны двух войн и строить новую жизнь. Была у них и определенная опора — притаившиеся по всем щелям контрреволюционные круги города и деревни. С бандитами нужно было кончать. Быстро и решительно. Одним из тех, кто получил такой боевой приказ, был краском и коммунист Сидор Ковпак. К сожалению, об этом периоде жизни его известно мало…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.