Эпизоды

Эпизоды

Завод «Точмаш», 29.08.2014. Кадет, замкомандира роты бригады спецназа ДНР

— Вы про то, что у меня на поясе? ПМ-переросток, в девичестве — АПС. У моего папы, после службы, был такой же — с наградной гравировкой. И я мечтаю. Есть у меня мечта: получить такой же, с наградной надписью. И чтоб вручали мне его на главной площади Львова.

— А разве правильно будет ограничиться одним Львовом? — это уже я. — Вот, например, в Испании в Стране Басков народ хочет независимости, страждет под игом монархической тирании, желает провести свой референдум. Надо им помочь, тем более что я так хочу попрактиковать испанский, уже подзабыл его. Опять же Шотландия скоро проводит референдум о независимости.

— А я французским владею, — это уже наша снайпер, Ангел. — И думаю: давно наша армия не брала Париж, уже два века прошло, они берега попутали. Надо им напомнить.

— Товарищ командир, мы, конечно, постараемся вашей роте помогать, но вам нужно будет найти хотя бы одного врача на роту, так как постоянно мы состоим при другом подразделении. А вообще, не хотят врачи служить — просто беда. Впрочем, если взглянуть на проблему шире, местных вообще служит очень мало. Если бы не добровольцы из России, которых столько приехало, вообще не знаю, как бы мы держались. В принципе, все воевать не могут: при самом большом мобилизационном напряжении воюет максимум 5 % населения. Но у нас здесь что-то и полпроцента не собралось воевать. Все разъехались.

Бабушка с внучкой, которых мы эвакуировали с ул. Короленко г. Горловка

— Сам я не из России, уже годы немаленькие, — это опять Кадет. — Но оставил прекрасную работу (был главным инженером строительной фирмы) и пошёл сюда! Потому что понимаю: на мою землю пришло Зло. Мне под шестьдесят. Но, как только сюда пришёл, и всё началось, — мне снова двадцать пять стало!

У меня сын воюет в Горловке, у Беса. Второй сын просто не может, у него мышечная атрофия (дистония)? Он в Подмосковье. И невестка там с внучкой. Жена в Краснодаре. Вот и распалась семья…

— Семья не распалась! Женщины и дети в безопасности, мужчины воюют — всё как положено. Гораздо крепче семья, чем если бы все прятались за одним диваном.

Енот, ополченец

— В Славянске было много интересного. М-53, «Чешска Зброевка» — усовершенствованный вариант знаменитого MG-42. Высокая точность и скорострельность — 1500 выстрелов в минуту, правда, вес — 11 кг без ленты. Мы взяли один такой у правосеков, 20-го апреля, на Пасху, когда эти уроды расстреляли пасхальный крестный ход. Их было 4 джипа, два мы сожгли, а два уехать успело. Нам всем повезло, что пулемёт их заклинило на десятом патроне, что-то случилось с подавателем. Бог есть, а нечего стрелять по крестному ходу! Потом мы его настроили — местные охотники помогли. С ним была лента всего на 200 патронов натовских, калибра 7,92 мм, больше не было.

И позже мы с него, из этой ленты, в самом конце апреля вальнули вертушку. Кстати, моя группа была первой, которая 2-го мая приняла бой на Карачуне с регулярной армией. Как и немцы в 41-м полезли, эти твари — в 4 утра, на броне, расслабленные. И ох…ли с этого блицкрига сразу. У меня был РПК с бронебойными. Было их 4 бэтэра, на каждом до отделения. Я из РПК сразу снял с первого всё отделение, Кацо со второго снял с подствольника двух офицеров. А потом у нас не сработал РПГ, две 26-е «Мухи» и по нам заработал КПВТ. И когда я увидел, как угол трансформаторной будки разлетается, — понял, пора валить. И мы отошли, быстро и без потерь, потому что заранее планировали свои действия. Хорошее планирование — основа успеха.

Боевой Енот

Вообще, тот вертолет, что вальнули из чешской машинки, был далеко не первый. Первого вальнули с СПШ, то есть из ракетницы, в апреле — они первое время летали нагло, ничего не боясь, — у нас же ничего не было.

И вот летит он совсем низко, все стреляем по нему из чего только у кого есть, и одна ракета залетела через форточку в кабину, начала летать по кабине, пилот потерял управление и вертушка рухнула.

Так вот, второго мы вальнули из чеха. Прокоп с Азовом, два парня, которые были контрактниками в 25-й аэромобильной бригаде укров, которая теперь аэромогильная, они одними из первых перешли на нашу сторону. Это было на Карачуне — Ми-8 ползал очень низко, возле вышки, за что и получил, — его просто изрешетили. Страшная машинка этот чешский М-53.

Кстати, с питанием было традиционно плохо — дадут немного хлеба и воды, а дальше крутись, как знаешь. И это правильно, разведчиков кормить нельзя, а то они спать будут.

Итак, самая интересная история была с последней, третьей вертушкой. Во-первых, она была юбилейная, десятая. Во-вторых, КАК её сбили — это был хит сезона.

Предыстория. Дали нам «игольчиков» на подразделение, моя задача как командира ДРГ была вывести их на позиции и обеспечить прикрытие. Вышли, заняли позицию на железнодорожном мосту — вполне удачная позиция, если бы летали они высоко. Упустили караван из трёх Ми-8 и одного Ми-24, которые прошли на Карачун и дальше — на Краматорск. Стрелять было нереально ввиду сильно пересечённой местности и малой высоты полёта целей. Да и ещё два «Ми-8» и Ми-24 шли с НУРСами на пилонах, а у нас «Игл» — всего две. Кстати, у укров нет даже системы распознавания «свой-чужой» и летают они с двумя полосочками, как беременные.

Вернулись ни с чем, но задача была от Первого — «сбить!». С помощью местных была найдена ложбинка, через которую вертушки проходили очень низко, незамеченными, и сразу выходили на Карачун. Огромный плюс ложбины в том, что если ты там ловишь вертолёт, то деться ему некуда, нет пространства для манёвра. Минус — совсем рядом укровский блокпост.

Выходили мы туда на доразведку по гражданке, из оружия — по ПМ и две гранаты на человека. Потом мы уже 4 дня выходили на позиции по форме, взяли два ПКМ, ленты только с бронебойно-зажигательными. Тщательно согласовали расположение своих боевых точек, боевой порядок, кто и по какой цели ведёт огонь, если вертушек будет несколько. Я уж если планирую, то планирую тщательно, вплоть до того, кто в какие кусты ходить ссать будет!

Четыре дня выходили — нет вертушек. Перестали летать, как назло. Потом просыпаюсь днём, иду в туалет, и слышу — вертушка идёт на Карачун. Я ору: «Быстрее!», грузимся в «Газель», кто в чём был, я успел нацепить штаны, тапочки и схватить пулемёт. До места засады было километров шесть, я был за рулём — валили так, что я думал, у «Газели» поршня повылетают. Прилетели на позицию. Какой там порядок! Двое — при машине, остальные — бегом на позицию. Успели. Он как раз обратно шёл с Карачуна. Низко-низко, чуть брюхом не цеплял землю. Я никогда эти звуки не забуду! Взводит оператор аккумулятор, он начинает пищать, нужно успеть выстрелить за 40 секунд, иначе — цепляй новый аккумулятор.

Итак, сначала «пип-пип-пип», потом длинное «пиииип» беспрерывное — есть захват цели! Пуск. Характерное шипение, она же сверхзвуковая, и большой «бабах». Он упал в поле и красиво горит. Накрылись все, кто был на борту. А позже выяснилось, что везли каких-то высокопоставленных офицеров СБУ. Кстати, было это во время «перемирия», как раз когда укры жестоко обстреливали город.

Немо, оператор БПЛА, Спартак, сентябрь

Человек редкой судьбы — начал вооружённую борьбу против фашистского путча, когда тот ещё не победил, в феврале. Улыбчивый, невысокий, скромный — всё точно как у Флеминга о красноармейцах 41-го: «Эти невысокие ребята будут крепким орешком для любого противника».

— Что заставило убивать? Потому что у меня бабушка воевала против фашистов, потому что для них герои — бандеровцы, убийцы и палачи, потому что знал, что всё закончится геноцидом Донбасса, и пытался это предотвратить. Кстати, киевляне нас тоже поддерживали, в нашей группе борцов против фашизма было три толковых хлопчика с Троенщины.

Как всё началось? Я там работал в охране. Собрал единомышленников из числа местного населения, двое — с Донбасса, несколько — с Сумской области, с Луганска и Харькова. Одевались под местных «хохлобесов» — в камуфляже, с дубьём, чтоб не выделяться, и предотвращали попытки майдаунов грабить и насиловать местное население. А ещё приглашали активистов Майдана в близлежащие дворы для совместного распития алкогольных напитков, и там им говорили: «Ну что, бандеровцы, приехали?»

Кроме нашей были ещё такие группы. Противник знал о нас, пытался нейтрализовать. Называли «титушками». Они переодевались в наших и с криком: «За Януковича!» ебошили машины и прохожих, устраивали на нас облавы. Самый тяжёлый момент был, когда 18 февраля «Беркут» готов был их зачистить, а Янукович не отдал приказ. На следующий день «Беркут» ушёл, а милиция перешла на сторону фашистов. Со Львова приехало 8 автобусов боевиков, они гнались за нашей машиной, стреляли из автоматов, а у нас — только палки. Мы все с перепугу на пол попадали. Спасибо водиле, который был местный, — он полями, лесами, но вывез нас».

— Было что-то, чего не хотелось бы вспоминать?

— Весь Майдан. Целый город в дыму, один орёт на сцене — все остальные орут в ответ.

— Были ли признаки применения противником психотропных веществ, боевых стимуляторов?

— Было такое. Бывает, фигачишь его битой, а он смеётся и орёт: «Слава Украине!» — и улыбается.

— Потом что?

— Сразу как приехал с Киева, пошёл в самооборону, участвовал в боях под Томашовкой, а потом пришёл Мозговой и я по мобилизации пошёл в батальон «Призрак».

— Что там было интересного?

— Всё интересное. Границу охраняли, под обстрелом побывали. Боеприпасов хрен, гранатомёты — из трёх один срабатывает.

Ян (стрелок, разведчик, минёр)

— Родился я в Луганщине в 1979 году, день рождения у меня — в один день с Владимиром Владимировичем, а именно 07.10. Переехал с родителями в Питер, тогда я учился в третьем классе. Там у меня четверо детей теперь, самому младшему — восемь месяцев. И две жены. (Среди многих лихих бойцов — весьма распространённое явление.) По специальности я водитель. Когда всё это, в смысле путч, началось в Киеве, я быстро осознал, что не смогу с этим смириться, и был готов что-то делать уже в феврале. Я был несогласен потому, что у меня жена родилась в Лутугине, Луганский район, самый младший ребёночек — в Алчевске, тот же район. И бородатая женщина становится у власти, нашим детям приготовили педерастическое будущее? Меня сегодня-завтра может не стать, и дети — это наше маленькое, персональное бессмертие. И если они станут пид…ми, кому нужно такое бессмертие?

Ещё мне нравится виноград, груши, абрикосы, шелковица, которые здесь растут, за них я тоже готов воевать. Для меня это дары моей Родины, её символ, мне этого так не хватало в Питере. И за эти дары моей Родины я обосную любому и каждому, что он пришёл сюда незваным гостем.

И когда ДНР 24 мая объявила мобилизацию, 26-го я уже был здесь. Приехал я сюда по своей воле, без приказа, — значит, это не вмешательство России, а свободный мой гражданский выбор, как патриота. И кстати, когда бы я так ещё попутешествовал по Донецкой и Луганской области. И это — только начало вояжа по Украине.

В данный момент времени мы занимаем оборонительные позиции на краю деревни в ожидании танковой атаки противника. Нас рота, у противника — 18 танков и батальон пехоты. Ничего, панфиловцев был взвод, а фашистов — как бы не полк. Ещё днём были беспилотники, а вечером по нашим позициям на окраине начали работать танки, потом миномёты, было несколько неразорвавшихся мин, а потом у нас хватило ума сменить позицию. Лично я успел на 150 метров отойти, когда по нашим позициям сработал «Град». Сыпанули они от души, половину кассеты минимум, и хотя много снарядов, к счастью, не взорвалось, перепахали наши позиции исключительно. Я свой РПГ прихватил, а запасные заряды к нему разворотило, моя фуфайка-лежаночка там была — её вдребезги убило.

— Брат, про тебя напишут в истории?

— А мы, брат, и есть те люди, которые сейчас делают историю. Я как занялся этой деятельностью, аж изменился, говорят те, кто знал меня раньше. То я был потухший, а сейчас ожил. И когда мы в Россию приезжаем, даже без оружия, нас сразу спрашивают: «Вы с Донбасса?» Нас глаза выдают.

Когда всё начиналось, все ждали, когда войдут русские войска. И вот я смотрю на здешнюю молодёжь, которая прячется за диван, и хочу спросить: «Почему за вас должны гибнуть русские пацаны?» Спрашивают меня: «Когда победим?» А я отвечаю: «Возьми в руки оружие — победим быстрее». Они мне: «Не могу воевать, потому что у меня жена и дети, работа». Можно подумать, что мы — инкубаторские: у нас нет ни родителей, ни жён, ни детей, ни работы, ни инстинкта самосохранения.

Вот посмотреть: «не могу воевать, у меня есть работа». Во-первых, ему зарплату уже несколько месяцев не платят, во-вторых, оплата его угля — это бюджет той страны, которая уже распадается, считай, не существует, но при этом воюет с нами, убивает нас и старается убить его детей — бомбёжками, обстрелами, голодом. Впрочем, бомбёжки прекратились, потому что мы сбили всю их авиацию, а голод пока не удался, потому что Россия прислала гуманитарную помощь, — а то бы мы уже тут вымерли все. Поэтому получается, что он раб — раб, добровольно сдавшийся в рабство враждебной стране, чтобы помочь уничтожить себя и свою семью…

Некоторые стесняются давать интервью и записывать эпизоды происходящего. Стесняться записывать и рассказывать не надо. Мы сейчас воюем, опираясь на героический пример наших дедов и прадедов. Нужно, чтобы наши дети тоже имели в нашем лице пример для подражания в момент, когда понадобится защитить свою землю, так как история развивается по спирали, и каждое новое поколение русских должно быть готово отстоять свои права на родную землю. Всё, что не доделали наши деды, сейчас доделаем мы!

О боевых действиях мне рассказывать нечего, потому что это очень тяжело. Встречаем местного, он идёт с пулевым ранением в руку. Спрашиваем: «Откуда?» Оказывается, на блокпосту стояли поляки, они его спросили, какие телеканалы он смотрит, он ответил: «Какие показывают» и получил из автомата пулю в руку. Вот так они воюют. Да не воюют они, они боятся ближнего боя.

Бывает, что ты говоришь с товарищем, а через час руками собираешь его обугленные остатки. Это очень тяжело…

Когда мне становится невыносимо тяжело, я говорю себе: «Ян, ты звено общей цепи. Цепь не может быть крепче самого слабого звена. Ты должен держаться!» А если трудно кому-то из наших — мы вместе его тоже поддержим.

Со всех сторон сыплются полные юмора замечания бойцов.

— Док, не будет книги — палец отрежу!

— До Киева дойдём быстро.

— Может, стоит вспомнить, что Варшава в древности тоже была русским городом?

— А я лично хотел бы дачу под Лиссабоном.

— Кстати, на Кипре издавна была русская военная база.

— Так Кипр же сейчас пополам поделён: часть — Греции, часть — Турции?

— Ну, вот мы их и помирим: будет единый Новороссийский — в смысле, в Новороссии — Крым… тьфу, то есть Кипр…

…Спартак. Как много в этом звуке… Дотоле неизвестный никому крошечный посёлок на окраине Донецка, недалеко от донецкого аэропорта, вскоре станет известен всему миру. Раз за разом мы приезжали туда, чтобы дать бой хохломутантам, окопавшимся в районе аэропорта. У противника — тяжёлая артиллерия, танки, мощные укрепления, способные вынести ядерный удар. У нас — носимое стрелковое, из тяжёлого максимум — АГС и «Утёсы».

Каждый раз, когда их разведка — совершенные системы радиоперехвата из Штатов, беспилотники из Израиля — обнаруживали наше присутствие в селении, по нему следовал мощный артиллерийский удар. Горели как свечи дома, заборы уцелевших всё более становились похожими на решето, а из асфальта дорог торчало множество стабилизаторов неразорвавшихся мин. Почти все жители давно покинули Спартак, там осталось всего несколько семей — зато эти люди неизменно помогали нам, готовили немудрёную еду, помогали разместиться, служили проводниками. Точно как в Великую Отечественную, когда пацаны несли воду усталым бойцам и провожали их по узким тропкам в тыл противника.

Для меня всё происходившее там носило очень личный характер. Именно через Спартак я ездил на нашу скромную маленькую дачу, расположенную недалеко от него. Сосновый лес, пение птичек и неправдоподобно свежий воздух. Райский уголок, куда неспешный маленький автобусик, потряхивая, вёз нас отдохнуть от бешеной суеты многомиллионного Донецка. Каждый раз, проезжая мимо, я любовался тихой идиллией этих тенистых улочек, неспешной жизнью местных на лоне природы и радовался, что в наш век свихнувшегося на жажде наживы человечества существуют ещё такие не тронутые «прогрессом» уголки. Как оказалось, немного поспешил радоваться, и гармоничное существование такого уголка было только вопросом времени. Невыносимо больно было видеть эти улочки разгромленными и безлюдными. Проклятая кровожадная блудница Европа, когда же ты перестанешь приносить на наши земли пожарища и смерть? Будет ли такой век в истории многострадальной России…

Пережидая обстрелы в подвалах и мощных бетонных гаражах, прикрытых со стороны противника домами, мы имели возможность немного побеседовать с бойцами. В том числе и теми, кто был настолько незауряден, что стали «живыми легендами» даже в этом, самом по себе легендарном, подразделении.

— Послушай, дружок, сказочку от Танчика.

«Танчик» — это позывной. Потому что его носитель в прошлом сильно рубился в «World of Tank», имел кучу всякой техники в «ангаре» тамошнего аккаунта. И ещё по одной причине…

— Вообще я еврей, потому что мама моя — еврейка. Мама меня хотела отправить в Хайфу, однако там тоже воевать пришлось бы, потому что если ты не врач и не инженер, то путь только один — в армию. Так что очень сильно мама не хотела, чтобы я воевал, но от судьбы не уйдёшь…

Я поперхнулся, сбиваясь с ритма записи интервью. Поверить, что Танчик — еврей, практически невозможно. Сознание автоматически рисует тщедушного, замученного нападками грубых антисемитов интеллектуала, в умном блеске глаз которого — вся скорбь иудейского народа. Танчик же — богатырь за два метра ростом, квадратный как в плечах, так и в талии, ещё и в бронике пятого класса — эдакий самоходный бронированный шкаф. Огромная борода лопатой, решительный отсвет стали в серых глазах прирождённого воина, чудовищные кисти-лопаты, в которых неподъёмный АГС смотрится детским конструктором. В этом — вторая причина его позывного. Сплошная мощь, настоящий живой танк!

— У меня всё началось 4 апреля, мне звонит товарищ и говорит: «Ты готов принять радикальное участие?» Он, кстати, сейчас съ…я в Россию и живёт там себе тихо. А мне совесть не позволяет. Я тогда схватил полотенце — кухонное, зелёное, сам не знаю зачем, и на базу. Там встретил толпу наших, очень яркие ребята, большинство уже — царство небесное, думаю, встретимся на том свете. Выломал себе какую-то трубу, и прихватил с собой. Когда мы заходили на СБУ, я этой трубой как начал х. ть в щит мента, уже после команды «Милицию не трогать!». Так лупил, что щит вмялся внутрь. Меня от него оттащил Пономарёв, будущий мэр Славянска, и меня тогда чуть не расстреляли. А бил я потому, что он этим щитом рубанул одного нашего, рассёк ему шею и кровь хлынула потоком!.. Кстати, когда брали наркоманскую точку, я взял руками железную дверь и скрутил её как рулон до замка, а потом аккуратно замок открыл.

При взгляде на этого человека-гору память услужливо подсовывает образ ветхозаветного могучего иудейского воина Самсона, который ослиной челюстью за один раз убил четыре тысячи солдат противника. Да, не перевелись ещё богатыри в народе иудейском… на Земле Русской, кстати!

— У меня было всё, что только можно себе представить: две квартиры, дача, машина, лодка, шикарная работа — я всё это бросил, пошёл воевать. Причём работа бы сохранилась даже в этом бардаке, если бы я не ушёл с неё. А хобби моё — байкер, я сам себе мотоцикл собрал. Жена у меня толковая и красивая, а что её очень люблю, я осознал только на войне. Тогда я ещё весил 150 кг, а как всё это началось, сильно похудел, жена мне стала говорить: «Ты похудел очень сильно, так скоро себе новую жену найдёшь!» Жена сейчас в Орле, нашла себе работу, и что интересно — сестра мной гордится, а жена нет, говорит: «Ты мне жизнь испортил!»

У меня есть мечта — купить ZZR-1000 и проехать на нём до Байкала. И деньги на него у меня уже были. Если бы у меня мозги были нормальные, я б его купил и жил бы себе под укропами. Но я не нормальный, как и все мы — мы правильные…

Тогда, на СБУ взяли золотую медаль одного человека, лояльного к нам. Он так просил её вернуть, — а я знал, кто её взял, он так и не вернул. А потом струсил и с…ся в Россию. Чуть позже ребята поехали брать телевышку, и неизвестные снайперы в чёрном открыли по нашим огонь, а наших всего чуть, из вооружения одни пистолеты, тогда вышку не взяли, взяли её позже.

Вообще, смешного за это время много было… Когда мы заехали в Константиновку, там ВОХРа с Полтавы стояла, а на мне форма новая, бородища огромная, и ВОХР испуганный меня спрашивает:

— А вы чэчэнэць?

Я ему отвечаю: «Я на этом заводе каждый метр знаю, я местный!»

— Как так? Нам сказали, что здесь только русские и чеченцы.

Кстати, когда я был на нуле, чеченские добровольцы приняли меня за своего, пытались говорить со мной по-своему, по-ичкерийски, и ели со мной свинью, а именно жареные свиные рёбрышки.

А ещё у меня есть друг Карась — яркий представитель ополчения, у нас с ним общий учитель, Татарин, царство небесное, с Константиновки, Татаринов Сергей, он погиб, когда наши городские власти договорились, что нацгвардия сдаёт нам блокпост со всем оружием, а сама уходит. А тут припёрлось краматорское ополчение с оружием, на блокпосту их увидели и перепугались, давай стрелять… Эх, Татар, Татар… Сколько времени прошло, до сих пор простить себе не могу. Он тогда так хотел рыбы, мы рыбы нажарили, ухи наварили. Ими и помянули.

Потом я воевал с Дедом, с ним было весело, выскочим несколько человек на блокпост и давай их фигачить. Я тогда бейсбольной битой фигачил посты, проломишь несколько голов — остальные бежать. Зарубок тогда наделал на автомате… Тогда я даже поляков ложил — у меня на автомате были рисочки и крестики. Рисочка — укроп, крестик — иностранец. По документам — поляки. Вот только на нуле я опоздал, ни одного негра не убил.

Хвала Всевышнему, я прекрасно понимаю, о чём он говорит. На всю жизнь запомнил тот день, когда единственный раз за всю кампанию мне довелось побывать в родной Горловке. Я страшно хотел съездить в родные края, ехать туда было совсем близко, но непрерывные военные и организационные хлопоты не давали такой возможности. В один чуть менее хлопотный, чем прочие, день вырвался, чтобы увидеть близких и забрать из дому скромные подарки для самых дорогих моих друзей, собственные монографии по экономике. Экономика эта была ребятам — как рыбам зонтик, но я им подписывал трогательные надписи на обложке, типа: «Софочка, можешь гордиться своим дедушкой! От автора». Такая малость страшно радовала этих простых и честных людей, ежеминутно балансировавших на грани вечности, и многие из них, кстати, уже там…

Так вот, я едва успел взглянуть на родню и ухватить увязанные в стопки монографии, как звякнул мобильник: наши штурмуют здание УВД! Было ясно, что без жертв не обойдётся, нужна будет медицинская помощь, и мы естественно метнулись туда.

Рокот разгневанной толпы вокруг здания. Истеричные крики нескольких этномутантов — только что присланных из Западной Украины начальника милиции и его зама, и ещё каких-то таких же особей. Они только что сбросили со второго этажа здания парня, который пытался поднять флаг Новороссии, тот получил множественные тяжёлые переломы. «Скорая» едва успела увезти его, как разгневанные горожане, словно рой пчёл, слетелись отовсюду. Воздух сгустился от напряжения, стал физически ощутимым. И в этом напряжении толпа, как влекомая чудовищной силы магнитом, хлынула на штурм. Прямо на автоматный огонь этномутантов. Грохот очередей. Страшный мат, который перекрывает звуки выстрелов. И общая, самоотверженная решимость всех присутствующих. Исчезло своё я, ты растворён в общей толпе, среди лучших людей своей Родины. Кажется, что ты огромен, до неба, что автоматчику невозможно промахнуться, не попасть в тебя, но это не имеет никакого значения: ты идёшь вместе со всеми навстречу смерти, с гибельным восторгом ожидая разящую иглу пули в грудь. С голыми руками — на автоматный огонь. За Родину, за Веру!

Потом трепалась по ветру спускаемая двухцветная тряпка с трезубом, на место её восходил гордый российский триколор, и от счастья щипало в глазах, и стоял в горле ком. Мы лично, своими руками, освобождаем родной город от нечисти!

Так что это и правда счастье — с бейсбольной битой — на врага, на огонь, в рукопашную! Своей волей, своей самоотверженностью и преданностью родной земле опрокинуть точность прицела вражеских стрелков, за мгновения, когда всё решается, проскочить простреливаемую зону, смести их стойкость своей решимостью, увидеть в глазах врага понимание того, что он — мёртв, ещё до того, как первый удар с чавкающим звуком проломит череп грязного этномутанта.

— До сих пор считаю себя «рязанским». Потому что состоялся как воин благодаря нашему командиру Рязани. Здесь для меня всё началось, когда я получал снаряды на складе и страшно переживал, чтобы дали побольше. Рязань подошёл, спросил у командира про меня, и взял мой телефон. Позвонил через неделю и предложил отработать по блокпосту. Машина на тот момент у меня была шикарная, «джихад-мобиль» девяносто девятая, камуфлированная, со звёздами. На крыше приварен АГС, крышка багажника выброшена и в нём закреплена стулка, а на ней сижу я, — в больших баллистических очках, бандане и новом камуфляже.

Рассказчик морщится от удовольствия, вновь переживая то ощущение пьянящего счастья, знакомое любому опытному воину, когда ты во всём чистом, на полной скорости, несёшься навстречу ветру и смерти, сам готовый мановением своей руки сеять колючие искры разрывов, кромсать иззубренными клинками осколков плоть врага, лить свою и чужую кровь.

— Выехали на задачу, Рязань всё объяснил. А весь прикол в том, что АГС я изучил только по книжке, и чуть из Интернета. При этом пришёл ко мне АГС в совершенно разобранном виде, как детский конструктор. Правда, совершено новенький, муха не сидела. Это был самый первый АГС, который пришёл на город.

Так вот, сначала планировалось, что все работают по блокпосту, а я прикрываю, но оказалось, строго наоборот. Рязань командует: «АГС — огонь!» — а он не работает, опять — и опять не работает. Дело в том, что я неделю просил — но заранее мне стрельнуть ни разу не дали, и оказалось позже, что ленту я вставил неправильно.

Тогда Рязань высыпает на сиденье до фига ВОГов — типа, если АГС не работает, давай ими. Мы как начали с подствольников сыпать, и только слышим: бах! бах! бах! А потом — «Ай-яй-яй!»

Уехали, вернулись в город ликующие. Около двух часов дня звонит Рязань: «Готов поработать?» При этом, что интересно, он мне даже малейшего замечания не сделал, он всегда говорил, когда мы что-то накосячим: «Вы же ополчение, что я вам могу сказать?»

Когда подъезжали, Рязань увидел передвигающегося в зелёнке противника, до роты, после его команды я тоже увидел, что их там было дофига. Опять у меня АГС не работает, мы уже отъезжали, тут я понял свою ошибку: АГС у меня был на предохранителе. Рязань командует: «Уходим!» Я говорю: «А пострелять?» Он мне: «Ты готов?» Я: «Конечно!»

Мы подскочили с «Утёсом» и как обработали зелёнку! Укры признали потерю 8 убитых и 15 раненых. Ясно, что на самом деле было больше. Тогда же они написали, что «в Константиновке впервые за всё время ополченцы использовали танк ИС-3». Меня после этого наши стали называть «еврейский шпион Изя-3».

Тогда мы трижды за день кошмарили этот блокпост. Они своими мозгами даже представить себе не могли, что такое возможно!

Наша работа АГС — очень ответственная. Мы прикрываем ребят, если что не так — мы виноваты. Зато как увидишь мясо от нашей работы — ты будешь счастлив.

Ты думаешь, мне не страшно? Мне очень страшно, я так боюсь, что просто п…ц! Но я понимаю, что идти надо, и поэтому каждый раз иду.

Чечен (пулемётчик)

У меня такой позывной, потому что отец — чеченец, мать — русская, а я — кабардино-балкарец, потому что тётки живут там, в Нальчике, а сам я всю жизнь прожил в Макеевке. Поэтому сам себя я считаю кабардино-балкарским украинцем.

Лиса (стрелок, горловчанка)

Поехали мы в Горловке на задержание мародёров, впереди поехал один наш, который дороги не знал, мы его по рации предупреждаем: «Осторожно, впереди блокпост!» Потом ещё раз. Тут впереди слышно — тормоза «ииииии» и сразу «Бах!». Машина перевернулась на крышу. И голос по рации: «Принял!»

Сеня (снайпер, егерь)

Вы подвиги записываете? У семёновцев тогда было пять трёхсотых, очень тяжёлых и противник кругом, не было никакой возможности их вынести. Так один наш вышел, говорит — хотите, убивайте меня, дайте только возможность вывезти раненых. Они в него стрелять не стали — вверх постреляли, но пропустили, когда он на крошечном фермерском тракторе раненых повёз.

Уже трижды был слух, что меня убили — даже бойцы с подразделения выпили за упокой души.

У меня отец — охотник, и он с детства меня брал на охоту, потом стал егерем. Вообще я родился в Казахстане, изъездили всю Среднюю Азию, потом поселились в России, Воронежская область. Служили России и воевали почти все мои предки: бабушка — военный водитель, воевала с немцами, потом в Маньчжурии с японцами. Говорит, что японцы — исключительно фанатичные, решительные солдаты, прекрасно подготовленные диверсанты. Три кольца охраны вырезали, проходили в самую середину расположения и отравляли колодцы.

Один мой дед, по отцу — штрафник, второй — десантник, они прорывали блокаду Ленинграда, про моего деда-десантника даже в книге написано. Батя у меня был сапёр-инструктор, помимо СССР служил в Монголии, Египте, Африке, причём в то время, когда там шла война. Кстати, о воинской доблести: его друг рассказывал, про вьетнамцев — исключительно стойкие солдаты. Стоит вьетнамец на посту — даже если 12 часов, не попросится в туалет отойти. А бывало, что стояли и по несколько суток, если сменить его некому.

Я горжусь тем, что воспитывал племянника и всё время приучал его, чтобы он занимался спортом. Так теперь он служит в Симферополе, в учебном центре подготовки морских диверсантов, то есть получается, что меня, дядю, он уже превзошёл.

Моя бывшая жена — она отсюда. Так она ушла от меня, а мне оставила свою дочь на воспитание. И дочь теперь за меня готова горло всем порвать, я её лично воспитывал.

Приехали мы сюда в июле, числа 25-го, по своей инициативе, сначала я попал в Губаревский батальон, у нас там был настоящий интернационал, десять немцев-антифашистов, из бывшей ГДР, двое израильтян, сербов — человек пятеро, а сколько с Казахстана, Киргизии, Белоруссии — вообще не сосчитать.

Участвовали в боях на Дубровке, на Нуле. На Дубровке мы приехали на бэтээре, 12 человек — и взяли. Это когда мы с утра, нагло, под обстрелом въехали в середину деревни. Противника там было до фига, не меньше роты, миномётная батарея, танк, БТР — они как раз накануне расстреляли мирную колонну гражданских с детьми, которая из Дубровки выходила. Сначала мы пошли на БТР, нас было человек пятьдесят — они как сыпанули, мы поняли, что поторопились. Тогда мы набрались наглости, утром поехали на одном БТР — они все по нам стреляли, но у них нервы не выдержали и мы взяли село. И сейчас едешь через Дубровку — и видишь, как на въезде стоит колонна сожжённых машин.

Новопавловка — это в окрестностях Красного Луча. Это там у нас одного убило и, пока его вытаскивали, ещё шестерых.

Юмористический случай был под Дубровкой, когда вышел наш Фашист (он сейчас в госпитале), весь изрешечен, бывший спецназ МВД РФ, работал преподавателем — IT-шником, а когда всё началось, уволился и приехал сюда. Так он сам здоровенный, борода лопатой, а вышел встречать колонну в одних трусах, маленьких очках и с гармошкой. При этом рядом с ним был наш Кулибин, тоже личность незаурядная, усы у него длиннющие и завитые, он себе сделал белую чалму и хиджаб. Ну и с ним Блоггер — был у нас и такой, всегда задумчивый. Он был в трусах, тапочках, фуфайке и с автоматом…

На Спартаке было много интересного. На всю жизнь запомнился случай, ставший анекдотическим. А если бы нас заметили — он однозначно бы стал трагическим. Накануне мы стояли ночью, ждали, пока на нас вынесут раненых, и я подумал, что «Скорая» без тяжёлого пехотного — не «скорая». Пошёл и выпросил у Змея с Немцем РПГ-7 и три заряда к нему. Чисто для самообороны. Довольный и ликующий дотащил «трофей» до машины — и вместо восхищения получил порцию трулей от Ангела и даже нашего водителя, Кортеса. Их что-то разобрали опасения, что РПГ в «скорой» сдетонирует, и они начали выносить мне мозги за излишний милитаризм, любовь к железкам и непонимание задач медработника. И вынесли до такой степени, что я пошёл у них на поводу (чего никогда себе не позволял) — и отнёс гранатомёт обратно «отцам-командирам». А уже следующей ночью мы выехали на Спартак забирать наших раненых. Стояли в условленном месте, откуда не могли уехать, — нужно было дождаться наших раненых. И слушали, как в ста метрах, во дворах, ворочается танк. И понимали, что у наших танков в этом районе нет. Я молча достал из «скорой» «Муху» и «Шмеля», понимая всю недостаточность таких аргументов против бронированной махины. Я молчал, но сопел так выразительно, что Ангел только вздыхала. Когда после этого случая, буквально на следующий день, я решительно затащил в «скорую» РПГ с зарядами, никаких возражений не последовало…

Никогда не смогу забыть 5 сентября — следующий день после подписания Минских соглашений, когда укропидары знаменовали начало «мирного процесса» сильнейшим обстрелом Спартака. Снаряд попал в дом, и тот вспыхнул, как свеча, рядом с ним потихоньку разгорелись два соседних. Наши ребята как раз стояли в тени у сельского магазинчика, в двадцати метрах от дома, но, по наитию Божию, за несколько секунд до попадания, перешли в соседний дворик — и остались живы, их только оглушило. А спустя несколько часов возле свежего пожарища рыдала и убивалась девушка. Как оказалось, её батя обрадовался подписанию перемирия и приехал с утра навестить родной дом, который сам построил, о котором так сильно беспокоился.

Кто виноват в этом всём? С одной стороны — понятно, фашисты. Но это их сущность, тут даже возмущаться как-то не к месту. Их нужно просто уничтожать, как бешеных собак. А с другой стороны, — какие могут быть вообще с ними переговоры и соглашения? После того, как они подписали кучу обязательств с Януковичем, и уже на следующий день от всех них отказались? После множества случаев, когда они нарушали свои обещания на следующий день? После всех Минсков, когда именно после подписания перемирия они начинали с удвоенной силой убивать мирное население? А Россия нам выкручивала руки, чтобы мы «соблюдали договорённости» и не мешали убивать своё население. То, что сейчас местные жители в Донецке и Луганске чуть ли не плюют в спину ополченцам, то, что сейчас «Россия» и «русское правительство» для многих местных стало ругательствами — результат преступной, предательской деятельности дипломатов РФ, её политиков. Каждый раз, когда ценой невиданного напряжения всех сил, больших жертв лучшими людьми, нам удавалось наконец-то переломить ход боевых действий и начать «давить» врага, Россия торопливо подписывала с нашими врагами какие-то непонятные «соглашения», подставляла наших жителей под обстрелы и лишала нас возможности отвечать. Славное слово «Минск», город-герой, после всех этих унизительных, на грани измены, соглашений, стало нарицательным. Ох, батько Лука, не ожидали от тебя такого! А что касается РФ — то и тем более не ожидали. Она выступала не как наш союзник, но как союзник врага — создавала ему все условия, чтобы он мог оправиться от поражений и безнаказанно убивать мирное население Донецка, разрушать его дома.

Трофеи наших ребят после боя на блокпосту близ Озеряновки

Трофейная бронетехника в Михайловке под Горловкой

Мы с Ангелом бегали по громыхающему, брызжущему разрывами Спартаку, искали раненых местных и оказывали им медпомощь. А наши ребята не могли простить врагу такой наглости — сделали вылазку, закошмарили оппонентов со стрелкового и приволокли штук семь пленных. Солдаты-срочники, были перепуганы до невменяемости — чтобы их успокоить, я заставил их выпить валерьянки, а ребята открыли им банку тушёнки, заставили съесть по чуть-чуть. Лысый присел перед ними на корточки и тихо, спокойно говорил: «Вот смотри — дом горит. Это вы всё наделали. Вы и такие как вы. Пришли на нашу землю, убиваете мирных людей». Не кричал, не угрожал. Ещё и наши ребята его одёргивали: «Не пугай их — видишь, они и так трясутся».

Однажды ночью, к нашей «Скорой» прибрёл боец с позывным Арх — кровь сочилась из раненой руки, нужна была перевязка. Вообще в этом подразделении ярких личностей хватало, но он своей самобытностью затмевал любого «влёгкую». Пока я без обезболивания отсекал куски нежизнеспособного мяса, он со смехом, на очень органичном «русском боевом, суть матерном» рассказывал об эзотерических явлениях, космических силах и о своей довоенной жизни, когда был страшно богат. Ангел только вздыхала, типа: «какой молодой и какой тяжело контуженный!» А я тогда ещё подумал, что он действительно очень необычный человек, а вовсе не просто болтун. И только много позже мы узнали, почему командир нашей роты называл его «святым воином». Он только в одном бою угнал у противника танк, БТР и систему залпового огня «Град». Это — не считая множества других лихих дел. Мы сейчас, после войны, дружим с ним, и для меня это — большая честь.

Яркими были события у знаменитой «девятиэтажки». Дом на самом краю Донецка, в двух шагах буквально от аэропорта. Оттуда мы раз за разом пытались штурмовать аэропорт с разной степенью эффективности — а противник ожесточённо отбивался. Тот день все его участники забыть не смогут никогда, а для некоторых он станет последним.

Началось всё утром с того, что мне позвонили ребята с телевидения — «Лайф-Ньюс», с очередной слёзной просьбой «что-нибудь поснимать». Просьбы следовали давно и постоянно — настолько давно, что как раз к этому разу я приготовился, провёл предварительные переговоры с местным некрупным командованием (с крупным командованием договариваться о визите телевизионщиков — себе дороже) и на этот звонок ответили им положительно. Они проехались с нами в Спартак, — и не только сняли короткий сюжет о нашей «Скорой», но ещё их ребята покатали на нашем единственном бэтээре, провели по проулкам, где изредка постреливали, показали хвосты торчащих в асфальте мин и руины домов прямо на передке — словом, экскурсия удалась на славу. Журналисты визжали от восторга, но день только начинался.

Михайловка. Раздавленная танком гражданская машина

На всякий случай на ближайшее будущее я выпросил у них камеру на этот день — интуитивно понимая, что таскать их везде за собой не получится, а интересного предвидится много. Работа артиллерии с обеих сторон, перемещения техники и многие другие признаки не просто говорили, а прямо-таки кричали об этом. Днём наше подразделение переместилось к девятиэтажке рядом с аэропортом. Туда я зазвал друзей — наших коллег-медиков из МВД, подъехал ещё медицинский расчёт из другого отряда спецназа — и мы решили устроить полевую конференцию тактических медиков. Только разложили наши рюкзаки (а один из бойцов снимал всё это на видеокамеру) — как понеслось! Грохот танковых выстрелов, работа гранатомётов, стрелковка! Резкое усиление боя — обе стороны схлестнулись. Раненых нам потащили просто потоком. Были тяжёлые, были очень тяжёлые — помню, у одного из них на задней поверхности плеча была рана — туда два кулака легко пролезали, в огромной дыре висели просто в пространстве нервы и кровеносные сосуды. Если бы их оборвало — он бы не дожил до медпомощи. Но ему повезло…

Врачей и вообще медработников было много, как и единиц транспорта, — принцип концентрации сил на направлении главного удара в очередной раз блестяще себя оправдал. Всех 11 раненых, которые поступили одной волной, сразу же и вывезли — через полчаса они были уже в больницах — особо тяжёлые на операционном столе. Не умер ни один. Особенно приятно много позже, через полгода, мне было узнать, что даже тот наш боец, который получил такое тяжёлое ранение руки, вернулся в строй. В данном случае, конечно, большая благодарность работникам гражданского здравоохранения города Донецка, которые оказали медицинскую помощь в полном объёме и с высоким мастерством всем нашим раненым. Кажется, именно тогда в ответ на охи и сокрушения медсестёр — типа, за что ребята гибнут? — я ответил: «Как сказала Зоя Космодемьянская — это счастье, умереть за свой народ!»

Вечером, когда мы привезли очередную группу раненых, в больнице нас опять встретили те же телевизионщики. Они сняли бойцов, получивших ранение — и выходящих из приёмного покоя, дающих интервью, в котором они выражали желание дальше сражаться за Родину. Самым интересным в этом съёмочном дне оказалось, что он полностью отобразил почти всё, что бывает с людьми на войне — да и в жизни тоже. Утром — ребята на выходе. Днём — в бою, получили ранения. Вечером — прооперированы в больнице, выходят в повязках, пошли на поправку. Редко вообще так бывает, чтобы вся жизнь так полно отразилась в одном дне.

Помню, тогда же, вечером, произнёс пылкую речь на камеру — о том, что добровольцы из России приезжают, воюют, получают ранения, — а врачи из России не едут совсем, медработников не хватает. Военных врачей действительно катастрофически не хватало — как и офицеров, и военспецов. Добровольцы — и молодёжь, и в возрасте, ехали активно, защищали Родину от нашествия. А огромное количество военных врачей, буквально тысячи, в том числе с опытом участия в боевых действиях, дружно остались в стороне от трагедии своего народа. Что-то видно сильно не так в подготовке современных военных в нашей стране, если она готовит «профессионалов», но не готовит патриотов.

Наступил очередной короткий отдых для наших ребят — для всех, кроме медслужбы. В перерыве между боями у медиков — множество дел. Нужно пополнить израсходованные запасы в нашей «Скорой», связаться с гуманитарщиками и заказать ещё лекарств (а потом ещё суметь получить, невзирая на страшные происки русской таможни, которая, похоже, целиком работает на укропов). Пролечить бойцам многочисленные развившиеся на боевых и после них хвори. Съездить навестить раненых и больных по лечебным учреждениям города. Это не считая необходимости потренироваться и записать наиболее яркие моменты происходящего.

Трофейная БРДМ в Михайловке

Но, невзирая на всю эту дичайшую занятость, с помощью Всевышнего удавалось увидеть старых боевых друзей. И это уникальные люди, каждому из которых хочется поклониться до земли — настолько сильно их уважаю, вдохновили на написание кратких рассказиков о них.

Вика

Сегодня на несколько минут приезжала с детками Вика. Когда я говорю, что имею честь общаться с лучшими людьми нашего народа, к Вике это имеет самое непосредственное отношение.

Она — всегда необыкновенно толковая, решительная, очень конкретная, мгновенно решающая любые сложные задачи. Бизнес-леди. Мать троих очаровательных детишек, из которых двое — приёмные, при этом все трое — как две капли воды: светленькие как пшеничка, конопатые, с синими васильками умных серьёзных глазок. Хозяйка большого, своими руками ухоженного двора, в котором дружно гуляют четверо породистых собачек и трое своих котов, не считая котов соседских, — те в часы кормёжки тихо приходят от своих нерадивых хозяев и деликатно рассаживаются на кромке каменного забора, дипломатично напоминая, что кроме Вики их никто не накормит.

Дом Вики — полная чаша. Великолепный ремонт везде, сад камней — в саду. Всё это она запланировала, спроектировала, создала своими руками. Мужа нет — Вика не виновата, что среди современных особей мужского пола так много алкоголиков и наркоманов и так мало настоящих, достойных называться Мужчиной. При этом она — не преподаватель-взяточник, не чиновник-казнокрад, натренировавшийся «пилить» бюджет. Она — скромный директор небольшой фирмы, которая встаёт в три часа утра, чтобы послушно выполнять завет Всевышнего — «в поте лица будете есть хлеб свой».

Когда здесь у нас ВСЁ началось, она, мать-одиночка с тремя детьми и владелица своего немаленького хозяйства, как никто имела все основания сказать: «Если со мной что случится — что будет с ними?» и спокойно сидеть дома. Однако она приняла совсем другое решение: «Если я не защищу своих детей — кто сделает это?»