Брак

Брак

Жизнь Толкина вне дома, как видим, была более чем насыщенной — и может сложиться ощущение, что дом занимал в ней немного места. Однако это не совсем так — дом был, и был для Толкина всегда, пусть по-разному в разные годы, важен. И была верная спутница всей его жизни, мать его детей, Эдит.

Когда Толкин в 1919 г. стал работать в Оксфорде внештатным преподавателем, это дало им возможность немного развернуться в материальном смысле. Чета впервые сняла свой собственный дом на Альфред-стрит в Оксфорде и наняла прислугу. В дом перевезли давно заброшенное на склад фортепиано, и Эдит смогла вернуться к музицированию, хотя о карьере учительницы уже не помышляла. В общем, «дом» в фигуральном смысле стал домом настоящим. Он остался таким и по переезде в Лидс. Эдит смогла переехать не сразу — она снова была беременна. 22 октября 1920 г. она родила второго сына. Его назвали Майкл Хилари Руэл. В эту пору Толкину приходилось видеться с семьей только по выходным. Только через несколько месяцев Эдит с сыновьями переехала в Лидс. Дом здесь найти удалось не сразу, однако в конце концов Толкин снял коттедж на Сент-Маркс-Террас, недалеко от университета. Дом был не слишком притязателен на вид, но Эдит здесь нравилось больше, чем в аристократичном Оксфорде.

В 1924 г., став профессором, Толкин смог купить собственный дом. Он располагался на окраине города в Вест-Парке, подальше от фабричных труб, почти на природе. Кроме того, он был гораздо больше и приятнее на вид предыдущего. 21 ноября 1924 г. у Толкинов родился третий сын, Кристофер Джон Руэл. В своем дневнике Толкин вскоре записал: «Теперь я бы ни за что не смог обходиться без даров Божиих».

Однако Лидс вскоре пришлось покинуть и возвращаться в Оксфорд. Эдит здесь было менее уютно, но для Толкина это был и остался его город. Они поселились на севере города, в доме № 20 по Нортмур-роуд. Толкин купил недавно построенный дом, не очень большой. Семье было тесновато, но и найти что-то более достойное на тот момент в населённом университетском городе оказалось трудновато даже при наличии средств. Жили они действительно вполне обеспеченно, приходящая горничная почти освободила Эдит от непосредственных забот по хозяйству — не совсем к её удовольствию.

18 июня 1929 г. Эдит родила четвертого и последнего ребенка. Это была дочка, о чем она давно мечтала. Девочку назвали Присциллой Мэри Руэл. После ее рождения новый переезд определенно назрел, и случай немедленно представился. Появилась возможность купить соседний, гораздо больший дом по Нортмур-роуд, 2. В начале 1930 г. Толкины перебрались сюда и прожили здесь семнадцать лет. Именно здесь подросли дети, — и именно здесь Толкин создал «Хоббита», и «Властелина Колец», и лучшие свои научные работы.

Впрочем, завершал работу над романом Толкин уже в новом жилье. Дети выросли и стали отселяться. К 1947 г. с родителями оставались Кристофер и Присцилла. Большой и довольно дорогостоящий дом стал обузой. Вскоре после устройства на работу в Мертоне Толкин запросил себе новый дом от колледжа, а тем временем снял в центре города, на Мэнор-роуд, небольшой коттедж. Однако дом ни снаружи, ни внутри никого в семье не устроил — он действительно был очень мал, — так что Толкины с удовольствием переехали в 1950 г. в дом неподалеку, на Холиуэлл-стрит, вновь довольно просторный. Притом что к этому времени с родителями оставалась уже только Присцилла, учившаяся в университете.

Однако и это жилье быстро перестало устраивать. Эдит было уже за шестьдесят, а в доме было очень много лестниц. К тому же Холиуэлл-стрит оказалась настоящей магистралью — по крайней мере, на вкус Толкина, машины под окнами были просто невыносимы. Они и правда курсировали и днем и ночью. Когда уехала из Оксфорда Присцилла, супруги вновь решили переехать и поселились в пригороде Хедингтон, в небольшом уютном доме. X. Карпентер, которого Толкин здесь принимал, описывает типичный «дом престарелой супружеской четы, принадлежащей к среднему классу». «У. Х. Оден, — продолжает он, — необдуманно назвал этот дом «кошмарным» — его замечание потом цитировали в газетах, — но это чепуха. Обыкновенный пригородный коттедж».

В этом доме, действительно не понаслышке известном многим поклонникам «Властелина Колец» того времени, Толкины прожили ещё пятнадцать лет. Последний их переезд был в первую очередь связан со здоровьем и возрастом Эдит. Толкин уже вышел на пенсию, и жить в Оксфорде прямой необходимости не было. Эдит между тем страдала от артрита и не могла, как прежде, управляться с домом — она с годами все меньше полагалась на прислугу, — а теперь и Толкин помогать ей уже не мог. Собственно, на переезд в городок Борнмут, «место, где пожилые англичане среднего достатка могут с удобствами скоротать остаток своих дней в обществе людей своего возраста и социального положения», Толкин пошел именно ради Эдит. Самому ему было лучше в Оксфорде, и позже он вернулся сюда. В Борнмуте они жили в небольшом, но благоустроенном доме с «хорошо оборудованной кухней» и центральным отоплением. Дом располагался рядом с отелем «Мирамар», где Эдит ещё до того любила отдыхать и нашла приятный для себя круг общения.

29 ноября 1971 г. в Борнмуте Эдит умерла от холецистита. Толкин был сражен в самое сердце. Смерть Льюиса была «ударом топора под корень», но теперь было стократ тяжелее… В январе 1972 г. он писал Майклу, вспоминая, как «встретил Лутиэн Тинувиэль моего личного «романа» с ее длинными темными волосами, прекрасным ликом, звездными очами и красивым голосом. И в 1934-м (когда умер отец Френсис Морган) она по-прежнему была со мной, и ее прекрасные дети. Но теперь она ушла перед Береном, оставив его поистине одноруким, — а он не имеет сил тронуть непреклонного Мандоса, и нет никакой Дор Гирт и куинар, Страны Живущих Мертвых, в падшем королевстве Арды, где поклоняются слугам Моргота». Чуть позже в письме Кристоферу Толкин повторил: «Она была моей Лутиэн (и знала это)… В те дни ее волосы были цвета воронова крыла, ее глаза ярче, чем ты их видел, она могла петь — и танцевать. Но история пошла вкривь, остался я, и я не могу умолить непреклонного Мандоса».

Итак, брак Толкинов представлялся более чем счастливым — и в этом не сомневалось большинство окружающих. Однако даже абсолютно лояльный «официальный» биограф Карпентер посвящает немало страниц описанию не просто рядовых проблем, но кризиса в этом браке. И рисуемая им картина если не остро драматична, то весьма печальна.

По мере углубления Толкина в университетскую жизнь между супругами нарастало отчуждение. Эдит из-за недостаточной образованности и застенчивости не смогла вписаться в оксфордское общество, была совершенно чужда научных штудий мужа, а он и не стремился к этому. Её собственные мечты об учительской или музыкальной карьере остались в прошлом, и она сосредоточилась на доме, что в принципе устраивало Толкина как человека своего времени. Последствия он, видимо, не вполне понимал, а они были очевидны — в том, чем он действительно жил, Эдит никакого участия теперь не принимала и принять не могла. Притом она, естественно, ревновала мужа к его кругу общения, особенно к близким друзьям, с которыми он делился тем, что было непонятно ей, но более чем важно для него. С друзьями, коллегами и учениками, помимо всего, он проводил гораздо больше свободного времени, чем с женой.

Появление четверых детей при ограниченных доходах только добавляло массу бытовых проблем, которые ложились преимущественно на Эдит. Это при том, что хозяйство она, в принципе, вести не умела и требовала от членов семьи и прислуги подчас больше возможного. Последние беременности её уже не радовали, и только рождение дочери, о которой она мечтала, вознаградило эту душевную тяжесть. Но самой фундаментальной, наверное, и едва ли не фатальной проблемой было то, что супруги так и не стали единомышленниками. Жёсткая католическая вера Толкина постоянно приводила к спорам и конфликтам. Он добивался от жены и детей строгого следования канонам — и прежде всего регулярных исповедей, которые Эдит, выросшую в протестантизме, раздражали сами по себе. Только после не первой «бурной вспышки гнева» Эдит в 1940 г. произошло «настоящее примирение», она хотя бы внешне согласилась стать — и стала — «ревностной католичкой». Толкин, надо отметить, скандалов отнюдь не избегал — более того, считал принципиально, что скандалы лучше недоговоренностей и лицемерных уступок.

Пик кризиса пришелся как раз на 1930-е гг., когда супруги оказались в роли действительно многодетных родителей. Уже в 1931 г. они ночевали в разных спальнях (Толкину, стоит помнить, не было ещё сорока) и вообще существовали почти автономно друг от друга. Даже в более поздние, лучшие годы их брака эта автономность могла бросаться в глаза — скажем, муж и жена в одно и то же время могли говорить с одним и тем же гостем о совершенно разных вещах. Тогда, впрочем, это воспринималось скорее как милое стариковское чудачество (каковых у Толкина было немало, в том числе менее милых). В конечном счёте супругов сближали в основном дети — самый несомненный и незаменимый дар, принесенный Эдит мужу. Но пока дети росли, они сами по себе могли оказываться яблоком раздора, а их воспитание, особенно религиозное, превращаться в поле боя родителей. Надо отметить, что Толкин активнейшим образом занимался детьми и отнюдь не считал их воспитание прерогативой супруги. Можно с уверенностью сказать, что они были ему ближе, чем она. И по меньшей мере одного из сыновей, Кристофера, он вырастил помощником и соратником, обретя наконец то, чего до той поры в собственном доме не имел.

Впрочем, говоря о причинах того, что брак Толкинов выстоял, следует помнить и об ещё одном обстоятельстве — Толкин действительно был почти фанатичным католиком, и развод для него был совершенно неприемлем, за гранью возможных постановок вопроса. Обширное письмо 1941 г. сыну Майклу, где Толкин очень полно раскрывает свои взгляды на любовь и брак, выдержано скорее в трагических тонах: «Мужчине-христианину бежать некуда». Это при том, что «почти все браки, даже счастливые — ошибки: в том смысле, что почти с очевидностью (в более совершенном мире или даже при чуть большей внимательности в этом очень несовершенном) оба партнера могли бы найти более подходящих супругов». «Только редчайшая добрая удача сводит вместе мужчину и женщину, которые действительно как бы «предназначены» друг для друга и способны к поистине большой и блистательной любви». Поведав вполне светло под конец письма историю собственных отношений с Эдит (до брака), Толкин неожиданно заключает, однако, тем, что подлинная любовь обретается в Святом Причастии — «величайший предмет для любви на земле».

Впрочем, семейная жизнь Толкинов обостряется в драму ещё и взглядом из нашего времени. Читая Карпентера, например, стоит держать в уме, что для современного интеллектуала на Западе брак с коллегой почти норма. Недаром Карпентер называет редких университетских жен, которые в те годы «были коллегами своих мужей и помогали им в работе», «отдельные счастливицы». Жена самого Карпентера, Мэри Причард, стоит отметить, была его коллегой и иногда соавтором. Брак же Толкинов разделил общую драму целой эпохи.

Невозможность или крайняя трудность действительно «общей» жизни супругов в викторианской и поствикторианской Британии (и не только там) объяснялась просто. В средневековом «деревенском» обществе супруги априори принадлежали к одному общественному слою и выполняли одну и ту же социальную функцию, пусть и в разных её аспектах. Если муж пахал, то жена жала; муж защищал владение, жена управляла им для него и вместе с ним… Для служащего, буржуа, интеллектуала, да и для городского рабочего наступившего нового времени подобная, более чем просто «совместная» жизнь уже становилась невероятной. Женщина в промышленном городе лишилась своей социальной функции, у неё осталась только более (в бедных семьях) или менее (в среднем и высшем классе) значимая хозяйственная функция — внутри дома. Последняя, в свою очередь, как правило, почти ничуть не занимала погруженных в «работу» мужей. «В те времена, — справедливо отмечает Карпентер, — в нормальных обстоятельствах не могло быть и речи о том, чтобы женщина из среднего класса, выйдя замуж, продолжала работать. Поступить так означало показать всему свету, что ее муж не в состоянии содержать семью». Парадоксально, но эмансипация XX в. сделала хотя бы вероятным возврат к ситуации, при которой муж и жена, «как одна плоть», могут быть соработниками, помощниками и соратниками друг друга во всём.

Сам Толкин понимал — как минимум интуитивно — отличия традиционного брака от современного ему. «Примечательно, — пишет он в том же письме Майклу, — что счастливые браки более обычны там, где «выбор» молодых людей даже более ограничен родительской или семейной властью, пока существует социальная этика совершенно неромантической ответственности и супружеской верности». Едва ли Толкин имел в виду обычный для викторианской эпохи буржуазный брак — кажется, «расчёт» сам по себе его никогда не вдохновлял. В любом случае говорил он в этом месте именно о традиционном обществе, о прошлом и о других странах. Однако и грешил он не столько на изменение общественных условий, сколько на «романтическую традицию» западных литературы и искусства — взгляд «настоящего филолога»! Потому он и искал идеал не в будущем, а в прошлом. Эмансипация же (стоит помнить, что для большинства образованных британцев его поколения она ассоциировалась с революционным буйством суфражисток) скорее раздражала его. В другом месте того же письма он с иронией отзывается об «экономически независимых» женщинах: «Обычно на самом деле подразумевается экономическое подчинение мужчинам-работодателям вместо отца или семьи».

Понятно, что Эдит не могла разделить его научных занятий — Толкин на это и не рассчитывал, да и не хотел. Беда, однако, была в том, что и выходивший всё более для него на первый план «тайный порок» создания мифологии оказался ей чужд. А между тем здесь Толкину была нужна поддержка, было нужно вдохновение, даже какое-то «сотворчество» близкого человека. Первые из «Забытых сказаний» (а именно «Домик Забытой Забавы» и «Падение Гондолина» в 1917 г.) недаром переписывались Эдит. Почему это прервалось — более или менее понятно. «Легендариум» оказался слишком сложен и серьёзен, не более понятен, чем ученые труды мужа. И при этом польза титанической работы по его созданию и бесконечным переделкам была совершенно неясна с всё более важной в растущей семье житейской точки зрения. Чтобы понять и принять всё это, тем более продолжать вдохновлять и сотрудничать, требовалось быть не менее творческим и образованным человеком, чем сам Толкин. Только обращение к относительно «нормальной» литературе, начиная с «Хоббита», вновь позволило Толкину искать у жены сопричастности и одобрения своих работ, но в начале 30-х гг. до этого было далеко, а потом… вырос Кристофер.

И всё же «она была моей Лутиэн и знала это». И это вводит нас из реальной жизни с её бытовыми сложностями в мир «Легендариума». Сколько бы ни возражал Толкин против поиска отражений биографических «фактов» в своих текстах, но, по меньшей мере, его воззрения на женщин, на любовь и брак отразились в них щедро.

Когда один из критиков «Властелина Колец» упрекнул автора в том, что в его мире «нет женщин», Толкин только отмахнулся: «Это не тот вопрос, да и в любом случае неправда». Однако несправедливый критик в данном случае, как думается, уловил нечто действительно существенное: женщин почти нет в мире героев романа. Все центральные персонажи холосты либо вдовцы. Отношения с женщинами (уложенные в одну-две сцены) почти всех женящихся героев женитьбой и завершаются. Собственно, помимо браков, заключаемых под занавес некоторыми героями, на протяжении чрезвычайно «населенного» романа показано только пять супружеских пар, и все эпизодически. Это Саквилль-Бэггинсы (отрицательный образ), Мэгготы, Коттоны (по одной сцене), Бомбадил с Золотинкой (забредшие в роман из написанного Толкином ранее для детей стишка) и Келеборн с Галадриэлью.

Только в самом раннем творчестве Толкина можно найти изображение идеальных браков героев-первопредков с эльфийскими принцессами, от которых происходят в итоговой его мифологии династии Полуэльфов. Это касается и брака Тинувиэли/Лутиэн и Берена в «Книге забытых сказаний» («Сказка о Тинувиэли» и «Науглафринг»), и брака Идриль и Туора в «Падении Гондолина». Во всех позднейших версиях мифологии собственно супружество героев уже не показывается. Конечно, тому есть формальное оправдание — последние сказания о Первой Эпохе, где и должна была об этом идти речь, даже вкратце не переписывались Толкином после 1930 г., а подробно — как раз со времен «Забытых сказаний». Но трудно отделаться от ощущения, что здесь меняются местами следствие и одна из причин. Брак новой Лутиэн Третьей Эпохи, Арвен, с Арагорном тоже не показан вблизи, оставаясь за кадром «Властелина Колец», кроме сцены предсмертного прощания супругов в Приложениях. А ведь Эдит была для Толкина его Лутиэн…

Здесь стоит окинуть взором женские образы у Толкина вообще. Одна особенность их бросается в глаза: почти все сколько-нибудь подробно показанные Толкином женщины активны, энергичны, склонны вести за собой мужчин или даже отодвигать их в тень. Они нередко присваивают мужские социальные роли (правительниц, глав семьи, даже воинов) и почти всегда явно или неявно стремятся к этому. Возможно, что именно эту общую особенность женских образов у Толкина подметил один из корреспондентов Льюиса, к удивленному согласию последнего. Можно вслед за Ретлиффом отметить и ещё одну деталь: практически во всех «межрасовых» браках у Толкина к более «высокому» сорту существ принадлежит жена. Во всех случаях, кстати, это означает, что она на века старше мужа. В этом ряду: эльфийский король Тингол и «фея» Мелиан, Берен и Лутиэн, Идриль и Туор, Арвен и Арагорн, а ещё аналогичный брак Имразора и Митреллас в Третью Эпоху и даже баснословная «жена из фейри» одного из предков Бильбо… Единственная у Толкина попытка «перевернуть» эту закономерность: описанная им уже в 60-х гг. любовь человеческой женщины Андрет к эльфийскому принцу к браку не приводит и завершается трагедией. Образы доминирующих так или иначе женщин вполне отвечали мнению Толкина о женской природе, в том числе в отношении любви: «Женщины вообще намного менее романтичны и более практичны».

И ещё одно, не менее важное. Среди всех многочисленных «активных» героинь Толкина крайне мало однозначно положительных. Собственно, «позитивная» версия сильной женщины почти исчерпывается Лутиэн и ее матерью Мелиан (Идриль и Арвен показаны гораздо более схематично). Женщин, одержимых гордыней, которая нередко губит их самих, фатально сказывается на судьбах их близких, у Толкина намного больше. Это и Морвен из «Детей Хурина», чья гордость губит ее детей, а в конечном счёте и её саму. Это и её дочь Ниэнор, наследующая неистовую силу духа матери, что приводит её во власть демонического проклятия. Это и королевы нуменорцев из поздних произведений Толкина: неспособная принять некогда любимого мужа Эрендис, холодная и эгоистичная Тар-Анкалимэ, колдунья Берутиэль. «Роковыми» оказываются женщины и в толкиновских переложениях средневекового эпоса: «Гибели Артура» (Гвиневра) и «Легенде о Сигурде и Гудрун» (Брюнхильд, Гримхильд, отчасти и Гудрун). Даже нередкие хоббитские «матриархи» — фигуры скорее комические — удачно становятся в этот ряд. Самые яркие героини «Властелина Колец» — Галадриэль и Эовин, каждая по-своему, искушаются той же гибельной гордыней. Правда, в отличие от других толкиновских женщин они искушение преодолевают.

Неудивительно, что у Толкина — по крайней мере, в межвоенном творчестве (после «Забытых сказаний») — практически нет по-настоящему изображённых счастливых браков, кроме одного. Это брак «феи» (то есть полубожественного природного духа, по сути «ангела») Мелиан и эльфийского короля Тингола. Он достаточно хорошо показан в поэмах «Лэ о Лэйтиан» и «Дети Хурина», а в послевоенных версиях легенд Первой Эпохи Тингол и Мелиан в числе главных сквозных персонажей. Если Тингол — законный правитель своего народа, то Мелиан — главная его советница, более мудрая, чем он, а кроме того, защитница утаенного лесного королевства Дориат. Без ее магии оно было бы уничтожено врагами, что и случилось в конечном счёте. Оба они друг ради друга отказались от блаженного Заокраинного Запада, но над счастьем супругов нависает тень грядущей беды — Дориат, как и все эльфийские королевства, обречён на гибель. Причиной тому становятся предвиденные Мелиан неразумие и гордыня Тингола.

Напоминает этот союз другой, несколько менее, но тоже «счастливый» брак — Келеборна и Галадриэли во «Властелине Колец» и позднейших текстах. Здесь также жена выше мужа по происхождению, мудрее и могущественнее. Здесь также лесное владение (Лориэн) оберегается силой жены, а не мужа. Однако если над Дориатом тяготела катастрофа внешняя, то правителям Лориэна как раз победа над Врагом сулит разлуку, пусть и временную. Галадриэль, получив прощение ангельских мироправителей за свой былой мятеж, отправляется на свою запредельную родину, в Валинор, а Келеборн ещё надолго остаётся в Средиземье.

Кажется, эти две пары намекают нам, каким именно Толкин хотел бы видеть «идеальный» брак. Он хотел видеть в жене свою музу, вдохновительницу и соратницу. Более того, ему хотелось бы, чтобы жена шла впереди, где-то «вела» в их союзе. Так Тинувиэль, писавшаяся с Эдит в расцвете их чувств, в «Сказке о Тинувиэли» ведёт за собой, в том числе в буквальном смысле, неловкого и подчас недалёкого Берена, наставляет, выручает и поддерживает его. Увы, в реальности так не получилось. Толкину пришлось искать компенсацию в дружбе с коллегами-единомышленниками, где, как справедливо замечает Карпентер, «женщинам места не находилось». К слову, в возможность полноценной «дружбы» между мужчиной и женщиной Толкин не слишком верил. Потому, наверное, и добился того, что все наиболее близкие ему ученицы стали одновременно подругами Эдит и, следовательно, «друзьями семьи». Из письма к Майклу недвусмысленно следует, что с искушением Толкин, как и всякий, в жизни сталкивался и преодолевал его не совсем без труда… Итак, источником вдохновения и поддержки для него стала дружба с Льюисом, а затем чисто мужской круг «Инклингов». В итоге, однако, ещё усугублялись проблемы в браке — для общения между супругами становилось всё меньше времени и поводов.

В творчестве Толкина признаки приятия реальности появляются уже в послевоенный период. В финале «Властелина Колец» выводится вполне «буржуазно» благополучный, причём на любви и верности основанный брак Сэма и Рози. Образ его намечен в последней главе, а развёрнут в неизданном Эпилоге, где супруги выведены уже как родители большого семейства (большего, чем у самих Толкинов). Столь же счастливый брак простых людей, без всяких признаков женского преобладания, выведен и в написанной в середине 1960-х гг. сказке «Кузнец из Большого Вуттона» — брак героя и его возлюбленной Нелл. Стоит, впрочем, отметить, что в обоих случаях общению героев с детьми уделено больше места, чем общению с женами. Но само присутствие последних — шаг вперёд по сравнению, скажем, с довоенной «Забытой дорогой», где Толкин из мира отцов и детей жен «устранил», сделав друг за другом обоих старших героев вдовцами. И ещё одно общее для браков Сэма и Кузнеца — в обоих парах уже мужья, а не жёны не вполне находят себе место в этом мире, смотрят за его окоём. Как сам Толкин.

В годы работы над «Властелином Колец» отношения между Толкинами стали существенно теплее. Тому было немало причин: гордость за успехи детей, появление внуков, но и возросший интерес Эдит к творчеству мужа. Именно она стала первым читателем сначала «Листа работы Ниггля» (ещё в 1942 или 1943 г.), а позднее и «Кузнеца из Большого Вуттона». Обе истории ей понравились, что весьма порадовало Толкина. В годы после выхода «Властелина» Толкины, пожалуй, приблизились к идеалу общей жизни настолько, насколько это было для них возможно…

…Они не «умерли в один день», но Толкин ненадолго пережил супругу. На могильной плите рядом с именем «Эдит Мэри Толкин» стоит «Лутиэн», а рядом с «Джон Рональд Руэл Толкин» — «Верен». Такова была его воля.