9. По знакомым местам

9. По знакомым местам

Через двое суток отряды прибыли в деревню Морозово, где прошлой зимой стоял штаб отряда Литвиненко. Жители рассказали, что после нашего ухода Литвиненко вел тяжелые бои с оккупантами, а весной ушел куда-то в сторону Пскова.

Разведка принесла приятную весть. На другой день, после нашего боя с карательным отрядом в районе села Скоково, опустился фашистский самолет. На нем прилетело гитлеровское начальство. Карателей выстроили на плацу. Штабной офицер зачитал короткий суровый приказ. Командованию карательного отряда приписывалась умышленная сдача оружия партизанам. Командир отряда и четверо его помощников были расстреляны на месте, а отряд расформирован.

— Побольше убивали бы друг друга — скорее бы война кончилась, — шутил Веренич. Лицо его кровоточило, и теперь было забинтовано. Виднелись только серые улыбающиеся глаза.

Дмитрий был неравнодушен к захваченному у карателей оружию. Проверяя трофейный пулемет «максим», он обычно говорил:

— Хороший, надежный друг. В одной ленте двести пятьдесят патронов. Может быть, это двести пятьдесят убитых фрицев…

Так и пришлось закрепить за Вереничем станковый пулемет. Вторым номером у него стал Толя Нефедов. Хуже обстояло дело с минометами. У нас не было ни минометчиков, ни мин. После недолгого раздумья сделали минометчиком Петю Зеленого. Он положил в корзину с сеном пяток мин и возил их, как пасхальные яйца. В первом бою Петя попробовал оружие. Он израсходовал весь боезапас, но не причинил врагу никакого ущерба. Мины ложились далеко от цели. На мой вопрос, почему мины не долетают, Петя, не растерявшись, ответил:

— Нет угломера…

Минометы мы хотели утопить в проруби, но потом нам удалось сменять их у местных партизан на трофейные автоматы.

Разведчики работали на славу. Мы хорошо знали расположение вражеских гарнизонов, пути передвижения немцев. В этом нам крепко помогало население, которое давало нашим разведчикам нужные сведения. У гитлеровских убитых офицеров мы захватили карты, различные приказы, благодаря чему нам были хорошо известны планы и намерения гитлеровского командования.

Население встречало нас, как дорогих и желанных гостей. Женщины дарили нам шерстяные носки, рукавицы, шарфы. На жителей деревень не действовала немецкая агитация. Фашистские пропагандисты на все лады старались представить партизанскую борьбу как антинародное, «бандитское» движение. Имперский начальник охранных отрядов СС и начальник немецкой полиции генерал Ценнер в звериной ненависти к партизанам в августе 1942 года отдал официальное распоряжение о том, чтобы во всех случаях вместо «партизаны» говорили «банда» или «банда грабителей».

Но все потуги оккупантов дискредитировать партизанское движение были напрасными. В глазах советских людей партизаны оставались мужественными патриотами, борцами за народное счастье, за честь и независимость своей родины.

Изучив данные разведки, Яковлев предложил совершить совместный налет на гарнизон Слободку, но непредвиденное обстоятельство помешало нам осуществить его. В отряде Яковлева начался тиф. Болезнь свалила сразу четверых бойцов. Мы всполошились. Ни докторов, ни лекарств. Как быть?

На следующий день заболели еще трое, а к вечеру слег сам Яковлев.

Мы узнали, что за Кудеверем, в районе Пушкинских гор, много партизанских отрядов. Решили идти туда. Больные метались в жару. Яковлев лежал без сознания, часто бредил. Мы ничем не могли им помочь и только безжалостно гнали коней, стараясь скорее прибыть к месту. По дороге слегли еще несколько человек.

На третьи сутки наша разведка встретилась с местными партизанами. К счастью, мы нашли здесь и врачей, и медикаменты.

Дня через три Яковлеву стало лучше. Договорившись с местным командованием, мы оставили у них нашего боевого друга с отрядом до выздоровления, простились с ним и под вечер отправились в район Пустошки.

В это время у нас в отряде было тридцать бойцов. Почти все комсомольцы. Смелые, отважные. Каждый из них был готов совершить подвиг во славу любимой Родины.

В течение двух недель отряд «Земляки» прошел через Кудеверский, Пустошкинский, Идрицкий районы, побывал в десятках сел и деревень, распространяя там листовки, вселяя в сердца советских людей веру в победу.

В это же время наши подрывники Ворыхалов, Орлов, Турочкин, Попков, Кузьмин, Дудников сходили на железную дорогу Идрица — Новосокольники и среди белого дня вывели из строя большой участок пути. Собравшись в Морозове после двухнедельной вылазки, мы узнали от населения, что немцы интересуются нашим отрядом. Оставаться здесь стало рискованно, поэтому на другой день перебрались в укромный, лесной хуторок километров за восемнадцать от Морозова.

Горячев в эти дни не дремал. Его разведка зорко следила за ведущими к Пустошке дорогами.

— Пока тихо, — каждый раз докладывал Николай. Однажды, вернувшись из разведки, Николай притащил в штаб мешок, набитый чем-то мягким.

— Вот вам с Вереничем подарок, — сказал он, вытряхивая на пол меховые комбинезоны, унты и рукавицы. — Догадайтесь, откуда это.

— Догадываюсь, из Хилькова, — ответил я. Мне уже была известна история этой одежды.

Весной сорок второго года мы встретили в поле двух обросших мужчин, одетых в крестьянское платье. На наш вопрос, кто они такие, незнакомцы давали сбивчивые, путаные ответы. Наконец убедившись в том, что мы партизаны, они обстоятельно рассказали свою историю. Это были советские летчики, сбитые вражеской зенитной артиллерией при выполнении боевого задания. С большим трудом они посадили машину на оккупированной территории и сожгли ее. После этого двое суток скрывались в лесу, а затем поздней ночью явились в деревню Хильково. Нужно было переодеться и узнать, как пройти через линию фронта. Дом, куда они постучались, принадлежал старосте. Выслушав просьбу нежданных гостей, староста сначала отказал, но потом смекнул, что за хорошие вещи не жалко дать тряпье. Он принес летчикам рваную одежду и потребовал, чтобы они скорее убирались, иначе он позовет полицейских.

Вместе с другими окруженцами мы вывели летчиков за линию фронта.

Горячев запомнил адрес старосты и теперь наведался туда. Самого хозяина Николай не застал — он ушел служить в полицию. Жена старосты сказала, что она с предателем не будет жить и собирается уехать куда-нибудь подальше.

— А сохранилась ли одежда летчиков? — спросил Николай.

— Под полом спрятана, сейчас, сынок, отдам… пригодится в холод.

И вот теперь Николай решил преподнести нам подарок. Мы обрадовались ему. Валенки у нас развалились, и мы надели унты, а из комбинезонов местный портной сшил два хороших полушубка.

Пользуясь затишьем, мы выслали к железной дороге диверсионную группу в составе Веренича, Соколова, Беценко и Попкова. Отряд снова стал готовиться к многодневной боевой вылазке. Однажды глубокой ночью меня поднял начальник караула.

— Какой-то Шиповалов, — доложил он.

Я велел впустить его. Распахнулась дверь, и вместе с клубами морозного воздуха в избу вошел рослый, белый от инея человек.

— Командир второй бригады Шиповалов, — отрекомендовался гость.

— Присаживайтесь, — предложил я.

— Сидеть некогда. Немцы на хвосте, — заявил комбриг. — Вот случайно обнаружил вас, решил предупредить.

Шиповалов рассказал, что на днях он с небольшой группой перешел линию фронта и наткнулся на большое скопление немцев. Гитлеровцы открыли по ним бешеный огонь, а потом пустили вслед танки и отряд карателей. Танки вскоре вернулись обратно, но каратели преследуют группу по сей день.

— Много их? — спросил я.

— Человек триста.

Был второй час ночи. Я приказал поднять отряд и запрячь лошадей. Шиповалов пошел с группой дальше, а мы стали готовиться к встрече с противником. «Немцы идут ночью, значит, их действительно немало», — думали мы. Вспомнили ребят, которые ушли к железной дороге. Быть может, они теперь возвращаются с задания и не знают об опасности. Как поступить? Перебираю в голове различные варианты и останавливаюсь на одном.

Мы остаемся на хуторе до прихода немцев. С появлением врагов открываем дружный, короткий огонь и быстро отходим к озеру Ципиля, где дислоцируется шестая бригада Рындина. Рындин должен дать отпор фашистам, а мы тем временем вернемся опять на хутор, где встретим ребят.

Когда я вышел на улицу, отряд был в сборе. Запряженные кони, пофыркивая, жевали душистое сено. Хотя небо заволокло облаками, ночь стояла светлая. Мы то и дело посматривали в сторону темного бора, куда тянулась наезженная извилистая дорога.

Было тихо, и лишь где-то далеко-далеко слышался лай собак.

Близилось утро, но ни немцы, ни ребята не появлялись. Мы попеременно грелись в ближней избе и невольно завидовали хозяевам, которые похрапывали на мягких перинах.

Около шести часов утра хутор внезапно озарил свет ракеты. Из леса прямо на нас ехало с десяток всадников, а за ними длинной лентой тащился обоз.

— Огонь! — последовала команда.

Сверкнули язычки пламени, гулко захлопали выстрелы. Несколько всадников кувырком полетели в снег.

Вздыбились, закружились кони. Дикий визг раненого жеребца заглушил крик испуганных всадников.

— Бей по обозу! — подал я команду.

Через минуту партизаны прекратили стрельбу, и мы, как было условлено, побежали к повозкам.

— А ну, черные, вороные, давай! — крикнул Горячев.

Сытые кони срываются с места и быстро несут нас прочь. Сзади — ракеты, сильная стрельба. Теперь скорее к Рындину, организовать мощную засаду, встретить преследователей.

Время шло к полудню, когда наш отряд после долгой езды выехал на лед озера Ципиля. Вот и деревня Ципилина Гора. Сейчас обо всем расскажем Рындину.

Но что это? Над нашими головами свистнули пули. Взметнулись над льдом столбы огня и дыма. Кони шарахнулись в сторону.

— Минометы бьют! — крикнул кто-то.

Из домов выскакивают люди. Они бегут к озеру и стреляют в нас на ходу.

Недолго думая, мчимся к противоположному берегу. Кругом свистят пули, рвутся мины. Кто-то из бойцов беспрестанно кричит:

— Командир, меня ранили! Командир…

С трудом добираемся до берега. Останавливаемся в кустах.

Я обхожу отряд. Убитых, к счастью, нет. Оказывается, на озере кричал Толя Нефедов. Пуля рикошетом попала ему в ногу, и теперь он лежал, облокотившись на пулемет, и охал. Мы осмотрели ногу. В валенке виднелось пулевое отверстие.

Ребята осторожно сняли валенок и рассмеялись. Пуля вывалилась из голенища, а на ноге чернел небольшой синяк. Анатолий робко ощупал его пальцами и тоже засмеялся.

— Эх ты, раненый, — нахлобучив на него шапку, сказал Поповцев.

Впоследствии мы узнали, что бригаду Рындина в тот день выбили из деревни большие силы карателей, а мы чудом ушли невредимыми со льда озера Ципиля.

Весь день отряд бродил по глухим проселочным дорогам, стараясь не попасться на глаза немцам. Всюду по сторонам слышались пулеметные и автоматные очереди. Это каратели, разыскивая партизан, прочесывали леса.

Вечером мы подошли к знакомому хутору. Приблизившись к опушке, выслали пешую разведку. За весь день никто из нас не проглотил ни крошки хлеба, и теперь, стоя на снегу, мы жадно всматриваемся в очертания хуторских строений и с нетерпением ждем сигнала разведчиков.

Наконец в темноте показались огоньки.

— Идут… раскуривают, — сердито сказал Поповцев.

Огоньки приближались. Слышался негромкий разговор и сдержанный смех.

— Горячев смеется, значит, все в порядке, — догадались ребята.

— Почему задержались? — сердито спросил я, когда разведчики приблизились.

— Хозяин рассказывал нам, как напугали мы утром карателей.

— Где немцы?

— В обед поехали по нашим следам.

Узнав о нашем возвращении, хуторяне высыпали на улицу. Они наперебой рассказывали, как напуганные немцы до обеда окружали пустой хутор, а потом, войдя в него, поверили крестьянам, что нас триста человек. Они долго советовались, идти за нами в погоню или нет. Оказалось, что утром мы убили одиннадцать фашистов.

— Распрягать коней, командир? — спросил подошедший крестьянин.

— Распрягайте.

Жители усердно помогали нам. Одни распрягали коней, другие подкладывали сена.

Бойцы расходятся по домам, голоса стихают. На улице остаются одни часовые. Они зорко следят за дорогой, прислушиваются к каждому шороху. В их руках жизнь отряда.

Ночью разыгралась вьюга. Партизанская сестра — метель надежно скрыла наши следы. Теперь карателям тяжело искать нас, да они наверняка и не думают, что мы рискнем вернуться сюда.

Утром ко мне подошел щупленький шустрый паренек лет десяти. Со слезами на глазах он стал упрашивать меня взять его в отряд. Поняв, что меня не уговорить, мальчик пошел на хитрость. Он достал из кармана потертую бумажку, свернутую вчетверо, и решительно подал мне.

— Вот какие стихи я сочиняю, а вы не хотите взять меня в отряд, — с упреком сказал он.

Я развернул листок, исписанный детским почерком:

Шел в огонь и в волу,

Шел всегда вперед,

Бился за свободу

Советским патриот.

Но пуля коварная, вражья

Настигла его в бою,

Ранен солдат отважный.

И вот он уже в плену.

Его пытали и били.

Ни слова он не сказал.

Смертью ему грозили,

Но коммунист молчал.

Темной дождливой ночью

Вели его на расстрел,

Но в это время на помощь

Отряд партизан подоспел.

— Вот, оказывается, какой ты молодец! — похвалил я мальчика. — Было бы тебе годков на пять побольше — непременно взял бы в отряд. А за стихотворение тебе партизанское спасибо!

Днем на хорошем рысаке, в разрисованном цветными узорами возке вернулись с задания Веренич, Соколов, Беценко и Попков.

— Берегись! Временное правительство едет! — с улыбкой кричит Соколов.

На нем огромная меховая шапка и большущий тулуп.

— Наверно, музей ограбили, черти, — с завистью смотрит на приехавших Горячев.

Виктор с напускном важностью спрыгивает с возка, но запутывается в тулупе и под дружным хохот кувыркается в снег.

Купеческая шапка, которую он не может схватить, как бочонок, катится, гонимая ветром.

— Эх, мать честная, правительство упало, — смеются ребята.

Веренич доложил, что задание выполнено, вражеский поезд подорван.

— А это откуда? — спросил я, показывая на расписные санки.

— Подвернулись на пути. Идем вечером сюда, видим, — навстречу повозка, а в ней двое. Один — кучер, второй — вот в этом тулупе.

— Куда путь держите? — спрашиваем.

— В Пустошку, — отвечает кучер.

— Оружие есть?

— А то как же, — говорит он и с форсом показывает новенький винторез.

— Давай сюда, говорю.

А он как заорет:

— Господин управляющий, карабин отбирают!

Тогда толстяк в шубе поднимается — и на нас:

— Что, говорит, за насмешка? Не видите, свиньи, кто едет? Арестую!

— Ну, раз такое дело, — ударили по ним из автоматов…

Веренич рассказал, что в воскресенье по большаку Красное — Пустошка немцы поведут большую группу молодежи для отправки в Германию. Жители умоляли помешать гитлеровцам.

Мы посоветовались и решили выручить юношей от фашистской каторги.

В воскресенье поднялись рано. Запрягли лошадей, проверили оружие. Шел небольшой снежок, и тулуп управляющего пригодился. Веренич бережно прикрыл им своего «максимку». К рассвету отряд достиг большака. Мы не хотели, чтобы нас видели люди, и поэтому последние деревни объезжали стороной. Жители в это утро встали чуть свет. Слышались голоса и плач женщин.

Мы развернули коней. Веренич снял с саней пулемет и вместе с Нефедовым подкатил его к ветвистой елке. Бойцы заняли удобные позиции.

Рассвело. Разговоры смолкли. Мы лежали на снегу под деревьями и напряженно вглядывались в дорогу, уходившую в густой кустарник. Вот вдали показались повозки.

— Едут! — сказал Соколов.

Все вмиг посуровели, взяли оружие на изготовку. Какова же была досада, когда вместо фашистов мимо нас на двух лохматых лошаденках проехали две укутанные в тулупы женщины.

— Вон твои каратели поехали, — поддел Соколова Горячев.

— Проехали и закурить тебе не дали, — в тон ему ответил Виктор.

Близился полдень. Мы уже стали сомневаться в успехе операции, когда наблюдатели предупредили о приближении врага. Теперь все воочию увидели противника.

— Ух, сколько их! — воскликнул Нефедов.

Вереница повозок быстро приближалась. Немцев на самом деле было много. Вот они уже рядом. Мы видим их лица, оружие.

Фашистские молодчики едут в деревню, чтобы собрать молодежь и конвоировать на станцию.

— Огонь!

Припал к «максиму» Веренич, глухо ударил ручной пулемет Васи Беценко, застрекотали наши автоматы. Стала на дыбы и рухнула в снег лошадь. Шарахнулась в сторону другая. Тщетно пытались враги развернуть коней. Лошади вязли в глубоком снегу. Кое-кому из задних, наконец, удалось повернуть, и теперь они что есть мочи стегали лошадей, стараясь вырваться из этого пекла. Больше двух десятков неприятельских солдат; и полицейских остались лежать, прошитые пулеметным огнем. Мы радовались победе. Весть о спасении молодежи моментально облетела деревни, и когда отряд возвращался обратно, народ встречал нас, как самых дорогих гостей.