Глава семнадцатая

Глава семнадцатая

1

Мы пересекли Рейн у Ксантена вместе с грузовиками, посланными за парашютистами, обогнули Везель с северо-востока и въехали в сильно разрушенный город. Отдаленная канонада вспыхивала время от времени где-то на востоке. Обтекая с севера и юга разрушенный город, по дорогам, ведущим на восток, бесконечным потоком двигались войска. Переправленные прошлой ночью и днем танки ушли вперед, и обозы с горючим, снарядами, другим снаряжением стремились догнать их и снабдить необходимым для продолжения безостановочного движения.

У военных корреспондентов, привязанных почти полгода к своим лагерям прессы в Париже, Брюсселе, Спа, Люксембурге, наступила, наконец, горячая пора. События нарастали, ускоряясь с каждым днем и поражая все новыми и новыми неожиданностями, а нам хотелось побывать везде, увидеть как можно больше. Армии союзников – 1-я канадская, 2-я британская, 9-я, 1-я, 3-я, 5-я, 7-я американские и 1-я французская – двинулись на восток, оставив позади себя Рейн на всем его протяжении. Германский западный фронт рушился повсеместно, и германское командование даже не пыталось восстановить его. Союзной разведке стало известно, что по приказу ОКБ с западного фронта только что сняты и поспешно переброшены на восточный фронт 20 наиболее боеспособных дивизий: Гитлер усиливал оборону на Одере, где советские армии готовились к последнему и решающему наступлению на логово фашизма – Берлин.

Первые дни после пересечения Рейна мы старались держаться ближе к дивизиям первого эшелона 21-й армейской группы. Давнее желание Монтгомери захватить Берлин, подогретое недавно побывавшим в его штабе Черчиллем, снова охватило фельдмаршала. Монтгомери, как рассказывали осведомленные корреспонденты, потребовал у главнокомандующего союзными экспедиционными силами пополнить 21-ю армейскую группу новыми дивизиями и «снабдить материалами», то есть достаточным количеством танков, разумеется, с горючим и снаряжением, самолетами, которые прокладывали бы этим танкам дорогу и подавляли германское сопротивление, самоходными пушками. Он требовал также, чтобы Эйзенхауэр приказал 12-й армейской группе – генералу Брэдли – обеспечить правый фланг наступающей на Берлин ударной группировки. Взамен фельдмаршал обещал «пронестись по северогерманской равнине, подобно вихрю», намереваясь, как выражались штабные офицеры, «выхватить Берлин у русских из-под носа».

И действительно, подвижные части 21-й армейской группы, одолевая по 60-70 километров в день, быстро достигли Мюнстера, пересекли без малейших трудностей реку Эмс, заняли Билефельд и Оснабрюк. Впереди лежала Люнебургская пустошь с редкими городками и поселками, за пустошью Эльба, а за нею расстилалась северо-германская равнина – идеальное место для «молниеподобного движения танков». Несколько удивленные смелостью своего командующего – они знали его как осторожного, даже робкого стратега, – офицеры штаба группы заговорили о Берлине как о неизбежно скорой и законной добыче британских войск. Хотя нам было известно, что, по соглашению между союзниками, штурмовать столицу «третьего рейха» должны советские войска, намерение Монтгомери не осуждалось, если оно обещало быстрое окончание войны.

Однако вскоре мы узнали, что это намерение, видимо, не осуществится. Эйзенхауэр отказался дать в подчинение честолюбивого английского фельдмаршала американские дивизии, а своих у англичан не было. Не стал главнокомандующий лишать американские армии и «материалов» – опять же американских танков, самоходных пушек, самолетов. К тому же американские войска двигались на восток так же быстро, как английские, несмотря на то что перед ними лежал густонаселенный промышленный район Рура, объявленный Гитлером «крепостью». Рур с его большими, почти сросшимися городами – Дуйсбургом, Дюссельдорфом, Эссеном, Гельзенкирхеном, Вупперталем, Дортмундом и другими обороняли самые боеспособные на западном фронте части армейской группы «Б». Ею командовал фельдмаршал Модель, которого считали не только способным генералом, но и фанатичным нацистом.

Американское командование, создав прочное предмостное укрепление на восточном берегу Рейна южнее Кельна, решило обойти Рур с юга. Командующий 1-й американской армии генерал-лейтенант Ходжес приказал 3-й танковой дивизии, минуя города, выйти в тыл армейской группе «Б» и захватить город Падерборн. Сформировав подвижную танковую группу, усиленную бронеавтомобилями и специально подготовленными войсками на джипах и грузовиках, командир дивизии поручил ей пройти все расстояние (около 150 км) в один день, чтобы ночью оказаться в Падерборне и занять его. Не встретив сопротивления, танковая группа достигла города, но не заняла его лишь потому, что в темноте потеряла ориентацию и остановилась, чтобы дождаться рассвета.

Утром немцы, обнаружив этот тонкий, но опасный клин в тылу «крепости Рур», решили отрубить его и бросили на дорогу, по которой пришла американская танковая группа, свои танки.

Ходжес обратился за помощью к командующему 9-й американской армии, входившей в состав 21-й армейской группы. Генерал Симпсон туг же приказал своей 2-й танковой дивизии повернуть на юго-восток и идти полным ходом к Падерборну, чтобы помочь отрезанной в его окрестностях подвижной танковой группе 1-й американской армии. Минуя город Хамм, боевая группа 2-й танковой дивизии вышла на аутобан Рур-Берлин и, не встречая никакого сопротивления, покатилась вперед, развивая порою скорость до 40 километров в час.: С ходу она заняла городок Липштадт, прошла его и намеревалась мчаться дальше на восток – к Падерборну, но, увидев на аутобане танки, идущие с востока, приготовилась дать бой. Бой не состоялся: оказалось, танки 3-й дивизии 1-й армии достигли дороги Рур – Берлин и двинулись на соединение с войсками, обошедшими промышленный район с севера.

Весть о том, что Рур отрезан союзными войсками от остальной Германии, застала нас в Билефельде, где мы пытались устроиться на ночевку, чтобы завтра двигаться за танками, только что занявшими Херфорд. Отказавшись от ужина, мы помчались на наших джипах назад к Гютерсло, где были несколько часов назад, затем свернули прямо на юг и часа через полтора достигли Липштадта, где военным корреспондентам представили героев дня – танкистов обеих американских армий, которые встретились на окраине этого города, завершив окружение Рура. Усталые, обросшие, закоптелые и грязные, они улыбались, позируя фотографам, и с удовольствием пили пиво, оказавшееся у запасливых офицеров службы общественных связей.

Танкисты мало что могли рассказать нам: двигались, двигались, не встречая сопротивления, вдруг увидели другие танки, приготовились открыть огонь – оказалось, свои! Но офицеры разведки, сопровождавшие обе танковые группы, рассказали корреспондентам, что в течение двух дней удалось окружить целую армейскую группу, насчитывающую 21 дивизию – более 300 тысяч человек.

– Они могут попытаться прорваться на восток, – предположил австралиец Монсон. – Триста тысяч вооруженных людей с танками, артиллерией, самолетами удержать в таком огромном «мешке» трудно.

– Вполне возможно, – охотно согласился разведчик. – Очень даже возможно.

– Их могут освободить извне, – подсказал корреспондент «Нью-Йорк таймс» Макдональд.

– Могут попытаться освободить извне, – с той же готовностью отозвался разведчик. Он помолчал немного, затем с загадочной улыбкой добавил: – Но и то, и другое становится все труднее с каждым часом. Нам только что сообщили, что танки 3-й дивизии 1-й армии заняли Падерборн, а 2-я танковая дивизия 9-й армии уже прошла Хамм и к утру ее основные силы будут здесь, в Липштадте.

За десять месяцев военные корреспонденты видели столько неожиданностей и таких необычных переплетов, что им трудно было настроиться на тот радостно-оптимистический лад, какой явно главенствовал в настроениях молодых офицеров, охваченных возбуждением легкой победы. Более пожилые военные корреспонденты – Монсон, Макдональд, Купер, имевшие некоторый личный военный опыт, выразили сомнение, что две танковые дивизии могут «удержать в мешке» армию в 300 тысяч человек.

Молодой разведчик оставался оптимистически самоуверенным. Фельдмаршал Модель, намеревавшийся еще вчера бросить свои лучшие силы, чтобы открыть коридор на восток, отказался от этих намерений. На зашифрованное обращение Моделя к командующему западным фронтом Кессельрингу разрешить прорыв на восток последовал категорический, переданный открытым текстом приказ Гитлера: «Удерживать крепость Рур до последнего человека».

– Конечно, в такой обстановке приказы часто не выполняются, – добавил с усмешкой разведчик, – но Модель до сих пор, насколько нам известно, был весьма послушным генералом.

Мы не решились вернуться ночью в Билефельд, где разместился передовой лагерь прессы, и проспали на полу в какой-то большой и холодной школе, а утром двинулись по широкой и почти нетронутой войной дороге на Падерборн. Танки, грузовики, джипы с солдатами 3-й танковой дивизии 1-й американской армии забили главную улицу и площадь города. Среди офицеров, с которыми мы встретились, царила атмосфера неуверенной восторженности: они радовались и боялись. Радость сменилась горечью и тревогой, когда была получена весть, что командир дивизии генерал Роуз погиб совсем недалеко от Падерборна, случайно наткнувшись на германских «тигров», рыскавших группами в окрестностях.

Тревога офицеров 3-й танковой дивизии оказалась напрасной. Контратака на Падерборн, которую они ожидали с минуты на минуту, не состоялась. Спешивший к авангарду джип с сержантом и шофером наскочил на полуроту немцев. Американцы приготовились сдаться им, но вся полурота, как один человек, подняла руки вверх, опередив американцев. Оставив на дороге брошенное немцами оружие, сержант и шофер доставили в окрестности Падерборна более ста солдат и несколько офицеров.

Некоторое время спустя мы покинули город, намереваясь проехать на юге, но вскоре остановились: навстречу двигалась Длинная грязно-зеленая колонна, впереди которой катился американский джип с шофером и солдатом, повернувшимся лицом к идущей за ними колонне и вооруженный многозарядным карабином. Колонну замыкал другой джип с шофером и солдатом с таким же карабином. Остановившись на обочине, мы смотрели на это необычное шествие, не скрывая удивления и веселия: четыре американца вели в сторону Падерборна около 300 немецких пленных.

Почти одновременно американские войска, перешедшие через Рейн начиная от Мангейма на юге до Везеля на севере, развернули широкое наступление, бросив в него все накопленные в последние месяцы силы. Пять армий, насчитывавшие более полутора миллиона человек, поддержанные почти тремя тысячами танков, таким же количеством самоходных пушек и несколькими тысячами самолетов, двинулись на восток, встречая лишь слабое, эпизодическое сопротивление. «Крепость Рур», на которую Гитлер возлагал особые надежды, стала разваливаться после первых же ударов. Крупнейший город промышленной области Эссен с его знаменитыми крупповскими заводами, производящими орудия, танки, самоходные пушки, сдался через десять дней. Другие военно-промышленные города сопротивлялись еще меньше. «Крепость» распалась вскоре на две части, и германские соединения одно за другим стали исчезать с военной сцены. Командующий армейской группой Модель дал генералам указание не препятствовать уходу из частей не только солдат, но и офицеров, и многие тысячи людей воспользовались этим: военные части как бы растворялись в воздухе или исчезали, подобно дождевым лужам, оставляя американцам оружие, снаряжение, шинели, каски, даже мундиры.

Через две недели после начала наступления американское командование обратилось к Моделю с предложением капитулировать, направив ему поистине патетическое письмо, которое растрогало даже военных корреспондентов, когда оно попало нам в руки. Но Модель остался глух к патетическим призывам и даже не удостоил своих противников письменным ответом. Коротко объявив, что дал личную присягу Гитлеру и намерен сдержать ее, он приказал отослать американского парламентера обратно. После двухдневного раздумья фельдмаршал распорядился распустить соединения и части вермахта, чтобы, как он объявил начальнику своего штаба Вагенеру, «избавить их от унижения официальной капитуляции», а затем, закрывшись в своем кабинете, застрелился. 18 апреля вся армейская группа «Б», считавшаяся самой боеспособной в германской армии, просто прекратила существование.

Тем временем 9-я и 3-я американские армии, а также дивизии 1-й армии, не занятые ликвидацией «крепости Рур», продолжали безостановочное движение на восток. Танки 3-й армии почти без боя прошли от Мангейма до Нюрнберга, который был захвачен настолько быстро, что власти этой «столицы нацизма» не успели уничтожить даже важные архивы. Моторизованные дивизии 1-й армии, двигаясь по хорошим дорогам с сохраненными мостами, достигли к средине апреля реки Заале, пересекли ее по оставленным мостам и заняли промышленный город Галле. Прошедшие через город части неожиданно обнаружили, что находятся рядом с одним из крупнейших германских городов Лейпцигом. Опасаясь встречи с сильным противником, они остановились, чтобы подождать подкреплений. Перед ними появился со стороны Лейпцига с белым флагом полицейский офицер, который объявил, что начальник полиции Лейпцига приказал ему договориться о сдаче города американцам. Правда, командир гарнизона, засевший в каменном, похожем на крепостную башню, памятнике «Битве народов», не признал капитуляции и открыл по американцам стрельбу, но, в конце концов, и его уговорили сдаться, пригрозив, что «защитникам памятника будет хуже, если они не капитулируют до прихода русских».

В течение второй недели апреля мы двигались с лагерем прессы 9-й американской армии, которая, как выражаются военные, оседлала аутобан Рур-Берлин. Следуя за первым эшелоном наступающих дивизий – впереди, как и везде, шли танки и самоходные пушки, – мы достигли Ганновера, а через несколько дней оказались в Брауншвейге, а еще через два дня в Магдебурге на Эльбе. Один из больших мостов на окраине города был сохранен в целости, и танки вместе с самоходными пушками уже переправились на восточный берег реки, когда мы достигли этого моста.

Офицеры передового эшелона были возбуждены: от Магдебурга до Берлина было немногим более ста километров, в столицу вела хорошая широкая дорога. Танки, как уверяли нас решительно настроенные офицеры, могли бы одолеть это расстояние за одни-двое суток. Они были уверены, что не встретят сопротивления по дороге на Берлин, как практически не встречали его на всем пути от Рейна до Эльбы. Даже Ганновер, где находился один из крупнейших заводов, производящих танки, самоходные пушки, зенитки и противотанковые пушки, что позволяло превратить город в крепость со своей кузницей оружия, сдался без боя. Брауншвейг и не пытался сопротивляться. Более мелкие города спешили капитулировать раньше, чем американские части успевали подойти к их окраинам. Бургомистры звонили американским офицерам и просили принять капитуляцию. Командующий армией Симпсон уже сформировал подвижную боевую группу в составе одной танковой и одной механизированной дивизий и даже назначил командира.

Правда, военных корреспондентов предупредили, чтобы они не рассчитывали попасть в Берлин вместе с боевой группой, но мы все же остались в предместье Магдебурга: не пустят с боевой группой, может быть, разрешат примкнуть к ее обозу! По несколько раз в день мы пересекали мост через Эльбу, чтобы убедиться, двинулась боевая группа на Берлин или еще продолжает свои приготовления на восточной окраине Магдебурга. Было известно, что генерал Симпсон, которого мы видели здесь только раз, улетел на самолете в штаб 12-й армейской группы, в состав которой 9-я армия вернулась лишь несколько дней назад. И почти все офицеры и военные корреспонденты верили, что Брэдли вызвал его, чтобы благословить план захвата Берлина, и с нетерпением ждали возвращения командующего.

Мы пропустили пресс-конференцию, которую Симпсон собрал сразу после возвращения, но коллеги-корреспонденты рассказали нам, что намерение двигаться на Берлин отменено и что 9-й армии приказано занимать позиции по левому берегу Эльбы, чтобы соединиться с наступающими частями 1-й армии справа и частями 2-й британской армии слева. Впереди по ту сторону Эльбы должны были скоро появиться наступающие на запад войска Красной Армии: начав наступление с берегов Одера, советские войска достигли через пять дней окрестностей Берлина, обходя столицу погибающего «третьего рейха» с севера и юга.

Американские армии продолжали двигаться на восток, встречая все меньшее сопротивление. Лишь в нескольких местах соединения и части 12-й германской армии, брошенной по приказу Гитлера на западный фронт с целью проложить коридор к армейской группе «Б», оказывали временами слабое сопротивление. Но как только советские армии появились у Берлина, командующий этой армии Венк приказал всем подчиненным ему войскам бросить свои позиции и двигаться как можно быстрее к Берлину, чтобы помешать советским войскам сомкнуть вокруг него кольцо окружения.

На некоторое время мы вернулись в лагерь прессы 21-й армейской группы, войска которой двигались к Эльбе через Люнебургскую пустошь. Германские части отступали на восток, оказывая, как и везде, лишь редкое и слабое сопротивление. Они не спешили, и Монтгомери не подталкивал их. Между противниками установились несколько странные для воюющих армий отношения: англичане не бомбили переправ, по которым отступающие уходили, немцы информировали противника о заминированных мостах или ненадежных участках дороги. Уже во второй половине апреля между ними был установлен контакт и начались переговоры о подходящем времени и месте капитуляции или каком-то ином прекращении враждебных действий. Сначала переговоры велись на уровне штабов авангардного 8-го английского и арьергардного германского корпусов, затем перешли к штабам армий, а потом к штабу 21-й армейской группы и командованию германских войск в Голландии, Дании и Северной Германии. По заранее согласованному коридору в штаб Монтгомери прибыл по поручению только что назначенного главнокомандующим всех германских вооруженных сил на Севере гросс-адмирала Дёница начальник его штаба генерал-адмирал Фридебург.

О чем говорили английский фельдмаршал и немецкий генерал-адмирал все еще остается секретом: Монтгомери не рассказал об этом ни тогда, встретившись с военными корреспондентами, ни позже в своей книге «От Нормандии до Балтики». На наши вопросы, зачем приезжал в штаб 21-й армейской группы Фридебург, Монтгомери уклончиво отвечал:

– Джентльмены, вы скоро узнаете об этом, как и о многом другом.

Мы знали, что на другой же день после этого неожиданного визита английские подвижные части, преодолев около 50 километров, вышли к Эльбе и, к торжеству всех нас, беспрепятственно пересекли ее, хотя эта река считалась крупной и сложной преградой. Сообщив нам об этом поздно вечером, офицеры штаба объяснили этот успех «неожиданностью и быстротой действий» наступающих частей. Вскоре нам стало известно, что немцы не только не оказали наступающим никакого сопротивления, но и оставили им два больших моста. Мосты были заминированы, и англичане были предупреждены об этом. Пока английские саперы разминировали их, ни германские артиллеристы, ни снайперы не беспокоили их.

Через два дня после визита генерал-адмирала в штабе 8-го корпуса, подвижные части которого пересекли Эльбу, появился представитель штаба германской армейской группы «Висла», который сообщил о желании начальника штаба этой группы генерал-лейтенанта Кинцеля встретиться с фельдмаршалом Монтгомери или начальником его штаба. Штаб 21-й армейской группы немедленно дал согласие на прибытие Кинцеля. Вечером того же дня немецкий генерал-лейтенант встретился с английским генерал-лейтенантом Гюинганом.

Их разговор также остался секретом. Но в течение той ночи немцы очистили забитые их войсками и транспортом дороги от Эльбы до Висмара и Шверина. Рано утром по этим дорогам на восток ринулись 6-я британская парашютная дивизия – она неслась на джипах и грузовиках – и временно включенный в состав 21-й армейской группы 18-й американский воздушно-десантный корпус. Покрыв все расстояние (45-60 км) за несколько часов, англичане заняли Висмар, американцы – Шверин и, продвинувшись на несколько километров восточнее этих городов, встретились с танковыми авангардами наступающих на запад частей 2-го Белорусского фронта. (Неделей раньше советские и американские войска встретились на Эльбе в районе города Торгау.)

Переговоры между командованием германских войск, действовавших против 1-й канадской и 2-й британской армий, и фельдмаршалом Монтгомери, продолжавшиеся более недели, закончились 3 мая подписанием соглашения о капитуляции германских соединений в Голландии, Дании и Северной Германии. Заодно немцы договорились с англичанами о капитуляции и германских армий (более миллиона солдат и офицеров), которые не дрались ни против англичан, ни против канадцев. Три армии армейской группы «Висла», все еще продолжавшие ожесточенно сражаться с войсками 2-го Белорусского фронта, жаждали сдаться Монтгомери. Выброшенные вперед парашютно-десантные войска союзников прикрыли их от наступающих советских армий и избавили от заслуженного плена.

2

Помимо штабных офицеров военные корреспонденты первыми узнавали, скорее даже чувствовали, когда между союзниками возникали расхождения и трения. Свобода нашего передвижения из армии в армию, если они принадлежали к разным армейским группам, сразу ограничивалась, и, чтобы преодолеть эти ограничения, нам приходилось обращаться в ШЭЙФ – штаб союзных экспедиционных сил в Европе. Правда, с переселением штаба во Францию (в Версаль), американцы, которых сначала было ровно столько же, сколько англичан, теперь явно подавляли своим количеством английских офицеров, но в отделе общественных связей все еще можно было найти людей, умевших подниматься над национальными распрями, и нам удавалось получать не только разрешения на поездки в ту или иную армейскую группу, но и помощь.

И чем слабее было германское сопротивление и ближе поражение «третьего рейха», тем чаще обнаруживались трения между англо-американскими союзниками. Обращаясь через военных корреспондентов и представленную ими печать к общественности своих стран, командующие армейскими группами и даже армиями критиковали – иногда откровенно, с солдатской прямотой, чаще же завуалированно – своих соседей по фронту. Вина за неудачи общих усилий союзников приписывалась обычно соперникам, победы зачислялись на свой счет. (Это взаимное уничижение особенно ярко проявилось после войны, когда генералы взялись за писание мемуаров.)

После заключительной авантюры Гитлера на западном фронте, когда он попытался повторить в другое время и в совершенно иных условиях прорыв через Арденны с выходом к той же излучине Мааса между Динаном и Седаном, но потерпел сокрушительное поражение, Монтгомери присвоил себе звание «спасителя союзников». Пригласив военных корреспондентов на пресс-конференцию в маленький бельгийский городок Ценховен, рядом с которым располагался штаб 21-й армейской группы, фельдмаршал изложил нам свою версию германского удара, его развития, крушения и бесславного конца. Несмотря на то что британские войска не соприкоснулись с наступавшими германскими колоннами, их «хладнокровное мужественное поведение» было нарисовано яркими красками, а растерянность, охватившая войска 1-й, 9-й и 3-й американских армий, была описана в снисходительно-сочувственных тонах. Лишь благодаря смелому и решительному вмешательству командующего (то есть Монтгомери) армейской группой удалось восстановить фронт и организовать сопротивление. Он похвалил дальновидность главнокомандующего союзными экспедиционными силами (Эйзенхауэра), который подчинил штабу 21-й армейской группы не только 9-ю, но и 1-ю американские армии. Своевременное возвращение к тому положению, какое было в Нормандии, где Монтгомери командовал всеми как английскими, так и американскими войсками, спасло союзников ог разгрома во время «второго арденнского наступления немцев». Хотя после краха этого наступления и восстановления прежнего фронта союзников вдоль границ «третьего рейха» 1-я американская армия вернулась в состав 12-й армейской группы, 9-я армия осталась под командованием Монтгомери. В планах захвата Берлина, с которыми носился Монтгомери (и Черчилль), 9 я армия должна была двигаться на правом фланге, а 1-я канадская армия – на левом, оставляя 2-й британской армии не только главную роль, но и главную добычу – столицу Германии.

Отказ Эйзенхауэра одобрить этот замысел и выделить «материалы» умерил пыл командующего 21-й армейской группы, но не охладил полностью. Перебравшись практически без потерь и особых трудностей через Рейн и обнаружив, что германское сопротивление резко ослабло, Монтгомери снова вернулся к своему замыслу о «молниеподобном движении» к Берлину.

Ожидая, что американские армии надолго застрянут в Руре, он бросил вперед свои подвижные дивизии, оставляя американцам промышленные центры, а канадцам портовые города. Но американские генералы сорвали и этот замысел. Когда командующий 1-й американской армии Ходжес попросил у командующего 9-й армии Симпсона помочь его 3-й танковой дивизии, оказавшейся в окрестностях Падерборна, Симпсон бросил на юго-восток свою 2-ю танковую дивизию не только без позволения, но и без ведома командующего 21-й армейской группы Монтгомери, которому подчинялся. Части двух американских армий, встретившиеся в Липштадте, в тылу германской армейской группы «Б», оборонявшей Рур, двинулись на восток, следуя приказам не Монтгомери, а командующего 12-й армейской группы генерала Брэдли. По его настоянию, поддержанному другими американскими генералами, главнокомандующий союзными экспедиционными силами Эйзенхауэр включил 9-ю американскую армию в состав 12-й армейской группы, даже не спросив согласия Монтгомери. Три американские армии (9-я, 1-я, 3-я), подчиненные американскому командующему (Брэдли), устремились к центру осажденной Германии, оставив 21-й армейской группе роль их левого фланга.

«Коварный сговор» американских генералов, благословленный главнокомандующим, вызвал в штабе 21-й армейской группы возмущение и даже негодование. Поступок генерала Симпсона, пославшего танковую дивизию на помощь оказавшимся в беде американским войскам, расценивался как «неподчинение» и «нарушение воинского долга и дисциплины», а переход всей 9-й армии в состав 12-й армейской группы был назван «ударом ножа в спину», «почти предательством» и т. п.

Мы уже привыкли к взаимным упрекам, а иногда и поношениям в штабах союзников и не придали этому взрыву негодования слишком большого значения. То, что это несет неприятности и нам, мы узнали на второй или третий день, когда решили догонять танки 9-й армии, двигавшиеся с короткими боями в направлении Ганновера.

Вы не можете отправиться в 9-ю армию в нашей машине и с нашим ведущим офицером, – насупленно объявил нам майор Соболев.

– Почему?

– 9-я армия с первого апреля не наша. Брэдли отнял ее у Монти.

– Что же нам делать?

– Обращайтесь в лагерь прессы 12-й армейской группы. А еще лучше в ШЭЙФ.

– Но 9-я армия совсем рядом, штаб Брэдли бог знает где, а лагерь прессы ШЭЙФа все еще в отеле «Скриб» в Париже.

На толстом, красном и лоснящемся лице Соболева появилась насмешливая ухмылка.

– Благодарите Брэдли за услуги, оказанные им прессе.

Несколько американских корреспондентов оказались в таком же положении, и они пригласили нас отправиться вместе с ними в лагерь прессы 9-й армии, гостеприимством которого мы пользовались, когда он находился в голландском городе Маастрихте. Знакомый начальник лагеря прессы охотно принял нас, обеспечил всем необходимым, а вечером пришел к нам, прихватив бутылку виски. За отсутствием содовой, мы разводили виски холодной водой из-под крана и вспоминали, как однажды вьюжным зимним вечером сидели в нашей огромной комнате в Маастрихте и говорили о войне, конца которой еще не видели, о мире, которого жаждали и ждали с лучезарной надеждой.

И вскоре у нас снова собрались, как тогда, знакомые и незнакомые корреспонденты и офицеры службы общественных связей, и начались разговоры опять о войне – теперь мы уже видели ее конец, о мире, контуры которого лишь недавно были очерчены более или менее ясно на встрече руководителей трех великих держав – СССР, США и Великобритании – в Ялте. Прилетевший из Парижа корреспондент газеты «ПМ» (Пост-Меридием) Виктор Бернстейн, с которым мы познакомились еще в Нормандии и встречались с тех пор часто, несколько охладил наши восторженные излияния по поводу предстоящего мира.

– Конечно, можно создать мир без войн,- – сказал он, – но только при условии, что нынешние союзники не передерутся сами.

– Но они же только что договорились, что будут добиваться мира, в котором не будет войн, и для этого даже создают всемирную организацию, способную решать все конфликты мирными средствами.

– Договорились! – воскликнул Бернстейн, не скрывая насмешки – Союзники договорились закончить разгром нацистской Германии в предельно короткий срок, установив для армий союзников определенные районы их действий и наметив направления наступления. Тем ие менее англичане подняли настоящую бурю, когда Айк (Эйзенхауэр) подтвердил недавно в телеграмме Сталину, что американские войска намерены встретиться с русскими войсками на Эльбе между Лейпцигом и Дрезденом.

По словам Бернстейна, Черчилль, раздраженный отказом Эйзенхауэра одобрить план Монтгомери захватить Берлин силами 2-й британской армии, придрался к главнокомандующему, обвинив его в самоуправстве: он, видите ли, не имел права посылать какие бы то ни было телеграммы Главнокомандующему советскими вооруженными силами непосредственно, тем более без ведома и одобрения Объединенного комитета начальников штабов. Работники штаба верховного командования – английские генералы и офицеры сделали все возможное, чтобы возмущение Черчилля поведением главнокомандующего стало известно военным корреспондентам в «Скрибе». Английские корреспонденты единодушно поддержали своего премьер-министра, американские корреспонденты раскололись на два лагеря: одни считали поведение Эйзенхауэра, одобренное Вашингтоном, правильным, другие стали вынюхивать, не пахнет ли тут политическим скандалом.

Обеспокоенный критическими намеками и откровенными нападками в англо-американской печати, Эйзенхауэр прислал в начале апреля в отель «Скриб» своего начальника штаба генерал-лейтенанта Смита, который объяснил военным корреспондентам, что главнокомандующий действовал в соответствии с договоренностью, достигнутой между штабами всех союзников примерно два месяца назад, то есть во время ялтинской встречи, и что эта договоренность известна англичанам так же хорошо, как американцам и русским. Генерал Смит намекнул, что вопрос о взятии Берлина решался, исходя из чисто военных соображений – нельзя допускать, чтобы армии союзников выбирали цели наступления по своему усмотрению или удобству: что было бы, если бы все армии, позабыв о противнике, бросили свои силы на Берлин?

Долгий разговор, который мы имели в тот вечер в гостинице на окраине маленького немецкого городка Беккум убедил нас, что, обнаружив явное нежелание германских генералов сражаться с англо-американскими союзниками, Черчилль и его военные помощники, а также кое-кто из американских политических и военных деятелей задумали завладеть Берлином. До са*мого конца войны и долго после войны сторонники Черчилля упрекали и поносили Эйзенхауэра, а также его единомышленников в Вашингтоне за то, что «берлинская добыча» ускользнула из рук англо-американских союзников. Некоторые историки и политические писатели, вдохновляемые враждой к Советскому Союзу, до сих пор доказывают, что история Европы могла бы избрать после войны иное направление, если бы английские или американские войска оказались в Берлине раньше советских. Они все еще убеждены, что послевоенное устройство, о котором договорились в Тегеране и Ялте, можно было изменить к выгоде западных союзников, в угоду их капиталистической верхушке.

В отместку за «самоуправство» Эйзенхауэра, который не показал телеграмму советскому верховному командованию даже своему английскому заместителю Теддеру, Монтгомери держал ШЭЙФ почти в полном неведении относительно своих переговоров с германским командованием в Северной Германии. Известив Версаль о прибытии первых немецких посланцев, а также о появлении в штабе 21-й армейской группы генерал-адмирала Фридебурга, Монтгомери не информировал Эйзенхауэра о характере и особенно о деталях переговоров. На первую беседу, которую Монтгомери провел с военными корреспондентами сразу после отъезда Фридебурга, он не пригласил не только советских, но и американских корреспондентов. Именно они были авторами протеста, направленного Монтгомери после того, когда мы узнали, что от нас скрыли важные известия. Но, согласившись встретиться со всеми военными корреспондентами, командующий 21-й армейской группой фактически дал нам искаженную картину переговоров с германскими генералами и адмиралами и умолчал о многом, что было известно его английским слушателям и что мы узнали лишь позже из вторых рук.

Скрыл Монтгомери от ШЭЙФа, то есть от американцев, и некоторые важные условия капитуляции германских войск в Голландии, Дании и Северной Германии. Воспользовавшись тем, что смерть Рузвельта (он умер 12 апреля) и приход в Вашингтоне к власти не только нового президента (Гарри Трумена), но и многих новых людей, не знавших ни прежних договоренностей, ни обстановки в Германии, английское командование установило в районах нахождения своих войск особый режим, который не соответствовал ранее достигнутым между союзниками соглашениям. Не только советское, но и американское командование было поставлено перед лицом секретной двусторонней англо-германской сделки. Вместо безусловной капитуляции, о чем союзники договорились еще в Тегеране и неоднократно подтверждали после, Монтгомери, то есть Черчилль, предоставил гросс-адмиралу Дёницу, его фельдмаршалам, генерал-адмиралам и просто генералам особые, исключительно благоприятные условия. Англичане намеренно скрыли от своих американских и советских союзников как эти особые условия, так и свой замысел, которым они вдохновлялись, идя на заведомое нарушение прежних договоренностей и соглашений.

3

В начале мая, когда военные действия на западном фронте практически прекратились и во многих местах, начиная ог Австрии на юге до Балтийского моря на севере, войска англо-американских союзников встретились с наступающими советскими войсками, нас пригласили в полевой штаб командующего 21-й армейской группы, разместившийся в больших палатках в лесистых окрестностях Люнебурга. День был солнечный, теплый, и фельдмаршал Монтгомери, редко вылезавший из длинного, толстого свитера, кутавшего его щуплую фигуру от шеи до колен, появился перед нами в «бэтлл-дресс» с золотой короной и звездами на погонах.

– Джентльмены! – заговорил он, собирая улыбчивые морщинки на худом аскетическом лице с мелкими, глубоко сидящими глазами – Мне сообщили из Лондона, что маршал Рокоссовский хотел бы встретиться со мной. Я рад сказать вам, что просто восхищен возможностью лично познакомиться со столь выдающимся солдатом и поговорить с ним о делах, в которых мы, как соседи, весьма заинтересованы. О моей готовности встретиться с ним маршал Рокоссовский извещен через Лондон и, надеюсь, Москву. Я хотел бы, чтобы вы, если это вас не затруднит, передали маршалу Рокоссовскому мое личное приглашение и сказали ему, что я буду ждать его в Висмаре, как только он будет готов совершить небольшое путешествие в западном направлении.

Он задал несколько вопросов о Рокоссовском, показав,что знает его биографию и военную карьеру достаточно хорошо – разведка, наверняка, приготовила для него должную справку, – и отпустил, пожелав нам счастливого путешествия.

Мы расценили пожелание командующего армейской группой как своего рода приказ и на другое же утро отправились выполнять поручение. Нам и самим хотелось встретиться с представителями советского командования, чтобы доложить о действительной обстановке на западном фронте – в официальных английских и американских коммюнике, как и з писаниях корреспондентов, она изображалась более драматической и трудной, чем была на самом деле.

В трех-четырех километрах от восточной окраины Висмара мы увидели сцену, которая заставила нас остановиться. На широкой дороге, оставив лишь узкий проезд, стояли друг против друга английские и советские танки, а на свеже зеленой лужайке рядом расположились за дружеской трапезой танкисты двух союзных армий. Англичане, увидев приближавшихся к ним офицеров, вскочили на ноги, наши, не разбираясь в английских знаках различия, продолжали сидеть. Они, однако, тоже вскочили, когда мой спутник козырнул и представился:

– Подполковник Красной Армии Пилюгин.

Мы предложили танкистам продолжить их трапезу, состоявшую из русского хлеба, английских галет, американской консервированной колбасы и вскипяченного на сухом спирте чая. Англичане не говорили по-русски, русские по-английски, но дружественность их общения вызвала у нас восхищение. Хотя мы не раз встречались с офицерами, которые, несмотря на совместную вооруженную борьбу против нацистской Германии, продолжали буквально пылать ненавистью к Советскому Союзу, огромное большинство солдат – бывших рабочих или их детей – относилось к советскому народу с симпатией, сочувствием и признательностью за то, что вынес он во время этой войны. Иногда наши попытки дружески побеседовать с офицерами тут же превращались в ожесточенный спор, сопровождаемый враждебными выпадами против нашей страны, но чаще нас принимали как представителей не только великого и мужественного народа, но и верного союзника, жертвы которого избавили англичан от лишних страданий и потерь.

Через несколько километров советский патруль на перекрестке, остановив нашу машину, повез нас в штаб артиллерийского полка, двигавшегося с авангардом 2-го Белорусского фронта. Штаб расположился в помещичьем доме – хозяева сбежали вместе с отступавшими германскими войсками на запад, – и в большом зале с высокими окнами и зеркалами в простенках командир полка майор-грузин устроил праздничный обед по случаю награждения полка, его бойцов и офицеров орденами и медалями. Появление двух человек в неведомой ему военной форме заставило его прервать торжественную речь и крикнуть через весь зал:

– Кто такие?

– Задержаны в расположении полка, – доложил солдат, доставивший нас в штаб – Говорят советские, а форма – бон какая, и документов нет.

– Арестовать! – приказал майор и повелительно показал большим пальцем куда-то в сторону.

– Мы – советские военные корреспонденты с войсками союзников, – выкрикнул мой спутник – Я – подполковник Красной Армии, мой товарищ…

– Увести! – еще громче крикнул майор – И караулить, пока я не приду!

Нас завели в тесную и темную комнату, видимо, кладовку, рядом с вестибюлем, захлопнули и закрыли на ключ дверь, а через несколько минут доставили нашего шофера-англичанина. (Мы убедили ведущего офицера не сопровождать нас: оставлять его одного было неудобно, брать его всюду – не нужно.) Мы просидели в этой комнате часа два, пока произносились речи, а затем тосты за награды и награжденных и завершился не очень обильный фронтовой обед. Прислушиваясь то к дружным аплодисментам, то взрывам хохота – за тостами последовали, наверно, анекдоты, – мы все больше наливались раздражением на майора, арестовавшего нас. Уле чего-чего, а быть схваченными своими солдатами, разоруженными – у нас отняли пистолеты, – лишенными поясов мы никак не ожидали. И когда майор, закончив свои дела, появился в нашей каталажке, мы встретили его залпом ругани и потребовали немедленно отправить нас в штаб 2-го Белорусского фронта, угрожая пожаловаться на майора маршалу Рокоссовскому, который ждет нас.

Недоверчивый командир полка, посмотрев наши документы – они были на английском языке – и убедившись, что никаких советских документов у нас нет, распорядился отправить нас в Смерш (контрразведку) дивизии, штаб которой находился в соседнем городке километрах в пятнадцати. Нас посадили всех троих на переднее место, а за спиной поместили автоматчика, которому майор приказал стрелять в нас при любой попытке к бегству или сопротивлению. Автоматчик попался исполнительный и суровый, и всю дорогу мы – то один, то другой – чувствовали холодное прикосновение автоматного ствола к своим затылкам.

Офицеры Смерш, выслушав наш рассказ и посмотрев документы, объявили конвоиру, что нас следует доставить в политотдел – корреспонденты по его части. В политотделе посмеялись над нашими злоключениями, тут же связались с штабом армии, а тот-с штабом фронта, и уже через час был получен приказ – не только пропустить военных корреспондентов, но и дать им сопровождающего офицера. Перед вечером мы добрались до Гюстрова, где оказался передовой штаб 2-го Белорусского фронта, и вскоре нас доставили прямо к его командующему маршалу К.К. Рокоссовскому.

После короткого разговора он пригласил нас нэ ужин, который уже был приготовлен в соседнем зале. Перед тем как сесть за стол, маршал представил нас члену Военного совета фронта генералу Н.Е. Субботину, начальнику штаба генералу А.Н. Боголюбову, командующим армиями, начальнику политуправления и особого отдела фронта. За обедом шел общий разговор о последних неделях и днях войны, и мы рассказали о том, что германское сопротивление на западе фактически прекратилось до выхода союзных войск на Рейн; крупнейшая в Европе водная преграда была преодолена повсеместно почти без боя. После же пересечения Рейна германское командование и не пыталось всерьез организовать какое бы то ни было сопротивление. Некоторые германские генералы делали все возможное, чтобы облегчить продвижение английских и американских войск как можно дальше на восток.

Ужин завершился тем, что все его участники перешли в соседний зал, где перед ними выступили артисты фронта, Лишь после окончания короткого, но хорошего концерта маршал Рокоссовский, посадивший гостей «с той стороны» рядом с собой, объявил:

– А теперь давайте поговорим.

Он провел нас на второй этаж в свой кабинет и, приказав подать чай, попросил рассказать о Монтгомери, о генералах, которые его окружают, о настроениях офицеров, солдат, об отношении к Красной Армии, Советскому Союзу. Нарисовав политическое лицо Монтгомери – он был убежденным консерватором, все прогрессивное отвергал, но от политических заявлений воздерживался, – мы подчеркнули некоторые особенности его характера: властен, как самодержец, самолюбив и тщеславен, мнения других выслушивает терпеливо, но не считается с ними, сух в обращении даже с близкими людьми, лишен чувства юмора, не пьет и не выносит подвыпивших рядом с собой, не курит и не терпит курильщиков.

Рокоссовский засмеялся и, обращаясь к генералам, собравшимся в его кабинете, с умешкой посоветовал:

– Во время разговора с фельдмаршалом от курения воздержитесь, а за обедом на выпивку не нажимайте. Пить будем только за победу и братство по оружию.

– И за короля, – подсказал один из нас. – Это обязательный тост в конце обеда, и нужно позаботиться, чтобы вино в рюмках непременно было – этого требует английский обычай.

Мы рассказали далее, что хотя отношение английской армии к нам в общем доброе, даже хорошее, антисоветские настроения в ее верхушке, которая отражает замыслы и стремления правящих кругов Англии, в последнее время заметно усилились. Из разговоров, которые мы вели с обычно хорошо осведомленными коллегами-корреспондентами и офицерами, у нас создалось вполне определенное мнение, что антисоветские пропагандистские кампании английской печати, которая раздувала то мнимое участие частей, якобы сформированных из советских военнопленных в боях против союзников, то слухи о секретных переговорах между Берлином и Москвой в Стокгольме, то намерение германских генералов, особенно нового начальника штаба Кребса, бывшего военным атташе в Москве, договориться с советским командованием, вдохновляются Черчиллем и направляются через министерство информации его личным другом (по словам некоторых, незаконным сыном) Бренданом Брэкеном. Черчилль был автором плана захвата Берлина сначала только английскими войсками, а затем англо-американскими войсками. Он же благословил сговор Монтгомери с германским командованием о том, чтобы отступающие с восточного фронта дивизии армейской группы «Висла», обреченные на разгром и пленение войсками 2-го Белорусского фронта, укрылись за спиной брошенных вперед парашютно-десантных частей 21-й армейской группы. И хотя мы не знали тогда, что приказ сохранить германские соединения с их штабами и офицерами, а также с оружием был отдан Монтгомери лично Черчиллем, его воплощение в жизнь видели собственными глазами. (Позже стало известно, что Черчилль даже намеревался бросить всю мощь английской бомбардировочной авиации, чтобы нанести удар «по коммуникациям русских войск в случае, если они продвинутся дальше, чем было договорено».)