Глава девятнадцатая

Глава девятнадцатая

1

Вместе с ними возвращался в Германию и я, назначенный еще летом почти сразу после окончания Потсдамской конференции заведующим отделением ТАСС в Берлине. Обосновавшись в доме покончившего с собой кратковременного начальника генерального штаба сухопутных сил генерала Кребса, в районе Вайсензее, я проводил большую часть времени в поездках по западным зонам оккупации, благо что моя аккредитация при штабах американских и английских войск оставалась еще в силе, а военная форма обеих армий со мной. Информацию по советской зоне оккупации собирало, хотя в основном для служебных целей, Бюро информации Советской военной администрации в Германии (СВАГ). Мы занимались, прежде всего, освещением деятельности Союзного контрольного совета, образованного в Потсдаме державами победившей антифашистской коалиции и возглавляемого маршалом Советского Союза Г.К. Жуковым, генералом армии Дуайтом Эйзенхауэром, фельдмаршалом Бернардом Монтгомери и генералом Жаном де Латром де Тассиньи. Большое внимание уделялось нами усилиям военных администраций, назначенных соответствующими правительствами, наладить экономическую, общественную и культурную жизнь подчиненных им зон оккупации, обеспечить население продовольствием, топливом, медикаментами. Интересовались мы и ходом подготовки процесса над главными нацистскими военными преступниками, чем занимались военные юристы четырех держав-победительниц, многочисленные помощники юристов, их консультанты, переводчики. Эта подготовка закончилась во второй половине октября 1945 года вручением всем 23 оказавшимся в руках союзников преступникам обвинительного заключения и определением срока начала суда – во второй половине ноября. Перед началом процесса меня вызвали в Москву, где новый ответственный руководитель ТАСС Н.Г. Пальгунов поручил мне возглавлять довольно многочисленную группу корреспондентов ТАСС, стенографисток и машинисток, которая направлялась в Нюрнберг.

В короткий и пасмурный день мы сумели добраться только до Берлина, где провели ночь. Утром вылетели в Нюрнберг, но не смогли совершить посадку из-за низкой густой облачности и снегопада и вернулись в Лейпциг. Только в середине следующего дня мы снова оказались над Нюрнбергом.

Писателей разместили вместе с почетными гостями процесса в отремонтированных наспех городских отелях, журналистов направили в соседний городок Штайн, где в замке «карандашного короля» Фабера был устроен лагерь прессы. Начальник лагеря американский майор Дин отвел советским журналистам стоявший через дорогу двухэтажный кирпичный дом, который затем все звали «редхаус», то есть «красный дом». Сначала нашу многочисленную группу возглавлял один из. руководящих работников Управления пропаганды, который вскоре был заменен М. Харламовым, а он в свою очередь сменен старшим корреспондентом «Правды» Б. Полевым, передавшим некоторое время спустя свои полномочия мне. Писали все много, эмоционально, с подлинной страстью людей, которые своими глазами видели, сколько зла, страданий, мук, несчастья и горя принесли народам нашей страны и Европы преступники. ТАСС ежедневно снабжал советские газеты большими – иногда до двух газетных страниц – отчетами о ходе процесса, о показаниях подсудимых и свидетелей, о допросах и словесных поединках между обвинителями и защитниками.

Мы не увидели участников процесса до тех пор, пока нам не выдали пропуска, открывавшие вход в крепко охраняемый Дворец правосудия и в зал суда. Для этого помощники американского коменданта Дворца и тюрьмы полковника Бэртона Эндрюса сфотографировали каждого из нас с черной доской на груди, а на доске мелом были написаны фамилия, страна, печатный орган или информационное агентство, которое корреспондент представлял. В зале суда нам были отведены определенные места, а в Дворце правосудия – комнаты, где мы могли писать или диктовать свои статьи, корреспонденции, отчеты.

Помощники американских и английских обвинителей заблаговременно заготовили, переведя на английский язык и отпечатав, копии всех документов и показаний, полученных на предварительном следствии, и выкладывали их на большие столы в зале рядом с судебным, как только эти документы или показания предъявлялись суду. Хотя эти материалы предназначались для американских и английских корреспондентов, мы также пользовались ими, чтобы уточнить торопливые и часто далекие от совершенства синхронные переводы: переводчикам никак было не угнаться за острыми перепалками, которые вспыхивали время от времени в зале суда.

Иногда представители американского и английского обвинения встречались по требованию журналистов с ними. Извещенные нашими знакомыми, мы старались попасть на эти встречи, как и побывать на редких, но всегда очень интересных беседах с журналистами полковника Эндрюса. Широкоплечий и крупнолицый, одетый неизменно по всем воинским правилам, в стальной каске и очках в металлической оправе, полковник был наблюдательным человеком, сумевшим раскусить своих «подопечных» почти сразу.

– Посредственности… ничтожества, – оценил он однажды бывших властителей нацистской Германии а оккупированной ее армиями Европы – Не герои, как изображала их печать, а хитрые приспособленцы, готовые заискивать перед каждым, кто может быть опасным или полезным для них.

2

Мы увидели участников процесса на другой же день после прилета в Нюрнберг. Справа от корреспондентов, занявших половину судебного зала, на возвышении, освещенном юпитерами и осененном государственными флагами СССР, Англии, США и Франции, сидели со своими постоянно присутствующими заместителями члены Международного военного трибунала, назначенные этими странами: И.Т. Никитченко (заместитель А.Ф. Волчков) лорд-судья Великобритании Джеффри Лоуренс (заместитель Н. Биркетт), член Верховного суда США Френсис Биддл (заместитель Д. Паркер) и французский профессор уголовного права Анри Донедье де Вабр (заместитель Р. Фалько). Прямо перед нами, но ниже, разместились за длинным столом секретари и стенографы трибунала, которые неутомимо записывали все, что было сказано судьями и подсудимыми, обвинителями и защитниками, свидетелями и экспертами. Протоколы судебных заседаний вместе с приговором заняли 39 томов – более 20 тысяч страниц.

Между корреспондентами и секретариатом расположились за своими столами – по одному на каждую из четырех стран – главные обвинители со своими заместителями и помощниками. В поразительно короткий срок прокуроры и их помощники – следователи и эксперты приготовили неопровержимый и уничтожающе грозный обвинительный акт. Помимо допросов подсудимых и огромного числа свидетелей им пришлось изучить тысячи и тысячи страниц нацистских документов – протоколов секретных заседаний, тайных распоряжений и приказов, записей необнародованных речей и высказываний фашистских главарей, дневников и записок, которые они вели, цинично излагая свои захватнические и человеконенавистнические планы и замыслы в полной уверенности, что, когда они одержат победу, эти откровенные кровожадные излияния подтвердят их «проницательность» и пренебрежение к существующим правовым и моральным нормам.

Кропотливо собранные и внимательно изученные, эти скрытые от посторонних глаз записи-признания, тайные протоколы и речи разоблачили нацистских главарей как коварных, вероломных и беспощадных врагов всего миролюбивого человечества, как наглых агрессоров, использовавших для достижения своих захватнических целей только грубую и беспощадную военную силу.

Обвинение главным нацистским военным преступникам предъявили, развивали и поддерживали опытнейшие юристы – прокуроры четырех стран: от Советского Союза – нынешний Генеральный прокурор СССР Р.А. Руденко, от США – член Верховного суда Роберт Джексон, от Великобритании – генеральный прокурор Хартли Шоукросс, от Франции – министр юстиции Франсуа де Ментон. В течение всех 406 дней, пока шел суд, обвинителям приходилось не только доказывать, документально подтверждая, предъявленные преступникам обвинения, но и разоблачать их лживые увертки, а также отражать многочисленные попытки опытной и дружно действовавшей защиты, прошедшей школу нацистской судебной практики, извратить достоверное, выдать черное за белое, выгородить преступников, сваливая вину на других, прежде всего, уже мертвых, прибегнуть ко всем доступным трюкам, мешающим выяснению истины.

Слева от корреспондентов были посажены в два ряда на отгороженном заборчиком возвышении главари поверженной немногим более полугола назад фашистской Германии. Главный военный преступник, вожак этой шайки преступников Гитлер ушел от суда и заслуженной кары, трусливо покончив с собой в глубине мрачного подземелья – бетонированного логова под имперской канцелярией в Берлине. Там же прервал свою жизнь и главный лжец нацистского рейха Геббельс, умертвивший перед этим своих детей. Главный жандарм и палач «третьего рейха» Гиммлер покончил с собой, как мы видели, в маленьком доме в окрестностях Люнебурга. В нюрнбергской тюрьме повесился на оконной решетке «рейхсгезунд-хайгсфюрер» (имперский руководитель здоровья) генерал СС Леонард Конти, ответственный за чудовищные «медицинские эксперименты» над живыми людьми – заключенными концентрационных лагерей. Перед самым началом процесса его примеру ухитрился последовать главный надсмотрщик над нацистскими рабами, руководитель так называемого трудового фронта, учрежденного нацистами вместо старых, хорошо организованных немецких профсоюзов, Роберт Лей: он повесился на туалетной трубе.

Страх не только перед наказанием, но и перед необходимостью держать ответ за чудовищные преступления перед лицом всего мира толкал на самоубийство почти всех главных нацистских преступников, собранных в нюрнбергской тюрьме. У Геринга, доставленного в тюрьму с шестнадцатью чемоданами (один чемодан только с таблетками морфия), помощники полковника Эндрюса нашли целую банку сделанных под кофейные зерна капсул с цианистым калием. У Риббентропа обнаружили девять капсул с ядами, у Иодля – девять таблеток и две капсулы, у Кейтеля – до десятка различных таблеток, капсул с ядами, у Франка, Зейс-Инкварта, Функа, Фрика были найдены таблетки, капсулы или другие средства, с помощью которых они намеревались лишить себя жизни и тем самым уйти от возмездия.

На скамье подсудимых перед Международным военным трибуналом оказались пособники, помощники и подручные Гитлера. До самого последнего дня они разделяли его человеконенавистнические убеждения и стремления установить фашистское господство во всем мире. Огнем и железом прокладывали путь к этой бредовой цели, физически истребляя тех, кто сопротивлялся им, и тех, кто своим существованием мешал им очистить «жизненное пространство» для «расы господ». Заносчивые, наглые, беспощадные и самовлюбленные во время их господства, они сидели на двух скамьях, охраняемые солдатами американской военной полиции, стараясь быть как можно малозаметнее, производить впечатление мелкой сошки, ставшей несчастной жертвой злых людей или неудачных обстоятельств. Полковник Эндрюс был прав: это были посредственности, ничтожества, которые и выглядели на суде посредственностями и ничтожествами.

Лишь Герман Геринг, посаженный на самый правый край первой скамьи – преступники сидели справа налево в два ряда по степени их «важности», – пытался первое время разыгрывать из себя и на скамье подсудимых «второго человека» «третьего рейха», «наци № 2», своего рода преемника ушедшего на тот свет фюрера. Он даже хвастал: «Помимо Гитлера я был единственным человеком в Германии, который имел свою, не ограниченную никем власть», и пытался оспаривать у адмирала Дёница его титул «преемника фюрера», жалуясь на то, что лишь клевета Бормана и Геббельса заставили Гитлера лишить его, Геринга, обещанного ему права стать после смерти фюрера «первым человеком» «третьей империи» и «наци № 1». Правда, на вопрос о программе нацистской партии он сердито ответил, что не знает никакой программы. Почти так же он отвечал в свое время на вопрос о его убеждениях. «У меня нет убеждений, – гордо провозглашал он – Мои убеждения – Гитлер!» Геринг перестал вспоминать о своем месте в нацистской иерархии, когда обвинение развернуло перед Международным военным трибуналом чудовищную картину нацистских преступлений – массовых убийств, истязаний, расстрелов женщин и детей.

Рядом с ним сидел Рудольф Гесс – «третий человек» нацистской Германии, которого Гитлер назначил своим вторым преемником, если с первым – Герингом – «что-нибудь случится», и призвал германский народ «слепо верить» Гессу и «беспрекословно повиноваться» ему. Преданный фюреру, как собака, – он даже жил с ним в тюрьме, записывая под гитлеровскую диктовку евангелие нацистов «Майн кампф», – Гесс всюду следовал за Гитлером и, возглавляя аппарат нацистской партии, держал его в полном подчинении почти до того самого дня, когда в мае 1941 года – за полтора месяца до нападения гитлеровской бронированной орды на Советский Союз – совершил свой сенсационный полет в Англию, из которого вернулся четыре года спустя прямо в нюрнбергскую тюрьму. Как объявило тогда английское правительство, Гесс пытался установить контакт с герцогом Гамильтоном, которого встречал в Берлине и знал как сторонника сближения и соглашения Великобритании с Германией. Он намеревался, по английским сообщениям, передать герцогу предложение о немедленном заключении мира между обеими странами на условии предоставления Германии «жизненного пространства» в Европе, глазным образом, на Востоке и Юго-Востоке, взамен чего Берлин готов гарантировать продолжение существования Британской империи.

На суде он разыграл роль невменяемого, который полностью потерял память: не помнит ничего и никого – даже своих родителей, жену, сына. Он отказался отвечать на вопросы судей и обвинителей, предоставив своим защитникам выгораживать его. Это им не удалось. Документами и показаниями свидетелей была доказана его причастность к заговору против мира, к чудовищным преступлениям нацистов. Память Гесса, однако, вернулась, когда ему предоставили последнее слово. Он произнес типично нацистскую речь на уровне среднего пропагандиста, набитого шаблонными представлениями, затасканными фразами и пустой демагогией.

Его соседом слева был Иоахим Риббентроп, бывший министр иностранных дел, вероломный обманщик, интриган и провокатор, хваставшийся в кругу своих доверенных, что, выполняя волю Гитлера, «нарушил больше международных договоров, чем кто-либо в истории». Он подписывал акты о ненападении и давал заверения соседним странам, что их суверенитет не будет нарушен, часто с единственной целью – успокоить и обмануть жертву очередного нацистского нападения. Его знали в Берлине как карьериста, готового во имя достижения своей шкурной цели продать пли предать кого угодно и совершить что угодно. Даже Геббельс, который не отличался моральной чистоплотностью, считал Риббентропа «грязным интриганом». Задолго до крушения «третьего рейха» гитлеровский министр пропаганды сказал о министре иностранных дел: «Он купил свое имя (намек на то, что приставку «фон», означавшую принадлежность к дворянству, Риббентроп получил, уговорив дальнего бедного родственника или однофамильца «усыновить» его за определенную мзду), приобрел деньги благодаря женитьбе (намек на то, что Риббентроп женился на богатой наследнице торговца шампанским) и проложил себе путь в министры с помощью жульнических приемов».

Свидетели, знавшие его в былые времена, утверждали на суде, что Риббентроп был заносчив, самолюбив и самовлюблен; пока пользовался доверием и фавором Гитлера, относился ко всем с крайним пренебрежением. Он признавал только двух людей: Гитлера и самого себя. Благославлял все, что делал фюрер, и заявлял неоднократно на суде, что «лояльность к Гитлеру» заставляла его делать все то, что он делал, за что и оказался на скамье подсудимых. Однажды американский психиатр Джильберт, наблюдавший за подсудимым, сообщил корреспондентам о своем разговоре с Риббентропом.

– Даже теперь, когда я все знаю, я повторил бы все заново, – сказал Риббентроп психиатру, – если бы Гитлер вошел вдруг в эту камеру и велел мне: «Делай все это опять!»

Точно проглотив шпагу и глядя прямо перед собой, сидел рядом с ним начальник верховного командования вермахта (ОКБ) генерал Вильгельм Кейтель, произведенный Гитлером в фельдмаршалы за особую преданность нацистскому режиму. Известный своим беспрекословным угодничеством нацистской верхушке, Кейтель потребовал от командующих армиями строгого выполнения приказа о поголовном расстреле комиссаров Красной Армии, попавших в германский плен. Он был вдохновителем массовых зверских убийств, совершенных особыми отрядами службы безопасности гестапо на временно оккупированных советских землях. Кейтель благословил сотрудничество германских вооруженных сил с этими отрядами убийц и негодующе объявил офицерам, опасавшимся последствий такого сотрудничества, что одобряет массовые убийства и берет ответственность на себя.

Лишенный каких бы то ни было военных талантов, он стал известен всем только своей беспрекословной послушностью Гитлеру, каменным равнодушием к судьбам других людей и особой жестокостью. Он проявил особую расторопность, распорядившись арестовать виновников покушения на Гитлера 20 июля 1944 года раньше, чем это успел сделать Гиммлер, По его приказу, тысячи офицеров вермахта были арестованы и переданы службе безопасности гестапо, где большинство закончило свой жизненный путь. В последние недели войны он одобрил приказ генерала Шернера вешать на первых же столбах или деревьях солдат и офицеров, пойманных вне расположения их частей. Хвастаясь своей преданностью Гитлеру, бывший начальник ОКВ рассказал, что предложил остаться в бункере под имперской канцелярией, чтобы разделить с фюрером его участь, но не поведал, с каким облегчением вырвался из почти окруженного советскими войсками Берлина и при первом удобном случае отправился в американский плен. Играя на процессе роль исполнительного и тупого солдафона, Кейтель твердил, что только выполнял приказы главнокомандующего и следил за тем, чтобы эти приказы точно выполнялись другими.

Вполне закономерно его соседом слева оказался Эрнст Кальтенбруннер, бывший начальник главного имперского управления безопасности, с которым Кейтель так усердно сотрудничал не только в расправе над офицерами, недовольными Гитлером, но и во многих кровавых «делах» службы безопасности на оккупированных германской армией территориях. Неудачливый адвокат из австрийского города Линца, Кальтенбруннер сделал в нацистской Германии карьеру «имперского палача», благодаря особой жестокости и преданности Гитлеру. Назначенный в январе 1943 года вместо убитого чехословацкими патриотами палача Гейдриха, австриец почти не признавался никем, пока не забрал в свои руки власть и стал в последние месяцы существования нацистской «третьей империи» одним из самых всесильных правителей.

Бывший министр по делам оккупированных восточных территорий Альфред Розенберг, выходец из мелкобуржуазной немецкой семьи, жившей в Эстонии и прозванный «немецким прибалтом», пытался изображать себя на процессе «философом национал-социализма», который занимался, главным образом, тем, что писал книги (одна из них – «Миф XX века» – занимала у нацистов второе место после гитлеровской «Майн кампф»), редактировал газету «Фелькишер беобахтер», издателем которой был Гитлер, читал студентам лекции о нордической расе и занимался разными отвлеченными исследованиями. Массовые расстрелы населения в Белоруссии, на Украине и на других временно оккупированных советских территориях, посылка миллионов людей в концлагеря, где большинство погибло в газовых камерах и сожжено в печах, он отнес на счет своих «слишком усердных» подручных – имперских комиссаров Лозе и Коха. Он даже жаловался на то, что эти палачи «обходили» его, обращаясь прямо к Гитлеру и получая указания от него. Суду, однако, были представлены документы и свидетели, доказавшие, что «философ национал-социализма» был не только «ученым расистом», а обычным нацистским палачом, требовавшим от своих подчиненных беспощадного истребления всех, кто оказывал сопротивление или даже не признавал право «расы господ» управлять и командовать другими.

Его сосед Ганс Франк, генерал-губернатор оккупированной Польши, заслуживший звание «палача» и «мясника», пытался осуществить в Польше расистскую «философию» Розенберга на практике. Франк приказывал расстреливать непокорных поляков и даже требовал, чтобы его подчиненные «не корчили рожу», когда слышат о расстреле «каких-то семнадцати тысяч поляков».

На суде приводилась его беседа с корреспондентом гитлеровской газеты «Фелькишер беобахтер», главный редактор которой сидел теперь справа от Франка. На вопрос, чем отличается протекторат Богемия и Моравия от Польши, Франк ответил:

– Графически разница выглядит так. В Праге, например, вывешиваются большие красные плакаты, на которых можно прочитать, что семь чехов расстреляны. Я сказал себе: «Если я буду вывешивать плакаты после расстрела каждых семи поляков, то лесов всей Польши не хватит, чтобы произвести такое количество бумаги».

Далее до самого конца первую скамью занимали «рейхсляйтеры» (имперские руководители) и министры. Вильгельм Фрик, министр внутренних дел с первых дней прихода Гитлера к власти до 1943 года, когда его сменил Гиммлер. Прозванный «юридическим убийцей», Фрик был первым «создателем» концентрационных лагерей в Германии, автором законов, разрешавших массовые убийства, пытки, практически любые зверства. Назначенный Гитлером наместником в «протекторате Богемия и Моравия», Фрик оставил и там неизгладимый кровавый след. Юлиус Штрейхер, руководитель нацистов Нюрнберга, бешеный расист, антисемит и садист, лично истязал свои жертвы, добился узаконения «политической», то есть антисемитской, порнографии, на которой зарабатывал деньги. Вальтер Функ, гитлеровский президент имперского банка, и его предшественник на этом посту Хальмар Шахт были не только связными между нацистской верхушкой и хозяевами крупнейших германских монополий, но и главными проводниками их политики. Они принимали активнейшее участие в экономической и промышленной подготовке нацистской Германии к агрессии и завоевательным войнам. Шахт, вызвавший в последний год войны недовольство Гитлера и оказавшийся на короткое время даже под арестом, негодовал, что его посадили на одну скамью с «этими преступниками», а Функ торопливо и услужливо рассказывал, как промышленные бароны Рура заставили его покинуть выгодный пост редактора «Берлинской биржевой газеты», чтобы примкнуть к нацистскому движению и помочь Гитлеру понять важность «тесных и доверительных отношений» с промышленной верхушкой, готовой не пожалеть для нацистского движения денег. Услуга Функа была щедро оплачена: по совету тех же промышленников, Гитлер назначил его своим министром экономики, а затем и президентом банка.

На вторую скамью посадили бывших адмиралов – они именовались в нацистской Германии «гросс-адмиралами» – Эриха Редера и > Карла Дёница, бывшего руководителя «гитлеровской молодежи», а затем правителя Австрии Бальдура Шираха, главу нацистского ведомства подневольного труда Фрица Заукеля, замучившего или уморившего голодной смертью сотни тысяч людей, пригнанных на гитлеровскую каторгу из всех оккупированных вермахтом стран Европы.

Рядом с этим убийцей сидел бывший генерал Альфред Йодль, который с наибольшим старанием и тщательностью готовил гитлеровские военные операции, главной целью которых было разрушение городов, массовое уничтожение мирного населения, чем верхушка вермахта пыталась посеять страх, чтобы заставить противника капитулировать. Человек, называвший себя «стратегом», видел ее смысл в физическом истреблении всех, кто оказывал сопротивление на фронте, а также помогал нм в тылу. Как и все преступники, он ссылался в свое оправдание, что выполнял приказы Гитлера. Как и Кейтель, он выразил готовность остаться с Гитлером в его бункере до конца и так же охотно и поспешно покинул Берлин, чтобы пробраться в Шлезвиг-Гольштинию к «новому фюреру» Дёницу. Посланный адмиралом для переговоров с Эйзенхауэром, Йодль сделал еще одну подлую попытку осложнить отношения между участниками антифашистской коалиции и предложил подписать капитуляцию германских войск только перед западными союзниками.

Рядом с Йодлем вполне «заслуженно» посадили Франца Папена, маленького человечка с лисьими повадками и волчьей натурой. Поняв, что нацистскому правлению пришел конец, Папен установил контакт с некоторыми людьми, кого гестапо считало противниками режима, и бывший посол в Турции, а до этого гитлеровский наместник в Австрии, а еще раньше вице-канцлер в первом правительстве Гитлера попал в немилость. На суде было установлено, что Папен вместе с Шахтом сыграли решающую роль в приходе Гитлера к власти. Банкир Шахт собрал подписи крупных промышленников и банкиров под письмом президенту Гинденбургу с требованием назначить Гитлера рейхсканцлером, а Папен, тесно связанный с семьей старого президента, уговорил его согласиться с просьбой промышленников и банкиров, доказав, что только Гитлер может предупредить возникновение анархии в Германии, помешать неизбежному приходу к власти коммунистов во главе с Тельманом.

Австрийский нацист Артур Зейс-Инкварт, предавший свой народ и родину, был назначен Гитлером правителем оккупированной Голландии, где он, как и все гитлеровские наместники, «заслужил» у голландцев звание угнетателя и палача. Гитлер оценил его усердие, назначив министром иностранных дел в правительстве, которое сформировал в последний раз в конце апреля 1945 года. Зейс-Инкварт не приступил к своим новым обязанностям: Берлин был окружен советскими войсками, а до «столицы нового фюрера» – Фленсбурга он не сумел или не захотел добраться, предпочтя укрыться в австрийских горах.

Последними на второй скамье сидели бывший министр военной промышленности, личный друг Гитлера Альберт Шпеер, хваставшийся на суде тем, что только он мог возражать диктатору и даже осмеливался не выполнять его приказы… в последние две недели, за что и не попал в «посмертное» гитлеровское правительство, бывший министр иностранных дел, а затем наместник Гитлера в протекторате Богемия и Моравия Константин Нейрат и подручный Геббельса Ганс Фриче, который сделал карьеру, главным образом, потому, что его голос походил на геббельсовский и Фриче мог подменять на радио, когда требовалось, своего хозяина.

Процесс начался чтением обвинительного заключения. Оно было длинным, чтение долгим. Перед всеми, кто присутствовал в зале суда, развернулась короткая, но страшная история германского фашизма от его скандального зарождения – «пивного путча» в Мюнхене в 1933 году – до кровавого и позорного конца в руинах разрушенной и поверженной нацистской Германии. Озлобленные, жестокие, жадные до наживы главари фашизма вдохновлялись всепоглощающим стремлением любой ценой проложить путь к господству, удержать и расширить его во что бы то ни стало. В достижении этой цели они опирались на таких же социально неполноценных моральных уродов, как сами, и прибегали к самым подлым средствам – обману, лицемерию, провокациям, убийствам из-за угла, заговорам. Идейное убожество они прикрывали напыщенной демагогией, рассчитанной на возбуждение самых низменных склонностей и инстинктов.

Гитлер и его приспешники, выполняя волю промышленников и банкиров, вручивших им власть, взяли курс на подготовку к войне, поставив целью поработить соседние страны и захватить для германского империализма «жизненное пространство», прежде всего на востоке, не останавливаясь перед физическим истреблением живших там народов. Геринг, получивший полномочия «экономического диктатора», отдал приказ перестроить все отрасли хозяйства на подготовку к войне. Этому служил и составленный по его распоряжению «четырехлетний план». Уже осенью 1937 года Гитлер, собрав в своей альпийской берлоге командующих родами войск, изложил им свой замысел предстоящих завоеваний и приказал генералам разработать военные планы, предусматривающие захват Австрии и Чехословакии, а также возможного наступления далее на восток. Никто из военных не возразил против этих захватнических планов и даже не поставил их разумность или выполнимость под сомнение. Через месяц планы захватнических военных нападений были готовы и представлены Гитлеру на одобрение. Он одобрил их, и подготовка к нападению на Австрию и Чехословакию началась.

В то время как военная машина скрытно перестраивалась и приводилась в действие, нацистская дипломатия старалась изолировать намеченные жертвы, пропаганда морально готовила германское население к войне, распространяя сочиненные Геббельсом и его подручными клеветнические вымыслы о «притеснениях собратьев по крови», а специальные службы правительства, нацистской партии и СС провоцировали «беспорядки», заставляя «сердобольных» поклонников нацистов в Англии, Франции и других западных странах возмущенно требовать «справедливого отношения» к якобы угнетаемому немецкому населению. Получив благословение правящей английской верхушки во время визита лорда Галифакса к Гитлеру в ноябре того же, 1937 года, нацисты напали несколько месяцев спустя на Австрию и с помощью подсудимых Папена и Зейс-Инкварта поработили ее.

План порабощения Чехословакии, предусматривавший вторжение вермахта в страну 1 октября 1938 года, был осуществлен частично и без вооруженного вторжения, когда английские и французские «умиротворители» преподнесли Гитлеру Судетскую область Чехословакии в результате известного соглашения в Мюнхене.

Обстоятельства «нацистского заговора против мира и человечества», как это оценено и названо в обвинительном заключении, были доказаны убедительно и неопровержимо. Обвинители и их помощники, развивая и подтверждая обвинения, представили Международному военному трибуналу огромное количество доказательств, зафиксированных в документах самих нацистов и подкрепленных свидетельскими показаниями нацистских генералов, министров, заместителей министров, высокопоставленных чиновников, дипломатов и разведчиков, принимавших участие в разработке и осуществлении отдельных частей и разделов заговора. Без особого труда обвинители опровергли грубую и бессовестную ложь подсудимых, повторивших провокационные измышления Гитлера о якобы «оборонительном характере» действий нацистской Германии. Документами высших штабов вермахта было доказано, что военное нападение на Австрию было запланировано за четыре месяца до ее фактического захвата, на Чехословакию – за одиннадцать месяцев, на Советский Союз – почти за год.

Обвинения, предъявленные главным нацистским военным преступникам, были неопровержимыми и тяжкими. В развязанной ими второй мировой войне погибло более 50 миллионов человек. По вине нацистов советский народ потерял 20 миллионов своих сыновей и дочерей. Более половины погибших были расстреляны, замучены до смерти или умерщвлены иным путем. Нацисты убили почти пять с половиной миллионов поляков, многие из которых погибли в газовых камерах и печах фашистских концентрационных лагерей. Фашисты уничтожили миллион семьсот тысяч югославов. От рук нацистских убийц погибли сотни тысяч чехословаков, французов, греков, голландцев, бельгийцев, датчан, норвежцев, итальянцев. Под бомбами гитлеровской авиации погибли 60 тысяч англичан – женщин, детей, стариков.

Особенно страшная судьба была уготована во всех оккупированных вермахтом странах жителям еврейской национальности. Избивая их и подвергая погромам, заставляя покидать страну и производя массовые аресты и убийства, нацисты сократили еврейское население Германии с 503 тысяч в начале 1933 года до 23 тысяч к маю 1945 года. Захватив Польшу, гитлеровцы начали массовое истребление жителей страны всех национальностей, населявших ее: поляков, евреев, украинцев, белорусов. Созданные Гиммлером, по прямому приказу Гитлера, «айнзацгруппен», которым поручалось физическое уничтожение «расово-враждебного населения» советских республик, двинулись вслед за наступающими войсками, ежедневно арестовывая тысячи людей, прежде всего еврейской национальности, и расстреливая их почти тут же, без соблюдения каких-либо формальностей, кроме составления списка. Эти списки были позже уничтожены, поэтому никто точно не знает, сколько же людей истребили «айнзацгруппен» вместе с войсками СС, которым помогали временами и регулярные части вермахта. Количество намеренно умерщвленных ими было столь чудовищно, что цифры, которые назывались на суде, заставляли людей стонать: 7 миллионов русских (в их число входили украинцы, белорусы), 5 миллионов поляков, 6 миллионов евреев.

Всех участников и свидетелей процесса в Нюрнберге (кроме обвиняемых) поразила нечеловеческая, непостижимая жестокость, с какой нацисты обращались со своими жертвами. Маньяки и садисты, получавшие особое удовольствие, даже физическое наслаждение от вида страданий и мук своих жертв, оправдывали свое поведение не только привычкой выполнять приказы сверху, но и убежденностью, что служили высшим интересам «расы господ», призванной установить во всем мире «новый порядок». Показания пойманных и доставленных в зал суда свидетелей – более мелких сошек, чем преступники, сидевшие на скамье подсудимых, – таких, как комендант концлагеря Освенцим Гесс, заставляли слушателей дрожать от негодования и ужаса, испытывать сердечные боли, тошноту, удушие. Только подсудимых это не затрагивало, не волновало, и они делали вид, что все гнусности, совершенные их подчиненными, не имеют к ним никакого отношения.

После многомесячного кропотливого рассмотрения совершенных преступлений, заслушивания показаний сотен свидетелей, допроса подсудимых обвинителями и защитой, заключительных речей обвинителей и защитников и, наконец, последних слов главных нацистских военных преступников Международный военный трибунал начал свои закрытые совещания, которые продолжались почти месяц. Дворец правосудия, кишевший людьми многих национальностей – свидетелями, пережившими нацистское варварство, журналистами, просто любопытными – среди последних было поразительно мало немцев, почти опустел. Опустел и лагерь прессы в замке Фабера, число обитателей которого уже сильно сократилось: многие корреспонденты вернулись домой, чтобы заняться своими обычными делами, которые прервал этот процесс.

Мне пришлось отправиться в Берлин. Хотя руины стояли по-прежнему угнетающим памятником недавнего прошлого, между ними проложили улицы, по которым уже бегали кое-где редкие трамваи, доставлявшие берлинцев на работу и с работы. Ожила городская железная дорога, связывавшая все районы Берлина, возрождалась промышленность. Под руководством военных администраций союзников действовали немецкие власти, на общественную арену вышли демократические политические партии.

Вопреки моим надеждам и намерениям – я отвечал за берлинское отделение ТАСС и собирался заняться его делами, – мне и на этот раз не позволили задержаться в Берлине надолго. Н.Г. Пальгунов предложил мне приехать в Москву, чтобы, как он выразился, «довести до кондиции» присланный мною материал о партиях и межпартийной борьбе в послевоенной Германии.

Пока я был занят этим, стало известно, что объявление приговора Международного военного трибунала ожидается 1 октября и что многие корреспонденты поспешно возвращаются в Нюрнберг, чтобы услышать приговор и увидеть реакцию осужденных. Вместе с другими корреспондентами хотел вернуться и я, но Пальгунов воспротивился.

– Приговор передаст нам Афанасьев, а вы заканчивайте свой материал, он нужен.

Действительно, 1 октября поздно вечером Б.В. Афанасьев, оставленный мною в Нюрнберге, передал приговор, опубликованный на другой день з наших газетах. В нем безоговорочно осуждался фашизм как система насилия а объявлялись вне закона все фашистские организации – национал-социалистская партия, ее эсэсовские и штурмовые отряды, гестапо и все филиалы и вспомогательные ведомства тайной полиции. Приговор осуждал агрессию как преступление и отвергал применение силы для разрешения межгосударственных конфликтов. Признав доказанным тяжкие преступления, совершенные подсудимыми, Международный военный трибунал приговорил к смертной казни через повешение Геринга, Риббентропа, Кейтеля, Кальтенбруннера, Розенберга, Франка, Фрика, Штрейхера, Зейс-Инкварта, Заукеля и Иодля. К пожизненному заключению приговаривались Гесс, Редер и Функ. По 20 лет тюрьмы получили Шпеер и Ширак, Нейрат – 15 лет, а Дёниц – только 10 лет. Шахт, Папен и Фриче были освобождены от наказания, хотя позже германские суды по денацификации привлекли их к судебной ответственности.

Дней десять спустя Афанасьев позвонил мне из Берлина и сказал, что Союзный контрольный совет утвердил приговор, отклонив ходатайство осужденных о помиловании, как и просьбу Геринга заменить ему повешение расстрелом. Казнь назначалась на ближайшие дни, и на ней, кроме особо уполномоченных представителей четырех держав, а также от немецкой стороны, будут присутствовать по одному корреспонденту и одному фотографу от каждой страны. Установлено, что это должны быть старшие корреспонденты главных телеграфных агентств соответствующих стран, и Афанасьев уже назвал в Союзном контрольном совете мою фамилию.

Но Пальгунов и тут помешал моему возвращению в Нюрнберг.

Б.В. Афанасьев, уполномоченный мной, присутствовал при исполнении приговора и несколько дней спустя прислал мне подробное описание казни. Она совершилась в ночь на 16 октября 1946 года, в спортивном зале, расположенном на территории нюрнбергской тюрьмы.

В самом зале были сооружены три эшафота с высокими помостами, нижняя часть которых была закрыта черным брезентом. В верхней части помоста был закреплен по типу двойной дверцы дощатый квадрат. Удерживаемый снизу особой задвижкой, квадрат был частью помоста. Когда задвижку выдергивали, дверцы распахивались вниз, и груз, оказавшийся на квадрате, летел в пустоту под эшафотом.

Все, кому следовало присутствовать при казни, собрались задолго до полуночи в спортивном зале. Его окна были закрыты черным брезентом. Около полуночи корреспондентов пригласили на пресс-конференцию, которую вдруг пожелал устроить в общем-то не очень разговорчивый полковник Эндрюс. Обычно сдержанный, сухой и даже суровый, полковник был явно взволнован.

– Геринг покончил с собой, – объявил он пораженным корреспондентам.

Раздалось сразу несколько удивленных голосов.

– Как покончил? Почему допустили?

Полковник объяснил. Примерно за два часа до намеченной казни Геринг уединился на короткое время у туалета, который не был виден постовому, а затем вернулся и лег на топчан, положив руки, как было предписано, поверх покрывала. Через некоторое время постовой заметил, что рука соскользнула с покрывала и повисла, а рот осужденного широко открылся. Позванный постовым офицер открыл камеру и обнаружил, что Геринг неподвижен. Прибежавший врач установил, что осужденный проглотил цианистый калий, а вскоре констатировал смерть. Полковник не мог объяснить, откуда у Геринга появился цианистый калий, и полагал, что он был доставлен ему в последние дни. Эндрюс заверил корреспондентов, что принял особые меры, чтобы другие осужденные не избежали таким путем определенного трибуналом наказания: все они прикованы наручными кандалами к своим постовым, без разрешения которых не могут сделать никаких движений.

После самоубийства Геринга первым привели на казнь Риббентропа. Войдя в зал и увидев виселицу, он отпрянул назад, но конвоиры удержали его и, поддерживая под локти, повели к эшафоту. Лишь с чужой помощью одолел он тринадцать ступенек, которые вели на помост, и стал на невидимый ему квадрат. В час шестнадцать минут после полуночи сержант Вудс, официальный палач американской армии, надев на голову Риббентропа черный мешок, а затем петлю на шею, выдернул задвижку, дверцы распахнулись, и осужденный полетел в пустоту под эшафотом. Советский и американский военные врачи, войдя туда, констатировали и подтвердили особым письменным заключением смерть Риббентропа.

За ним последовал Кейтель. Узнав о предстоящей казни, он, как рассказал позже полковник Эндрюс, разрыдался и долго не мог успокоиться даже с помощью священника, однако на эшафот поднялся самостоятельно и, поворачиваясь к палачу, даже пристукнул каблуками, словно перед ним было начальство.

Палач Кальтенбруннер, старавшийся отмалчиваться на процессе, на эшафоте, куда смог подняться лишь с чужой помощью, хотя ему было только сорок три года, вдруг разговорился.

– Я любил немецкий народ всем своим сердцем, – сказал этот австриец по происхождению – А также мою родину. Я выполнял свои обязанности по законам моего народа. И я жалею, что мой народ вели люди, которые вовсе не были честными солдатами и совершили преступления, о которых я ничего не знал…

Наоборот, любивший поговорить «философ национал-социализма» Розенберг отказался сказать что бы то ни было. Франк и Фрик отправились на тот свет также без речей, жестов или демонстраций. Но Штрейхер доставил всем много неприятностей. Он отказался одеваться, когда полковник Эндрюс пришел за ним, чтобы вести на казнь, и буйствовал и сопротивлялся, пока конвоиры насильно одевали и обували его. Он не сделал по своей воле-ни одного шага> и его пришлось тащить по всему тюремному коридору, затем через проход из тюрьмы к залу и по залу, а потом на эшафот. Он шумел, пока палач надевал ему на голову черный мешок и петлю на шею, и продолжал шуметь до тех пор, пока дверцы под ним не распахнулись и Штрейхер полетел вниз. Последними были повешены Заукель и Йодль, что случилось уже около трех часов ночи с 15 на 16 октября.

Тела повешенных уложили в ряд, на груди каждого была прикреплена бирка с именем казненного. Вскоре принесли и присоединили к ним одетого в светло-голубую фельдмаршальскую форму Геринга. Прикрепив бирку с именем, его положили, как он и претендовал на процессе, на самое первое место, впереди всех.

После осмотра и фотографирования казненных их погрузили в несколько грузовых машин, накрыли тем же черным брезентом и под конвоем отправили в сторону Мюнхена. Утром их тела сожгли в печах концентрационного лагеря Дахау, где по их воле были умерщвлены и сожжены многие тысячи честных и мужественных людей, осмелившихся оказать сопротивление фашизму и пожертвовавших своими жизнями, чтобы остановить коричневую чуму, угрожавшую всему миру.

Некоторые подручные главных нацистских военных преступников были привлечен к ответственности и осуждены военными судами союзников или стран, бывших жертвами гитлеровской агрессии. К смертной казни были приговорены и казнены: комендант Освенцима Гёсс, начальники главных управлений имперской службы безопасности Поль и Далюге, командиры «айнзацгруппен» – то есть команд, которые занимались массовыми расстрелами на оккупированных нацистами территориях, Олендорф и Науманн, высшие руководители СС и полиции Екельн и Раутер.

Однако подавляющее большинство нацистских преступников ушло от заслуженного наказания. Одни получили от западногерманских судов по денацификации определенные сроки заключения, которые вскоре были сильно сокращены. Других сердобольные англо-американские оккупационные власти или западногерманские органы правосудия нашли нужным помиловать. Третьи просто спрятались. Благодаря этому сохранили свои жизни, а затем и получили свободу 8 из 12 руководителей главных управлений имперской службы безопасности, 3 из 6 начальников самостоятельных отделов этой службы, 16 из 30 высших руководителей СС и полиции. Укрылись и нашли покровителей в Западной Германии 3 из 8 командиров «айнзацгруппен», действовавших на временно оккупированных советских территориях. Из 53 тысяч эсэсовцев, которые хладнокровно, старательно и часто с садистским изуверством выполняли гитлеровский приказ о физическом истреблении «расово-враждебных народов» в составе этих «айнзацгруппен», а также в командах, осуществлявших массовое уничтожение людей в концентрационных лагерях, были привлечены к судебной ответственности, согласно самим западногерманским подсчетам, приведенным в книжке Р. Нойманна и X. Коппель «Гитлер, подъем и падение третьей империи», опубликованной в Мюнхене в 1961 году, только… 600 человек; 52 400 преступников, чьи руки обагрены кровью многих миллионов убитых ими людей, остались безнаказанными.