Жребий Цезаря

Жребий Цезаря

10 января 49 года до P. X. — день, в который началась гражданская война, положившая конец до основания прогнившей Республике.

Можно ли было ее избежать? На этот вопрос пытается ответить не одно поколение историков, философов, политиков. Хотя с точки зрения здравого смысла попытки реконструкции, оправдания или обвинения тех или иных действующих лиц этой драмы всего лишь отражают политические симпатии и антипатии политиков, философов, историков.

Точное местонахождение Красной речки (так переводится с латыни название «Рубикон») долго оставалось неизвестным. В Средние века низина между современными Римини и Равенной неоднократно затапливалась, и поэтому там постоянно велись ирригационные работы, строились плотины, менялись русла рек. Во времена Муссолини было решено, что река Фьюмичино и есть Рубикон, и с тех пор туристы, оглядывая унылые воды и не менее унылые берега, пытаются представить, как выглядела картина при Цезаре.

Сведения о тех временах настолько скупы и противоречивы, что оставляют большой простор для воображения. Неудивительно, что в книгах, пьесах и фильмах большое внимание уделяется знаковым событиям, вокруг которых можно эффектно расставить исторические фигуры, оживить их, наделив характерами, эмоциями, логикой поведения. Соответственно вкусу и пристрастиям, разумеется. Впрочем, даже историки древности чем-то напоминают современных режиссеров, каждый из которых «так видит» эту картину.

Вот, к примеру, Аппиан:

«Центурионов с небольшим отрядом наиболее храбрых солдат, одетых в гражданское платье, он выслал вперед, чтобы они вошли в Аримин и внезапно захватили город. Это — первый город Италии на пути из Галлии. Сам Цезарь вечером под предлогом нездоровья удалился с пира, оставив друзей за ужином.

Сев в колесницу, он поехал в Аримин, в то время как всадники следовали за ним на некотором расстоянии. Быстро подъехав к реке Рубикону, которая служит границею Италии, Цезарь остановился, глядя на ее течение, и стал размышлять, взвешивая в уме каждое из тех бедствий, которые произойдут в будущем, если он с вооруженными силами перейдет эту реку. Наконец, решившись, Цезарь сказал присутствующим: «Если я воздержусь от этого перехода, друзья мои, это будет началом бедствий для меня; если же перейду — для всех людей». Сказав это, он, как вдохновленный свыше, стремительно перешел реку, прибавив известное изречение: «Пусть жребий будет брошен».

Быстро подойдя к Аримину, Цезарь на заре захватил его и двинулся дальше, оставляя части своего войска в удобных местах. Все ближайшее население он привлек на свою сторону либо силой, либо гуманным отношением».[93]

Аппиан чем-то похож на режиссера-документалиста. Сухая информация, минимальный комментарий, одни факты и вроде бы никакой отсебятины.

У Плутарха Цезарь ведет себя нерешительно, нервничает, словом, не похож на хладнокровного победителя, уверенного в своей удаче.

«Подойдя к реке Рубикону, по которой проходила граница его провинции, Цезарь остановился в молчании и нерешительности, взвешивая, насколько велик риск его отважного предприятия. Наконец, подобно тем, кто бросается с кручи в зияющую пропасть, он откинул рассуждения, зажмурил глаза перед опасностью и, громко сказав по-гречески окружающим: «Пусть будет брошен жребий», стал переводить войско через реку».[94]

Любители авторского кинематографа могли бы поэкспериментировать с переходом через Рубикон в изложении Плутарха.

У Светония, в общем-то историка более лаконичного и сдержанного, этот эпизод выглядит ярче. Вот кому можно было бы поручить съемки коммерчески успешного блокбастера.

«Но когда закатилось солнце, он с немногими спутниками, в повозке, запряженной мулами с соседней мельницы, тайно тронулся в путь. Факелы погасли, он сбился с дороги, долго блуждал и только к рассвету, отыскав проводника, пешком, по узеньким тропинкам вышел, наконец, на верную дорогу. Он настиг когорты у реки Рубикона, границы его провинции. Здесь он помедлил и, раздумывая, на какой шаг он отваживается, сказал, обратившись к спутникам: «Еще не поздно вернуться; но стоит перейти этот мостик, и все будет решать оружие».

Он еще колебался, как вдруг ему явилось такое видение. Внезапно поблизости показался неведомый человек дивного роста и красоты: он сидел и играл на свирели. На эти звуки сбежались не только пастухи, но и многие воины со своих постов, среди них были и трубачи. И вот у одного из них этот человек вдруг вырвал трубу, бросился в реку и, оглушительно протрубив боевой сигнал, поплыл к противоположному берегу. «Вперед, — воскликнул тогда Цезарь, — вперед, куда зовут нас знамения богов и несправедливость противников! Жребий брошен».

Так перевел он войска; и затем, выведя на общую сходку бежавших к нему изгнанников-трибунов, он со слезами, разрывая одежду на груди, стал умолять солдат о верности. Говорят даже, будто он пообещал каждому всадническое состояние, но это — недоразумение. Дело в том, что он, взывая к воинам, часто показывал на свой палец левой руки, заверяя, что готов отдать даже свой перстень, чтобы вознаградить защитников своей чести; а дальние ряды, которым легче было видеть, чем слышать говорящего, приняли мнимые знаки за слова, и отсюда пошла молва, будто он посулил им всаднические кольца и четыреста тысяч сестерциев».[95]

Трудно себе представить Цезаря, рвущего одежды свои. Правдоподобность этой картинки сродни явлению дивной красоты игрока на свирели. Искусство манипулирования людьми у него и так было на высоте — словами он мог подвигнуть свои легионы на великие дела без порчи одеяний.

Хотя надо признать, что римляне были падки до театральных эффектов.

Но как бы на самом деле ни выглядела картина исторического перехода через реку, мы знаем, что Цезарь оставался верен себе: когда наступало время принимать решение, он действовал быстро и, сжигая за собой корабли, не оставлял маленькой лодочки на всякий случай.

За его спиной армия, которую он вел от победы к победе, щедро вознаграждая своих легионеров. Но внезапно его покидает Тит Лабиен, друг и соратник, фактически его правая рука в Галлии. Причины этого поступка неясны. По одним источникам, он был недоволен тем, что всегда оставался в тени Цезаря, по другим — его связывали какие-то обязательства перед семейством Помпея, по третьим — гражданский долг и верность Республике вынудили его стать дезертиром. В принципе это не важно, другое дело, что бегство Лабиена позволило Цезарю лишний раз показать свое великодушие. Вместо того чтобы упрекнуть или публично унизить Лабиена, он, по словам Плутарха, «отправил ему вслед его деньги и пожитки». Не исключено, что со стороны Цезаря это не только красивый жест, но и тонкая месть. То ли Лабиен оскорбился, то ли недосчитался вещей, но с тех пор он принимал участие во множестве сражений против бывшего начальника.

Цезарь идет на Рим, занимая город за городом. У него мало войск, но у Помпея их нет вообще. В Риме начинается паника. Враги Цезаря, в том числе Помпей, некоторые консулы и часть сенаторов спешно перебираются из города в Брундизий и уже оттуда отплывают в Македонию. Между тем гарнизоны в итальянских городах переходят на сторону Цезаря, а затем и некоторые из легионеров Помпея, которых он бросил на берегу.

После бегства Помпея около полусотни сенаторов и всадников, известных своей непримиримостью к Цезарю, попадают к нему в плен. Но вместо того чтобы казнить их, как поступил бы его дядя Марий или тот же Сулла, Цезарь отпускает их, лишь мягко упрекнув в том, что они были к нему несправедливы. А когда нему в руки попадают шесть миллионов сестерциев, привезенных его злейшим врагом Домицием Агенобарбом для раздачи легионерам, то он не только отпускает Агенобарба, но и возвращает деньги в магистратуру.

Милосердие Цезаря оказалось эффективным. Прошло чуть больше двух месяцев, как он перешел через Рубикон, а уже вся Италия была в его распоряжении без всякого сопротивления. Да и в Риме было спокойно, многие беженцы вернулись, в том числе и большинство сенаторов. Правда, здесь он без всякого смущения забирает в свое полное распоряжение государственную казну. Трибун Метелл пытается помешать ему, но стоило Цезарю рявкнуть на него, как тот в страхе убегает.

Упустив Помпея, который забрал почти весь имеющийся флот в этой части Италии, Цезарь понимал, что война затянется. Но он стоял перед выбором — собирать суда и переправляться через море или же лишить Помпея его главного козыря, легионов в Испании, пока они еще остаются без своего военачальника. Как пишет Светоний, «перед отъездом он сказал друзьям, что сейчас он идет на войско без полководца, а потом вернется к полководцу без войска».

Вернувшись после девятилетнего отсутствия в Рим, Цезарь вскоре покидает его, поручив Марку Антонию командовать войсками в Италии, а Эмилию Лепиду управлять Римом.

В Испании Помпей располагал семью легионами, которыми руководили легаты Марк Теренций Варрон, Марк Петрей и Луций Афраний. Из них самым преданным Помпею был старый служака Петрей. И самым опытным командиром к тому же. Поэтому Цезарю на первых порах было нелегко, ему приходилось терпеть поражения, войска попадали в засады, линии снабжения неоднократно перерезались, и легионерам приходилось голодать. Но постепенно он начинает перехватывать инициативу, а у города Илерты (ныне Лерида) он хоть и не одерживает убедительную победу, но борьба ведется на равных. Войско Помпея начинает отступать в глубь Испании, чтобы пополнить ряды новыми силами, но Цезарь переигрывает Петрея в маневренности и, обогнав его, блокирует проходы. Оба войска становятся лагерем, не вступая в решительное сражение. А поскольку и там и там находятся римляне, то они начинают общаться друг с другом, солдаты Цезаря нахваливают своего полководца, который, в отличие от Помпея, разделяет со своими легионерами вся тяготы военной жизни.

«Афраний и другие вожди уже решили уступить Цезарю Испанию с тем, чтобы он отпустил их невредимыми к Помпею. Но Петрей противился этому и, рыская по лагерю, убивал тех из солдат, кого он заставал в сношениях с воинами Цезаря. Даже кого-то из своих командиров, противившихся ему, он умертвил собственной рукою. Вот почему, негодуя на суровость Петрея, его люди все больше и больше обращались мыслями к гуманному Цезарю. Когда вдобавок ко всему Цезарь отрезал их еще и от воды, беспомощный Петрей вместе с Афранием вступил с ним в переговоры под наблюдением войска с той и другой стороны. Было решено, что они уступят Цезарю Испанию, а Цезарь отведет их невредимыми к реке Вару и оттуда отпустит к Помпею. Придя к этой реке, Цезарь собрал тех из воинов Петрея и Афрания, которые были из Рима и Италии, поместил их на такое место, откуда можно было слушать, и сказал им следующее: «Из вас, враги (пользуясь пока этим словом, я сделаю мою мысль яснее для вас), я не приказал никого убивать: ни тех, которые были посланы вперед для занятия лагеря и сдались мне, ни остальное ваше войско, когда я отрезал ему воду, и это несмотря на то, что до того Петрей убил тех из моих воинов, которые были захвачены за рекой Сикорис. Если вы чувствуете ко мне какую-нибудь благодарность, расскажите об этом всем солдатам Помпея».

Сказав это, он отпустил их невредимыми и заявил, что Испанией будет управлять Кассий Квинт».[96]

Еще по пути в Испанию ему пришлось отвлечься на досадную помеху. Жители Массилии (ныне Марсель) — крупного, стратегически важного порта — не впускают его в город, заявив о своем нейтралитете. При этом обороной города командует злейший враг Цезаря, недавно им помилованный Домиций Агенобарб. Цезарь оставляет у города три легиона, которыми командует Гай Требоний, а сам движется дальше.

После поражения Петрея и Афрания настает черед Варрона. Тот вообще не оказывает никакого сопротивления и сразу сдается. Но не все идет гладко. Вернувшись из Испании, Цезарь узнает о неудачах в Северной Африке и гибели Куриона, а также о капитуляции Луция Антония, младшего брата Марка, в Иллирии. И ко всему еще поднимает мятеж один из его легионов.

Но Цезарь быстро наводит порядок и, вопреки своему милосердию, казнит зачинщиков. Это приводит в чувство солдат, несколько расслабившихся в предчувствии гражданской войны. Впоследствии этот легион ведет себя очень достойно и сражается отважно. Вскоре сдается и Массилия.

Прибыв в Рим, Цезарь обнаруживает, что многие сенаторы решили присоединиться к Помпею и отплыли к нему в Македонию. Убыл из Италии и Цицерон. Оставшиеся заявляют о своем нейтралитете, и Цезарь оставляет их в покое.

Однако он не отказался от своего намерения стать, как и собирался, консулом на будущий год. Но есть кое-какие формальности — выборы должны проходить под присмотром консула, а в городе ни одного не оказалось, все сбежали, кто к Помпею, кто затаился на своей вилле.

И тогда претор Лепид провозглашает Цезаря диктатором.