Золотая медаль
Золотая медаль
Вернувшись в Берген, Фритьоф нашел на столе конверт, надписанный мелким, аккуратным почерком. Он представил себе, как отец — невысокий, сгорбленный, тщедушный, — прижимая портфель, знакомой дорогой идет на почту.
«Дорогой мой сын! — писал Бальдур Нансен. — Когда я читаю твои письма, у меня часто навертываются на глаза слезы, только не от горя, а от тихой радости. Бог благослови твой труд и доведи его до хороших результатов».
Старик расспрашивал сына о том, скоро ли будет напечатана его научная работа, и советовал не разбрасываться.
Фритьоф пе любил писать письма. Но отцу он писал теперь особенно много, подробно и откровенно; и на этот раз тут же сел за ответ. Да, писал он, разбрасываться не следует. Но, когда узнаешь о каком-либо отважном путешествии или охотничьей удаче, тогда так и подмывает пуститься на поиски приключений. «Я тоскую, и желание испытать что-нибудь новое, путешествовать, не дает мне покоя. Оно волнует меня, это желание, и его так трудно подавить!»
Теперь, после горной прогулки, его беспокойство не улеглось, а усилилось. Исследование мизостом приближалось к концу. Возможно, что в начале 1885 года оно будет опубликовано; он почти достиг цели, которую поставил перед собой вскоре после приезда в Берген. Но именно теперь ему представлялось все яснее, очевиднее: исследовательская работа зоолога все-таки не сможет целиком наполнить его жизнь. Она пресновата, в ней нет захватывающего интереса борьбы, требующей напряжения всех духовных и физических сил.
И Фритьоф все чаще думал о Гренландии. Он изучал теперь тончайшее строение нервной системы низших разрядов позвоночных, но в окуляре микроскопа вместо окрашенных срезов возникали вдруг знакомые притягательные обрывы гренландских ледников.
Он перечитал десятки книг об этом самом большом и почти необитаемом острове земного шара.
Вот его карта: селеньица эскимосов, не щедро разбросанные по западному побережью, и огромное «белое пятно» неизвестности за тонкой полоской прибрежной линии. А ведь Европа узнала о Гренландии раньше, чем Колумб открыл Америку.
Да, это был еще X век, времена викингов, когда приговоренный за убийство к изгнанию Эрик Торвальдсен, прозванный Рыжим, добрался до неведомого острова и поселился там. Холодную, голую землю он окрестил Гренландией — «Зеленой страной», и, привлеченные этим названием, потянулись туда через студеное море ладьи скандинавов. А потом пути викингов были забыты, и лишь в XVI веке воды у острова снова увидели парус.
А «белое пятно»? Датский купец Ларс Далагер первым вскарабкался на обрыв берегового ледника. Спутники Далагера несли рогатины на случай встречи с белыми медведями. Но они встретили лишь мертвое безмолвие ледяной пустыни.
Обморозив лица и руки, датчане скоро повернули назад. «Никто из смертных не сможет проникнуть в глубь материкового льда Гренландии», — объявили они. Это было в XVIII веке.
Штурм возобновился лишь много лет спустя: американец Хейс, английские альпинисты, потом Норденшельд, затем датчанин Изнсен, снова Норденшельд.
А результат вековых усилий? Первый отряд проник в глубь острова на 13 километров, последний — на 117. И до сих пор никто не знает, что скрывают гренландские ледяные барьеры: то ли ледяную пустыню, как думают одни, то ли защищенные от стужи хребтами зеленые оазисы, как предполагают другие. Разгадка тайны Гренландии — вот задача, действительно достойная исследователя!
В начале 1885 года Даниельсен торжественно вручил Фритьофу только что принесенную из типографии брошюру. Она называлась «Материалы к анатомии и гистологии мизостом». Наверху стояло имя автора: Фритьоф Нансен.
— Поздравляю! И не теряйте времени, беритесь за докторскую диссертацию. — Даниельсен отечески обнял Фритьофа. — Нам, старикам, пора передать руль молодым.
Собрались все работники музея, пришло семейство Григов, пастор Холдт, председатель союза охотников Фриле, художник Ширтц, у которого Фритьоф учился рисованию.
Виновник торжества благодарил поздравлявших, жал руки. Но раньше он представлял себе, что этот день будет для него более радостным, значительным, принесет ему большее удовлетворение.
И даже после того как труд о мизостомах был удостоен золотой медали и друзья стали пророчить Фритьофу блестящую карьеру ученого-зоолога, он лишь как-то странно улыбался, рассеянно повторяя: «Да, разумеется, зоология… Конечно, конечно…»