Эпилог. SIC SEMPER TYRANNIS

Эпилог.

SIC SEMPER TYRANNIS

Могла ли история пойти другим путем? Мы увидели, что жизнь Цезаря не раз висела на волоске. Решения, которые он принимал, повлияли на судьбы и события всего мира. Можно, конечно, произносить мантру о сослагательном наклонение, которого не знает история, но однозначного и убедительного ответа на вопрос, изменился бы мир, если бы не родился Цезарь, мы не получим. Профессиональные историки, мне кажется, на такие вопросы не отвечают принципиально. Другое дело политики или экономисты. С их легкой руки создана такая квазидисциплина, как альтернативная история. Рассматриваются модели развития какой-либо страны или региона, введя какой-либо исторический анахронизм. Считается, что такие игры помогают лучше разобраться в механизмах развития цивилизации.

Автор этих строк полагает, что правы профессиональные историки и особого смысла в играх с альтернативной историей нет. Если, конечно, речь не идет о художественной литературе или пропагандистских вбросах. Что же касается реальной истории, той, которая привела к существующей картине мире, альтернативы не было и быть не могло.

В современной космологии существует так называемый антропный принцип.

Речь идет о том, что если бы на ничтожную долю изменилась хотя бы одна из так называемых фундаментальных постоянных (скорость света, постоянная Планка, масса протона и электрона и некоторые другие), то Вселенная в таком виде, в каком мы ее наблюдаем, не могла бы существовать. А следовательно, не возникла бы и жизнь. Иными словами, наша Вселенная возникла именно в таком виде, чтобы в ней могло находиться разумное существо (отсюда, кстати, и название принципа, с греческого «человек»).

Многие ученые, в том числе и такой выдающийся астрофизик, как Фред Хойл, считают, что физические параметры Вселенной подтверждают веру в Творца, создавшего мир и человека, который может наблюдать этот мир.

Имеет ли смысл вводить антропный принцип в историю?

А разве он не действует? Разве Божественный План не включает в себя свободную волю и выбор человека и не готовит его к финальной битве добра и зла?

В конце 45 или в начале 44 года до P. X. взамен десятилетнего диктаторства Цезарь получает диктаторство пожизненное. Его современники могли бы сказать, что в Цезаре можно увидеть «римскую идею» состязательности в ее абсолютном воплощении. Действительно, всего он добился сам, проходя сквозь испытания, рискуя, иногда проигрывая, никогда не отходя от осевой линии своей карьеры. Стремление к высшей власти, естественное для римлянина, в чрезвычайных обстоятельствах гражданских усобиц потребовало чрезвычайного ее сосредоточения в одних руках.

Но человек слаб, а Цезарь в какой-то момент возомнил себя богом.

Возможно, его честолюбие подогревала Клеопатра, перебравшаяся к нему в Рим вместе с сыном, Цезарионом, и братом Птолемеем, другим, не тем несчастным соправителем, утонувшим в реке. Привычка обожествлять своих правителей при жизни на Востоке было делом обычным, когда те же нравы попытались ввести в Риме, гражданам это не понравилось. Не исключено, что они спокойно отнеслись бы к его обожествлению даже при жизни, чего не делали его наследники, обожествляемые после смерти. Одним богом больше, одним меньше — для язычника не так уж и важно. Их больше смущали поползновения на царскую власть.

Беспорядки и хаос гражданской войны быстро забылись, благодарность — качество редкое, особенно благодарность помилованных врагов. Исподволь сеялось недовольство. Не без причины — Цезарь давал повод для раздражения.

«Мало того что он принимал почести сверх всякой меры: бессменное консульство, пожизненную диктатуру, попечение о нравах, затем имя императора, прозвание отца Отечества, статую среди царских статуй, возвышенное место в театре, — он даже допустил в свою честь постановления, превосходящие человеческий предел: золотое кресло в сенате и суде, священную колесницу и носилки при цирковых процессиях, храмы, жертвенники, изваяния рядом с богами…»[113]

Сторонники Цезаря подталкивали его сделать последний шаг, отделяющий от царской власти. Да и сами пытались склонить горожан призвать его на царство. Попытки, надо сказать, были неудачными.

В феврале 44 года до P. X. во время одного из праздников Цезарь восседал на том самом золотом кресле, вызывавшем неприятные ассоциации с царским троном. Одним из ритуалов праздника являлась беготня полуголых жрецов с кнутами. Их возглавлял Марк Антоний, который был не только консулом, но и жрецом. И вот Антоний выходит на форум, перед ним расступаются, он протягивает Цезарю корону, обвитую лавровым венком. То ли Антоний поскупился на группу скандирования, то ли вообще об этом не подумал, но его жест вызвал лишь несколько жидких хлопков. А вот когда Цезарь отверг корону, народ наградил его бурными аплодисментами. Вторая попытка Антония вызывает ту же реакцию — слабые хлопки и овация после вторичного отказа.

Судя по реакции Цезаря, он явно был в курсе этой акции или же попросту предоставил льстецам и прихлебателям свободу действий.

«Цезарь встал со своего места и приказал отнести корону на Капитолий. Тут народ увидел, что статуи Цезаря увенчаны царскими коронами. Двое народных трибунов, Флавий и Марулл, подошли и сняли венки со статуй, а тех, кто первыми приветствовали Цезаря как царя, отвели в тюрьму. Народ следовал за ними с рукоплесканиями, называя обоих трибунов «Брутами», потому что Брут уничтожил наследственное царское достоинство и ту власть, которая принадлежала единоличным правителям, передал сенату и народу. Цезарь, раздраженный этим поступком, лишил Флавия и Марулла власти».[114]

Трудно сказать, был ли в это время уже составлен заговор, или реакция публики подтолкнула недовольных к консолидации. Да это в принципе и не важно. Цезарю вскоре предстоит убедиться, что милосердие к поверженным врагам делает из них врагов, лишенных милосердия. Что же заставило его друзей и соратников пойти на предательство? Элементарная зависть, понимание, что быть на вершине власти им никогда не удастся при живом диктаторе? Даже если бы совершенно фантастическим образом мы смогли бы перенестись в прошлое и поговорить с ними, то, скорее всего, услышали бы высокие слова о свободе и Республике, о злодеяниях тирана и добродетели его противников, пекущихся исключительно о благе римского народа. То есть ничего нового — во все века за словами прекрасными таились дела ужасные.

«Составили этот заговор главным образом двое: Марк Брут, по прозвищу Цепион, сын Брута, погибшего при диктатуре Суллы, перебежавший к Цезарю при Фарсале, и Гай Кассий, передавшийся Цезарю с триерами на Геллеспонте. Оба они были сторонники Помпея; к ним присоединился еще из наиболее близких Цезарю лиц Децим Брут Альбин. Все они пользовались у Цезаря почетом и доверием. Им он давал и самые значительные поручения: так, отправившись на войну в Африку, он передал им командование войском и управление Галлией: Трансальпийской — Дециму, Цизальпийской — Бруту».[115]

Цезарь же собирается в большой поход на Восток. До сих пор не наказана Парфия — богатое и сильное царство. Уже формируется большая армия, на три года вперед в Риме назначены магистраты, но сенаторов будоражит слух о том, что в Книгах Сивиллы якобы говорится, что парфян суждено покорить лишь римскому царю.

К этому времени заговорщики, в число которых входило шестьдесят сенаторов, уже созрел. И многие из них были, как Цезарь считал, его друзьями и сторонниками. Среди них особое место занимал Марк Брут.

Следует ли удивляться его участию в заговоре? Не будем забывать, что он был племянником Катона, а его мужественная смерть произвела на Брута большое впечатление. И кто знает, что происходило в его душе, когда он сравнивал строгий образ дяди с царскими замашками любовника своей матери? Кто-то знал, за какие ниточки нужно потянуть, и вскоре судейское возвышение, на котором Брут разбирал дела, было исписано надписями «Ты спишь, Брут», «Ты не Брут!» «Брут — ты подкуплен?» и еще в этом духе. Апелляция к великому предку — сильное средство для римлянина.

Был назначен день начала похода на Восток — 18 марта. Заговорщики знали, что Цезарь вернется лишь через несколько лет. А поскольку придет на заседание Сената 15 марта, то на этот день и было назначено убийство.

С точки зрения современной кудетологии — науки о заговорах, — их действия кажутся непродуманными. Во время длительной войны, да еще с таким могучим врагом, диктатор мог пасть в бою или скончаться от болезни. Можно было воспользоваться его отсутствием, взять власть в Риме и в провинциях. Но при всем обилии вариантов надо иметь в виду, что первая же крупная победа на Востоке сделала бы мятеж в Риме невозможным. Кроме того, убийство Цезаря должно было стать актом символическим, в духе древних республиканских традиций. Не предполагать же в самом деле, что заговорщиками манипулировали тайные агенты Парфянского царства, обеспокоенные планами Цезаря?

«За несколько дней до смерти Цезарь узнал, что табуны коней, которых он при переходе Рубикона посвятил богам и отпустил пастись на воле, без охраны, упорно отказываются от еды и проливают слезы. Затем, когда он приносил жертвы, гадатель Спуринна советовал ему остерегаться опасности, которая ждет его не поздней, чем в иды марта. Затем, уже накануне этого дня в курию Помпея влетела птичка королек с лавровой веточкой в клюве, преследуемая стаей разных птиц из ближней рощицы, и они ее растерзали. А в последнюю ночь перед убийством ему привиделось во сне, как он летает под облаками и потом как Юпитер пожимает ему десницу».[116]

От историка к историку знамения и предостережения обрастают деталями одна красочнее другой. Плутарх пишет о вспышках света на небе, ссылается на философа Страбона, который, в свою очередь, рассказывает о появлении множества огненных людей, куда-то несущихся. Рассказывали также, что у раба одного воина из руки извергалось сильное пламя — наблюдавшим казалось, что он горит, однако, когда пламя исчезло, раб оказался невредимым. Ну и напугавшее больше всего знамение: при совершении самим Цезарем жертвоприношения у жертвенного животного не было обнаружено сердца.

«Это было страшным предзнаменованием, так как нет в природе ни одного животного без сердца. Многие рассказывают также, что какой-то гадатель предсказал Цезарю, что в тот день месяца марта, который римляне называют идами, ему следует остерегаться большой опасности. Когда наступил этот день, Цезарь, отправляясь в сенат, поздоровался с предсказателем и шутя сказал ему: «А ведь мартовские иды наступили!», на что тот спокойно ответил: «Да, наступили, но не прошли!»[117]

Когда в заговор вовлечено большое количество людей, то неизбежно среди них найдутся доносчики. Цезаря неоднократно предупреждали о готовящемся покушении на его жизнь, но он, как правило, отмахивался от них. В довершение ко всему и на радость врагам, он отказывается от личной стражи. Он говорит, что не желает постоянно жить в страхе. Заговорщики же боятся, что их планы вот-вот рухнут. Вначале жена Цезаря, Кальпурния, увидела дурной сон, в котором рухнула крыша, и пытается отговорить мужа выходить из дома. Цезарь соглашается с ней: у него нормальные, ровные отношения с супругой, и присутствие Клеопатры в Риме не помеха семейным делам, к любовным не имеющим отношения. И он сообщает Сенату, что захворал.

Он не успел отправить послание, как с ранним визитом к Цезарю зашел дальний родственник, Децим Брут. Он не только высмеял гадателей, но и намекнул, что сенаторы вроде бы готовы согласиться на царскую корону, но чтобы он носил ее не на территории Италии, а в провинциях. Цезарь доверял родственнику настолько, что в своем завещании поставил его вторым по списку.

Как сообщают разные источники, Цезарю по пути к Сенату передают записку с именами заговорщиков, а также раскрывается план убийства. Но он не успевает прочитать ее, так как вокруг толпятся просители. Цезарь входит в Сенат…

«Он сел, и заговорщики окружили его, словно для приветствия. Тотчас Туллий Кимвр, взявший на себя первую роль, подошел к нему ближе, как будто с просьбой, и когда тот, отказываясь, сделал ему знак подождать, схватил его за тогу выше локтей. Цезарь кричит: «Это уже насилие!»(У Плутарха: «— Каска, негодяй, что ты делаешь?» — Э.Г.), и тут один Каска, размахнувшись сзади, наносит ему рану пониже горла. Цезарь хватает Каску за руку, прокалывает ее грифелем, пытается вскочить, но второй удар его останавливает. Когда же он увидел, что со всех сторон на него направлены обнаженные кинжалы, он накинул на голову тогу и левой рукой распустил ее складки ниже колен, чтобы пристойнее упасть укрытым до пят; и так он был поражен двадцатью тремя ударами, только при первом испустив не крик даже, а стон, — хотя некоторые и передают, что бросившемуся на него Марку Бруту он сказал: «И ты, дитя мое!»[118].

Впоследствии легенды донесут до нас слова Брута, который якобы провозгласил: «Sic semper tyrannis» — «Так всегда [следует поступать] с тиранами».

Сенаторы, не состоящие в заговоре, в страхе разбегаются. В городе начинается паника, лавки закрываются, люди прячутся по домам.

Заговорщиков на улице встречают не ликующие граждане, а пустые улицы.

На следующий день заговорщики выходят к толпе на форуме и Брут произносит речь, оправдывающую убийство. Народ безмолвствует.

Сенат пытается не допустить волнений и принимает компромиссное решение — объявить Цезаря умершим, назначить ему божеские почести, заговорщиков помиловать и распределить между ними провинции. При этом все законы, распоряжения и «кадровые назначения» Цезаря оставались в силе.

По завещанию Цезаря его главным наследником был назван внучатый племянник Гай Октавий. Марк Антоний тоже не ропщет, он успел наложить лапу на казну Цезаря. На радостях Антоний во время похорон Цезаря оглашает ту часть его завещания, где говорится о даре по триста денариев беднякам и ветеранам, а роскошные сады Цезаря в пригороде отдаются в народное пользование.

Тут до народа доходит, наконец, что было содеяно в Риме.

«Видя, как его труп, обезображенный ударами, несут через форум, толпы народа не сохранили спокойствия и порядка; они нагромоздили вокруг трупа скамейки, решетки и столы менял с форума, подожгли все это и таким образом предали труп сожжению. Затем одни, схватив горящие головни, бросились поджигать дом убийц Цезаря; другие побежали по всему городу в поисках заговорщиков, стараясь схватить их, чтобы разорвать на месте. Однако никого из заговорщиков найти не удалось, все надежно укрылись в домах».[119]

В общем, культура политического убийства со времен Ромула тоже деградировала, тогда сенаторы сработали чище.

Земная жизнь Гая Юлия Цезаря окончилась, когда ему было пятьдесят шесть лет. Вокруг Марка Антония постепенно собираются верные сторонники Цезаря, но в открытое противоборство с республиканцами они пока не вступают. Сын Помпея собрал войско в Испании и собирается идти на Италию. Снова повеяли ветры гражданской войны.

И тут восемнадцатилетний Гай Октавий прибывает в Рим из Аполлонии Иллирийской, требуя денег, положенных ему по завещанию Цезаря. Антоний отказывает молодому человеку. Тогда Октавий обращается к Цицерону. Любое ослабление Антония на пользу республиканцам, считает Цицерон, и проводит в Сенате постановление, в котором юноша признается приемным сыном и законным наследником и поэтому его имя теперь Гай Юлий Цезарь Октавиан.

Только через пятнадцать лет к его имени прибавят — Август.

Но это уже другая жизнь другого цезаря.

И другое летоисчисление, которое вскоре возвестит звезда над Вифлеемом.

Москва, 2009–2010