Обед в Королевском Лондонском Обществе

Обед в Королевском Лондонском Обществе

В разгар научных исследований в рамках программы по Международному Геофизическому Году (МГГ, 1957–1958 годы) мне довелось участвовать в двести девяносто шестом годовом обеде Королевского Лондонского Общества.

Это общество, созданное в середине семнадцатого века, уже тогда объединяло учёных в широкой области наук, называемой в те времена — натурфилософией. Во все периоды своего существования оно играло большую роль в развитии науки Англии и многих других стран.

В период МГГ я разрывалась между своими обязанностями учёного секретаря Комитета по этой программе и научной работе в Институте физики земли. Поэтому, получив официальное приглашение, отпечатанное впечатляющими выпуклыми, ярко-красными буквами на желтоватой пергаментной бумаге и, увидев, что обед состоится только через два месяца, я отложила приглашение в сторону и решила заняться всем, что связано с ним — позднее.

Примерно через месяц мне было прислано ещё одно письмо, опять на пергаментной бумаге и опять с выпуклыми красными буквами. В нём было подробно описано расположение круглых столов в зале, где должен был состояться обед, и перечислены фамилии и звания персон, которые должны были сидеть за ними.

Я обнаружила, что моим соседом справа будет викарий Вестминстерского Аббатства, а слева посол Бразилии в Великобритании. Это соседство несколько смутило меня. Ведь более частые выезды геофизиков «за рубеж» — начались сравнительно недавно — в 1955–1956 годах, главным образом, в связи с подготовкой к проведению МГГ.

В эти годы нас с пристрастием инструктировали о правилах поведения «за рубежом», вызывая перед выездом в ЦК КПСС и информируя, в частности, о строгом ограничении индивидуальных контактов. В соответствии с этими правилами, общение с «соседями», которые у меня должны были быть на обеде — безусловно, не поощрялось.

Поездка в Лондон по приглашению на годовой обед Королевского Общества была очень почётной и была первой из моих зарубежных командировок, которую, к моему великому удивлению, мне разрешили без какого-либо (во всяком случае, известного мне) сопровождения. По существу я оказалась в немыслимом положении с точки зрения существовавших в то время правил поведения за рубежом. Ведь все мои поступки в создавшейся ситуации происходили без свидетелей — что было явно поперёк этих правил. Кроме того, эти правила настолько противоречили естественному человеческому поведению, что в ряде случаев в крайнем смятении я просто не могла им следовать[8].

Подумав также о том, что в славящейся своими традициями Англии, во время официальных обедов, по-видимому, существовали какие-то неведомые мне правила поведения, я поняла, что наступила пора готовиться к этой поездке. Поэтому в ближайшее воскресенье я поехала на Николину Гору (одно из лучших и престижных предместий Москвы) — на дачу к Петру Леонидовичу Капице (другу моей мамы с детских лет). Он уже давно был членом Королевского Лондонского общества и, несомненно, должен был знать эти правила. Его реакция на моё сообщение о том, что я приглашена на годовой обед этого общества, была неожиданной.

Он с искренним возмущением воскликнул: «The country has gone to dogs» (что в дословном переводе означает — «страна скатилась к чертям собачьим»). Я, смутившись, смотрела на него, не понимая, почему мой вопрос вызвал столь бурную реакцию и почему Англия, по-видимому, уронила в какой-то степени своё достоинство, пригласив меня на обед.

С видимым огорчением Пётр Леонидович сказал мне, что в его времена женщины на обед Королевского общества не приглашались. Собиралось мужское общество, соответственно, приглашались и гости…

Помолчав немного, он сказал, что возможных новых традиций для смешанного общества он не знает, но давние традиции он готов мне рассказать. И с лёгкой грустью он начал их перечислять: «До тоста за королеву основное внимание следует обращать на соседа слева и с ним же главным образом вести светский разговор. После этого тоста, который произносится по окончанию обеда, и сполоснутых в розовой водичке пальцев, разговор можно вести с соседом справа и вообще с кем хочешь».

Затем он сказал, чтобы я внимательно слушала следующий тост, произносимый обычно кем-то из почётных гостей. Этот тост может быть и весьма длинной речью, которая тщательно готовится и бывает полна юмора. Через некоторое время Мажордом произносит тост за гостей, присутствующих на обеде. При этом члены Королевского общества встают, а гости сидят. Добавив некоторые мелкие детали, Пётр Леонидович сказал, что в остальном я должна ориентироваться на месте сама.

Получив эту краткую информацию и приготовив хорошее, нарядное платье, — я решила, что подготовка к этому событию закончена. Только за неделю до отъезда, взяв в руки пригласительный билет, моё внимание привлекли два слова в нижнем правом углу билета: «Orders and Decorations». Я обратилась к опытным людям с вопросом, что это такое и мне сказали, что это значит, прежде всего, формальный вечерний туалет, а также ордена, если таковые имеются. Орденов в то время у меня не было, а с платьем возникла полная катастрофа. Ведь необходимо было длинное до пят платье, и к тому же — декольтированное. Кроме всего этого, нужны были нарядные туфли на высоких каблуках, которые я вообще никогда не носила, и поэтому у меня их просто не было.

Сшить платье за оставшееся время было просто невозможно, оставался только один путь: постараться одолжить у знакомых. Не помню, где я достала длинную чёрную юбку — а вот эффектную парчовую блузку с требуемым декольте мне одолжила Лиля Морозовская, выросшая в Англии и работавшая в Комитете МГГ. Наконец, туфли я решила купить в Лондоне.

Оказалось, как я обнаружила лишь на обеде, что в моём туалете отсутствовала венчающая всё деталь, а именно небрежно прикрывающие обнажённые плечи меха. Но о них мне никто ничего не сказал, а сама я, конечно, догадаться не могла — да у меня их тоже не было.

За день до обеда я уже была в Лондоне. Отель был мне забронирован. Была глубокая осень, и в моей комнате было очень холодно. Оглядевшись, я увидела нагреватель, но все мои попытки его включить были безуспешны. Вдруг я с удивлением обнаружила, что для того, чтобы он включился, причём на ограниченный срок — нужно опустить в небольшую щёлку указанную на ней сумму шиллингов. Если после этого всё же будет холодно — следует опускать следующую порцию шиллингов…

С такой системой отопления я встретилась в первый раз и, так как в валюте нас очень ограничивали, то эта система естественно мне крайне не понравилась и более того была в дальнейшем причиной моей сильной простуды. Ведь в России даже в самой «замухрыжистой» гостинице такого безобразия не было. Шиллинги же я старательно экономила — для многочисленных подарков в России, — как это было принято в то время.

На следующий день вечером, я на такси ехала в аристократический район Парк Лейн (Park Lane) — на обед. В руках у меня был небольшой чемоданчик, в котором находились купленные мною красивые узорчатые замшевые чёрные туфли на высоких каблуках. В этих туфлях я, безусловно, могла стоять, но ходить мне было неудобно, да и просто трудно. Поэтому в укромном месте, недалеко от входа в помещение, где должен был состояться обед, я сменила туфли и, уже одетая по всей форме, как мне казалось, вошла в указанное в билете здание. Раздевшись, я двинулась в направлении широко распахнутой двери и оказалась внизу высокой обитой красным бархатом лестницы. Только я вступила на её первую ступеньку, как Мажордом, одетый в ярко-красный парадный костюм с кружевным белоснежным жабо, громким, хорошо поставленным голосом, разнесшимся по всему зданию, объявил: «Мадам Троицкая!»

Поднявшись в одиночестве по пологим ступенькам лестницы, я оказалась перед стоящими у входа в зал сэром Сирилом Хиншельвудом (Sir Cyril Norman Hinshelwood) и его девяностолетней мамой в шляпке с зелёными перьями, декольтированным платье и с великолепным меховым боа на плечах. Сэр Хиншельвуд получил совместно с академиком Николаем Николаевичем Семёновым в 1956 году Нобелевскую премию в области химической химии и, насколько мне помнится, был президентом Королевского общества в то время.

Они оба с вежливыми улыбками на лицах приветствовали меня, а мама сэра Хиншельвуда почувствовала, наверное, мою тщательно скрываемую растерянность, нашла тёплые, ободряющие меня слова и направила в гостиную, где гости и члены Королевского общества с бокалами вина в руках непринуждённо общались друг с другом перед обедом.

Здесь мне следовало найти адмирала Дея, который ведал в Англии рядом дел, связанных с Международным Геофизическим Годом. Он сам подошёл ко мне, мы недолго поговорили и пошли вместе со всеми в зал с круглыми столами. Я нашла свой стол, который оказался ближайшим к тому, за которым сидели мэр города Лондона с огромной (размером в десертную тарелку) тяжёлой, золотой старинной медалью на животе, подвешенной на массивной золотой цепи. За этим же столом сидели лорд Д. Хейлшем, занимавший в то время какой-то ответственный пост в правительстве, и почётные члены Королевского общества. К моему столу постепенно подходили те, кто должны были за ним сидеть, и среди них оказался не указанный ранее в списках человек из Советского Союза — академик Асратьян. Я его раньше не знала, но мы радостно приветствовали друг друга, хотя поговорить смогли только после обеда.

Посол Бразилии был высоким, с красивой испанской внешностью, мужчиной, который галантно поцеловал мне руку и ловко усадил за стол. Викарий Вестминстерского аббатства сразу же мне очень понравился своим одухотворённым бледным лицом, изящной фигурой и изысканной манерой разговора, который у нас возник до начала обеда.

Я вспомнила напутствия П. Л. Капицы и вежливо повернула голову к соседу слева, одновременно оглядывая зал. За столами сидели дамы, и обнажённые плечи каждой из них были покрыты мехами. Не имея вообще привычки бывать в обществе в декольтированном виде и оказавшись единственной более «обнажённой», чем другие, я в первый момент почувствовала себя очень неуютно.

Потом, почему-то рассердившись на все эти церемонные правила, тихо сказала себе: «Ну и что, ну и пусть, ведь, в конце концов, я могу и не знать какие-то детали их туалетов» — и перестала обращать на это внимание. Разговор с Бразильским послом не клеился, и я то и дело обращалась к Викарию с разными вопросами об Англии. Ведь я оказалась в этой стране первый раз в жизни! Он охотно мне отвечал. Но помня правила, я тут же поворачивалась к соседу слева и вела пустую светскую беседу.

Тем временем обед шёл своим чередом и перед кофе и тостом за королеву все сполоснули пальчики в розовой водичке, заблаговременно поставленной на стол. Мажордом, громким, полным достоинства и глубокого уважения голосом, великолепно произнёс тост за королеву, — встреченного бурным гулом одобрения собравшихся. Наступило время «длинного тоста». Зал затих … Лорд Хейлшем поднялся и сказал:

«Мой тост будет посвящён „Eggheads“» (в кратком переводе по смыслу — это означало тост за лысых, более дословный перевод: за тех, у кого голова подобна яйцу, то есть яйцеголовых).

Я впервые услышала тост, который длился минут пятнадцать, был полон тяжёлого английского юмора, который я не всегда, по-видимому, понимала, потому что раздавались раскаты смеха, когда мне было совсем не смешно.

Он говорил, что без «Eggheads» и их свершений мир, если бы и не пропал, то находился бы на значительно более низкой ступени развития и само Королевское Общество Лондона вряд ли существовало бы. Он украшал свой тост конкретными примерами, к слову приводя забавные истории из жизни того или иного «Egghead».

Ему долго и громко аплодировали. Затем наступило время интенсивного общения, за столиками и между столиками, в течение которого я получила три приглашения.

Одно — на следующий понедельник, от секретаря Королевского Общества — Д. Мартина, с предложением посетить его офис, где я смогу встретиться с адмиралом Деем, а затем пойти на заседание парламента Великобритании, на галерею для гостей, куда он любезно предложил достать мне билет.

Второе приглашение было на завтрашнее воскресенье от Викария Вестминстерского аббатства к нему домой на ленч, а затем на подробную экскурсию с ним по его всемирно известной епархии.

И ещё одно — от академика Асратьяна, на совместное посещение его дальних родственников или знакомых — тоже в воскресенье.

Сейчас, наверное, трудно понять и представить себе, насколько мы были запуганы требуемыми правилами поведения за рубежом, поэтому все приглашения я прежде всего рассматривала с точки зрения этих правил.

Предложение Мартина мне показалось безопасным. Выбор же между вторым и третьим предложениями был предрешён. Конечно, я предпочитала приглашение Викария Вестминстерского Аббатства, я просто мечтала попасть в это великолепное старинное здание, особенно предложенным мне неформальным образом — и осмотреть его с человеком, который лучше, чем кто-либо, мог мне всё показать и рассказать.

Но ведь согласно правилам, в гостях следовало бывать только по согласованию с посольством и, конечно же, не одной. Пойти в дом высокого представителя религии в Англии, к тому же одной — было просто неслыханно, и могло грозить мне самыми серьёзными неприятностями по возвращении.

Объяснить всё это моему на редкость симпатичному соседу было невозможно, и с большим огорчением и досадой, придумав какую-то причину, — я вежливо отказалась.

Затем Мажордом всё тем же громким, вибрирующим голосом произнёс два церемониальных тоста — сперва за гостей (все члены Королевского Общества шумно встали), затем за членов этого общества (значительно тише встали гости, которых, естественно, было значительно меньше). Между тостами оставалось время для общения, в течение которого я договорилась о встрече с академиком Асратьяном, познакомилась с рядом других членов Королевского общества, и сказала Адмиралу Дею, что мы сможем поговорить о делах — в понедельник.

Вскоре всё кончилось, и я поехала в свой холодный номер в гостинице, огорчённо переживая свою трусость при отказе от столь любезного приглашения Викария Вестминстерского Аббатства.

Следующий день я провела совершенно бездарно, а в понедельник после короткого совещания у Мартина — впервые смотрела с галереи для гостей на работу парламента Великобритании. Всё, что происходило — вызывало моё крайнее изумление.

И свобода держаться, и непринуждённость поз (вплоть до неприличного с моей точки зрения закидывания ног на стол, разделяющий правящую и оппозиционную партии), и стремление многих выступить, молниеносно вскакивая для этого со своих скамеек, и дотошные попытки спикера (сидевшем на мешке с зерном в каком-то седом курчавом парике) навести порядок, взывающего прекратить бурный поток громких одобрительных или разгневанных возгласов «Order, order, order».

После посещения парламента я вернулась в отель, так как у меня развивалась свирепая ангина — по-видимому, от холода в номере, который только теперь я начала отапливать, не считая шиллинги.

С трудом преодолевая плохое самочувствие, я тем не менее приняла любезное приглашение от молодого профессора Г. Бейнона (впоследствии — сэра Гренвилла Бейнона[9]) на симфонический концерт в знаменитом Королевском Альберт-холле. Это согласие пойти на концерт, некоторым образом скрашивало, во всяком случае, в моих глазах трусость, проявленную в случае приглашения Викария Вестминстерского Аббатства.

После концерта Бейнон, видя мою простуду, повёл меня в паб, известный тем, что в своё время его завсегдатаем был Чарльз Диккенс, о чём свидетельствовала надпись на металлической доске, висевшей рядом с нашим столиком. Мой спутник буквально заставил меня выпить какое-то очень крепкое виски, которое, по его мнению, должно было поставить меня на ноги.

Плохо себя чувствуя, я тем не менее с испугом начала отдавать себе отчёт в том, что веду себя крайне рискованно. Ведь я не только пошла на концерт с «иностранцем» — одна, но и совершила более тяжкое преступление — пошла затем с ним, как мне тогда по невежеству показалось, в «кабак», что усугубляло мою «вину»…

На следующий день, когда я уже просто не вставала с постели, Г. Бейнон через горничную передал мне на память шерстяной красный в чёрную клетку шотландский шейный платочек, сохранившийся у меня, как это ни удивительно, и до этих дней…

Он напоминает мне и первое посещение Англии, и обед в Королевском Обществе, и несостоявшийся визит к Викарию Вестминстерского Аббатства, а также моё внезапное бегство из паба, который любил посещать Чарльз Диккенс.