Сценарист аварийных романов

Сценарист аварийных романов

Эту книгу написал не историк.

Совсем не историк.

(Даже вот настолько, на вершочек, на дюйм, — и то не историк.)

Эдуард Вачаганович Геворкян известен как писатель-фантаст, яркий представитель так называемой «Четвертой волны».

Но это вовсе не значит, что правы те пустозвонные остроумцы, которые любят говорить: история-де сродни фантастике и даже является одним из ее направлений. Всё это глупости — говорю как человек, одновременно являющийся и профессиональным историком, и автором восьми фантастических романов. История и фантастика бесконечно далеки друг от друга, и два ремесла — историка и фантаста — требует совершенно разных навыков, нередко прямо противоположных друг другу.

Но зато обе эти сферы деятельности прочно связаны с идеологией. И если человек однажды пожелал всерьез сыграть на поле смыслов, которые способны изменить судьбы стран и народов, то ему по душе придется видение концепций, фактов и символов как огромной шахматной доски, — присущее в равной степени и настоящему фантасту, и настоящему историку…

Сделав такую книгу, писатель Геворкян, идеолог Геворкян стал немножечко историком Геворкяном.

Может быть, на дюйм.

Или на вершок.

Или же поболее того…

Мастер — во всём мастер.

Создан для фантастики

Если бы для получения гордого звания «писатель-фантаст» понадобилось проходить специальную подготовку, то ее программу можно было бы составить по одному-единственному источнику. Биография Эдуарда Геворкяна сошла бы за образцовую шпаргалку. Что нужно современному фантасту? Если он практикует научную фантастику, то лучше всего иметь математическое или естественно-научное образование. Если он пишет фэнтези, то удобнее пользоваться благами каких-нибудь исторических, культурологических или религиоведческих штудий. Поскольку слово «фантаст» все еще приправляют словом «писатель», то пригодились бы и филологические навыки. Геворкян с каждой поляны сорвал по цветочку: два высших образования (во-первых, физик, а во-вторых, филолог) и довольно долгое сотрудничество с журналом «Наука и религия». Плюс Малеевский семинар за плечами: чего греха таить, добрая половина лучшего в современной российской фантастике родом оттуда.

По сути, идеальный набор для фантаста…

И он полжизни шел «основным фарватером» отечественной фантастики. А потом сошел с него, поднял иные штандарты и принялся бросать лот в извилистой дельте нашего времени. Ему понадобилась собственная лоция. Не идеальная, не соответствующая адмиралтейским портуланам, но честная и надежная.

Линкор под имперскими штандартами

Родился Геворкян в станице Харанор Читинской области в семье военнослужащих, участников Великой Отечественной войны. Шел 1947 год, память о войне — свежей некуда… Детство пришлось на стык сталинской эпохи и «оттепели», юность с «оттепелью» попрощалась и вошла в брежневский ампир. А советская империя оттуда, изнутри, из относительно благополучных 60–70-х выглядела хоть и неказисто с эстетической точки зрения, но весь надежно. Империя была в рабочем состоянии и производила впечатление серьезного агрегата.

Ещё в школе Эдуард Геворкян взялся за перо. Со второго класса писал стихи и пьесы для школьной самодеятельности. С младых ногтей любил фантастику. В детстве, когда вся семья приезжала на курорт в Сочи, мальчик не купался в море и не загорал на пляже. Он предпочитал сидеть в пустынном зале городской библиотеки и отыскивать в журналах «Техника молодёжи», «Знание — сила» разные фантастические рассказы. Эта «первая любовь» прошла с ним через всю жизнь — и когда будущий писатель учился на физическом факультете Ереванского университета, и когда осваивал вторую специальность на филологическом факультете МГУ (окончил в 1975 году), и когда работал лингвистом в разных НИИ, и когда сотрудничал в научно-популярном журнале «Наука и религия» (1986–1995), а также издательстве «Локид».

Фантастика стала его судьбой. Первый научно-фантастический рассказ — «Разговор на берегу» — вышел в 1973 году (газета «Ереванский университет»), а первое произведение в столичной прессе — рассказ «Храните фотографии любимых» — в 1977-м.

Сам Геворкян считает акматической и самой счастливой своей порой конец 70-х — середину 80-х. «Можно было сидеть на кухне, по ночам шлепать на разбитой пишущей машинке, знать, что это прочитают только твои друзья, но при этом чувствовать, что тебе все по плечу. Что ты все сможешь, а прежде всего сумеешь сказать человечеству заветные слова, от которых оно, возможно, изменится, станет лучше».[120]

Именно тогда были написаны повести и рассказы, принесшие ему известность: «До зимы еще полгода» (1973), «Прощай, сентябрь!» (1980), «Правила игры без правил» (1981), «Чем вымощена дорога в рай?» (1986), «Черный стерх» (1987). Именно тогда Геворкян участвует в работе Московского и Малеевского семинаров. Там он имел возможность познакомиться с самыми значительными фигурами «золотого века» советской фантастики. Писатель вспоминает: «Мне повезло, я общался с Аркадием Стругацким. Георгий Гуревич был для меня образцом добросовестности. От него веяло традиционностью, крепостью бытия».[121]

Тем не менее вряд ли кого-то из них можно прямо назвать учителем Геворкяна. Он был частью поколения скептиков, а потому старался не творить себе кумиров. «Я больше доверял текстам, чем людям…» Отсюда, может быть, выросли ранний интерес к текстам сакральным, мистико-эзотерическим и даже легкое увлечение эзотерикой. Однако главные «учебные» тексты для набирающего ход писателя поставлял все-таки не экзотический Восток, а русская классика: проза Пушкина, Достоевского, Чехова, Платонова, поэзия Заболоцкого.

В ту пору из больших литсеминаров выросла блестящая плеяда фантастов, позднее получившая название «Четвертая волна». Геворкян, видный «четвертоволновец», связан с прочими ее ветеранами поколенческим братством. По его мнению, литературная школа тех лет воспитывала «строгость к языку, к сюжету, к художественному уровню». Но семинары, из которых родилась «Четвертая волна», были не только эффективной формой учебы. Они«…давали ощущение самодостаточности, самоуважения в условиях, когда нас печатали очень мало. Ведь если умные, талантливые люди тебя хотя бы не разносят, это уже чего-то стоит». А печатали действительно чертовски мало. Повесть делала человеку имя. Книга… О, книга была мечтой. Почти недостижимой. Геворкян здесь не исключение: начинал он в 70-х, а дебютную книжку подержал в руках уже в 90-х.

Семинары, на которых выковывалась «Четвертая волна», давали превосходную школу. Впоследствии, когда установится «валовой», рыночный подход к фантастике, московский писатель будет неоднократно обращаться к теме падения литературного качества (особенно рассказов): с его университетами, с его многолетней литучебой 99,99 процента постсоветской отечественной фантастики будут выглядеть как мутный поток бессмыслицы и графомании…[122] С 2002 года он сам начнет вести литсеминар на ежегодной Литературно-практической конференции «Басткон».

В постсоветские годы Эдуард Геворкян, к правящему режиму СССР относившийся со сдержанной оппозиционностью, человек вольнолюбивый и видный противник молодогвардейской линии в советской фантастике, удивил многих. Ему выпало наблюдать крушение Империи, но за газетной неразберихой, суетой политиков, шквалами лозунгов и бешеной лихорадкой грюндерства он замечает большее. Нечто в диапазоне от игры нечисти до применения губительно жестких политтехнологий.[123] Впрочем, одно без другого и не бывает… Его «лоция» постсоветской России отмечает сплошные мели, омуты, придонные скалы — словом, полигон для экстремалов. А на карте, навязываемой новым начальством страны, — тишь, гладь и божья благодать. Вот демократия… Красивое греческое слово,«…демократия — это не более чем миф. Никогда демос, то есть народ, не управлял своим государством. Правили от его имени, как правило, всякие прохиндеи. Идея демократии — просто очередная завлекалочка для простецов, точно так же, как идея империи — идеологический жупел, которым их пугают…»[124] К этому времени Эдуард Геворкян, взрослый, зрелый человек, отец, желающий оставить своим детям благополучную страну, давно определился с пониманием своего места в социуме; он избрал почвенническую позицию, считая правильным«…разделить судьбу Русской цивилизации, быть сопричастным ее биографии».[125]

А это не самый удобный маршрут для нашего мутного времени.

Для всей дальнейшей биографии Геворкяна этот выбор имел несколько серьезных последствий. Во-первых, он ввязался в серьезную драку, порой достаточно жестокую. Во-вторых, его художественное творчество становится полигоном для индоктринационных экспериментов, предельно насыщенных идеологией. В каждый текст вкладывается многоуровневая знаковая система. «Хотелось бы, — говорит Эдуард Геворкян, — чтобы каждая читательская страта считывала тот уровень, который я ей репрезентирую… Художественное произведение должно иметь несколько уровней кодирования, тогда и домохозяйка, и многомудрый историософ возьмут свое: каждый — то, что ему предназначено. Вы стараетесь не выпятить месседж, а скрыть его, заложить на сублиминальный уровень… так, чтобы его воспринимали трюмы подсознания. Явные посылы могут отторгаться читателем. На каждом уровне желательно, чтобы читатель почувствовал себя умнее автора, но автор в конечном итоге сумел бы его скрыто индоктринировать». В-третьих, у писателя прорезается талант жесткого публициста-интеллектуала; получают широкую популярность его эссе «Книги мертвых» (1990), «Бойцы терракотовой гвардии» (1996), «Медаль за взятие Каноссы», «Последний бастион» (2001), в 2003 году — маленькая, но яркая заметка «Космодицея», а в 2005-м — статья «Больше, чем литература, или Миссия забыта». Наконец, в-четвертых, Геворкян ищет организационные формы для своих идей; в 1999 году он становится одним из отцов-основателей имперско-традиционалистской группы «Бастион».[126]

В 90-х из-под пера Эдуарда Геворкяна появляются два романа: «Временанегодяев» (1995)[127] и «Темнаягора» (1999). Позднее из печати выходит несколько его повестей и рассказов: «Кто подарки нам принес» (2000), «Возвращение мытаря» (2001), «Аргус» (2002), «Ладонь, обращенная к небу» (2004), «Чужие долги» (2009). На протяжении всей литературной карьеры Эдуард Геворкян был верен классической научно-фантастической прозе, всегда настороженно относился к любой чертовщинке. В фэнтези он видит род дьявольского лукавства. Его неизменно интересовало, что станет с обществом, которое потерпело катастрофу или пошло по неверному пути и уперлось в глухую стену. Об этом его самые объёмные произведения — романы «Времена негодяев» и «Тёмная гора». Первый из них сразу после выхода был многими воспринят как сценарий будущего политического развития России. Повесть «Путешествие к Северному пределу», продолжившая «Времена негодяев», также прозвучала как своего рода прогноз, если не на «ближайшее» будущее, то уж точно — на «дальнейшее». Критики даже называли Геворкяна «сценаристом аварийных романов».

На шахматной доске отечественной фантастики в 90-е годы он обретает статус ладьи — фигуры, которая ходит прямо, далеко, обладает значительной силой удара. Хорошо бронированной белой ладьи с серьезным главным калибром…

«Мой компьютер набит сюжетами»

«Визитная карточка» Эдуарда Геворкяна — лабиринтообразный сюжет. Ходы раздваиваются, растраиваются, переплетаются, петляют… Иногда трудно уследить за хронологией событий; символы скрытых смыслов, знаки поворотов с одного уровня на другой, ключевые подсказки — все это Геворкян держит перед читательским взором доли секунды: дольше было бы просто неестественно при той колоссальной скорости, на которой проносится вагончик повествования по американским горкам сюжета. Такая скорость более привычна в кинематографе, чем в литературе. Никакого плавного перетекания из события в событие (как, например, у Дяченко или Лукина) в помине нет. Отдельные «картины» монтируются под головоломными углами друг к другу, смысловые связи между ними нередко минимизируются на грани ребуса. Технология «сварки» — больше «сценарная», чем действительно «сюжетная», а чтение повестей и романов Геворкяна похоже на разгадывание кроссворда в центрифуге во время ее движения…

«Мастер сценариев» не любит давать лишние пояснения к итоговому «монтажу». Философия и удачно положенный под нее сюжетный каркас для него — главное. У позднего Лема появилось обыкновение писать сценарии к романам: и так все понятно, наращивать «плоть» на «скелет» большого произведения — вторичная работа. Эдуард Геворкян как-то сказал: «Мой компьютер набит сюжетами. Но «выписывать» их — не так увлекательно, как выдумывать. Меньше радости».

Стратегия бастионов

Излюбленная тема «сценариста» — авария современной цивилизации. В повести «Правила игры без правил» некий умный и отважный полицейский чин на территории виртуальной среднеевропейской страны ведет расследование в странной школе, где, как в конце концов оказалось, земных подростков натаскивают на космических рейнджеров… для войск «зеленых человечков». Это — антураж. А за ним виднеется закатный пейзаж современного человечества. Что это за цивилизация, при которой миллионы молодых парней превращаются в «никому не нужные и опасные элементы»? И если «они не нужны школе, производству, даже армии», а старшее поколение настолько обытовело, что разучилось видеть их трагедию, то какая взрывчатка заготовлена для социума! Страшно, когда нонконформист считает наилучшим своим шансом ремесло наемного убийцы. Одно поколение обагряет руки кровью другого, оружие разделяет сыновей и отцов…

Известный роман «Времена негодяев» представляет собой хронику полного развала цивилизации. Геворкян использовал только одно фантастическое допущение: неведомым образом «раскисли» книги. Это понадобилось «мастеру сценариев» исключительно как повод превратить нынешнее, «аварийное», состояние человечества в катастрофическое. Гибнущую цивилизацию затопляет хаос. Персонажи, обороняясь от темных щупалец хаотической стихии, строят разнообразные «бастионы». Ученые тщетно пытаются законсервировать жалкие остатки технологической цивилизации, надеясь на будущее возрождение. Другая «цитадель» — религия. Ее оплотом становится христианский монастырь. Наконец, на руинах прежних мегаполисов стихийно складываются феодальные империи. Неуютно под тяжелой рукой новоявленного московского государя Сармата (власть быстро портит его), но все же лучше, чем во времена бесконечных смут, кровавых рек и безвластия. Идея здраво устроенной империи выдвинута Геворкяном в качестве своего рода «бастиона» против цивилизационного распада, всеобщего варварства, агрессивной тьмы.

К настоящему времени у московского писателя хорошо выдержанная репутация имперца, причем имперца радикального, непримиримого. Как говорят, над его романами «реют имперские орлы». Но художественные тексты и эссе Геворкяна — слишком неплодородная почва для этой характеристики. Ощутимо имперские взгляды (да и то не прямо) Геворкян высказывает только в романе «Времена негодяев». Гораздо мягче и приглушеннее звучат они в романе «Темная гора» и повести «Возвращение мытаря». Причем «Возвращение мытаря» многими оценивается как заготовка для романа, да и сам автор этого не отрицает; текст содержит описание техногенной космической империи будущего, достаточно уютной и в то же время мощной. Заканчивается повесть поражением проимперских сил, — возможно, роман расставит все по местам… Из числа эссе только одно можно назвать очевидно имперским по тону и содержанию: «Форманты протоимперских идеологем» (2001). Там и дано наиболее полное определение Империи в понимании Эдуарда Геворкяна: «Сильное процветающее многоконфессиональное и полиэтническое государство. Неукоснительное соблюдение законов для всех без исключения. Равенство прав и возможностей. Свобода личности, заканчивающаяся там, где начинается свобода другой личности. Большинство уважает права меньшинства, меньшинство уважает и считается с волей большинства. Лояльность определяется не кровью, а служением. Гармоничное сочетание Традиции и Прогресса. Конкордат между человеком и властью».[128] Однако, помимо этого, Геворкян постоянно высказывается в пользу Империи во время публичных выступлений и частных разговоров, а также в Сети. Имперская идея в его исполнении постоянно приобретает новые черты, иногда звучит манифестно, а иногда — осторожно и даже политкорректно. В качестве «мягкого» варианта можно привести интервью газете «Новые Известия» от 27 июля 2004 года:«…C нашей точки зрения, будущее России за сильным государством, которое только и может обеспечить жесткое соблюдение законов. Это должно быть свободное, веротерпимое государство, построенное на принципах поликонфессиональности и полиэтничности, предоставляющее всем своим гражданам равные возможности (а не декларирующее их, как сейчас), в котором свободная, либеральная экономика органично сочетается с развитой социальной сферой».

Собственно, с точки зрения Геворкяна (да и с точки зрения всего «Бастиона»), работа в рамках имперского дискурса к 2003–2004 годам была уже закончена. Общество вполне восприняло здоровую имперскую идею как естественную часть интеллектуального обихода; понятие «Империя» превратилось в общепринятую среди публицистов, политиков и политологов категорию дискуссий о настоящем и будущем России. В 2005 году Геворкян пишет:«…имперская тематика уже никого не удивляет…»[129] Это означает не прекращение интеллектуальной герильи, а всего-навсего переход к другим, более важным концептам, по сравнению с которыми идея Империи сыграла роль красивой информационной оболочки. Таковыми являются, во-первых, антиглобализм и, во-вторых, традиционализм.

Московский фантаст, сетуя о разложении российской политической элиты, пишет в эссе «Литература сопротивления»: «Всеобщая апатия усугублена распадом традиционных ценностей…»[130] В апреле 2004 года он ведет бастионовскую конференцию «Историко-философское явление Традиции» и сам делает на ней сообщение «Традиция как гарант стабильности социума», а через несколько месяцев выходит из печати его рассказ «Ладонь, обращенная к небу». В этом рассказе в художественной форме с большой социологической точностью передано содержание апрельского доклада. Геворкян изображает условно китаизированное общество некоей планеты; под воздействием экспансии чужаков, олицетворяющих либерально-атлантистский социум, оригинальная культура и Традиция как-бы-китайцев рассыпаются. Однако Традиция — не только стержень общества, но и его оружие. Она способна нанести ответный удар такими средствами, о которых никто и подумать не мог. Симпатии автора — явно на стороне как-бы-китайцев, и все происходящее в рассказе подается с их позиции.

Что же касается антиглобализма, то 26 января 2004 года Геворкян проводит на III Литературно-практической конференции «Бастион» дискуссию «Глобализация. Место писателя», самым очевидным образом занимая на ней антиглобалистскую позицию. Собственно, по мнению Э. Геворкяна, неоднократно высказанному публично и в деловых разговорах, только та глобализация имеет смысл, которая проводится Россией на благо России и по российским правилам. Прочие глобализационные проекты (в первую очередь исходящие от либерального Запада) следует пускать под откос, в том числе и литературными средствами. Собственно, в этом и состоит главный смысл сильно зашифрованного полуконспирологического эссе «Литература сопротивления» (2005).

С этой точки зрения совершенно ясно, почему Геворкяна, страстного имперца, так заинтересовала жизнь Цезаря, вколотившего «последний гвоздь» в гроб Римской республики и создавшего более совершенное, имперское государство. Имперец-идеолог, имперец-теоретик обратился к истокам самого понятия «Империя», показал, как империей излечиваются многие недуги общественного устройства. И как болеет социум, лишенный имперских доблестей, имперского строя, имперской мощи, имперского равенства перед законом для всех…

Не напрасно истории жизни самого Цезаря в книге предпослано огромное описание жизни Римского государства. Геворкян как будто ведет расследование о силе и слабости политического устройства Римской республики. Он последовательно развенчивает многие мифы и уничтожающе высказывается о степени реального «демократизма» в Риме. Относительно небольшое количество влиятельнейших семей правит всем, борется с честолюбцами, выступающими от имени «народа», и с фатальной неизбежностью сжирает сколько-нибудь крупных личностей, добирающихся до высшей лиги политического Олимпа. С этой точки зрения диктаторское, а затем имперское единовластие, резко сократившее власть сенатского «болота», прижавшее олигархию, оказалось тем очистительным огнем, который выжег страшную гниль римского государственного организма.

Но не стоит обманываться: не Цезарь и даже не Рим — главные герои этой книги. Сквозь античную тематику, сквозь суету полисов, сквозь рев когорт, идущих в атаку, чувствуется обращение к России. Рим выстрадал империю, получил ее как избавление. Россия, также выстрадавшая империю, должна сохранить свою имперскость — как шанс на возрождение. Только в чашу империи можно было два тысячелетия назад налить вино христианства — так, чтобы оно стремительно распространилось по всему Средиземноморью. Ныне та же чаша имперскости поможет Православию уберечь Россию от падения, выволочь ее из грязи.

Спасти детей

Другая излюбленная тема московского писателя — классическая для российской литературы: отцы и дети. Значительный кусок книги о Цезаре посвящен воспитанию молодого римлянина. Он явился продолжением тех идей, которые Геворкян высказывал в художественной литературе.

Его повесть «Правила игры без правил» рассказывает о незадачливом поколении отцов, которые так сильно любили самих себя, так упрямо шли по жизни вперёд, не глядя налево и направо, так погрязли в своих маленьких достижениях, что не сумели подарить будущее своим детям. И детей… увели «чужие». Они пообещали хоть какую-то судьбу помимо роли никому не нужных и «потерянных» — пусть это судьба боевиков-терминаторов — и купили тем самым детские сердца.

Сюжет повести «Возвращение мытаря», написанной двумя десятилетиями позднее, — судьба подростка. Он становится настоящим терминатором в обществе, ушедшем от нашего, современного всего на пару шагов. Это сердце купили иллюзией любви. Рассказ «Кто подарки нам принёс?» предлагает прямо противоположное развитие событий. Отец остаётся рядом с сыном, даже когда ему необходимо совершить для этого преступление. Геворкян убеждён: как бы ни было могуче одно поколение, но если его не связывает искренняя любовь с отцами и сыновьями — не миновать трагедии.

Повесть «Чёрный стерх» посвящена тому, как всякое новое поколение, садясь на белого коня, взяв в руки меч, следует за своей мечтой, борется за свою правду. Каждый раз в конечном итоге конь оказывается расписной игрушкой, меч — деревянным, а мечта — картонной. Свежие лозунги оборачиваются старыми демоническими искушениями. Но если бы этого не происходило, жизнь остановилась бы и зацвела, подобно тине в пруду. Геворкян — писатель, провоцирующий на действие. Только не заснуть, не пропустить момент истины, не уйти в мир иллюзий! Действие дает шанс, бездействие губит наверняка. Пусть у очередного поколения будет красивая сверхзадача, тогда оно будет жить, а не существовать.[131]

Рассказ «Прощай, сентябрь!» был написан для Московского семинара писателей-фантастов на заданную тему — «любовь». В мире будущего лучшим из людей доверяют воспитывать учеников. Они, казалось бы, идеально подготовлены для Учительства: спортсмены, философы, знатоки разнообразных наук и т. д. Но они не умеют любить и не могут научить своих подопечных естественным человеческим чувствам. Педагогическая система, казалось бы блестяще выверенная, даёт страшный сбой. Жутковатый папаша из рассказа «Кто подарки нам принес?» готов стрелять в тех, кто посмел разлучить его с сыном. Но выглядит он гораздо человечнее, нежели рассудочный Учитель Шамиссо из мира отлаженных педтехнологий. Родители из повести «Чужие долги» вступают в борьбу со свирепыми «ювеналами», ни во что поставившими добрую, вечную, теплую связь между родителями и детьми. И если отчаявшиеся родители нарушают закон, то, по совести, нельзя им не сочувствовать, ибо такой закон — сам по себе преступление. Его надо уничтожить еще до рождения, пока юриспруденция им только беременна, но еще не произвела на свет рогатого младенчика.

Тема отцов и детей у Геворкяна порой звучит антитезой темы учителей и учеников у братьев Стругацких. АБС предпочитают интернаты и отрыв детей от родителей («Полдень, XXI век», «Далекая Радуга»). А для начала — хотя бы отрыв от Традиции («Гадкие лебеди»); по мысли Стругацких, такой шаг мог бы подарить детям великую эзотерическую мощь вплоть до способности останавливать армии и пренебрегать старым, традиционным государством. Геворкян выступает как традиционалист, из его текстов со всей очевидностью следует: не стоит своих отпрысков отдавать на чужой конвейер.

В «Цезаре» показано принципиально иное отношение к воспитанию детей. Отцы и матери на протяжении многих лет заботятся о взращивании в детях гражданских добродетелей, нанимают (или даже покупают) им учителей, дают возможность ознакомиться с профессиональной деятельностью родителей и их политической работой. Геворкян предъявляет всю мощь социальных механизмов, которые на уровне семьи обеспечивали Риму колоссальную силу и резистентность.

Новый миропорядок

В романе «Темная гора» Эдуард Геворкян вывернул наизнанку популярное мечтание о «золотом веке», возросшее на благодатной почве эпохи Просвещения и столь приятное для мудрецов века XX.

Управлять человечеством взялась разумная паукообразная раса. Пришельцы объявили себя «наставниками». Их власть над людьми основывается на гипнотическом внушении. Земляне благоденствуют: повсюду мир, довольство, все сыты-одеты-обуты, молоды и здоровы. Каждый знает свое место в обществе, любит семью, обеспечен работой и может сделать успешную карьеру. Словами одного из просвещенных холопов при «наставниках»,«…стада мирно пасутся, разбойники истреблены, поля возделаны, торговля процветает, искусства просвещают».

Только не надо задавать лишние вопросы. Не надо лезть в политические дела. Невидимые информаторы «наставников» — повсюду. Смутьянов ожидают допросы и пытки. Человечество оказывается в роли инструмента или вьючного животного для господ-пауков. Где-то на звездных мирах армии полулюдей-получудовищ бьются с чужими, решая собственной кровью демографическую проблему. Живорождение в прошлом. Младенцев растят в колбах-купелях. На очереди окончательное «очищение женщины» — выращивание андрогинчиков. Корень беды именно в том, что «двуногая скотина» позволила распоряжаться собой неким возвышенным мудрецам. Те установили новый универсальный миропорядок:«…кровь героев и битвы отважных в войне беспощадной — лишь мелкий эпизод» их замыслов.

Какие знакомые формулы! При всей оригинальности декораций ситуация прочитывается по классическим образцам: «Мы» Замятина, «1984» Оруэлла или «Статья 316, пункт б» Лимонова. В последнем случае смысловое сходство особенно хорошо видно: у Геворкяна «мировое правительство», как уже говорилось, контролирует деторождение, а у Лимонова одно из двух «мировых правительств» планирует в будущем заняться этим, выращивая в колбах (то бишь «купелях») идеальный рабочий скот. Таким образом, «Темная гора» — своего рода антиутопия. Ото всех перечисленных выше она отличается большей мягкостью. Главный герой повествования, механик звездных машин Таркос, познав самые неприятные стороны владычества «наставников», не испытывает особенного дискомфорта и не проходит традиционной в таких случаях трансформации из «детали общего механизма» в бунтаря. На полпути Таркос останавливается: он уже не испытывает трепета, но и не проявляет ни малейшего желания совершить какую-нибудь революцию. Автор вообще без одобрения относится к революциям: «Рабов на бунт подстрекать — преступление не только перед людьми, но и перед богами». Более того, Геворкян моделирует на гиперборейской окраине мировой державы булавочный бунт и образование самостоятельного удела; сравнивая империю пауков и кровавые конфликты внутри мятежного микроскопического княжества, трудно отделаться от мысли, что империя (не будь чужих) устроена куда более здраво.

Помимо альтернативного исторического вывиха с «наставниками» и новым миропорядком на страницах романа существует и привычная версия земной истории. Одиссей, совершая искупительное плавание (уже после возвращения на Итаку), встречает случайно сохранившийся оплот «наставников» — огромный боевой корабль. Если сюжет с приключениями Таркоса показывает, каким параноидальным станет мир в «золотом веке» под управлением «мудрых наставников», то в рассказе о странствиях Одиссея четко показано, откуда исходит угроза нового миропорядка. Знаменитый царь итакийский получает лестное предложение стать правителем корабля. Но его маленькая дочь говорит:»… лучше быть хозяином маленького клочка суши, чем этого большого короба». Хартленд совершенно определенно поглядывает на римленд и всяческую талассократию сверху вниз.

Попутно автор обкатывает новую фантастическую модель симбиоза землян и «чужих». Люди под властью мыслящих пауков используют для своих нужд полумыслящих жуков, стрекоз и т. п., а то и сращивают свое собственное тело с плотью насекомообразного боевого монстра. Что в итоге? В итоге человек постепенно теряет собственную сущность. Здесь Геворкян приходит к тем же выводам, что и Шекли в рассказе «Забавы чужаков», только без мазрхистской ксенофилии американского фантаста… Основная магистраль современной англо-американской фантастики — смиренное отношение к тому, что в будущем человеку придется меняться социально, психически и физически. «Куда вы денетесь, это неизбежно!» — таков навязчивый рефрен множества свежеиспеченных романов. Московский фантаст настраивает на другое восприятие: «Все это омерзительно, да и не столь уж неизбежно. В тот мир торопиться не стоит».

Оставь надежду

Под мощным слоем геополитики, альтернативной истории, футурологии и всяческих литературных изысков укрыто темное сокровище Эдуарда Геворкяна: безнадежность. «Мастер сценариев» перебирает россыпи «бастионов», какие-то из них кажутся ему поуютнее, поэффективнее, какие-то — на выброс… Всякий раз, даже у любимых бастионов-империй, скрупулезно указаны негативные стороны. Поначалу воспринимаешь это как должное: ничто не совершенно в этом мире… Потом осознаешь, до какой степени безнадежно несовершенство человечества, насколько оно неисправимо. Эдуард Геворкян обычно вытаскивает изо всех передряг главных положительных героев, дарует им жизнь. Но если в огромном большинстве фантастических романов так или иначе выстроен хеппи-энд в соответствии со сказочными архетипами — «победили злых», «поженились и счастливо жили», а «умерли в один день», то «мастер сценариев» каким-то неизъяснимым образом заставляет почувствовать: главное, что умрут когда-нибудь, хоть и в один день. От романов Геворкяна веет стоицизмом: выхода из тупика смерти нет и не может быть. Бог или боги над миром не летают, ангелы крыльями не плещут. Несчастья и муки из жизни изъяты быть не могут. Страшно жить в мире сем, всечасно осознавая всю глубину этой трагедии. Поэтому человечество следует увлекать и развлекать великими идеями. В конечном итоге каждая из них основывается на чьем-нибудь безумии и представляет собой иллюзию. Но пока люди поклоняются очередной великой идее, им некогда размышлять о смерти. Лишь духом отважный мудрец никогда не забывает: «Оставь надежду всяк сюда входящий».

Дух героического уныния, витающий над многими прежними текстами московского писателя, — возможно, результат физматобразования. Оно многое дает, но и калечит страшно. Гуманитарию, наверное, легче уверовать, поскольку его на протяжении студенческих лет не отучали верить. Во всяком случае, не зомбифицировали многократно повторяемым требованием полагаться только на цифры и на опыт… После такой обработки человек, пожелавший уверовать — по культурным, интеллектуальным, даже по самым сокровенным душевным причинам, — с великим трудом избавляется от разъедающего всё и вся скептицизма. Ему требуется страшное волевое усилие, чтобы в первый раз тихо произнести: «Верую, Господи, помоги моему неверию»…

И не напрасно повествование о Риме и Цезаре, добравшись до Октавиана Августа, заканчивается намеком: «Но это уже другая жизнь другого цезаря. И другое летоисчисление, которое вскоре возвестит звезда над Вифлеемом». Из любой беды, из любой безнадежности, из любого тупика есть выход. Альфа и омега этого выхода — та самая звезда над Вифлеемом.

Литературные премии, которыми был удостоен Эдуард Геворкян:

1. «Великое кольцо» (1982).

2. «Бронзовая улитка» (1996).

3. «Бронзовая улитка» (1997).

4. «Странник» (1997).

5. Диплом финалиста АБС-премии (1998).

6. «Филигрань» (2000).

7. Серебряный РосКон (2001).

8. Золотой РосКон (2002).

9. Бронзовый РосКон (2003).

10. «Филигрань» (2005).

11. Премия имени кн. В. Оболенского «За продолжение традиций интеллектуальной фантастики» (2010).

12. «Филигрань» (2010).