1. Россонский край

1. Россонский край

Июльский вечер 1943 года. Щедрое летнее солнце, нещадно палившее днем израненную землю, клонилось к закату. Его косые лучи, пробираясь сквозь ветви развесистых сосен, окаймлявших обширное поле аэродрома, освещали укрытые здесь от вражеской авиации самолеты.

Стояла удивительная тишина, и лишь высоко в безоблачном небе слышался далекий рокот охранявших аэродром истребителей. Мы прибыли сюда на нескольких грузовиках, чтобы ночью улететь в тыл врага. Мало кто из нас не был по ту сторону фронта, и мы ясно представляли себе, что ждет нас впереди.

Настроение у всех было приподнятое. Мы веселились, шутили, пели любимые песни: «Катюша», «Вечер на рейде» и «Там вдали за рекой».

Наша бригада специального назначения состояла из двух хорошо вооруженных отрядов, а также хозяйственного взвода и разведки. Командиром одного отряда был Александр Лопуховский, или Сан Саныч, как попросту звали его между собою бойцы. Балагур, плясун, весельчак, Лопуховский имел солидный партизанский стаж. На его груди поблескивал орден Красной Звезды.

Командиром другого отряда, костяком которого являлись наши бойцы из отряда «Земляки», назначили меня. Здесь были мои старые боевые товарищи Виктор Соколов, Павел Поповцев, Василий Ворыхалов, Николай Орлов, Василий Беценко. Толю Нефедова оставили дома: он серьезно заболел. Потом нам рассказывали, что после выздоровления, желая во что бы то ни стало найти наш отряд, Нефедов примкнул к какой-то партизанской группе и при переходе линии фронта погиб.

Политруком нашего отряда назначили Георгия Богданова (все звали его Юрой). Я знал о нем немного. До войны Богданов жил в Эстонии, в городе Нарве. Когда началась война, добровольно ушел в армию. Затем был пулеметчиком в одном из партизанских отрядов.

Наши отряды подчинялись штабу бригады, которой руководил Александр Владимирович Назаров, человек смелого, волевого склада.

Пока мы отдыхали, распевая песни, комбриг Назаров и комиссар бригады Вениамин Яковлевич Новиков договаривались с авиаторами о полете. Здесь произошло небольшое недоразумение: выяснилось, что мы прибыли не на тот аэродром. К счастью, Назаров быстро все уладил, нас посадили в самолеты и через несколько минут доставили на другой аэродром.

Ночью на стареньких самолетах Р-5 мы полетели в тыл врага. Машина, в которой я летел, взяла сразу шесть человек. Четверых разместили в люльках на нижних плоскостях, одного в отсеке, между мотором и кабиной пилота, а меня положили в фюзеляж за спиной штурмана. Когда поднялись в воздух, я подложил под голову вещмешок и стал посматривать вниз сквозь небольшое отверстие. Самолет шел на большой высоте, но была лунная ночь, и я отчетливо видел под собой проплывавшие мимо леса, дороги, реки.

Летели долго. От монотонного шума мотора стало клонить в сон, и я немного вздремнул. Разбудил меня страшный треск. Самолет бросало из стороны в сторону. Через окно было видно большое огненное зарево. Штурман быстро поднялся с места и стал поправлять лямки парашюта. Спросонья мне показалось, что самолет горит и падает, а летчики собираются прыгать с него. Но в это время штурман обернулся и крикнул мне:

— Довольно спать. Прибыли в Селявщину!

Я облегченно вздохнул. Оказалось, что самолет трясло по неровному полю, а зарево исходило от ракет, освещавших аэродром.

Через неделю вся бригада была здесь. Последним самолетом прилетел Назаров с радистами. Однако во время переброски не все прошло благополучно. Часть бойцов решили переправить сюда планером. Планер был старый, и когда его отцепили от буксирующего самолета, он стал вибрировать. Планерист не смог справиться с ним. Планер разбился, в результате чего погибли двое наших партизан. Так уже здесь, в Селявщине, нам пришлось хоронить своих друзей.

Аэродром Селявщина являлся главным перевалочным пунктом Россонского партизанского края на Витебщине. Он способен был принимать с посадкой такие крупные самолеты, как ЛИ-2. Сюда прибывало ежедневно несколько машин. Одни везли партизан, другие — боеприпасы, оружие, медикаменты. На обратном пути их загружали ранеными, эвакуировали осиротевших детей и всех, кому угрожала расправа со стороны гитлеровских властей. Немцы систематически бомбили посадочную площадку, воздушные хищники стремились не пропустить советские самолеты, но, несмотря ни на что, полеты не прекращались.

Дней десять мы принимали из советского тыла свой боевой багаж: тол, патроны, питание к радиостанциям и разное снаряжение. Командир отряда Лопуховский был у нас в эти дни вроде коменданта аэропорта. Он с большим старанием заботился о приеме предназначенных для бригады грузов и на этой работе заслужил себе прозвище «Понзабота». Приставка «пон» получилась потому, что в разговоре Лопуховский часто употреблял слово «понял», которое звучало у него как «пон».

Наконец бригада получила все грузы и приступила к изучению обстановки.

Россонский партизанский край оказался обширным. 5200 квадратных километров были освобождены от гитлеровских захватчиков. Северная граница подходила к Идрице и Себежу; западная — к Освее и Дриссе; с юга достигала города Полоцка и на востоке — Невеля.

По правде сказать, эти места даже неудобно было называть тылом врага, ибо все здесь оставалось по-нашему, по-советски. Здесь были колхозы, сельсоветы, и никаких немецких порядков местное население ре признавало. Здесь даже демонстрировались кинофильмы: «Чапаев», «Разгром немцев под Москвой». Но нелегкой ценой была отбита у врага эта территория. Десятки сожженных деревень, братские могилы расстрелянных жителей и погибших партизан напоминали о тяжелых днях борьбы с карателями.

И не только с гитлеровцами приходилось бороться народным мстителям — в ногах путались власовцы и разное другое отребье.

Действуя по плану, мы сначала познакомились с партизанской границей у города Полоцка. Каждый из нас с огромным уважением отнесся к своим собратьям по оружию, которые бдительно отстаивали и охраняли границу партизанских владений. Это была настоящая государственная служба.

Комбриг Назаров торжественно вручил от имени нашей бригады новенький автомат лучшему бойцу партизанской пограничной заставы, и все мы горячо пожали руки советским патриотам.

В нашу задачу первым делом входила разведка. Щупальцы бригадной агентурной разведки скоро расползлись вокруг Полоцка, проникли в город, а через некоторое время потянулись к Витебску и Даугавпилсу. Бригадные радисты Михаил Кудрявский, Сергей Курзин и Павел Куликов посменно выстукивали на ключе морзянку. Они выходили в эфир в разное время суток, посылая в Москву самые новые сведения.

Мы занимались также розыском штаба пресловутого генерала Власова, который, встав на путь предательства, организовал и возглавил по указке Гитлера так называемую «русскую освободительную армию» — РОА. Впоследствии его обманутое войско стало разлагаться, начался массовый переход власовских солдат на нашу сторону, и вскоре сам фюрер выразил недоверие предателю-генералу. Нам удалось обнаружить следы фашистского прислужника. Мы даже получили фотографию, на которой предатель бесстыже позировал в кругу гитлеровских вояк и полиции на перроне станции Себеж.

Дислоцируясь на границах партизанского края, наша бригада всегда держала тесную связь с многочисленными отрядами народных мстителей. Большинство партизанских отрядов и бригад имели свое название: отряд имени Чапаева, имени Щорса, бригада имени Ворошилова, «За Родину», «Смерть врагу» и т. д.

На одном из собраний, по предложению Назарова, было решено выбрать имя и для нашей бригады. Каждый старался придумать название получше, но, когда дело доходило до голосования, оказывалось, что такой отряд или бригада уже существует.

Не могу припомнить, кто из ребят догадался обратиться к истории, но, когда посоветовали назвать бригаду именем прославленного русского партизана Отечественной войны 1812 года Дениса Давыдова, предложение всем пришлось по душе.

Вдобавок к этому местные партизаны окрестили нас «москвичами». Мы, калининцы, — соседи москвичей, не стали возражать, поэтому так и осталось за нами наименование Московской партизанской бригады имени Дениса Давыдова.

Вскоре бригада прибыла в район Невеля. Остановились на берегу озера Язно. Эти места были нам знакомы по предыдущим походам и считались рассадником полицейщины. Правда, партизанская бригада Ахременкова здорово потеснила полицейских к самому городу. Но полицейское гнездо под Невелем сохранилось. Мы решили навестить эту бригаду, тем более, что она расположилась по соседству с нами, в деревне Ерастовка.

Ахременков с комиссаром Карговским оказались на месте Они охотно посвятили нас в тайны фашистских властей, рассказали о планах и повадках врага.

Пользуясь моментом, Назаров разрешил нам сходить в деревню Лепешиху, чтобы расквитаться с предателями, обстрелявшими наших бойцов летом сорок второго года.

Когда дела под Невелем были закончены, бригада отправилась к Себежу. На второй день похода мы неожиданно повстречали на пути старых друзей — партизан бригады Гаврилова. У Гаврилова в то время было немало перебежчиков-власовцев, которые носили гитлеровское обмундирование. Встретив их, мы чуть было не открыли огонь, но вовремя узнали самого комбрига.

Мы были удивлены, когда среди перебежчиков обнаружили того самого подполковника, к которому год назад посылали девушку с письмом в гарнизон Чернецово.

— Все-таки перешли к партизанам, — сказал я.

— Да, решился, — ответил он.

Через несколько дней бригада прибыла на берега озера Осына, под Себеж. Деревня, где мы остановились, гостеприимно встретила партизан. Каждому хотелось узнать правду о Москве.

Я уже говорил, что немцы выдумывали о ней всякие небылицы и писали об этом в своих листовках. Население деревни было очень радо нашему приходу, и только один старый дед, Каллистрат Устинович, не стесняясь, бранил нас на чем свет стоит.

— Жулябия! — кричал он. — Чертовы лодыри, надо в поле работать, а они гурьбой шатаются по деревням. Управы на вас нет.

Дед возмущался, когда нас звали «москвичами», и доказывал обратное, что москвич — это он, а остальные просто — «жулябия». В деревне старика в шутку называли московским дедом. Впоследствии, когда в те места вновь явились немцы, старик не побоялся напуститься и на них. Он объявил оккупантам, что они — «чертова жулябия», и был расстрелян гитлеровцами.

Здесь, на юге Себежского района, бригада стояла с полмесяца. Впервые после долгого перерыва Назаров разрешил нам совершить диверсию. Группа, возглавляемая Василием Верещагиным, пустила под откос вражеский поезд, а я с ребятами был послан рвать рельсы на участок Идрица — Себеж. Около километра железнодорожного полотна удалось нам подорвать в ту августовскую ночь.

Центральный штаб партизанского движения приказал калининским партизанам начать рельсовую войну. Первый одновременный удар на участке железной дороги от Новосокольников до Латвии и от Невеля до Клястицы был совершен в ночь с 3 на 4 августа 1943 года. Было уничтожено более пяти тысяч рельсов железнодорожного пути. Противник был так ошеломлен, что в течение трех дней не приступал к восстановлению дороги. Гитлеровцы в страхе приняли мощный удар партизан за начало наступления Советской Армии. Распространился даже слух о том, что наши войска прорвали фронт. Немецкое командование не на шутку рассердилось на местное начальство, которое допустило разрушение железной дороги и своевременно не приняло мер к ее восстановлению. Были сняты с постов коменданты и другие чиновники в Себеже, Идрице и Пустошке. Полицейские гарнизоны и части РОА, которые охраняли дорогу, были заменены более надежными немецкими частями. Вдоль полотна были сооружены дзоты, где находились немецкие солдаты с пулеметами, резко увеличилось количество патрулей на линии.

Через несколько дней бригадная разведка, которой командовал Валентин Разгулов, доложила о намерении фашистов выслать к нам карательный отряд. Истосковавшись по боевым действиям, мы обрадовались случаю сквитаться с немцами и не замедлили выйти в район Рудни Себежской — вероятного пункта следования противника. Пулеметчики Василий Беценко, Алексей Павлов, Николай Иванов, как ни странно, прозванный ребятами за его огромный рост Колей Маленьким, выбрали удобные позиции для обстрела. Автоматчики щедро разложили запасные диски перед собой.

Политрук отряда Богданов по привычке сменил легонький автомат на ручной пулемет и теперь жадно всматривался в дорогу.

— Сейчас потолкуем, кому живется весело, вольготно на Руси, — шутил он.

Но каратели не пришли. Очевидно, их пыл остыл, и они струсили идти в наши края. Поздним вечером мы с песней вернулись к озеру Осына.

В нашей бригаде было немало новичков. Мы, кувшиновцы, взяли с собой своих школьных приятелей: Виктора Колокольчикова, Бориса Холопикова и других. Было у нас и несколько товарищей, которые раньше воевали в разных партизанских отрядах на территории Витебской области.

Когда мы очутились на Витебщине, кое-кто из них стал тайком искать знакомых в других отрядах, чтобы потом перебраться туда. Однажды одна из групп вернулась с задания не в полном составе. Командир группы доложил, что двое бойцов сбежали к своим землякам. Неожиданная новость задела самолюбие всей бригады. На бригадном совещании этих бойцов решили считать дезертирами. На другой день Назаров, Новиков, Нейман, Бертов и я выехали на лошадях в ту деревню, куда подались беглецы. Однако командир местного партизанского отряда, цыган по национальности, хитро обвел нас. Он долго выспрашивал приметы пропавших, а потом убежденно заявил:

— Нет, таких не встречали.

Оказывается, он тянул время, чтобы беглецы успели спрятаться. Мы обыскали несколько домов, но никого не нашли.

— Найдем — расстреляем, — сердито говорил Назаров.

— Хотя бы автоматы отдали, бродяги, — ругался Новиков.

Нам было обидно, что так нечестно поступили эти бойцы, а главное, мы жалели оружие, которое унесли они с собой. Конечно, прямого дезертирства здесь не было, и бойцы перешли лишь из отряда в отряд, но все же это было крайней недисциплинированностью, за что тогда строго наказывали.