15. Большое островишное
15. Большое островишное
В конце мая установилась летняя, теплая погода. На стенах няндомских домов, на заборах висели большие объявления:
«С субботы на воскресенье на всю ночь состоится прогулка-экскурсия на озеро Большое Островишное. Прогулка преследует цель культурного отдыха и разумных развлечений. Там будет: музыка, песни, игры. Любители будут удить рыбу, а охотники — охотиться. Сбор молодежи в 6 часов вечера у райкома. Приглашается вся молодежь и взрослые».
Афиша висела всю неделю. В Няндоме об этой первой прогулке было много разговоров.
В субботу у райкома собралось человек триста. Разбились на звенья, встали в ряды. Из райкома вынесли комсомольское знамя, и за знаменосцем заняли места два гармониста; один гармонист шел позади колонны. Неожиданно для всех на прогулку пошло много взрослых. Когда колонна проходила поселок, все его обитатели высыпали на улицу, оценивающими взглядами провожая молодежь.
Решили идти ближним путем — по тропе. Тропа была неширокая, и колонна очень растянулась; однако это не мешало песне: в голове колонны пели одну, в середине — другую, а в хвосте — третью.
Наконец за небольшим болотом показалось озеро. На середине его был большой остров. Берега озера — высокие и покатые — поросли травой, буйным ивняком, а под берегами, вздрагивая от всплеска шальной щуки, долго покачивались густые камыши.
Каждое звено построило себе из ветвей шалаш. Около них уже горели, потрескивая, жаркие костры; ребята приспосабливали над ними чайники и котелки. Самодеятельность было решено показать завтра днем, а сегодня вечером каждому разрешалось делать то, что он хотел. Любители-рыболовы со своими удочками устроились на берегу. Охотники побрели в лес. Курбатов тоже сел на берегу с двумя удочками. Рыбных мест он на озере еще не знал и попал на такое, где клевали одни маленькие прожорливые колючие ерши, так заглатывавшие крючок, что его едва можно было достать у них изо рта.
Вдруг за спиной он услышал звонкий, немного кокетливый возглас: «Яша удит, удит, а вот что кушать будет?» Он оглянулся. Сзади него стояли девушки и ухмыляющийся, довольный походом Карпыч. Курбатов вспомнил, как тот грозился заставить его варить уху, и кивнул на котелок, где поплескивала дюжина ершей.
— А я уже поймал.
— Кому же такая рыба нужна? Что с ней делать-то? — спросила одна из девушек.
— Вот и не знаете, самая вкусная уха — из таких ершей. Приглашаю вас на уху. Я ее сам и сварю, как приказано товарищем Карпычем, а потом уж и критиковать можете.
Посомневавшись, девчата крикнули ему «Ловись, рыбка, большая, ловись и маленькая» и ушли. Словно бы в ответ на эти слова, поплавок несколько раз сильно дернуло, и Курбатов, чувствуя, как упруго перегибается удилище, вытащил большого, не меньше чем в фунт, полосатого окуня.
«Оказывается, и отдыхать вроде бы интересно», — улыбнувшись, подумал он.
Он не видел ничего, кроме небольшого «окна» среди кувшинок, поплавка, сделанного из пробки, гладкой поверхности воды, отражающей в своей глубине низкие облака. Большой мотылек сел на поплавок, и тот дернулся, кругами разгоняя от себя воду. Мотылек улетел. Далеко снова плеснула большая рыбина, и у Курбатова сладко защемило сердце. «Как глупо! — подумалось ему. — Почему я стал считать, что это меня не касается? Глупо!»
Он вспомнил, что отдыхал последний раз в Совпартшколе, на каникулах. Сейчас он чувствовал, что очень устал, и это здорово — отдохнуть так в лесу, не думая ни о чем, кроме того, как бы поймать еще такого окуня.
Он не заметил, что неподалеку, вдоль самой воды, идет девушка, время от времени нагибаясь и срывая какие-то некрасивые болотные цветы.
Вдруг она поскользнулась и, проехав по траве, оказалась в озере. Здесь, сразу под берегом, было глубоко, и, пока Курбатов сообразил, что ему надо вскочить и помочь девушке выбраться, она успела хлебнуть воды и теперь, схватившись за кусты, судорожно глотала воздух. Курбатов подскочил к ней. Когда он вытащил ее на берег и, обняв, помог встать, девушка благодарно поглядела на Якова. Он покраснел и буркнул:
— Осторожней надо быть. Пойдемте к костру, а то еще простудитесь.
По пути к костру он покосился на девушку и вздрогнул. Конечно, это была она, та самая, которая шла с ним в лес и которую он спрашивал, не трудно ли ей идти! Потом, после ремонта трубопровода, ему очень хотелось снова встретиться с ней; он гнал от себя это желание увидеть сероглазую грустную, как ему показалось, девушку. И это просто здорово, что они все-таки встретились!
Возле костра сидело несколько человек. Курбатов, подойдя, пошутил, скрывая под шуткой свое волнение:
— Принимайте русалку. А я сейчас за рыбой схожу.
Курбатов собрал удочки, взял ведерко с ершами и пошел к костру. Почти у самого огня, на еловых ветвях сушила мокрое платье незнакомая девушка. Алеша Попов читал книгу, надо полагать не очень интересную, и отчаянно зевал, в раздумье поглядывая на сидевшего рядом Карпыча. Приход Курбатова оживил его; он потянулся к котелку, щелкнул языком и полез в свой мешок — за луком, картошкой и солью.
Девушка задумчиво глядела на огонь, закутавшись в тонкое одеяло и сушила свои, почти медного цвета волосы.
— Кто это? — Курбатов тихонько толкнул Алешу.
— Это? — Попов мельком поглядел в сторону девушки. — Верочка, телеграфистка.
Яков вздохнул и уткнулся в свой котелок. Он не видел Верочку, но знал, что она смотрит на него, и краснел почему-то, стараясь сделать вид, что ничего на свете, кроме этих пучеглазых ершей, его не интересует.
Положив в котелок рыбу, он повесил его над костром. Скоро уха была готова. Карпыч, проснувшись, умчался разыскивать девушек. Алеша нетерпеливо поглядывал на котелок, а Курбатов, дожидаясь Карпыча, думал, что же произошло с ним за этот короткий час…
Уху начали есть всей компанией. Ели с аппетитом и все время хвалили, но Курбатов, черпая своей ложкой, не слышал похвал и не разбирал, вкусно или нет. Он очнулся только тогда, когда Алеша, почерпнув со дна котелка разваренную рыбу, вдруг бросил ложку, зажал рот рукой и побежал в кусты. Все с недоумением смотрели ему вслед. Потом девушки, подозрительно рассмотрев содержимое котелка, прекратили есть и засмеялись: они еще не пробовали самую рыбу. Курбатов недоумевал и, поглядывая на невозмутимого Карпыча, продолжал есть. Наконец вздрогнул и он, понял все и пришел в ужас: на ложке лежал самый обычный червяк — рыбья наживка. Значит, когда он чистил рыбу, забыл вытащить наживку, да так и сварил вместе с ней!.. Девушки смеялись, Карпыч пожимал плечами, а Курбатов с тревогой поглядывал на кусты.
Через несколько минут вернулся Алеша; он был бледен и вытирал со лба мелкий бисер пота.
— Ну и накормил, секретарь! — почти простонал он. — Червей еще в первый раз ем. Ты что, Яков, случайно не папуас? Говорят, папуасы тоже червей едят. Вот ведь повар какой! А сразу-то уха вроде бы вкусная была…
Девушки уже возились с самой обыкновенной яичницей; свиное сало с треском шипело на чугунной сковородке. Скоро поспела и она, сгладив все неприятности от ухи.
— Век теперь буду помнить эту уху, — ворчал Попов.
И потом еще долго смеялись ребята над курбатовской ухой, и даже в стенной газете «Колотушка» была помещена соответствующая карикатура.
* * *
Встретившись через день с Лукьяновым, Курбатов сухо и скупо рассказал ему о прогулке, не преминул упомянуть и о том, что с начала и до конца прогулка была организована Карпычем.
— Значит, неплохо получилось? — хитровато спросил Лукьянов. — И пьяных не было?
— Не было.
— И сам отдохнул?
Лукьянов не заметил, как вспыхнул Яков. Строго глядя на секретаря райкома комсомола, будто тот был в чем-то виноват, он начал расспрашивать о том, где и как он живет, хватает ли денег, как отдыхает.
— Да никак, — рассмеялся Курбатов. — Вот только вчера и отдохнул.
— Плохо, — нахмурился Лукьянов, — Работе всего себя отдавай. Но и отдохни, силы твои нам надолго нужны. Уметь отдыхать надо, Курбатов. Я вот староват, правда, а знаешь, что делаю? По дереву выпиливаю. Очень хорошо отдыхается.
«Странный разговор», — думал Курбатов, идя домой. Но этот разговор неожиданно совпадал с теми его мыслями, которые пришли на озере, — пусть сейчас кажущиеся пустыми, но тогда — полными особого значения: мыслями о том, что должно же быть где-то и личное, одному ему принадлежащее, свое.
Свое? Ему вдруг захотелось зайти на станцию, открыть дверь с подписью: «Телеграф. Посторонним вход запрещен» — и хотя бы на секунду увидеть эти серые большие глаза, медного цвета волосы Верочки…
«Что это?» — спрашивал он самого себя и не находил ответа.