Глава 2

Глава 2

Добро определённо наказуемо. Но только делая его, мы остаёмся людьми.

Красный

Сентябрь прошел в хлопотах. Учили ребят правилам оказания первой помощи при ранении на поле боя. Контролировали процесс лечения наших ребят в больницах города. Получали лекарства по гуманитарке. Несмотря на подписанное перемирие выезжали на спецоперации. Противник не соблюдал подписанного договора, и обстрелы города продолжались. Многострадальный Донецкий аэропорт! Он стал символом сопротивления, точкой приложения силы. Мы часто выезжали в окрестности аэропорта. Улица Стратонавтов, за ней посадка и аэропорт. Это район частной застройки, и там почти нет многоэтажных домов. Там мы часто выполняли боевые задачи. Эта улица была пристреляна противником и любое движение вызывало шквал огня. Очень тяжело было находить место для укрытия. Стояла осень, и очень жутко было видеть рассыпанные на земле орехи, которые никто не собирал, и перезревший виноград во дворах местных жителей. Улица была безлюдна.

Одна из немногих девятиэтажек на этой улице стояла ближе всех к территории аэропорта. Там и сделали место сбора наших подразделений. Оттуда уходили группы на задание, там, прикрытая от обстрела, стояла наша машинка «Скорой помощи». В это наш приезд было много незнакомых бойцов из других подразделений. Знакомимся с командирами. Узнаем, кто из ребят этого подразделения санинструктор, согласовываем дальнейшие действия. Группы уходят в темноту. Слышны звуки боя. Ждем. И тут на нас почти прямой наводкой начинает работать танк. Взрывы, осколки, жуть! Кто такое пережил, тот поймет, а описать это довольно трудно. В этот момент мысли даже не о собственной безопасности, а о том, чтобы не пострадал твой близкий и любимый человек. Когда осколки начали свистеть прямо над нашими головами, я испугалась за Юру и упала на него сверху, чтобы прикрыть. На спине у меня был медицинский рюкзак. Я услышала тупой удар в спину, но туго набитый медикаментами рюкзак не так легко было пробить осколками. Он нас спас. Потом доставала из его разорванного нутра посеченные ППИ и бинты, битые ампулы. И осколки…

На войне нет атеистов. В такие минуты каждый просит Бога о спасении. И неважно, кто ты — мусульманин, христианин или старовер — искренние мольбы ко Всевышнему в голове и на устах у каждого. В разгар обстрела, под градом осколков оказали помощь раненому. Осколочный перелом. Везем в травму. Юра остался с ребятами, а мы с Красненьким полетели. Дорога с аэропорта и близлежащих улиц к центру города идет через Путиловский мост. С территории аэропорта его прекрасно видно, и поэтому он очень хорошо пристрелян. В некоторых местах разрушен, усыпан осколками, и чтобы там проехать быстро и без проблем, нужно быть асом. Особенно ночью, когда нельзя включать фары, чтобы не привлекать внимание вражеских снайперов. Отвезли раненого бойца в травматологию и обратно к своим. еще несколько раз в ту ночь мы вывозили раненых ребят. Наши группы уходили на задание, не все из них возвращались целыми и невредимыми. Но 200-х в тот раз не было.

За время боевых действий, участниками которых нам пришлось побывать, мы очень плотно взаимодействовали с гражданской медициной. Институт травматологии, 14-й корпус больницы Калинина — торакальное, абдоминальное и отделение реанимации, нейрохирургия. Там мы бывали почти ежедневно. Не говоря уже про госпиталь, где все были для нас родными людьми. Привозили наших мальчиков с поля боя, или проведывали раненых, привозили на процедуры амбулаторных больных. Пришлось в нашем госпитале полежать и мне.

В один такой приезд произошла очень любопытная встреча. В первой части своего повествования я рассказала о том, что заставило нас уйти из Первого медотряда в ОГА, и какую роль в этом сыграли наши «коллеги». Одного из них, Алексея Васильева я случайно встретила во время нашего приезда в травматологию. Юра был в приемном отделении, беседовал с доктором, а я сидела в коридоре и ждала, пока моему бойцу сделают рентгеновский снимок. Леша шел по коридору, увидел меня. Сел рядом и начал жаловаться на свою жизнь и на то, что у него все складывается как-то не так, как бы ему хотелось. Летом на машине медотряда он ехал куда-то, якобы за раненым, вместе с Лилей и водителем Виктором. Каким-то образом они попали на укровский блокпост, где и попали в плен. Вместе с ними было еще два человека. Через некоторое время, около месяца их всех отпустили, кроме водителя Виктора. Мы тогда с Юрой служили в МГБ и знали об этом случае гораздо больше, чем думал глупый Алексей. О том, как они попали в плен, и о том, каким образом они оттуда вышли. Вернулись они обратно на ОГА, там после ухода всех нормальных врачей непонятно кто остался. И непонятно для чего. Как жаловался мне Алексей, его Лиля обманула, он поверил ей, а с ним так нечестно обошлись. Зарплату, выделенную на всех, она забрала себе, а его просто выгнали. Я слушала его, и кроме брезгливости он у меня не вызывал никаких эмоций. Я его слушала и думала о тех ребятах, которых я в тот день привезла из-под аэропорта. Они служили не за деньги и не ради славы. А ты, гнида, ищешь виноватых. Есть высшая справедливость, она очень жестоко наказывает. Вышел Юрий, Алексей попросил у нас прощения за тот свой мерзкий поступок. Юра мягкий человек, он его простил. Я — нет: не прощаю предательство.

Я подхожу в своем повествовании к очень тяжелым событиям. Этот бой за аэропорт 25 сентября был самым тяжелым для меня на этой войне. Потом будут другие. Тоже страшные и тяжелые. Но этот — моя боль. Я помню его поминутно, вот только, боюсь, описать его мне не хватит таланта. Да еще и эмоции мешают. Очень тяжело вспоминать эти события. Очень больно.

Рано утром выдвинулись на территорию аэропорта. Под прикрытием технических построек развернулись. Подтянулись танки. Вместе с нашим подразделением Спецназа ДНР работали бойцы Шахтерской дивизии. Танки отработали, пошла пехота. Помню лица этих ребят, идущих на смерть. Они знали, что могут не вернуться, но они шли. Руководил нашим сводным отрядом Капа. Один из немногих русских офицеров-добровольцев, который служит честно и не боится ходить на передовую вместе с бойцами. Мы не раз еще будем с ним принимать участие в боях. Не менее харизматичный и храбрый воин Тихан. Снайпер и прирожденный разведчик. Он — командир взвода. Все сосредоточенные и серьёзные, напряженно вслушиваются в звуки боя, в переговоры по рации. У каждого — своя задача и свое время.

Медицинский расчет в этом бою был усиленный. Юрий позвал на помощь наших коллег из МВД. Из Первого Военного госпиталя приехал врач-реаниматолог Константин Сергеевич. Умница, прекрасный доктор, зав отделением реанимации и анестезиологии. И одновременно очень храбрый и отчаянный человек. В Шахтерской дивизии со своими бойцами была доктор Дина, для которой эта война уже восьмая (!). С целью максимально быстрого и эффективного обеспечения помощи нашим раненым ребятам, Юрий Юрич попросил у руководства госпиталя одну машину «Скорой помощи» на усиление. Её нужно было заправить, и я с водителем поехала к нам на базу заправляться по приказу ротного Капы. Приехали туда, к складу ГСМ. Там стоит зам по тылу Сан Саныч. О нем я уже упоминала. Гнида редкостная. Выхожу из машины и прошу налить горючки. Объясняю, для чего и что это приказ Капы. Мне в ответ: «Видал я твоего Капу… Кто он мне такой». И тут у меня в руках совершенно случайно оказался пистолет, и как-то даже сам собой передернулся. Зная мой крутой характер, наливщики побледнели. Сан Саныч шмыгнул за угол и уже оттуда крикнул ребятам: «Налейте этой… 40 литров». Назад машина неслась, не касаясь земли, казалось, она летит, подгоняемая моей яростью. Позже Юрий рассказывал друзьям: «Еще не видя приехавшей машины, я услышал возмущенный вопль Ангела. Она кричала так, что заглушала работавшие в этот момент «Грады». И если бы ей тогда попался в руки этот гад, она бы его точно прибила».

Тем временем пошли первые раненые. Вначале были легкие, осколочные. Обрабатывали, собирали по несколько человек в машину и в город. Проезжая через мост, пробили колесо. Скатились с моста, стали под прикрытием домов как раз напротив проходной шахты им. Засядько. Нужно менять колесо, иначе не доедем. А в это время минометы со стороны аэропорта отработали по городу. Ложились буквально рядом с нами. Мы с Красным давай менять колесо. Заглянула в салон к раненым — как вы там? Терпимо, сестричка. Никогда не думала, что сумею с такой скоростью раскручивать колесо. Пока Красный снимал запаску, я как на питстопе «Формулы 1» уже раскрутила все болты. Увидели, что по встречке едет легковушка, остановили, предупредили, чтобы не ехал, стреляют. Парень помог нам с колесом, и мы поехали дальше. Отвезли и обратно. Навстречу нам Виталька на машинке МВД. Прилетели на место нашей стоянки. Выхожу из машины и слышу, что кого-то принесли. Хватаю сумку и бегу, хотя там и без меня медиков хватает. На плащ-палатке бойцы принесли раненого, бросаюсь к нему, еще не видя, кто, и тут шок — «Арафат»! Братик, что с тобой?! Бросаюсь к нему, и тут меня кто-то хватает за талию и прямо отрывая от земли, тащит в сторону. «Ангел, нет! Ты ему уже не поможешь. Под ногами разорвался вог». Умер сразу, не мучаясь. Плакать и истерить некогда. НЕЛЬЗЯ! Закрыла ему глаза. Синие, как небо…

Тут несут еще одного раненого. Константин Сергеевич отдает четкие команды: «Входи в вену! Носилки и в машину!» В машине начали делать интубацию, но ничего не смогли сделать. Ранение в шею, и весь воздух вместе с кровью вылетал наружу. Мы не смогли его спасти. Позывной у этого бойца был «Урал». И сам он такой, как и его позывной — в возрасте, седоватый и надежный даже уже будучи по ту сторону. Отвезли прямо в морг. Пока я оформляла необходимые документы, мой умничка Красный уже успел поменять нашу пробитую запаску у какого-то водилы «Скорой» на территории больницы. Летим обратно.

Эта жуткая карусель продолжалась до самой темноты. Ранили Нинзю, добровольца из России. Сломана рука и ранение в ногу. Мы его обрабатываем, а он криком кричит, не от боли, нет. У него там брат погиб. «Что я маме скажу? Брат только три дня как приехал. Что я маме скажу?» И слезы, горькие слезы. Там много ребят погибло. От отсутствия нормальной связи, скоординированности действий, от вопиющего непрофессионализма отдающих приказы офицеров. Как потом оказалось, «Градами» накрыли наши же позиции. А на тот момент нужно было как-то попасть туда и забрать тех, кто выжил и только ранен. В разведку пошел Мороз. Об этом человеке я уже писала раньше. Прирожденный воин, храбрый и умный. Пока ходил на разведку, казалось, время остановилось. Вернулся. Очень спокойно и толково показал на карте командиру Капе, где лежат наши парни, где противник и как размещена их техника. Сказал, что слышал даже речь на английском и польском языках. Это значит, что подошел очень близко.

По результатам разведки решено ехать на открытом тягаче за ребятами — потому что никакой бронетехники у нас не было. Поехал Тихан с несколькими бойцами. Тягач не военный, что-то из гражданской, оставленной в аэропорту. Мы с Юрием рвались поехать вместе с ребятами, но жёсткий приказ Капы: «Ангел, я сказал НЕТ!» остановил мой порыв. Минут через 30–40 привезли ребят. Начали тут же оказывать необходимую помощь. Ранения были разной степени тяжести. Юрич распределил по разным машинам и маршрутам — кого в травму, кого в Калинина в 14-й корпус. Легких — в госпиталь. И опять сумасшедшая гонка по кругу. Когда ехали через Путиловский мост, по нам стрелял снайпер. Четко слышала попадание в фару на крыше машины. Я везла тяжело раненного парня и голову его держала у себя на коленях, обнимая руками, чтобы его не так сильно трясло. Обнимаю его и прошу Всевышнего, чтобы спас, если не меня, то хоть их. Рядом сидели мальчишки с переломами, им меньше досталось, но в глазах — непередаваемая смесь ужаса от увиденного, радости спасения и ярости.

Мальчиков определила в травматологию. Хорошо запомнила дежурившего в тот день врача Имени его не помню, высокий, с усиками, лет около 35. Очень чётко и профессионально работал. Некоторым небольшие ПХО делал прямо в приемном отделении. Никаких задержек и проволочек. Когда через полгода я приехала в отделение проведать раненного командира, встретила этого доктора в коридоре. Он скользнул по мне взглядом, потом сбился с шага и повернулся, подошел. Спросил неуверенно: «Я вас откуда-то помню?» Я сказала: «Да, доктор, я — Ангел, мы с вами осенью часто встречались. Только тогда я была в форме, в разгрузке, в пыли и крови, а сегодня в платье, с прической и на каблуках». Посмеялись, вспомнили те дни. Поблагодарили друг друга.

Вернулись в аэропорт, когда уже стемнело. Все наши сидели в каком-то разрушенном здании вокруг костра, не столько ради тепла, сколько по старой воинской привычке — костер объединяет и успокаивает душу. Командир наш Капа с лицом, черным от копоти и пережитых эмоций этого дня, сидит в центре. Ему позвонили по телефону и, видимо, спросили, сколько человек личного состава осталось в строю. Он посмотрел на нас и как в детском садике, начал считать по головам. Двадцать шесть человек. В бой пошло восемьдесят. Вот такая она, арифметика войны. Пустили по кругу бутылку водки и немудреную закуску. Помянули ушедших Воинов наших.

Мы на нашей «Скорой» повезли обратно Константина Сергеевича. Он в тот день не только оказывал помощь, но еще и пострелять успел. Пока в больнице Костя переодевался и собирался ехать домой, мы подъехали к моргу. Оттуда позвонили и попросили помочь с оформлением документов. Зашли. Там лежал на столе Арсений «Арафат». Знаете, бывает в тяжелые моменты такое чувство, что кажется, неправда. Это не со мной! Вот сейчас проснусь и все будут живы! Вот с таким же чувством я подходила к нему. Казалось, что это страшный сон и убили кого-то другого. А завтра он опять утром постучит в нашу комнату с вопросом: «Доки, кофейком не угостите?» Но нет. Его рыжая борода, лицо спокойное и с улыбкой. И между веками полосочка белка. Спи, Воин. Ты достойно сражался и твой путь — в Вальгаллу, к таким же воинам. Храбрым и умным.

Когда повезли домой Константина Сергеевича, оказалось, что в этот день был день его рождения. Вот такой вот подарок он сам себе сделал. Этот день стал переломным в его судьбе. Этот бой поделил его жизнь пополам на до и после. Он уволился из больницы, где работал заведующим отделением, и ушел воевать. И воевал очень храбро и бесстрашно, до нас доходили слухи о нем. А в феврале пришла страшная новость — под Никишино Костю настигла пуля снайпера.

На следующее утро после этого страшного боя у себя в расположении обнаружили, что забыли на месте вчерашнего боя наш медицинский рюкзак с полным набором для первой помощи. Не то чтобы там были очень ценные препараты, но терять его было жалко. Созвонились с Капой, объяснили ситуацию. Он сказал без его разрешения никаких действий не предпринимать. Через какое-то время позвонил, сказал, что по результатам разведки в этом месте спокойно и можно тихонько сбегать забрать. «Тихонько сбегать» на территорию вчерашнего боя это еще тот экстрим. Поехали втроем: Юрий, я и Красный. Подъехали на нашей машинке к девятиэтажке. Там стояли танкисты. Поговорили с ними. Говорят, тихо там на территории. С девятиэтажки осмотрели территорию в бинокль. Вроде тихо и спокойно. Было раннее утро. Напялили на меня броник 6-го класса. Юра еще шутил, что я в нем не то что бегать, ползать не смогу. Как бы не так! С нами решил пойти еще один боец, который был вместе с танкистами и тоже участвовал во вчерашнем бою. Пошли. Честно скажу, было неуютно. Особенно, когда пересекали открытое пространство. Добежали до места нашего вчерашнего базирования. Стоит наш рюкзак там, где его оставили. Проверили на предмет закладок. Нормально! Забираем и обратно. Когда отходили, спиной чувствовали опасность, но все обошлось. А ведь могло все закончиться не так удачно. После этого похода мы со своим Красненьким стали совсем родными людьми. А бойцу тому, который с нами ходил, благодарность большая.

Вернулись в подразделение В тот день произошел конфликт с одним из бойцов нашего батальона. Позывной его был «Японец». На боевых выездах мы его не видели ни разу. Позиционировал он себя как зам командира батальона. Командиром был «Крот». Его я тоже не очень часто видела на боевых. Но он хотя бы летом со своими людьми воевал. Этот Японец со своей то ли женой, то ли любовницей (имени не помню, не велика персона, чтобы запоминать), видимо, решили наложить лапу на лекарства, которые приходили к нам по линии гуманитарки из Питера. Эта особа тоже имела какое-то отношение к гуманитарным грузам и получала медикаменты на свой склад. Мы ими не пользовались, хватало своего. Эта мадам, пользуясь безнаказанностью и будучи протеже командования, наехала на нас с Юрой с вопросом: «Кто вас назначил начмедом и на каком основании вы тут распоряжаетесь лекарствами?» Ей объяснили, что это приказ Капы и мы свои обязанности знаем. Слово за слово, и дошло до скандала. Эти уроды на боевых не бывают, туда, где самое пекло, с нашими ребятами не лезут. А нам права качать начали. Одним словом, скандал дошел до того, что мы собрались вообще уходить из подразделения. Терпеть оскорбления от такой безмозглой курицы я не собиралась. Но ребята, которые служили с нами, успокоили, уговорили остаться. Тем более, на следующий день были похороны наших мальчиков.

У нас в подразделении жил священник — отец Серафим. Это не первая война, на которой он исполнял свой долг. Очень интересный и мудрый человек. В помещении общежития, где мы были расквартированы, оборудовал небольшую часовню. Там были иконы, всё, что необходимо для служб и отпеваний. Он благословлял нас на боевые и отпевал ребят, которые не вернулись из боя. В этот раз хоронили в нашем подразделении троих ребят. Один местный. Его провожали родственники — мать, сестра. Брат Нинзи и Арсений «Арафат». Мы позже узнали, что Нинзя хоронил пустой гроб. Тело брата смогли достать и захоронить гораздо позже. Нинзю привезли из госпиталя. Еще нескольких раненных ребят. Был также командир взвода Змей. Олег перенес операцию и не очень хорошо себя чувствовал, но приехал проститься с друзьями. В импровизированной церкви стояли три гроба. Все подходили и прощались. Я старалась удержать себя в руках, но рыдания разрывали мою душу. Арсений! Его ведь некому оплакать. Никто из родных не сможет проводить его в последний путь. Дорога до нового военного кладбища была очень долгой, процедура прощания страшная и незабываемая. Крик убитой горем матери, слезы Нинзи по своему брату. А я стояла на коленях возле гроба Арсения и рыдала, как если бы это был мой ребенок…Воинские почести, салют, комья земли и венки на могилу. Поехали в обратный путь. По пути развезли раненных ребят по больницам и вернулись на базу.

Приехали мы очень вовремя. К нам приехала гумманитарщица Марина, которая привозила грузы от Насти из Питера. Коробки как раз разгружали на крыльце здания. Коробок много, на каждой написано «Юрию Евичу лично от фонда «Спасем Донбасс». Все сняли на видео. Бойцы помогли нам все перенести к нам на 5-й этаж на склад. Вечером ребята пригласили нас помянуть наших друзей. Это святое, что тут скажешь. Состояние у всех было тяжелое. Посидели немного и пошли отдыхать.

На следующее утро мне что-то понадобилось в нашей машине. Пошла искать Красного. Он спал в комнате у ребят, с которыми вчера поминали. Разбудила, попросила ключи от машины. Ключей не оказалось. Перевернули все, что можно. Заподозрив неладное, вышли на улицу. Нашей «Скорой» на месте не оказалось. У дежуривших на КПП бойцов узнали, что на машине выехали какие-то бойцы около 6 утра. И до сих пор не вернулись. Вызвали начкара. Скандал разгорался нешуточный. Ведь это же не просто машина, это гарантия жизни и здоровья наших бойцов. Я так сильно перенервничала, что у меня резко подскочило давление. Юрий вызвал машину из госпиталя, и меня немедленно положили под капельницу. Пока я лежала, происходили разные события. Поисками машины занимались службы МВД и МГБ. Благо у нас и там и там были друзья. За время поисков всплыло очень много разной информации. Не особо приятной для руководства Спецназа и командира Крота в частности. Вечером приехал наш Красненький и рассказал удивительную вещь. Днем его вызвал командир и сказал ехать в Макеевку, якобы там комендатура задержала нашу «Скорую» по ориентировке. И он бы туда поехал, но в тот момент к нему подошел какой-то боец. Спросил: ты Красный? Тебя к телефону. В трубке он услышал голос нашей знакомой девушки-снайпера. Она ему сказала: «Не приезжай за машиной, у меня приказ убрать того, кто за ней приедет». Красный поступил умно — выпил водки и никуда не поехал. К вечеру машина стояла на базе, но была не совсем исправна — сломана педаль газа. До сих пор я не знаю, где она была все это время и кому понадобился весь этот спектакль. Вечером после лечения мы поехали обратно в подразделение — оставаться в госпитале на ночь я не захотела. По дороге заехали в МГБ и Юрий отдал рапорт по результатам случившегося. На обратном пути нашу машину обстреляли. Слава богу, не попали, но сам факт говорит о многом.

Этим приключения не закончились. Приехав в располагу, Юрий дал экземпляр рапорта одному из командиров взводов. Рассказали, что и как произошло. На следующий день я чувствовала себя немного лучше. Нас попросили бойцы провести занятия по медицине, и на 4-м этаже все собрались за длинным обеденным столом и ждали нас. В это время к нам в комнату пришел командир одного из взводов и боец Мороз. Они рассказали, что «Грады», под залпами которых погибли наши ребята были не вражеские, а наши. С их слов (а мы им целиком доверяем) «Грады» навели на своих специально — чтобы не платить зарплату, которую задолжали за несколько месяцев. Это было шоком. И еще Мороз дал номер телефона матери Арсения и попросил нас позвонить ей и поговорить. Он, видимо, думал, что нам, как медикам, это будет легче сделать. Представьте себе наше состояние, когда позвонив матери, мы оказались первыми, кто сказал ей о смерти сына! Хотя нас руководство заверило перед похоронами, что с родственниками связались и те дали добро на захоронение его в Донецке! Это очень страшно, сообщать матери о смерти её единственного сына. Я никому такого не пожелаю. Это очень страшно.

Под впечатлением этих новостей и разговора с мамой Арсения мы спустились на 4-й этаж к нашим бойцам. Не успели приступить к лекции, как послышался шум и в помещение вошел командир Крот. Со словами: «Кого ты тут вором обозвал?» он навел на Юру пистолет с глушителем. В ту же секунду в моей руке оказался мой «ПМ»: «Если ты выстрелишь в Юру, я тебя убью. У меня патрон в стволе». Все знали, как я стреляю и как люблю Юрия, и поэтому никто не усомнился в моих словах. Крот отошел в сторону. Говорил Капа. В его руках оказался тот самый экземпляр рапорта, который мы дали так неосмотрительно командиру взвода. Ситуация была очень напряженная. В этот момент приехал офицер из штаба корпуса, позывной «Гюрза». Мы его не знали лично, но наслышаны были с хорошей стороны. Я уже не могу сейчас вспомнить этот разговор дословно, нас упрекали во всех смертных грехах. А все потому, что всегда говорим правду, сами не воруем и другим не позволяем. Рассказали Гюрзе о ситуации с угнанной машиной, про скандал с Японцем и его феминой. По ходу разговора выяснилось, что у командования совсем иная информация о состоянии дел в медицине данного подразделения. Он считал, что свой медицинский расчет с машиной «Скорой помощи» есть в каждой роте, а оказалось, что мы одни на батальон. Видимо, какое-то финансирование поступало, но уходило в карман командованию. Мы же служили на голом энтузиазме и на свои деньги. А также на деньги друзей из России, которые помогали приобретать необходимые вещи: бинокли, рации, ночник, прицел к «СВД». Очень правдивая поговорка: «Кому война, а кому мать родна». Ведь не зря же рядовые бойцы говорили, что зарплату, которую обещали бойцам впервые за все время боевых действий, намеренно не выдавали. Ждали, когда пройдет активная фаза, и тогда выдать деньги. Только вот не все до этого момента доживут. По результатам этого разборок мы с Юрой решили, раз в наших услугах больше не нуждаются, мы уходим из подразделения. Не опуская пистолет, я на глазах у всех набрала номер наших друзей из МГБ и сообщила, что нас пришли арестовать прямо в помещении нашей базы. Нас не тронули, но разоружили. Когда сопровождающие Гюрзу офицеры поднялись с нами на наш этаж за оружием, забрали автомат Юры и мою «СВД», посмотрели с уважением. Извинились со словами, ничего личного. Это наша работа.

После этого нам не осталось ничего иного как покинуть подразделение. Мы собрали свои личные вещи, рюкзаки с медикаментами, и ушли. Нам помогал нести вещи Тихан. Спасибо ему большое, что не испугался. Бойцы в общей массе были на нашей стороне, но ни у кого не хватило духу встать на нашу защиту. За нами приехал наш друг Андрей, и мы уехали из этого места службы в неизвестность. На душе было очень горько и обидно. Даже не столько за себя, за то, что с нами обошлись несправедливо, сколько обидно за ребят. Ведь с нашим уходом им некому будет оказать ту помощь, которую оказывали мы, прямо на поле боя.

Такие случаи на войне не единичны. И случалось такое не только с нами, но и со многими нашими знакомыми. Очень грязная эта война. Столько вылезло мерзости, которая на крови своих же друзей и земляков делает бизнес. Не считаясь ни с чем, перешагивая через друзей. Жажда наживы — прежде всего. Видимо, эта война назрела еще и для того, чтобы почистить народ, избавиться от балласта ненужных, пустых и непорядочных людей. Но вот беда в том, что погибают самые храбрые, сильные и умные. А вся эта мерзость, которая всплыла на волне революции, она ведь сидит в тылу, где нет ни единого шанса получить пулю или осколок. А потом, после войны, увешанные наградами, будут всем рассказывать, как они доблестно воевали. Может быть я покажусь слишком жестокой, желая смерти этим мразям, но на моих руках и глазах погибали люди гораздо лучше и чище этих гнид. Я верю в Высшую Справедливость. «Каждому — по делам его». Еще не один раз мы столкнемся с подобными людьми за время нашей дальнейшей службы. Рядом с героизмом и самоотверженностью одних идет подлость и трусость других.

Андрей Викторович отвез нас к своему другу. Там мы переночевали. А наутро нас отвезли в Горловку в подразделение, которым командует А. Юра был очень рад этому обстоятельству, ведь он родом из Горловки. И как сильно болела его душа, когда он слышал по радио, что Горловку страшно обстреливали все лето и осень. Видео в Интернете не прибавляло оптимизма. Я, честно говоря, ожидала там увидеть Грозный времен первой чеченской. Но была приятно удивлена. Город был практически целый. Разрушения на окраинах были, но их ремонтировали. Вода, свет и газ в городе были. Транспорт какой-никакой ходил. Нас привезли на окраину Горловки в поселок Озеряновка. Это самая окраина Горловки. Расселены мы были в двухэтажном доме, который хозяева предоставили для ополченцев. Несколько таких домов стояли на этой улице, и бойцы этой роты там проживали. Сразу скажу — никакого мародерства не было и в помине. Хоть и проживали в одной комнате по нескольку человек, порядок соблюдали. Кормили нас женщины, чьи мужья служили здесь же. Эти женщины героически преодолевали все трудности военного быта, но шли за своими мужьями. Летом вместе воевали на «ноле», были и под обстрелами, и под минометными обстрелами, и пережили многое, чего не все мужики смогли перенести. А сейчас все вместе стояли на самой передовой позиции.

Нам выделили маленькую комнатушку на втором этаже. Проходную. Через нас постоянно, то есть шесть раз в сутки ходили на балкон и другую часть дома бойцы, увешанные оружием, гранатами и другой амуницией. С балкона второго этажа хорошо было видно линию обороны, которую оборудовали на этом участке — блиндажи, ходы сообщения и огневые точки. А в хороший бинокль при нормальной видимости иногда видели вражеские танки.

Санинструктором в этом подразделении служила девушка с позывным «Лютик». Даже не имея медицинского образования, все очень быстро схватывала и всему училась очень быстро. Поток лекарств Юрий перенаправил на наше новое место службы. В тот же период времени к нам пришла посылка от московских друзей Юры с разными полезными вещами — рации, прицелы к СВД, разные полезные в военном быту предметы. В этой роте, которая нас приютила, все это понадобилось, мы поделились всем, чем могли. Потянулись обычные будни. Стояла осень, но еще не было холодно, деревья стояли в золотом убранстве. К нам приехал наш сыночек — мехвод Красный. Большинство служащих в этом подразделении ребят он прекрасно знал, ведь все они родом из Константиновки, какое-то время воевали вместе. Потом разные отряды со своими командирами перемещались в другие места службы, но не переставали при этом интересоваться делами друг друга. Командир роты не особенно и удивился нашему рассказу. Зная некоторых командиров, в чьем подразделении мы служили, сказал, что это закономерно.

Такая идиллия длилась недолго. Однажды вечером командир приехал с совещания в штабе бригады, пригласил нас с Юрой к себе. И с сожалением поведал нам о том, что из штаба бригады поступил приказ назначить Юрия Юрьевича командиром медицинской роты формируемой бригады Народной милиции в городе Горловка. На следующее утро Юрий Юрьевич был представлен командиру бригады. Фамилии его не буду называть по позывному и его и других офицеров, приехавших к нам помогать. Все лето и осень ополчение воевало силами разрозненных отрядов, часто командиры которых не могли найти общий язык и поэтому страдало и наше дело и гибли люди. У кого-то было больше трофейной техники, у кого-то меньше. Для того, чтобы действовать скоординированно, нужно было объединяться. Нужно было единоначалие и соблюдение субординации. Одним словом, нужно было из воюющих шахтеров. рабочих, добровольцев делать Армию. Формировать бригады и батальоны штатного состава. Медицинская рота входила в штат бригады, и командовать ею предложили Юрию. Имея медицинское образование и боевой опыт, это было вполне естественное решение.

Начмедом бригады был назначен местный врач — нейрохирург Сереженко Александр Анатольевич. Начали формировать штат роты и искать место под расположение. Под него очень хорошо подошло здание бывшей поликлиники МВД. Расположена в центре города, недалеко от второй городской больницы, несущей основную лечебную нагрузку в городе. В этой же больнице работает хирургом отец Юрия — тоже Юрий Юрьевич Евич. Коллектив набирали и из местных по рекомендации Сереженко А. А., и подтягивали своих друзей, с которыми служили в прежних подразделениях. Мы этих людей хорошо знали, мы им верили и могли на них положиться. Коллектив поликлиники МВД, которую нам предоставили для расположения медроты, очень агрессивно отнесся к нашему визиту. Несмотря на решение штаба и согласование со службами МВД в Донецке, всячески саботировали процесс передачи дел и переоборудования здания под госпиталь. Они ведь еще умудрялись получать зарплату от Украины. А работа в такой поликлинике непыльная — в два часа дня там уже никого не было. Коллективу было предложено остаться и продолжать служить на своем рабочем месте, получая при этом жалованье. Но остались единицы.

Мы с Юрием были чужими людьми в Горловке и совсем не знали людей, которых набирали в штат из местных. Поэтому старались как можно больше привезти своих, создать свою команду, на которую можно было бы опереться. Вместе с нами приехал наш Красный. Это естественно — мы же семья. Я совсем не иронизирую. Я люблю этого мальчика ничуть не меньше, чем своих детей. Из подразделения Крота приехал доктор Евгений Иванович, наш бывший водитель Игорь со своей женой Таней. Она заняла должность радиотелефониста. Еще один водитель — Маркер, из российских добровольцев. Юрий очень хотел перетащить к нам Мороза, которого очень сильно уважал за его воинский талант и человеческие качества. Но тот все отшучивался: «Вот как закончим с аэропортом, сразу к вам, Юрий Юрич!» Из Донецка пригласили врачей, с которыми вместе служили в Первом медотряде на ОГА. Нас с Юрой хорошо знали, и поэтому откликнулись многие. Для них создали такие условия службы и график, что они могли совмещать службу у нас и работу в Донецком госпитале. Постепенно штат укомплектовывался. Нам были даны жесткие сроки на комплектацию, и поэтому приходилось брать того, кого предлагали. Многие из местных пришли только ради зарплаты. В чем-то их можно понять — работы нет, а семью кормить нужно. Но позже это вылилось в крупные неприятности. Нашу дорогую Надечку, которая служила с нами на ОГА и в МГБ, мы взяли на должность старшины. Эта должность именно для неё! Она умница, очень честная, старательная и просто отличный человечек. Все бытовые мелочи, поставки продуктов, контроль за кухней, оружейка — все было в ведении старшины, и она отлично со всем этим справлялась.

С каждым, кто приходил устраиваться к нам на службу, Юрий разговаривал лично. И говорил о том, что мы — военные медики. И отсидеться в случае эскалации военных действий не сможет никто. Думайте сразу, чтобы потом не было ни для кого неожиданностью, что придется ехать туда, где стреляют. На словах все согласились.

Хорошо помню первое общее собрание коллектива. Юрий Юрьевич сказал отличную речь о целях и задачах нашего подразделения, выразил надежду на то, что мы сработаемся и станем полноценным коллективом. Сразу дал понять, что саботировать приказы и заниматься воровством никому не позволит. «Если я узнаю, что кто-то украл хоть одну таблетку или ампулу, он гарантированно пропадёт без вести». Лица у некоторых членов коллектива в этот момент поменялись. Это касалось местных. Те, кто пришел вместе с нами, знали нас с Юрой очень хорошо и поэтому не удивились.

Жили мы с Юрой прямо в госпитале. В административном крыле, где был кабинет Юры, кабинет секретаря и нашей канцелярии, была маленькая комнатка с «удобствами»: видимо, когда-то это была ВИП-палата. Для нас как раз самое то. Оборудовала нам хорошую жилую комнату. Минимум мебели, самое необходимое, холодильник. Я умею создать уют и теплую семейную атмосферу даже в самом маленьком помещении. Так было и в МГБ и в Спецназе ДНР. Служба службой, но если есть минимальная возможность улучшить свой быт, то почему бы этим не воспользоваться.

Назначенный штабом начмед бригады в процессе подготовки и образования роты заболел и написал рапорт с просьбой об отставке. Так Юрий стал исполняющим обязанности начмеда бригады. Встал вопрос о том, кто же будет командиром роты. Из имеющихся кандидатур выбрали доктора Юдина Александра Анатольевича. Формирование любой воинской части сопряжено с большими трудностями. Люди, привыкшие воевать по-партизански, трудно привыкали к режиму, субординации и воинскому порядку. И кроме этого необходимо было оформлять просто огромное количество различной документации. Я понимаю, что это неотъемлемая часть любой большой и важной деятельности, но иногда это уже переходило все границы.

У нас наладилась работа в госпитале, появились первые больные и легко раненные. Некоторых переводили к нам из второй городской больницы. На первом этаже работала поликлиника, где принимали амбулаторных больных. Юра выпросил у властей города три машины «Скорой помощи», одну машину «Пежо» и две «буханки», а также главврач больницы предоставил старенький УАЗик, за что ему огромное спасибо. Все это добро нужно было ремонтировать. Умудрялись как-то решать и этот вопрос. ГСМ с горем пополам выделяли.

У нас служила Вера Викторовна, врач-гинеколог. Ведь в ополчении служит много девушек и женщин, и они нуждаются в такого рода специалисте. О женщинах и девушках на этой войне я уже писала и напишу еще не раз. Их не очень много, но все они — и молодые, не познавшие еще радость материнства девочки, и женщины постарше, имеющие семьи, все они пришли воевать и защищать свою землю. Вместе со своими мужьями, сыновьями и отцами они мужественно переносят все тяготы и лишения военного быта. В подразделении А., в котором мы служили первые недели пребывания в Горловке, и в Спецназе ДНР рядом с мужьями были их женщины. Во время боев за «ноль», то есть границу, они в полях и посадках перенесли весь этот ад. Нехватку воды, продуктов, обстрелы и смерти близких. Наши мужественные и храбрые женщины служат во многих подразделениях. В горловской бригаде есть командир артиллерийского дивизиона с позывным «Корса». Удивительная женщина! Командует «Градами», под её началом сотня мужчин и все её уважают за храбрость, ум и сильный характер. Женщина на войне — это еще и пример для мужчин. Трудно быть трусом, когда рядом с тобой воюют женщины.

Работа налаживалась. Настя из Питера продолжала присылать медикаменты адресно на Юрия Юрьевича. Друзья из Москвы присылали деньги на нужды госпиталя. С их помощью купили рации, поставили камеры наружного наблюдения, чем существенно облегчили работу караульных. Приближалась зима, и не хотелось морозить людей без необходимости. Да и намного удобнее — обзор отличный.

Одной из основных наших задач на данном этапе были выезды на места обстрелов города. «Скорая помощь» гражданская не справлялась, а в некоторые места и боялась ездить. У нас сформировались дежурные бригады, которые выезжали на такие адреса. Очень часто это делали мы с Юрой и наш Красный. Ведь мы жили на работе, и поэтому нам не нужно было много времени на сборы. Да и опыт боевой много значит. Горловку очень сильно обстреливали. Не проходило недели, чтобы где-то не гибли мирные жители. Укры ведь стреляют по мирному населению. Каждый выезд — это трагедия. Самые запомнившиеся, они же и самые страшные. В середине ноября снаряд прилетел в девятиэтажный дом. Нам передали по телефону адрес со станции СМП, и мы на двух машинах полетели туда. Попадание было в верхние этажи. На восьмом в квартире зажата возле балкона пожилая женщина. У неё сломана нога и сильный шок. Вся квартира — нагромождение сломанной мебели, штукатурки, бетона и битого стекла. Пробралась к ней, но оказать помощь невозможно — нужно вынести на ровное место. Тут появился мой Красный. Крикнули соседям, чтобы тащили простыни или покрывала. С трудом положили женщину на эти импровизированные носилки. Кое-как разгребли это нагромождение мусора и потащили женщину на площадку. Там ею занялся врач, а мы — наверх. Вылетаю на площадку, вижу лежащего ребенка лет 12. Первое движение — пощупать пульс на шее, и уже дотронувшись, замечаю, что головы просто нет. Стоящим на площадке соседям даю задание завернуть ребенка в покрывало, а сама лезу в разваленную квартиру. Вижу под завалом женщину — молодая блондинка, белая от штукатурки. Соседи говорят, она мертвая. Я им — нет. Пока я сама не убедилась, что она мертвая, она для меня живая. Лезу к ней, и в тот момент она застонала. Зову наших ребят. В тот день дежурили два Дмитрия — врач и фельдшер. Они с помощью соседских мужчин достают девушку из-под завала. Над ними — разбитое перекрытие, которое могло в любой момент рухнуть и умножить жертвы. Но обошлось. Дмитрий повез молодую женщину, а мы — старушку и её внука со сломанной рукой. С ними все обошлось, а вот женщина все-таки умерла в реанимации через несколько дней после операции. В той квартире погибли все — муж, жена и двое деток — мальчик 12 лет и девочка лет трех. Их хоронили всем городом.

Отвезли пострадавших и вернулись обратно. Вдруг еще кого-то нужно будет вывозить. И тут пришлось оказывать помощь родственникам пострадавшей семьи. Приехали мать, отец и сестра. Это ужасно. Как могли успокаивали убитых горем людей, но это мало помогало. Матери стало настолько плохо, что пришлось сделать укол, чтобы женщина уснула, иначе могло бы закончиться инсультом. Это еще одна сторона нашей работы — общение с родственниками убитых и раненых. Это очень тяжело. Иногда приходится жестко разговаривать с людьми, чтобы привести в чувство.

Хотя у самой в душе все кипит и слезы вот-вот польются сами. Но нам нельзя показывать свои эмоции. Единственный раз, когда в нашей машине плакали все, даже мой Юра, это когда везли маленьких деток, раненных в районе Короленко, и их бабушку.

Вызов поступил ночью. Но мы и сами не спали, город утюжили, и мы понимали, что сейчас нам позвонят. Так и вышло. Приехали. Нашли адрес, там стояла гражданская «Скорая». Они забирали тяжелую женщину, прямо в машине проводили реанимационные мероприятия. А рядом в доме были еще раненные дети и их бабушка. В их дом попала мина, дом горел. Соседи успели спасти людей и привели к себе. Заходим. На диване маленький мальчик двух приблизительно лет и девочка лет 8. У бабушки — ранение в лицо. У малыша — осколок в ножке выше колена. Быстро заворачиваем детей в одеяла. Женщину на носилках в машину. Мальчик у меня на руках, а девочка у нашего молодого доктора Романа Андреевича. Юра оказывает помощь женщине. Она все просит: только не разлучайте меня с внучатами. Оно и понятно, такой шок. Меня поразило, что малыш даже не плакал, смотрел на нас глазенками из-под одеяла. Роман, чтобы отвлечь девочку, спрашивал, как зовут её и братика, спрашивал, где она учится и чем занимается после школы. Мы слушали её лепет и плакали все. Приехали во вторую больницу. Женщину определили и повезли деток в детское отделение. И только там маленький Андрюша заплакал, когда его начали раздевать для осмотра. Цеплялся за меня ручками и плакал. Их бабушке глаз сохранить не смогли, а детки здоровы. У девочки оказалась просто контузия и ушибы. А малыша прооперировали и вытащили осколок.

Часто приходилось выезжать в районы многоэтажной застройки. Там люди прятались в подвалах, притаскивали туда матрасы, старые диваны, ненужную мебель. Наводили порядок, следили, чтобы было электричество и вода. Иногда приходилось так жить неделями. Днем в квартире или на работе — у кого как. А как только начинались обстрелы — все вниз. Людей очень сплотила и сдружила война. Те, кто не выехал и остался в городе, как могли помогали друг другу. Если раньше соседи не всегда знали друг друга по имени, то теперь переживали друг за друга. Навещали и делились буквально последним куском хлеба. У нас было огромное количество выездов, но некоторые самые запоминающиеся. Особенно, если это детки. А еще помню, в субботу ранним утром обстреляли поселок Строитель. Нам позвонили, дали адрес. И несмотря на продолжающийся обстрел, мы с Романом Андреевичем поехали. Нашли дом и подвал. Там пожилая женщина, ранена в руку. Ранение сложное. Оказали первую помощь и повезли в больницу. Я даже сейчас помню, что эту старушку звали бабушка Лиза. К сожалению, кисть сохранить не удалось. Но очень приятно было увидеть при одном из посещений больницы, что соседи её не оставили. Приходили с продуктами и пообещали, что не оставят одинокую старушку без помощи.

Однажды был уникальный случай. Поступил звонок со станции «Скорой помощи». Дали адрес. Сказали, звонил боец. Там ранение в руку. Нужна помощь. У Юрия в кабинете всегда висела карта города с нанесенной линией соприкосновения. Город большой, и существовал заметный риск нарваться на укропов. Тем более что они стояли практически в пригороде. Всегда перед выездом водитель поднимался в кабинет и внимательно вместе с бригадой изучал маршрут. На этот раз вызов был с места, где мы служили у А. В районе Трикотажки. Мы знали там командиров, расположение блокпостов. Поехали «Семейным экипажем». Подъехали к блокпосту. Спросили у ребят, где раненый. Они ни сном ни духом. Созвонились с командиром. Он тоже не знает. Тогда позвонили на «Скорую» уточнить адрес и по возможности взять номер телефона звонившего. Так было удобнее координировать наши действия. Дежурная адрес подтвердила, а вот телефона своего звонивший не оставил. Ничего не понятно. Пошли беседовать с командиром местного подразделения — и от него узнали, что оказывается, наши утром сделали вылазку, разнесли вражеский опорный пункт, там было немало убитых и раненые. Звонил раненный укроп с «той стороны». Это до какой степени наглости нужно было дойти, чтобы вызвать местную «скорую»! Бывали случаи, когда вражеские ДРГ внедрялись в город, вызывали «скорую», захватывали машину. Людей чаще всего отпускали, а на машине колесили по городу.

Однажды я выезжала на какой-то адрес на окраине города вместе с Романом. Было уже темно. Хоть водитель и хорошо знал район, но найти такой дом на этой улице никак не могли. Связывались по телефону с вызвавшим машину человеком. Он как-то невнятно объяснял, и по его словам и голосу мы заподозрили неладное. Покрутившись еще несколько минут, мы приняли решение ехать обратно в госпиталь. Позвонил на наш телефон мнимый раненный и довольно по-хамски начал нам угрожать, мол, вы отказались оказать помощь, мне так плохо. Но голос был не раненного человека, а скорее выпившего. И точный адрес он не называл. Мы повернули в сторону города и тут заметили метрах в 200–300 от нас фары догоняющей машины. В такое время в этом месте это было более чем странно. Про горловские дороги ходят легенды, но и на такой дороге наш водитель вывез нас на более освещенное место, а потом и к центру за считаные минуты. Уже когда мы были в районе шахты 8–8, хвост отстал. Это был единственный случай, когда я выехала на выезд без автомата, только с пистолетом. Больше таких промашек никто не делал.