8. В гостях у Форда

8. В гостях у Форда

«Ах, Америка, Америка — далекая страна», — пелось в одной детской песенке. Там, в Америке, все как в сказке… Легенды и слухи об Америке волновали и тех, кто давно вышел из детского возраста. Особый интерес к Североамериканским Соединенным Штатам проявляли ученые, инженеры, руководители хозяйства молодой Страны Советов. Но их интересовали не мифы, а вещи вполне реальные: машины, технология, технический опыт американцев.

К концу двадцатых годов САСШ значительно опережали все остальные страны мира по основным промышленным показателям, а по территории и количеству населения были единственной промышленно развитой страной, способной сравниться с СССР. В 1929 году американские автомобильные заводы выпустили 535 тысяч машин — больше, чем автопромышленность всех остальных стран мира, вместе взятых.

Американским президентом в 1929 году стал пятидесятичетырехлетний миллионер Герберт Гувер. Его отношение к СССР определялось позицией, которую в августе 1931 года, отвечая на вопросы корреспондентов газеты «Сан-Франциско-Ньюс», он сформулировал так: «Сказать по правде, цель моей жизни состоит в том, чтобы уничтожить Советский Союз».

Однако жестокий экономический кризис, потрясший САСШ в начале тридцатых годов, вынудил реалистично мыслящих деловых американцев отнестись к СССР по-другому. Возрастающая год от года платежеспособность Страны Советов, огромные потенциальные рынки сбыта, заинтересованность в расширении экономических связей заставили деловую Америку проникнуться к нам уважением, а американское правительство — «смотреть сквозь пальцы» на ширящиеся связи отдельных граждан и фирм САСШ с «этими ужасными большевиками». Крупные американские бизнесмены, такие, как Форд, Хаммер, Крайслер, Райт, вступили в тесные деловые отношения с советскими организациями, известные американские фирмы наперебой предлагали свои услуги, сотни технических специалистов поехали в СССР работать по контрактам с советскими предприятиями.

И наши ведущие специалисты двинулись в Америку за техническим опытом, за новой технологией, за машинами, которые нужны были в первую очередь в качестве образцов для вывода на передовые технические рубежи молодой отечественной промышленности. Туполев, Стечкин, Лихачев — лишь немногие из тех, кто в то время посетил САСШ в составе советских научно-технических групп. Евгений Чудаков был одним из них.

Октябрь 1929 года выдался в Москве ветреным и холодным. Дважды выпадал снег. На островерхой крыше Белорусского вокзала лежали мокрые белые шапки. Провожать Евгения Алексеевича на берлинский поезд приехала вся семья — Вера Васильевна, Павла Ивановна, восьмилетний Саша и четырехлетняя Таня. Такими торжественными проводы были впервые. Кратковременные поездки Евгения Алексеевича в Германию, Францию, Италию казались близким не более экзотическими, чем во Владивосток или в Ташкент. Командировки советских специалистов в Европу стали обычным делом. Но Берлин был лишь промежуточной остановкой на многотысячеверстой дороге через весь континент, через океан к берегам страны непонятной и далекой.

Дети радовались. Саша просил привезти «машинку с моторчиком, как у сына мистера Брандта», Таня — «живую обезьянку». Вера Васильевна ужасно волновалась, но думала, что никто этого не замечает. Павла Ивановна покрикивала на детей, незаметно старалась успокоить Веру и держалась на перроне не менее солидно, чем начальник вокзала. Евгений Алексеевич был спокоен. Однако никак не удавалось забыть про недавнюю неудачную доездку Лихачева.

В восемнадцать сорок паровоз дал последний гудок, Евгений Алексеевич ловко вскочил на подножку, повернулся, взмахнул рукой на прощанье. Вера рванулась было за медленно двинувшимся вагоном, но, вспомнив про детей, остановилась, собрала всю волю и, как подобает солидной даме и матери семейства, изобразила на лице легкую улыбку, элегантным жестом подняла руку в тонкой перчатке. Только Павла Ивановна заметила, каких усилий стоило невестке не расплакаться. Клубы дыма и пара расплылись под навесом перрона. Красные огоньки последнего вагона растаяли в вихре мокрых снежинок.

В Берлине группу Чудакова встретили работники советского торгпредства. Устроили всех в пансионате на Гейсбергштрассе, 39, предложили программу поездок по городу, посещения промышленных предприятий и лабораторий. Но Чудакова все это не очень интересовало. Немецкие заводы и лаборатории он изучил во время предыдущей поездки. Главная задача — перебраться через океан, попасть в Детройт, ставший меккой автомобильного мира, познакомиться на месте с предприятиями, имя которым «Форд», «Крейслер», «Дженерал моторе».

Американское консульство встречает группу Чудакова настороженной враждебностью. Каждому задают множество вопросов. Где родились? Были ли на военной службе? Где работали последнее время? Состоите ли в Коммунистической партии? Каковы цели посещения САСШ? Чудаков, ответив на вопросы, предъявляет рекомендательные письма к видным деятелям американского автомобилестроения, оттиски своих научных работ. Работник консульства заметно смягчается. Предлагает всем заполнить бумаги и зайти за ответом через два-три дня.

Во второй визит отношеиие резко меняется. Очевидно, «английское прошлое» Чудакова, рекомендации, репутация ученого сделали свое дело. Работники консульства широко улыбаются, подвигают кресла, предлагают сигары. Проходит всего несколько минут, и в руках у Евгения Алексеевича заветный документ — декларация иностранного гостя, отправляющегося в Соединенные Штаты с деловыми целями. Время выдачи — 1 ноября 1929 года. Номер — 1083. Цель поездки — изучение последних достижений американской автомобильной промышленности и науки. Срок пребывания в стране — шесть месяцев со дня приезда.

И вот Чудаков снова в морском путешествии, спустя двенадцать лет после памятного путешествия из Лондона в Москву. Условия, однако, иные. Роскошный океанский лайнер. Комфортабельные каюты со всеми удобствами. Компания соотечественников — в основном технические специалисты, едущие в Америку за тем же, за чем и Чудаков. Двое из них — молодые соседи Чудакова по столу радостно возбуждены тем, что питание в корабельном ресторане входит в стоимость билетов и еда подается в неограниченном количестве. «Ну, на нас буржуи не наживутся», — радуются инженеры и в первый же обед заказывают столько блюд, что для них едва хватает места на столике.

Второй день плавания преображает Атлантику. Безбрежная торжественная гладь с парящими над ней чайками сменяется злыми, лохматыми волнами и спешащими им навстречу рваными тучами. Удары волн по корпусу огромного корабля отдаются тяжким гулом во всех его закоулках. Начинает качать, и с каждым часом все сильнее. По пассажирским каютам проходят матросы, задраивают иллюминаторы. За обедом соседи Евгения Алексеевича выглядят вяло, едва осиливают по одной порции, а к ужину не выходят вовсе.

На шестой день плавания, когда шторм стих, и над горизонтом, словно вырастая прямо из воды, стали подниматься небоскребы Нью-Йорка, коллеги Чудакова выбрались из своих кают. Они заметно похудели и, слабо улыбаясь, кляли на чем свет капиталистов, приурочивающих плавание к шторму, чтобы отбить у путешественников аппетит и заработать на сэкономленных продуктах. В плачевном состоянии находилась большая часть пассажиров корабля. Чудаков виновато улыбался. Он чувствовал себя как-то неловко оттого, что морская болезнь не брала его. Отшучивался, говоря, что тысячи миль в трясучих автомобилях развили у него иммунитет к качке.

На берегу советских специалистов встретили представители Амторга, отвезли в город, разместили в гостиницах. Чудаков попросил как можно скорее устроить поездку в Детройт, но оказалось, что это не так-то просто. Железнодорожники бастовали, а для автомобильной поездки нужно было найти машину. В следующий по приезде день Евгений Алексеевич решил побродить по городу — осмотреть Нью-Йорк без провожатых, из толпы, «с позиции рядового прохожего», благо знание языка позволяло.

Чудаков вышел из гостиницы «в Америку» рано утром. Окунулся в толчею Бруклинских улиц. Сначала добросовестно старался выполнить познавательскую программу, рекомендованную друзьями и родственниками — музеи, магазины, кинотеатры. Но вскоре стал отклоняться от намеченного плана, а через несколько часов забыл про него вовсе. Ведь Нью-Йорк, как написали о нем Ильф и Петров, это город, «где живет два миллиона автомобилей и семь миллионов человек, которые им прислуживают». С жадным любопытством окунулся московский инженер в автомобильную стихию города, смело двинулся к ее узловым точкам.

Конечно, первое, что бросалось в глаза каждому приезжему, — огромное количество автомобилей в Нью-Йорке. Но Чудаков как специалист сразу подметил некоторые особенности городского «автомобильного стада». Множество типов и марок машин, неравномерная плотность автомобильного потока на улицах, бамперы спереди и сзади, в то время как на европейских автомобилях они еще казались необязательным украшательством. На стоянках вдоль улиц машины располагались так близко одна от другой, что часто для того, чтобы выехать, приходилось, двигаясь враскачку, расталкивать стоящие сзади и спереди автомобили. Помимо бамперов успеху этой операции призвано было служить и распоряжение городских властей оставлять машины на улицах только на свободном ходу и незаторможенными.

Чудаков посетил нескольких дилеров — агентов по продаже машин, внимательно изучил рекламные проспекты предлагаемых моделей. Поинтересовался, как организованы снабжение запасными частями, обслуживание, ремонт и, не жалея времени, двинулся по полученным у агентов адресам. Он успел даже на огромное городское автомобильное кладбище, чтобы понять, какие автомобили считаются в Америке негодными для эксплуатации. В гостиницу вернулся за полночь и нашел у себя в номере записку, что на следующее утро есть место в машине до Детройта. Так завершился первый свободный день Чудакова в Соединенных Штатах.

И вот Детройт, столица автомобильной Америки, колыбель легенды о великом промышленном процветании страны, источник грандиозного мифа под названием «Генри Форд». Здесь, неподалеку от Детройта, в небольшом городке Дирборн — штаб фордовской империи.

Те, кто читал «Одноэтажную Америку» Ильфа и Петрова, без труда вспомнят яркое описание впечатления, которое заводы Форда — первые в мире предприятия конвейерного производства — оставляют у посетителей: «По застекленной галерее, соединяющей два корпуса, в желтоватом свете дня медленно плыли подвешенные к конвейерным цепям автомобильные детали. Это медленное, упорное, неотвратимое движение можно было увидеть всюду. Везде — над головой, на уровне плеч или почти у самого пола — ехали автомобильные части: отштампованные боковины кузовов, радиаторы, колеса, блоки моторов; ехали песочные формы, в которых еще светился жидкий металл, ехали медные трубки, фары, капоты, рулевые колонки с торчащими из них тросами. Они то уходили вверх, то; спускались, то заворачивали за угол. Иногда они выходили на свежий воздух и двигались вдоль стены, покачиваясь на крюках, как бараньи тушки. Миллионы предметов текли одновременно. От этого зрелища захватывало дух. Это был не завод. Это была река, уверенная, чуточку медлительная, которая убыстряет свое течение, приближаясь к устью. Она текла и днем, и ночью, и в непогоду, и в солнечный день. Миллионы частиц бережно несла она в одну точку, и здесь происходило чудо — вылупливался автомобиль… Конвейер движется, и одна за другой с него сходят превосходные и дешевые машины…»

Картина представляла разительный контраст не только с обстановкой на отечественных, по существу, еще полукустарных автомобильных заводах, но и с организацией производства на европейских промышленных предприятиях. До полной конвейеризации выпуска автомобилей было далеко и «Фиату», и «Бенцу», и «Рено».

Присмотревшись к производству на заводах Форда и концерна «Дженерал моторс», Чудаков обратил внимание на то, что и конструкция автомобиля, и технологические процессы быстро меняются. За один только 1929 год, объяснили Чудакову в конторе Форда, было введено в действие 1500 приказов, каждый из которых предписывал два-три усовершенствования конструкции машин и технологии производства. На модели «форд-АА» эта работа привела к изменению конструкции коробки передач, главной передачи, карданного вала, передней оси, рулевого управления. По сути дела, каждые два-три месяца автомобиль заметно обновлялся.

Для того чтобы совершенствовать технологию производства, в цехах изготовляли детали одновременно на двух-трех различных технологических цепочках, определяя таким образом экономические и качественные преимущества технологий. От худших способов производства после двух-трехнедельных сравнительных испытаний отказывались, лучшие оставляли в работе, пока те, в свою очередь, не заменялись еще более совершенными.

Во время пребывания Чудакова на фордовских предприятиях испытания проходили два способа обработки поршней и несколько технологических приемов изготовления шатунов. Даже на складе запасных частей совершенствовалась технология упаковки деталей. Как рассказали Евгению Алексеевичу, работник склада, сумевший уложить в ящик на одну запасную часть больше, чем раньше, получил премию в несколько сот долларов.

К этому времени у Форда было заключено соглашение с советскими организациями о строительстве автомобильного завода в Нижнем Новгороде — известного ныне Горьковского автозавода. Проект сулил компании значительные выгоды, поэтому советских специалистов принимали в Америке с максимально возможным вниманием. Однако когда речь заходила о проектах производственных цехов и размещении оборудования, просьбы советских инженеров о предоставлении соответствующих чертежей, как правило, не выполнялись. «Помилуйте, — заявляли американские специалисты, — таких чертежей практически не существует. Каждый год наши цехи изменяются. И сегодняшние похожи на позавчерашние не более, чем автомобиль 1930 года на самоходную тележку прошлого века».

Прославленные авторы «Одноэтажной Америки» писали:

«Здесь не только текли части, соединяясь в автомобили, не только автомобили вытекали из заводских ворот непрерывной чередой, но и сам завод непрерывно изменялся, совершенствовался и дополнял свое оборудовапие. В литейной товарищ Грозный вдруг восторженно зачертыхался. Он не был здесь только две недели, и за это время в цехе произошли очень серьезные и важные изменения. Товарищ Грозный стоял посреди цеха, и на его лице, озаренном вспышками огня, отражался такой восторг, что полностью оценить и понять его мог только инженер…

— Мы все время паходимся в движении, — сказал мистер Сервисен, — в этом вся суть автомобильной промышленности. Ни минуты застоя, иначе нас обгонят».

Чудаков записал в своем рабочем дневнике: «Американское производство буквально пронизано исследовательской работой, что и дает возможность добиться той низкой стоимости, которой отличаются американские автомобили. В этой исследовательской работе принимает участие практически весь персонал, начиная с главного инженера и специальных конструкторских работников и кончая цеховыми мастерами и рядовыми рабочими, стоящими у конвейера… Огромные размеры исследовательской и опытной работы, которая ведется внутри массового производства американского масштаба, произвели на меня самое сильное впечатление из всего того, с чем мне пришлось познакомиться в области автомобильной техники в Америке».

Впечатление это усиливалось тем обстоятельством, что в широких технических кругах Советского Союза господствовало мнение, будто при сколь-нибудь массовых масштабах производства модернизировать «на ходу» выпускаемые модели и сам завод практически невозможно. В то самое время, когда Чудаков находился в САСШ, в Москве происходила реконструкция завода АМО. Предприятие значительно сократило выпуск машин, некоторые участки и цехи были остановлены почти на год. А на заводах Форда — свыше трех тысяч усовершенствований в год при многосоттысячном, не прекращающемся ни на день выпуске автомобилей отличного качества!

Тут было над чем поразмыслить. Например, над положительной ролью некоторых отрицательных процессов в условиях капитализма, скажем, таких, как промышленной экономический кризис. Падение покупательской способности населения, обострение конкуренции между производителями автомашин поставили фирмы перед жестокой дилеммой — повысить качество и снизить цену автомобилей или же закрыть производство. Десятки мелких и средних компаний не смогли справиться с решением этой задачи и прекратили свое существование. Начали исчезать с дорог марки «статс», «корд», «мармон». Зато автомобили «форд», «крайслер», «додж», «шевроле» стали совершеннее и дешевле.

При цене всего от 500 до 800 долларов за массовые модели крупные компании, устоявшие в конкурентной борьбе, предлагали покупателю добротные и удобные в эксплуатации машины. Руководство компаний прекрасно понимало, что стоит немного отстать от времени, приостановить процесс совершенствования продукции и обновления производства, как конкуренты безжалостно обойдут их и выведут из игры. Поэтому в каждой компании ведущей автомобильной тройки: «Форд», «Крайслер», «Дженерал моторе» — были созданы мощные, обеспеченные всем необходимым конструкторско-исследовательские отделения, где день за днем изобретательно и упорно сотни высокооплачиваемых сотрудников работали над совершенствованием автомобилестроения.

Когда Евгений Алексеевич начал знакомиться с работой этих отделений, он поразился прежде всего принципам оплаты труда инженеров-исследователей. В то время как тысячи работников других специальностей выстаивали в очередях на бирже труда, специалисты Форда и Крайслера получали огромные оклады. Представители фирм постоянно охотились за наиболее способными и известными инженерами, стараясь переманить их к себе.

Хуже всего в этой «погоне за мозгами» приходилось государственным контрольно-исследовательским лабораториям, таким, как представленное Чудакову бюро стандартов. В силу необходимости согласовывать и утверждать оклады государственных служащих дирекция иногда запаздывала с повышением платы способному работнику, и тогда тут как тут оказывались представители частных фирм, предлагавшие заработки, иногда вдвое-втрое превышающие тот, что инженер имел в государственной лаборатории. Не многие могли устоять перед таким соблазном.

Все это свидетельствовало о том, какое огромное значение придается в американском автомобилестроении научно-исследовательским работам. А ведь еще пять — десять лет назад в Америке никто к ним серьезно не относился. Теперь же, как говорится, жизнь заставила. Как сразу понял Чудаков, очень многое из американского опыта ведения научно-исследовательских работ можно эффективно и плодотворно использовать в Советском Союзе. Четыре месяца из пяти, которые он пробыл в Соединенных Штатах, Евгений Алексеевич посвятил изучению и описанию научно-исследовательских отделений в американской автопромышленности.

Был холодный и дождливый декабрьский день, когда длинный черный «кадиллак» правления «Дженерал моторс», предназначенный для встречи почетных гостей, подъехал к массивному девятиэтажному зданию на одной из центральных улиц Детройта. Снаружи это солидное сооружение походило на крупную контору или банк. Здесь помещалась центральная лаборатория концерна «Дженерал моторс». Чудаков удивился, когда услышал, что еще три года назад ничего подобного концерн не имел. Следуя за представителем правления, державшимся весьма любезно, Евгений Алексеевич вошел в здание.

О чем думал он, что вспоминал, переходя из одной лаборатории в другую, осматривая испытательные установки, знакомясь с инженерами-исследователями? Может, вставал в его памяти Михаил Михайлович Хрущев-старший, пытающийся создать новый двигатель на слесарном верстаке с помощью молотка и напильника? Или виделся ему первый экспериментальный бокс Научной автомобильной лаборатории, расположившийся на задворках гаража МВТУ, и главный механик Кузьмич, спрашивавший, как точно надо подогнать деталь — «для глазу или для инструменту?» Или думалось, как спустя почти десять лет после образования НАМИ приходится оборудовать каждую новую лабораторию, «выбивая», «доставая», «изыскивая» буквально все и вся, начиная с гаек и болтов и кончая механиками научными сотрудниками?

Чудаков видел прекрасно оборудованные боксы, испытательные станки, на которых, казалось, можно воспроизвести любые условия работы отдельных деталей, агрегатов и автомобиля в целом. Вибростенд для определения предела прочности металлических частей, морозильная камера, которая давала возможность проверить автомобиль в условиях тридцатиградусного мороза… Ни одна установка не простаивала, нигде люди не сидели без дела. Чудакову сказали, что особо важные с точки зрения качества и экономичности исследования ведутся в две и даже в три смены. Так, например, обстояло дело с поисками заменителей для дорогостоящих цветных металлов и для высококачественных сталей.

Как объяснили Чудакову, здание в Детройте — это еще не вся исследовательская база концерна. В 60 километрах от города совсем недавно открылся центр дорожных испытаний концерна «Дженерал моторе» — «Прувинг Граунд» (по-английски «испытательный полигон». — Ю. А.). Через два дня Чудакова привезли на полигон.

Двумя годами раньше он видел в Европе автодром, расположенный прямо на крыше завода «Фиат». Экзотика! И первое, что бросилось Евгению Алексеевичу в глаза на американском испытательном полигоне — всякое отсутствие экзотики. За щитом с аккуратной надписью «Прувинг Граунд» — обычный пейзаж чистенькой провинциальной Америки с чистенькими одноэтажными домиками, ухоженными деревцами и неширокой лентой дороги. Двое мальчишек лет семи в ковбойских шляпах, с игрушечными кольтами на поясах деловито прикручивали длинной веревкой к одному из придорожных столбов третьего мальчишку. Тот отчаянно дрыгал руками и ногами, ругался, вопил, что Большой Билл отомстит за него. По дороге с интервалом две-три минуты проносились автомобили.

Приехавших принял директор «Прувинг Граунд» мистер Эрхард. С нескрываемой гордостью он рассказал, что на кольцевом участке полигона воспроизведены все виды американских дорог. Водители-испытатели работают в три смены. Новые модели концерна и фирм-конкурентов день и ночь, кольцо за кольцом наматывают десятки тысяч миль на спидометры. За несколько недель испытаний машина открывает все свои скрытые качества.

Чудаков быстро оценил преимущества таких испытаний по сравнению с испытательными пробегами. Удобство измерений и технического обслуживания. Точность оценок. А главное — возможность сравнительных проверок разных автомобилей в совершенно идентичных условиях.

У директорского домика затормозила черная машина без опознавательных знаков — фирменных эмблем, хромировок, заводских украшений.

— Модель будущего года, — пояснил директор.

О том, что истинный облик модели скрывается от конкурентов до ее массового поступления на рынок, русскому инженеру рассказали еще раньше.

— Хотите попробовать? — предложил директор. Через минуту Чудаков уже покачивался на сиденье «шевроле», идущего со скоростью 50 миль в час по шоссейному участку полигона. Рядом с ним неподвижно уставился на дорогу водитель — здоровенный угрюмый детина, словно отлитый вместе с сиденьем. Сзади — юркий клерк, почти мальчишка, с толстой тетрадью на коленях.

Участок гладкого шоссе резко оборвался, и машина с разбегу вылетела на «стиральную доску» — жесткий, ухабистый проселок. Еще через полмили вонзилась в огромную, явно искусственного происхождения лужу. Потом, поднатужившись, полезла на крутой подъем.

— Очень устаете? — спросил Чудаков своих спутников.

— Нормально, — ответил детина за рулем. А сидевший сзади клерк пояснил, хихикнув:

— Устаешь, когда без работы бегаешь с десятью центами в кармане. А на работе уставать некогда. Доллары капают.

Завершив круг, Чудаков вышел из машины к поджидавшему его директору. Про себя он отметил, что дорога на полигоне действительно чрезвычайно разнообразная, но одного вида покрытия явно недостает.

— Мистер Эрхард, — сказал Чудаков, — я восхищен четкой организацией испытаний и продуманным подбором участков дороги на вашем полигоне. Но жидкий проселок у вас все-таки отсутствует.

Директор не понял, о чем речь. Тогда Чудаков описал ему дорогу с глубокими рыхлыми колеями, покрытую на тридцать сантиметров жидкой грязью. И по таким дорогам, может быть, придется идти автомобилю. Поняв, о чем говорит русский, Эрхард уверенно возразил:

— Мистер Чудаков описывает пашню после дождя. Для поля мы делаем трактора. Автомобили проектируются для дороги. А дорог, как пашня, не бывает.

Евгений Алексеевич представил себе сотни верст размытых российских проселков, вязнущие в грязи телеги и автомобили, но разубеждать американца не стал. Как бы ему самому хотелось ошибаться!

Покидая вечером полигон, Чудаков заметил у дороги прежних мальчишек. Они поменялись ролями. Теперь те двое, в шляпах, были привязаны к столбу, а веснушчатый крикун, поддерживаемый долговязым медлительным парнем лет четырнадцати, по-видимому, тем самым Большим Биллом, злорадно скакал вокруг них, требуя доллар за то, что отпустит их «к мамочкам». Никто из американцев на мальчишек внимания не обратил.

Потом были новые поездки на заводы, в лаборатории, в конструкторские бюро. Чудаков научился фотографировать и теперь, как завзятый репортер, щелкал камерой, благо американцы в надежде на крупные заказы позволяли. Будни проходили в напряженной, захватывающей работе, почти ежедневно дающей новое, значительное и сулящей заманчивые плоды при перенесении ее результатов на родную почву. А воскресенья и редкие свободные вечера были заняты пикниками и коктейлями, которые начинались по-разному, но заканчивались всегда одинаково — длинными разговорами об автомобилях и автомобильной промышленности.

Только за три дня до отъезда, к стыду своему, вспомнил Евгений Алексеевич о том, что необходимо купить подарки родственникам и друзьям. Сказался больным. Как студент-прогульщик, улизнул из гостиницы и целый день ходил по магазинам. Занялся этим делом так же планомерно и тщательно, как до того изучением завода и лабораторий. К вечеру два чемодана были набиты подарками.

И вот снова вокруг океанский простор, а под ногами — мерно вибрирующая палуба. И снова в корабельном ресторане — пустующие стулья и нетронутые приборы побежденных морской болезнью попутчиков. Перед высадкой на берег Европы каждому пассажиру вручают сувенир — сумку, игрушку, платочек и прочую «мелкую галантерею» с названием парохода и туристической фирмы. Приятно. Оказывается, пароходная компания делает это не столько из любви к клиентам, сколько по трезвому расчету, чтобы не растащили «на сувениры» корабельную утварь. Мода на фирменные безделушки уже обошлась нескольким пароходным компаниям потерей половины столовых приборов, пепельниц, ручек, вешалок…

Наконец — Берлин. Поезд на Москву. Шумный, дымный, бестолковый и такой родной вагон-ресторан с нарпитовскими тарелками. Еще через двое суток — Москва. Жаркое, пыльное, веселое лето 1930-го. Белорусский вокзал. Не желая беспокоить своих, Евгений Алексеевич не давал телеграммы о приезде. Потому встречающих нет. Сдав багаж в камеру хранения, Чудаков налегке выходит на вокзальную площадь. Как непохожа она на вылизанные, выскобленные площади немецких городов, на гудящие долларовой озабоченностью серые площади Нью-Йорка и Детройта! Как мило и дорого все кругом, как тепло на душе от суеты отъезжающих и провожающих, улыбок розовощеких девушек в светлых платьях, веселых выкриков лоточников.

К вокзальным подъездам лихо подкатывают автодинозавры, которых уж не увидишь на Западе, и новенькие, вполне современные такси «рено». Толкутся, зазывая пассажиров, извозчики — тоже великая редкость для путешественника из Америки. Круглые афишные тумбы и газетные стенды пестрят объявлениями.

«…Поступили в продажу билеты второй всесоюзной лотереи „Автодор“. Билеты продаются во всех коллективах и отделениях „Автодора“, в отделениях Госбанка, сберкассах, почтовых конторах, в правлениях колхозов и совхозов. Всего разыгрьшается 10 тысяч выигрышей на сумму более 438 600 рублей. В числе главных выигрышей два глиссера по 2500 рублей, двое аэросаней по 2500 рублей, 50 автомобилей по 2 тысячи рублей, 50 мотоциклов по 800 рублей, 1500 велосипедов по 150 рублей. Все выигрыши при желании могут заменяться деньгами или предметами сельскохозяйственного инвентаря. Цена билета 50 копеек…»

«…Театральный грим, косметика и парики Гослаборатории I и II Государственных театров оперы и балета (ГоТОБ)…»

«…Радиокрестьянские приемники с полным антенным набором…»

«…Венские стулья настоящего букового дерева. Цена за штуку — 6 рублей 50 копеек…»

«…Пользуйтесь только всемирно известной зубной пастой „Хлородонт“!…»

«…Практик-электромонтер. Руководство для самообразования и монтеров по устройству домашнего освещения…»

«…Шенгели. „Как писать статьи, стихи, рассказы“, 7-е издание, 1930 г.; „Школа писателя (основы литературной техники)“. Его же, 1929 г. Цена 1 рубль 55 копеек (цена указана с пересылкой). Москва, Китайгород, Старая площадь, № 7/8, или почтовый ящик 867/8…»

«…Дорога, трактор, автомобиль в специальном номере журнала „За рулем“ (бесплатное приложение)…»

Чтобы лучше акклиматизироваться, Чудаков отправился домой пешком по Тверской до бульваров, а дальше по Бульварному кольцу к Чистым прудам. У Петровских ворот заметил бойкую девчонку, продававшую с лотка пышные, румяные пирожки с мясом и с рисом. Такой голод вдруг почувствовал, будто последние полгода и не ел вовсе. А когда протянул деньги и попросил пять пирожков, неожиданно услышал, что произносит русские слова с акцентом. Девчонка насторожилась, когда купивший у нее пирожки «иностранец» вдруг без видимой причины рассмеялся, да так заливисто, взахлеб!

Дома, как ни странно, его ждали. Изучив привычки мужа, Вера Васильевна заранее поинтересовалась в Амторге временем приезда. И приготовилась. Вот уж радости-то было! На следующий день, правда, когда прибыл багаж, взрослые домашние оказались слегка разочарованными, хотя и старались не подавать вида. Подарки из Америки были весьма своеобразными. Игрушки для детей Евгений Алексеевич купил только «по автомобильной тематике». Тут были автомобильчики заводные и оловянные, игры «Автогонки» и «Автомагазин», миниатюрные гаражи и даже игрушечный автомобильный заводик, на котором из пестрых деталек за несколько минут собирался маленький самоходный автомобиль.

Вещи, которые глава семейства привез в подарок жене и родственникам, не производили впечатления заграничных. Они лишены были тех элементов эффектности, на которые так падки многие туристы в зарубежных магазинах. При близком рассмотрении можно было заметить одно общее свойство тех свитеров, платьев, полезных домашних мелочей, которые извлекались на свет из глубин обширных американских чемоданов — их надежная, основательная добротность. И спустя сорок лет многие из этих подарков продолжали исправно служить детям и внукам Евгения Алексеевича.

К вечеру того единственного дня, который Чудаков после возвращения из САСШ целиком провел дома, был распакован самый большой и тяжелый из привезенных им чемоданов. Он был доверху набит книгами, блокнотами, фотографиями и кинопленкой. Евгений Алексеевич разложил все на столе, на стульях, развесил на их спинках фотографии и, словно каменную башню вокруг себя построил, с головой ушел в осмысление результатов поездки, в думы о том, как лучше применить американский опыт в решении проблем советского автомобилизма.

Наступило новое утро, солнечное и звонкое. На подоконнике весело чирикали воробьи, во дворе под окном визжала кошка, за которой гонялись мальчишки. Мальчишки тоже визжали, потому что за ними гнался дворник с метлой. А дворник отчаянно ругался, потому что никак не мог догнать мальчишек.

Евгений Алексеевич встал раньше всех, хотя накануне и просидел над своими заметками до трех часов ночи. Быстро оделся, перекусил на кухне, тихо прикрыл дверь, чтобы не разбудить домашних, и вышел во двор. Здесь его уже ждал старый друг — пыльный серый «фордик», прижавшийся, как верная собака, к стене у самого подъезда, И казалось, по-собачьи ласково глядел автомобильчик своими глазами-фарами на хозяина, покидавшего его невесть почему на целые полгода.

Но Чудаков смотрел на хорошо знакомую машину уже по-иному. За каждым ее узлом, за каждой деталью виделись Евгению Алексеевичу станки, производственные цепочки, заводские цехи. Скакали в уме цифры — вес, цена, трудоемкость, долговечность. Сравнивались — у Форда, у Крайслера и на АМО, на «Спартаке»…

Чудаков сел за руль, выехал со двора и, резко дав газ, помчался в сторону НАМИ. Ранние старушки на приподъездных скамеечках удивленно залопотали. Они привыкли, что этот аккуратный профессор и ездит тихо, аккуратно, «по-профессорски». А Чудакову, пока он гнал по Садовому, поворачивал на Новослободскую, объезжал бездонные лужи и ухабы на Савеловской, казалось, будто каждая минута промедления оборачивается потерей сотен тысяч рублей, многими ошибками и просчетами в отечественном автомобилестроении.

Один из первых разделов в отчете Чудакова об американской командировке был посвящен выбору модели грузовика для реконструируемого завода АМО. «Машина для своего тоннажа тяжела, имеет малый дорожный просвет, — писал Евгений Алексеевич об „автокаре“. — На ней стоит двигатель фирмы „Геркулес“, коробка передач фирмы „Браунлайп“, задний мост — „Тимкен“, многие узлы производства других фирм. По всем узлам и агрегатам нормали разные, что вызовет необходимость держать на АМО набор мерительных и режущих инструментов, соответствующий наборам четырех-пяти заводов».

Подробно проанализировав особенности конструкции и производства машины, Чудаков полностью поддержал точку зрения Лихачева: «автокар» для АМО — плохой выбор.

Отчет Чудакова составил около тысячи страниц машинописного текста, фотографий, схем, диаграмм. Коллеги, казалось бы, привыкшие к колоссальной работоспособности и скрупулезной дотошности Евгения Алексеевича, все-таки были поражены. Ни один из командированных в САСШ специалистов не смог привезти столь полное аналитическое исследование целой отрасли, причем крупнейшей, американского хозяйства. Простой подсчет показывал, что помимо осмотра и изучения автомобильных дел Чудакову приходилось ежедневно писать по шесть-семь страниц своего, как он называл, аналитического дневника. «Тебе, Женя, с такими способностями давно надо на романы переключаться», — шутили друзья. «Обязательно начну, как только научимся делать автомобили лучше американских», — в тон им отвечал Евгений Алексеевич.

Не всех выводы Чудакова привели в восторг. Когда спустя несколько месяцев материалы отчета и практические предложения автора стали появляться в широкой печати, многие хозяйственники всполошились. Слишком широкие и кардинальные изменения предлагал, по их мнению, Чудаков.

«Современное состояние автомобильного производства и автомобильного транспорта в Союзе является совершенно неудовлетворительным и ни в какой мере не отвечает самым минимальным потребностям страны», — писал Евгений Алексеевич. Весь комплекс проблем, стоящих перед советским автомобилизмом, он разделил на три группы: наука, производство, эксплуатация.

Казалось бы, малоинтересной для большого ученого сфере — эксплуатации автомобильного транспорта — Чудаков уделил особое внимание. Внимательно проанализировав данные о затратах на ремонт, обслуживание, топливо и смазку автомобилей, Чудаков увидел, что эксплуатационные расходы на один автомобиль в отечественных условиях превышают в четыре-пять раз его первоначальную стоимость, а в расчете на автомобиль-такси — даже в двенадцать раз! Причем расходы эти в разных хозяйствах неодинаковы. Так, например, в государственных гаражах средняя стоимость километра обслуживания составляет 50 копеек, а в Москомтрансе (такси) — 36 копеек (в ценах того времени). Разница 14 копеек на 1 километр при среднегодовом пробеге машины 15–20 тысяч километров оборачивается ценой новой машины! А простой машин из-за нехватки запчастей даже для таких марок, как отечественные АМО и широко распространенный «форд»?! А нелепая трата средств на бетонные гаражи в южных районах при столь же нелепой экономии на гаражном хозяйстве в условиях Севера и средней полосы, где автомобили ржавеют в дождь и в снег на открытах стоянках?!

«До сего времени к эксплуатации автомобилей сохранялось то же отношение, которое было когда-то к сельскому хозяйству, когда считалось, что хорошо вести сельское хозяйство — это пахать землю, а пахать землю всякий может; что же касается изготовления сельскохозяйственных машин, то это — высококвалифицированное дело. То же самое мы имеем сейчас и здесь. Для организации автомобильных заводов мы привлекаем заграничную техническую помощь, приглашаем высококвалифицированные кадры и т. д., а в эксплуатации этого ничего нет, работа ведется совершенно доморощенным путем…» — писал Чудаков в одной из своих статей в журнале «Дорога и автомобиль» вскоре после возвращения из Америки.

По подсчетам Евгения Алексеевича, расходы по эксплуатации автотранспорта в масштабах Страны Советов должны были в ближайшие годы превысить в восемь — десять раз стоимость годового выпуска новых машин. Необходимо было именно в этой сфере широко и быстро внедрять американский опыт — высокомеханизированные гаражи, полное и бесперебойное снабжение запасными частями, квалифицированное обслуживание машин, высококачественный и быстрый ремонт. И не зазорно было профессору Чудакову заниматься «хозяйственной прозой», потому что чувствовал он себя не только по должности ответственным за все, что происходит с советским автомобилем.

Этим же чувством ответственности вызван был и весьма критичный подход Чудакова к той сфере автомобильного дела, в которой американские достижения, казалось бы, перенимаются наиболее полно — к автомобильной промышленности. В Москве американские специалисты работают над реконструкцией завода АМО, в Нижнем Новгороде возводится завод для производства американских моделей «форд-А» и «форд-АА», но… Не надо забывать о том, что и у американских моделей есть недостатки, необходимо иметь в виду и наши особенности. Иначе успех будет много меньше ожидаемого.

Вот к чему сводились мысли Чудакова в отношении реконструкции советской автопромышленности на основе сотрудничества с американцами. К этому делу, уверял Евгений Алексеевич, подход должен быть очень тонким и гибким. И приводил многочисленные примеры.

Захотели скопировать не только модели машин, но и технологию Форда — не вышло, потому что она постоянно меняется. А вот договор с Фордом по стажировке на его заводах наших специалистов не использовали и на четверть. В то время как именно квалифицированные кадры выгоднее всего было подготовить у Форда.

Определили, что рессоры у фордовских моделей слабые, будут часто ломаться на наших дорогах. Решили компенсировать этот недостаток выпуском 200 процентов рессор от основной программы по сравнению с 10 процентами на фордовских заводах, запланировали огромный рессорный цех. Вместо того чтобы усовершенствовать рессору, усилить ее в соответствии с требованиями дорог.

Строим завод для производства машин с дюймовыми размерами, тогда как говорилось о неудобстве таких измерений. Вместо того чтобы пересчитать проект на метрические размеры. А на огромном нижегородском заводе не запланирован конструкторский отдел.

Чудаков не был одинок, крупнейшие ученые страны придерживались аналогичной точки зрения. «Для всех нас является совершенно ясным, что наука и техника в современных формах ее организации отстают от темпов хозяйственного строительства, от темпов овладения производительными силами страны», — писал в начале 1931 года академик А. Е. Ферсман.

Что же делать? Как исправить положение? Ключ к тому, считал Чудаков, в науке, в интенсивном ее развитии и широком использовании. «В то время как наша автомобильная промышленность должна пока стремиться к тому, чтобы в кратчайший срок догнать промышленность других стран, научная мысль должна уже сейчас ставить перед собой такие проблемы, которые бы дали возможность в ближайшее время перегнать эти страны», — говорил Чудаков, будто открывая отсчет времени нового этапа развития советского автомобилизма.

К тому были реальные предпосылки. Советские ученые-автомобилисты, несмотря на еще далеко не совершенную исследовательскую базу, шли почти вровень с американскими исследователями, в отличие от сильно отставших от американцев производственников и эксплуатационников.

Тут, как говорится, можно было ожидать добра и от худа. Нашим ученым приходилось заниматься такими темами, которых американцы не касались вовсе. Например, исследованиями автомобильных масел, качество которых решающим образом влияет на долговечность двигателей. Или поисками заменителей бензина, изысканием иных автомобильных топлив. В САСШ тридцатых годов бензина было полно, он был чуть ли не дешевле воды. О том, что будет в семидесятые, американцы не задумывались. А нашим специалистам уже в двадцатые годы пришлось вести серьезные исследования по тяжелым топливам, создавать газогенераторы для питания автомобильных моторов, в которых в качестве топлива можно было использовать уголь, дерево и даже солому.

На достаточно высоком уровне находились и теоретические исследования по автомобильной тематике, среди которых на первом месте стояли труды самого Чудакова.

Это время было началом расцвета советской науки. На ее небосклоне появились имена, впоследствии всемирно известные, связанные с завоеванием великих высот науки, с накоплением научно-технического потенциала Страны Советов. Келдыш и Королев, Капица и Курчатов, Туполев и Стечкин…

В истории СССР началась новая полоса — период индустриализации, интенсивного технического прогресса, выхода страпы в число передовых промышленных держав.