Годы 1965-1966

Годы 1965-1966

Борис Акимов, Олег Терентьев

Сцена из спектакля «Павшие и живые»

«В сентябре театр вернулся из отпуска, начался сезон, и мы вновь стали «пробивать» спектакль «Павшие и живые». Сделать это удалось только в начале ноября. Мы столкнулись с очень большими трудностями, многим пришлось поступиться — вначале стихотворением О. Берггольц, затем «отдали» мы замечательную новеллу об Э. Казакевиче». (1)

«В этом спектакле мы должны были исполнять песню на стихи О. Берггольц.

До этого я не умела обращаться с гитарой, но Володя меня быстренько «натаскал», и я с грехом пополам аккомпанировала. Тем более музыка там была примитивная — скорее даже речитативный зонг, в котором был задан определенный гитарный ритм. Мелодию Володя написал сам.

Разучили мы это очень быстро — буквально за неделю. И вот мы выходили с Володей — оба с гитарами — с разных сторон сцены, сходились в середине и пели эту песню:

На собранье целый день

сидела —

Все голосовала, все лгала...

На показе нас, естественно, «зарезали». У меня до сих пор такое впечатление, что Любимов специально сделал эту сцену «на выброс». Начальство из Управления культуры все равно что-то выкидывало, что-то убирало. И эта песня была, вероятно, запланирована «на съедение». Другое дело, что мы не учли их аппетита». (16)

«Во многих трагических (не подберу другого слова) событиях, связанных со сдачей спектакля «Павшие и живые», мы изначально в какой-то мере оказались виноваты сами. Один из показов мы осуществляли в театре имени Моссовета (у нас в то время проводились работы по реконструкции старого здания), и там нам высказали восемь замечаний, на мой взгляд, абсолютно незначительных. Но мы, что называется, «уперлись»: мол, ничего не будем переделывать, вот только так! «Ах, так!» — ну и началось!..» (6)

«Сдач спектакля было чуть ли не больше, чем репетиций. Помню даже разговор — сразу после премьеры, за кулисами, Любимов, Володя и я. Обсуждаем. Петрович говорит: «Ничего не пойму. Спектакль наконец разрешили, а он что-то без энтузиазма идет. Совсем не тот настрой...» Стали мы выяснять и докопались наконец, что просто из-за такого количества сдач уже привыкли играть его по утрам. А тут — вечер. Вот он поначалу и не пошел. И начали мы вдвоем Любимова успокаивать: мол, привыкнем — все будет нормально!» (2)

4.11.65. С 19 ¹⁰ до 21 ¹⁵ «Павшие и живые» № 1. Основной состав. (ЦГАЛИ, ф. 2485.2.876, с.6.)

«Мы сделали спектакль, который я особенно люблю. (...) Он называется «Павшие и живые». Это пьеса о поэтах, которые участвовали в войне. Одни из них погибли — это Коган, Багрицкий, Кульчицкий. Другие живы до сих пор — их друзья. Они написали много стихов о них и о войне, конечно. Этот спектакль действительно в полном смысле слова поэтическое представление, потому что там не один автор. (...) Образ этого спектакля — три дороги, которые спускаются к Вечному огню. Вспыхивает пламя (...), и каждый раз весь зрительный зал встает, чтобы почтить память погибших минутой молчания...

По трем дорогам, которые загораются красным огнем, выходят поэты, читают свои стихи. Было им тогда по 20—21 году. Ничего они не успели сделать в этой жизни, кроме того, чтоб написать несколько прекрасных стихов, а потом отдать свою жизнь. Они читают, потом уходят по этим трем дорогам назад, в черный бархат,— он у нас сзади висит,— как в землю, как в братскую могилу, уходят умирать. А по ним звучат стихи и песни. В этом спектакле я написал несколько песен». (7)

«В новелле «Диктатор-завоеватель» по боковым двум дорогам выходят немецкие солдаты (...) и поют песню. Это была первая песня, первые стихи на музыку, которые я написал по заказу нашего главного режиссера, заключил даже договор». (8)

«Еще одна из песен (...) для спектакля «Павшие и живые» — «Зонг о десяти ворчунах». Там, правда, только музыка моя, а текст чужой». (9)

[«Зонг о десяти ворчунах» написан на слова неизвестного немецкого поэта-антифашиста. Кроме того, в финале звучит еще одна песня Высоцкого на стихи молодого белорусского поэта А. Вертинского — «Каждый четвертый».

Во многих концертах Высоцкий иллюстрирует свой рассказ об этом спектакле различными песнями на военную тему («Тот, который не стрелял», «Случай в ресторане», «Разведка боем» и другие), говоря при этом, что. данная песня либо написана для спектакля, либо в нем звучит. На самом деле они написаны уже после премьеры, а спектакль «Павшие и живые» в отличие от «Антимиров» имеет жесткую конструкцию и подобной импровизации — искусственной вставки в его контекст посторонних музыкальных номеров — не допускает. Высоцкий «пристегивал» их к спектаклю лишь затем, чтобы донести до зрителя как можно больше своих песен. Ведь его официально разрешенные лекции назывались «Поэзия и музыка в театре и кино», — Авт.]

«В конце спектакля я пою песню, которая называется «Дорога» [стихи Ю. Левитанско-го]. Это общая наша театральная песня. Так что, видите, приходится очень много делать на сцене (...) — петь, играть на гитаре и играть совершенно различные роли». (12)

«В самых первых представлениях он выходил в общих сценах: в плащ-палатке, с гитарой, в числе других «солдат», и пел вместе со всеми: «По Смоленской дороге...», «Бьется в тесной печурке огонь..,», «Когда зимний вечер уснет тихим сном...». Кроме того, Володя играл Кульчицкого, блестяще читал его стихи: «Я раньше думал: «лейтенант» звучит «налейте нам». Позже он исполнил роль поэта Гудзенко». (2)

Никто из нас не играет никакого поэта. Мы никогда не делаем себе грима, не пытаемся быть похожими на него. И если поэты погибли, то тем более мы не знаем, как они читали, каков их голос. Так что мы не подражаем поэтической манере данного поэта. И это, по-моему, хорошо. (...) Ну зачем прикидываться, быть похожим, скажем, на Кульчицкого или на Когана. [Нужно] читать его стихи. (...) И поэт-то потому и есть поэт, что он индивидуален и ни на кого не похож (...) — чего подражать внешним его данным. (...) И Хмельницкий не похож на Когана, [и] я не похож на Кульчицкого. (...) Поэтому мы стараемся просто хорошо читать стихи, доносить их до зрителей». (10)

«Затем была сцена, где мы играем вчетвером: Юра Смирнов, Высоцкий, Рамзее Джабраилов и я. Фронтальная мизансцена. Мы поем: «Стоим на страже всегда-всегда...» Ставил эту новеллу Петр Фоменко. Тут они с Любимовым совпали в подходе к материалу, и получилось что-то потрясающее! Высоцкий играл здесь Алешкина, играл прекрасно. Потом его в этой роли заменил артист Э. Кошман.

И была еще новелла про Э. Казакевича — самая, пожалуй, сильная сцена в спектакле. Участвовала в ней Алла Демидова, в роли жены Казакевича, Кошман играл друга Казакевича, я — самого Казакевича. А Володя блестяще изображал бюрократа. Он выходил на сцену прямо с письменным столом, великолепно и, главное, очень смешно произносил текст. Причем с украинским акцентом. Все зрители, смотревшие эту сцену — довольно трагическую, надо сказать,— от смеха лежали буквально вповалку. Словом, бюрократа этого Володя высмеивал жутко. Было у него в этой роли много импровизации.

Сцена по тем временам чересчур острая: образ махрового «кагэбэшника», созданный Высоцким, был чрезвычайно сатирическим. Сцену сняли в основном из-за этого, хотя, конечно, не Володя был главной причиной неприязни», (2)

«Спектакль рассказывает о погибших в годы Великой Отечественной войны не только на фронтах, но и в лагерях ГУЛАГа. Эта работа театра, пронизанная болью, сочувствием к невинным жертвам, оказалась не ко времени. Уже начался «откат» от антисталинской платформы XX съезда партии. Чиновники от искусства стремились не допустить показа спектакля на публике...

За спектакль вступились писатели-фронтовики. Под давлением общественности «Павшие и живые» дошли до зрителей. Но дошли в урезанном, искореженном виде. Особенно напугала комиссию Главного управления культуры Моссовета новелла про Э. Казакевича, в которой был занят Владимир Высоцкий,..» (4)

«На премьере эта сцена все-таки была сыграна, но снятие ее было буквально последним условием в списке претензий к постановке, то есть дальнейшая судьба спектакля во многом зависела от того, будет в нем эта сцена иди нет. Так что в готовом виде спектакль после премьеры прошел несколько раз, а потом эту сцену все-таки сняли». (1)

«После «Павших и живых» мы поставили спектакль «Только телеграммы» по пьесе Осипова. Это тот, который написал «Неотправленное письмо», сценарий. Вообще, у него своя тема: Север, трудности. Вот про это. Спектакль очень трудный, потому что действительно там только телеграммы — сухой такой язык. (...) Но актеры вышли с честью из этого положения трудного и играют этот спектакль». (15)

21.09.65. С 12 ⁰⁰ до 15 ⁰⁰ в репетиционном зале читка пьесы Осипова «Телеграммы». Вызывается вся труппа театра. (ЦГАЛИ, ф.2485.2.874, с.15 об.)

[Высоцкий, судя по табелям, при этом присутствует, но в дальнейшем в спектакле «Только телеграммы» (премьера состоялась б февраля 1966 г.) участия не принимает.— Авт.]

«Пьесу Н. Эрдмана «Самоубийца» начали ставить в театре осенью 1965 года. Сам Николай Робертович на репетициях не присутствовал — он ограничился блестящей читкой пьесы, которая, по существу, легла в ритмическую основу спектакля. Читал он своеобразно — это был своего рода белый стих, изумительный и очень иронический.

Сперва репетициями руководил Б. Голдаев — он выступал в качестве ассистента режиссера. В той первой постановке главную роль — Подсекальни-кова — исполнял В. Климентьев. Занятия проходили очень интересно — мы радовались сопричастности большому искусству. (...) Первый показ Любимову небольшого фрагмента уже наработанной сцены — еще без декораций, в кабинете Юрия Петровича — состоялся утром, почти сразу после премьеры «Павших,..». Володи тогда с нами не было». (2)

15.11.65. С 12 ⁰⁰ до 15 ⁰⁰. Кабинет главного режиссера. «Самоубийца». Репетиция (ведет Любимов). [Среди вызванных Высоцкого нет. — Авт.] (ЦГАЛИ, ф.2485.2.876, с.21 об.)

«Он был назначен на мою же роль — Александра Петровича Калабушкина — в первом составе, но поскольку в то время был очень занят, то сперва все это долго репетировал я. А он подключился позже, когда мы начали репетировать уже в фойе театра. Володя тогда часто куда-то уезжал — возможно, на съемки — и кроме того, параллельно шли уже репетиции «Галилея». Поэтому на «Самоубийце» он появлялся не всегда». (2)

[Репетиции пьесы Б. Брехта «Жизнь Галилея» начались еще до премьеры спектакля «Павшие и живые»:

26.09.65. С 11 ⁰⁰ до 15⁰⁰ Репетиционный зал. «Галилей». Репетиция (ведет Любимов). Участвуют все занятые в пьесе. (ЦГАЛИ, ф. 2485.2.874, с. 23 -23 об.) — Авт.)

«Роль Калабушкина — соседа главного героя пьесы «Самоубийца» — очень большая роль, фактически вторая по значимости в спектакле.

Хотя репетировали мы с Володей одну и ту же роль, никакого соперничества у нас не возникало, — что характерно,— хотя начинал-то репетировать я, и ему пришлось уже входить в рисунок роли, заданный мною. Володя репетировал меньше меня, но что мне нравилось,— посмотрев однажды, что я делаю в этой роли, он тут же безошибочно попал в струю. И выходило это у него здорово!

Сделали мы первую, вторую и третью картины. И все — дальше нам «не рекомендовали» ставить этот спектакль. Нам сказали, что такой текст мы просто не имеем права даже произносить в стенах советского учреждения — не то что на сцене. Пьеса не была залитова-на, не была она и издана. Так что формальное право запретить постановку Управление культуры имело. Повторилась история с Мейерхольдом — тому тоже этот спектакль в свое время прикрыли». (2)

[Конец 1965 года характерен тем, что Высоцкий в театре сыграл несколько разноплановых ролей, расширив тем самым свой актерский диапазон. Одни из этих вводов были разовыми, другие затем так и остались ролями в его репертуаре.— Авт.]

«...Был такой случай: заболел артист, игравший предводителя «женского батальона мгновенной смерти» в шаржевой сцене «10 дней...». Срочно вошел в эпизод Высоцкий (чем-то он, кажется, провинился, и срочный ввод смягчил бы «срочные выводы» дирекции в адрес непослушного). На сцене — вся труппа; фарсовое изображение встречи Керенского с «боевыми» дамочками, все шумят, пищат и «в воздух чепчики бросают.,.», Батальон под команду предводителя шагает, перестраивается, выкликает лозунги верности премьеру... Вместо ожидаемой нервозности за ввод товарища нас постиг дружный приступ хохота... еле удержались на ногах... Я хватался за соседей и плакал от смеха, клянусь! Такой выбежал зачуханный, с нервным тиком (от обожания начальства!), одуревший от близости Керенского — Губенко солдафончик! И так он крыл своих воительниц, и эдак,., и воет, и носится, и сам готов за них — «на грудь четвертого человека равняйсь» — все сравнять, огрехи провалить сквозь землю... то просит, то рявкает, а то успевает премьеру на бегу осклабиться жалкенько... и унтер-пришибейски, и чаплински одновременно...» (3)

17.09.65. С 11 ⁰⁰ до 14 ⁰⁰. Сцена. «10 дней...». Репетиция (ведет Любимов): беседа. Ввод на роль Голдаева... 18⁴⁰—21²⁰. Сцена. «10 дней...» № 43. Состав основной, и Высоцкий за Голдаева. (ЦГАЛИ, ф.2485. 2.874, с.7-8 об.)

[Эту роль — Унтер-офицера женского батальона — Высоцкий исполнил один раз. В следующих «10 днях...» {№ 44 — 20 сентября) вновь играет Голдаев. Также единственный раз в «Герое нашего времени» сыграна Высоцким роль Казбича — Авт.]

6.11.65. С 11 ¹⁶ до 14 ⁰⁰ «Герой нашего времени» № 52. Состав: основной и Высоцкий за Джабраилова (артист Джабраилов не явился на спектакль). (ЦГАЛИ, ф.2485.2.876, с.9-9 об.)

11.12.65. С 10 ⁰⁰ занятия с Авалиани [Ной Авалиани — балетмейстер.— Авт. ] и одновременно репетиция Любимова над вводом Высоцкого на роль Керенского. (ЦГАЛИ, ф.2485. 2.866, с.7).

В. Высоцкий, Л. Абрамова, Е. Щербиновская. Ноябрь 1965 г. (снимок из архива О. Косаржевской)

[В дальнейшем репетиции продолжаются 12, 13, 16-го числа, и, наконец, Высоцкий дебютирует в роли Керенского.— Авт.]

18.12.65. С 18 ³⁰ «10 дней...» — Высоцкий (Керенский), А. Васильев (Цыган), Арутюнян и основной состав (там же, с.14).

«[Потом] я играю одновременно (...) две противоположные роли: Чаплина [и] Гитлера в (...) новелле «Диктатор-завоеватель». Почти без грима. Только прямо на глазах у зрителей рисуются усы, челка, и (...) начинается в таком гротесковом ключе это действие...» (12)

«Я начинаю говорить такие тексты этого бесноватого фюрера, [как], например: «Чем больше я узнаю людей, тем больше я люблю собак» [и т. д.]». (11)

24.12.65. С 13 ³⁰ сцена. «Павшие...». Репетиция. Выгородка, радио, реквизит, костюм. Высоцкий (Гитлер, Чаплин), Смехов, А. Васильев, Калягин (ЦГАЛИ, ф.2485.2.866, с.16).

[Репетиции эти проходили с 17 по 26 декабря, когда Высоцкий впервые сыграл Гитлера.— Авт.]

26.12.65. Утром — «Антимиры». После спектакля в 12 ³⁰ репетиция «Павших...». Участвуют все занятые в сценах «Гитлер — Чаплин» и «Гудзенко».

Вечером с 18 ³⁰ — «Павшие и живые». Состав: Высоцкий (Гитлер), А. Васильев (Гудзенко) и основной (там же, с.18).

«Мы много ездили с концертами. Это было не только лестно, выгодно, приятно — здесь строилось некое подобие жанра, близкого по духу с нашими премьерами. Не было сольного концертирования, а было как в «Антимирах» (...), присутствие всех на сцене, выход одного к микрофону под взглядами любви и сочувствия. Такая драматургия и нам, и зрителям казалась современной, честной и неизбитой. Вышли, допустим: Высоцкий, Васильев, Славина, Хмельницкий и я. Поклон, и все сели полукругом на сцене: кто-то — или Владимир, или я — отделяется, берет в руки микрофон. Это ведущий. Он расскажет о театре, сообщит, над чем нынче работаем, и представит участников...

[Так] раз за разом на глазах у чуткой публики московских, ленинградских и других «ящиков», НИИ, учебных институтов и других предприятий не только «обкатывался» (а заодно — увы — амортизировался) наш поэтический и музыкаль ный экипаж, но и оттачивалось умение говорить с залом». (3)

«Мои выступления (...) — это для меня встреча, которая, поверьте, может быть, мне даст больше, чем вам, потому что есть возможность рассказывать о том, что меня беспокоит, такому большому количеству людей». (14)

«Я никогда не называю свои выступления концертами, потому что, если вы обратили внимание, это так не похоже на эстрадный концерт, как, скажем, (...) чтение книги на просмотр спектакля. (...) Потому что авторская песня — это совсем иной жанр, чем песня эстрадная. (...) Вообще, свои песни, когда начинал их писать, я писал только для узкого круга своих близких друзей, и они были моими первыми судьями и моими первыми слушателями. (...) Я показывал им новые песни. Была масса разговоров, проектов и так далее. И была атмосфера непринужденная такая, дружественная, атмосфера покоя и доверия. (...) И, вероятно, это у меня вошло в плоть и кровь, и я продолжаю рассчитывать на своих друзей при написании каждой новой своей песни. (...) Потому что для меня эти песни —- это есть не что иное, как возможность разговаривать с людьми, беседовать, хотя все равно это только монолог с моей стороны». (13)

«(Из дневника Ольги Ширяевой): 4 января 1966 года. Мамин институт пригласил Высоцкого к себе на сольное выступление. [Мама Оли — Муза Васильевна Найденова — работала в Институте русского языка АН СССР.] Меня отправили за ним в театр. Заканчивался вечерний спектакль, было около десяти. Я ждала на служебном входе. Высоцкий появился одним из первых, с гитарой и неизменными книжками под мышкой, в своем твидовом сером в крапинку пиджаке. Иногда мне кажется, что он в нем и родился. Никто и никогда не видел его в другом наряде.

Высоцкого провели к маме в комнату, чтобы он мог раздеться, перевести дух и выпить кофе. Он с интересом разглядывал сборники поэтов, подержал в руках редкую литературоведческую книгу. Улыбаясь, гордо сказал, что у него такая же. Кофе гостю налили в высокую и очень неустойчивую чашку. Он ее нечаянно опрокинул и залил новую и очень светлую шерстяную рубашку. Страшно огорчился: как же он будет выступать в таком виде. Пришлось петь в пиджаке, хотя в зале было жарко и душно.

Это был первый сольный и чисто песенный вечер Высоцкого, на котором мы присутствовали. Он сопровождал песни комментариями, разъяснениями и отвечал на вопросы. Когда вернулись в комнату и Володя снял пиджак, рубашка была насквозь мокрая, хоть выжимай». (5)

16.02.66. Обсуждение и читка пьесы Маяковского «Послушайте!..». Высоцкий: «Образ Маяковского — глыба. Очень совре менное произведение. Даже война — все звучит ярко. Это продолжение линии театра...»

Предложение коллектива: принять к постановке и как можно скорее приступить к работе. (ЦГАЛИ, ф,2485.2.1479, с.2-3.)

Материалы, использованные в публикации:

1. Тучин В. Из интервью с Э. П. Левиной, бывшим завлитом Театра на Таганке. Москва, 1988, 24 июня.

2. Акимов Б. Из интервью с режиссером телевидения Л. А. Буслаевым. Москва, 1988, 4 апреля.

3. Смехов В. Пейзажи и портреты. Владимир Высоцкий,— «В один прекрасный день». М., «Советский писатель», 1986, 424 с.

4. Петров А. Он был артистом Таганки.— «Вечерняя Москва», 1989, 25 января.

5. Ершова Л. Безгранично верю.— «Советская Россия», 1987, И января.

6. Акимов Б. Из интервью с заслуженным артистом РСФСР, директором Театра на Таганке Н. Л. Дупаком. Москва, 1988, 20 апреля.

7. Высоцкий В. Выступление в клубе «Вече». Зеленоград, 1978, 23 апреля.

8. Высоцкий В. Выступление в ДК «Юбилейный». Ивантеевка Московской области, 1976, 23 января.

9. Высоцкий В. Выступление во Всесоюзном проектно-изыскательском и научно-исследовательском институте имени С. Я. Жука. Москва, 1966 год.

10. Высоцкий В. Выступление в МВТУ имени Баумана. Москва, 1976, 6 марта (1-й концерт).

11. Высоцкий В. Выступление в Коломне Московской области, 1976, 29 июня (1-й концерт).

12. Высоцкий В. Запись на Таллиннском телевидении. 1972 год.

13. Высоцкий В. Выступление в Доме ученых. Троицк Московской области, 1978 год.

14. Высоцкий В. Выступление на географическом факультете МГУ. Москва, 22 октября 1978 года. 20.00,

15. Высоцкий В. Выступление в Центральном научно-исследовательском институте связи. Москва, 1967 год.

16. Тучин В. Из интервью с Н. С. Шацкой, актрисой Театра на Таганке. Москва, 1989, 18 марта.

Владимир Высоцкий

Я был слесарь шестого разряда

Я был слесарь шестого разряда;

Я получку на ветер кидал!

А получал я всегда — сколько надо

И плюс премию в каждый квартал.

Если пьешь, понимаете сами,—

Должен чтой-то иметь человек.

Ну и кроме невесты в Рязани —

У меня две шалавы в Москве.

Шлю посылки и письма в Рязань я,

А шалавам — себя и вино:

Каждый вечер одно наказанье,

И всю ночь — истязанье одно!

Вижу я, что здоровие тает;

На работе все брак и скандал...

Никаких моих сил не хватает

И плюс премии в каждый квартал.

Синяки и морщины на роже...

И сказал я тогда им без слов: —

На фиг вас! Мне здоровье дороже —

Поищите других фрайеров!..

Если б знали, насколько мне лучше,

Хорошо мне — хоть кто б увидал:

Я один пропиваю получку

И плюс премию в каждый квартал!

1964

* * *

Перед выездом в загранку

Заполняешь кучу бланков —

Это еще не беда,

Но в составе делегаций

С вами ездит личность в штатском

Завсегда.

А за месяц до вояжа

Инструктаж проходишь даже,

Как там проводить все дни;

Чтоб поменьше безобразий,

А потусторонних связей —

Ни-ни-ни.

Личность в штатском —

парень рыжий —

Мне представился в Париже: —

удем с вами жить, я — Никодим.

Вел нагрузки, жил в Бобруйске,

Папа русский, сам я русский,

Не судим.

Исполнительный на редкость,

Соблюдал свою секретность

И во всем старался мне помочь.

Он теперь по роду службы

Дорожил моею дружбой

День и ночь.

На экскурсию по Риму

Я решил — без Никодиму:

Он всю ночь писал — и вот уснул.

Но личность в штатском,

оказалось,

Раньше боксом увлекалась —

Не рискнул.

Со мной он завтракал, обедал —

Он везде за мною следом,

Будто у него нет дел.

Я однажды для порядку

Заглянул в его тетрадку —

Обалдел!

Он писал, такая стерва,

Что в Париже я на мэра

С кулаками нападал;

Что я к женщинам несдержан

И влияниям подвержен

Запада.

Значит, личность может даже

Заподозрить в шпионаже —

Вы прикиньте, что тогда!

Это значит, не увижу

Я ни Риму, ни Парижу

Никогда.

1965

Примечания.

«Я был слесарь шестого разряда» — в устоявшемся авторском варианте 22-я строка звучит следующим образом:

Как мне чудно, хоть кто б увидал:

В последнем зафиксированном исполнении 2-я строка звучит так: Я получки на ветер кидал! «Перед выездом в загранку...» — в этой песне варианты в основном промежуточные:

5-я строка: — С вами едет личность в штатском

(Интересно, что этот вариант встречается в одном из первых и в самом последнем — 1978 года — исполнении.)

32-я — И везде за мною следом,

43-я — Значит, что ж, он может даже

43 —45-я — Что же, значит, может даже

Заподозрить в шпионаже?

Вы поймите, что тогда

В поздних исполнениях (1972 и 1978 гг.) автор в последней строке каждого куплета добавляет два слога, соответственно изменяя мелодию: строка б-я — Просто завсегда; 12-я — Чтобы ни-ни-ни; 18-я — Даже не судим; 24-я — Просто день и ночь; 30-я — Так что не рискнул; 36-я — Просто обалдел; 42-я — Будто, Запада; 48-я — Больше никогда.

Публикуемые тексты песен определены по найденным на 1 марта с. г. фонограммам авторских исполнений 1964 —1978 годов.

Публикация О. Терентьева и Б. Акимова

Владимир Высоцкий

Это был воскресный день

Это был воскресный день —

 и я не лазил по карманам:

В воскресенье отдыхать! —

вот мой девиз.

Вдруг — свисток: меня хватают,

обзывают хулиганом,—

А один узнал — кричит: «

Рецидивист!»

— Брось, товарищ, не ершись!

Моя фамилия Сергеев.

Ну, а кто рецидивист —

ведь я ж понятья не имею.

Это был воскресный день —

но «мусора» не отдыхают:

У них тоже — план давай,

хоть удавись!

Ну а если перевыполнят,—

так их там награждают,—

На вес золота там вор-рецидивист.

С уваженьем мне: «Садись! —

Угощают «Беломором»,—

Значит, ты рецидивист?

Распишись под протоколом».

Это был воскресный день.

Светило солнце, как бездельник,

И все люди — кто с друзьями,

кто с семьей,

Ну а я сидел, скучал,

как в самый гнусный понедельник,—

Мне майор попался очень деловой.

— Сколько раз судились вы?

— Плохо я считать умею.

— Но все же вы — рецидивист?

— Да нет, товарищ,

я — Сергеев.

Это был воскресный день —

а я потел, я лез из кожи...

Но майор был в математике горазд:

Он чегой-то там сложил,

потом умножил, подытожил —

И сказал, что я судился десять раз.

Подал мне начальник лист.

Расписался, как умею.

Написал: «Рецидивист —

По фамилии Сергеев».

Это был воскресный день —

я был усталым и побитым...

Но одно я знаю,

одному я рад:

В семилетний план поимки

хулиганов и бандитов

Я ведь тоже внес

свой очень скромный вклад.

1964

Песня про Уголовный кодекс

Нам ни к чему сюжеты и интриги,

Про все мы знаем, про все, чего ни дашь.

Я, например, на свете лучшей книгой

Считаю кодекс Уголовный наш.

И если мне неймется и не спится

Или с похмелья нет на мне лица —

Открою кодекс на любой странице...

И — не могу! — читаю до конца.

Я не давал товарищам советы,

Но знаю я — разбой у них в чести.

Вот только что я прочитал про это:

Не ниже трех, не свыше десяти...

Вы вдумайтесь в простые эти строки —

Что нам романы всех времен и стран! —

В них есть бараки, длинные, как сроки,

Скандалы, драки, карты и обман...

Сто лет бы мне не видеть этих строчек!

За каждой вижу чью-нибудь судьбу.

И радуюсь, когда статья не очень,—

Ведь все же повезет кому-нибудь!

И сердце бьется раненою птицей,

Когда начну свою статью читать!

И кровь в висках так ломится, стучится,

Как «мусора», когда приходят брать.

1964