АЛЬТИСТ ДАНИЛОВ

АЛЬТИСТ ДАНИЛОВ

Дима Плетнев все детство был послушным и способным ребенком. Он довольно хорошо учился и, будучи отдан в музыкальную школу, начал настолько бурно прогрессировать как альтист, что поворот его судьбы в профессиональную колею не вызывал никаких сомнений. Все так и произошло: после девятого класса он поступил в училище при консерватории, и, казалось, ему суждена стандартная траектория выпускника музыкального училища, но…

Как и многие другие, способные к творческому восприятию, люди, он обладал чувствительностью не только к красоте и гармонии, но и ко всем нарушениям таковых, так что наши повсеместные бытовые антагонизмы и социальные опухоли не оставили ему никаких шансов. Последствием этого явилась полученная к 17 годам статья 4б (шизофрения) и полная спонтанность мыслей и поступков. Так что с третьего курса училища Диме пришлось уйти, и дальше его жизнь все больше походила на парус, отданный во власть всех ветров. Пару месяцев в году он проводил в медучреждениях, занимающихся добиванием душевнобольных людей и в простонародьи называемых «сумасшедшими домами» (название, видимо, произошло от бытующего там уровня медицинского обслуживания). Еще два-три месяца, в основном после выхода из предыдущего состояния, он «притворялся» нормальным человеком, а остальное время убивалось его художественным воображением. А оно, усиленное окружающей безмозглостью, заводило его в непроходимые дебри. Например однажды он понял, что все зло нашей жизни исходит от Большого театра и в целях низвержения зла этот светоч культуры надо уничтожить. Дима освободил энергию апельсинового зернышка, и тут за ним стали охотиться агенты иностранных разведок, мечтавшие заполучить в свои руки новое столь грозное «биологическое» оружие. Только совковая «дурка» (ласковый синоним понятия «сумасшедший дом») спасла изобретателя от происков ЦРУ. Теперь вам, видимо, ясно, как по ассоциации с мистическим героем повести Орлова появилась довольно банальная, но бьющая в точку кличка «альтист Данилов». И именно этот человек стал третьим участником «Крематория», которого мы с Арменом привлекли на запись нашего второго альбома. К концертам, как вы понимаете, он не был способен из-за полной непредсказуемости состояния и поведения (выше уже описывалась его реакция на свет рампы в ДК МАИ), а прецедента с использованием его на записях еще не было. Других скрипачей поблизости не водилось, и мы, желая разбавить однообразие инструментального набора первого альбома, взяли его на запись нашего следующего альбома «Крематорий II».

В те замечательные времена (1984 год) запись альбома производилась за один, в крайнем случае два дня, и темп был весьма напряженным. Вначале записывалась сразу вся музыка, а потом уже накладывали голоса. Работа с Димой напоминала труд гипнотизера. Приходилось не только делать свою работу, но и убеждать что-то делать его, так как он не мог сконцентрироваться ни на команду «мотор!», ни на свое положение относительно микрофона, ни на что вообще. Через час после начала записи он заявил, что устал, и уже совсем перестал реагировать на окружающие предметы и события. Тем не менее, нам удалось за один день записать все песни с его участием и вообще весь альбом на 90 %.

Четвертым участником этой записи стал ударник «Атмосферного давления» Саша Севастьянов, правда судьба ограничила его инструментальный арсенал: вместо планировавшихся бонгов, условия звукозаписи заставили его выходить из положения, имея в распоряжении лишь один литавровый барабан, по которому он был вынужден стучать пальцами в странном положении, напоминающем постановку рук пианиста. И еще одна интересная особенность этой записи. Проделав большую часть работы, мы сели «выпить и закусить», но выпитые нами водка и вино странно повлияли на голос Армена, лишив его «светлого, жизнелюбивого вокала» (цитата из журнала «Аврора», N 11 за 1988 г.). Деньги за запись мы платили за полный день, так что я спел еще две незапланированные к записи вещи. Так на «Крематории II» появились песни «Пророк на карусели» и «Сидя на рейсшине». Именно эти две баллады Армен впоследствии называл «некрематорскими» вещами, но, на мой взгляд, именно наличие подобных нетрадиционных опусов придавало «Крематорию» изысканность и многомерность. А что касается пристрастий слушателей, то даже на концертах в 90-ых меня изредка просили исполнить те баллады…

Вообще этот альбом в первоначальном варианте включал 16 песен (две из которых выпали при тиражировании) и длился около 50 минут. Несмотря на отсутствие продуманных аранжировок, да и просто банальный нестрояк, этот альбом в наибольшей мере наполнен духом настоящего «Крематория». Многие любители старого «Крематория», да и сам я, считают, что «Крематорий II» является нашей лучшей записью. И уж абсолютно точно, что именно после этого альбома возник устойчивый интерес к нам как к группе.

Но, возвращаясь к герою этой главы, хочу с сожалением констатировать, что на этом его участие в нашем проекте закончилось. Вообще, мы с ним довольно часто видимся – он живет в одном доме с моими родителями; иногда говорим по телефону. С Димой, как и прежде, постоянно происходят чудеса, описать которые не хватит места даже в толстой книге. Например он долгое время работал дворником, но, спиливая обломанные ураганом сучья, отпилил и тот, на котором сидел в этот момент сам, упал и сломал левую руку, так что суперальтиста из него не получится уже никогда. Хотя он не унывает, и я порой завидую его способности увлекаться все время чем-то новым. В одном из наших последних разговоров альтист Данилов сообщил, что уже заканчивает оперу «для того света». На мою просьбу исполнить фрагмент он ответил, что в свое время я услышу ее ТАМ. И лишь мой повторный настойчивый вопрос заставил его сдернуть полог тьмы с этой тайны. Он сообщил, что в прологе шизофреники жгут костры под мостом и готовятся к перевороту. На мой вопрос, что это будет за переворот, он ответил, что это – Переворот Моста…