1
1
После таких выступлений, после того, как Горький неоднократно демонстрировал свою принадлежность к партии социал-демократов большевиков, обратный путь в Россию был для него, конечно, закрыт. Он едет в Италию.
Итальянцы радостно встречают Горького на улицах толпами, незнакомые ему люди приветствуют его, жмут руки. В Неаполе был организован митинг, на котором произносились приветствия Горькому.
В одной итальянской газете приводится заключительное слово Горького на митинге:
«Когда говорят о моей революционной деятельности, я чувствую себя взволнованным и смущенным, потому что в большой революционной русской армии — я только рядовой. Принимая ваши приветствия, как адресованные революционной России, я благодарю вас за себя, за мою родину, и от имени всего мирового пролетариата» (23, 456).
А в письме к Е. К. Малиновской Горький писал:
«Наша Родина — хорошая страна, знаете? И теперь она именно играет первую скрипку в мировом концерте, будет играть ее долго и так же — верю! — хорошо, как начала» (28, 444).
Горький, поселившись на острове Капри, становится политическим эмигрантом.
Нарастание реакции все более сужало возможности общения его с русским читателем. Ряд рассказов вовсе не мог быть напечатан в России: «9-е января», памфлет «Русский царь», «Из повести» — агитация среди солдат, «Патруль».
Рассказ «Патруль» является отражением декабрьского восстания: темные дома, костры на улицах и солдаты-убийцы, испуганные, не понимающие ничего из того, что происходит.
Повесть «Жизнь ненужного человека», изображающая деятельность органов охранки, была допущена к печати только на одну треть. По началу повести читатели не могли составить даже представления о вещи в целом.
Пьеса «Последние», в которой показаны слуги полицейского режима самодержавия, была напечатана, но к представлению запрещена.
Пьеса «Враги» тоже была к представлению на сцене безусловно запрещена.
В своих воспоминаниях Горький говорит, что он некоторое время не понимал, что социальные противоречия жизни должны быть развиты до конца. Можно сказать, что в пьесе «Враги» с замечательной правдивостью и блеском впервые показаны противоречия русской жизни, развитые до конца.
Впервые в русской и в мировой литературе были показаны лица, которые дошли «до сознательной, последовательной, идущей до конца, непримиримой борьбы» с «хозяевами жизни». Конец надеждам на гуманность «хозяев жизни», конец крестьянским «ходателям» к правительству, конец просьбам рабочих к «милостивцам», конец того, что Ленин называл «историческим грехом толстовщины»[40].
Вот классическое по простоте место во «Врагах» — разговор рабочих Левшина и Ягодина с Надей, племянницей одного из директоров завода.
«Надя. А дядя?.. Он — добрый? Или он… тоже обижает вас?
Левшин. Мы этого не говорим…
Ягодин (угрюмо): Для нас все одинаковы. И строгие, и добрые…
Левшин (ласково). И строгий — хозяин, и добрый — хозяин… болезнь людей не разбирает… Дядюшка ваш, барышня, мужчина хороший… Только нам… от красоты его не легче…»
Рабочие очень просто и точно говорят ту правду, которую они узнали, которую выстрадали.
Они показаны в пьесе как коллектив, который все более сплачивается под влиянием большевистской партии. Руководит рабочими большевик Синцов, посланный партией. Вся пьеса динамична. В первом действии происходит убийство директора, рабочие хотят сжечь завод, но Синцов направляет их борьбу против анархизма, по-большевистски, и вся пьеса идет с подъемом борьбы пролетариев против капиталистов. Пьеса является отражением событий первой русской революции 1905 года[41].
В одном из писем конца 1905 года Горький писал:
«Правда проста. Все великое просто. Народ прост, как небо. С ним нужно говорить хорошими, твердыми словами…»35.
Такой правде — простой, как небо, — посвящен роман Горького «Мать».
Эта широкая картина революционного рабочего движения в России дана не только по впечатлениям и наблюдениям Горького в Нижнем и Сормове начала 900-х годов, но и на основе его глубокого изучения жизни всей страны.
В этом романе Горький показывает, как рядовой рабочий парень, Павел Власов, постепенно превращается в стойкого революционера, большевика, как поднимается рабочая масса, показывает большевистское подполье, показывает, как растут и множатся его кадры. Написанная после поражения революции 1905 года, «Мать» явилась пророчеством Горького, указывающим на близость победы социалистической революции в России.
Центральным образом романа является мать Власова — простая женщина, забитая мужем, опутанная религиозными предрассудками. Но чуткость и душевное богатство ее трогательно проявляются в заботах о сыне, а классовое сознание пробуждается в ней с огромной силой, когда она видит, что арестовывают сына и друзей его. Впоследствии она сама смело и решительно вступает на путь революционной большевистской борьбы и продолжает дело сына.
Художник Горький нашел образ революции 1905 года в русской простой женщине, жене и матери рабочего, и этот образ стал сильнейшим образом мировой литературы.
В письме к Е. П. Пешковой осенью 1906 года, во время работы над «Матерью», Горький так писал об одной не вошедшей в роман сцене:
«Впоследствии, когда ее будут судить за ее деятельность, она скажет речь, в которой обрисует весь мировой процесс, как шествие детей к правде» (28, 435).
Эта вера матери в торжество правды является одним из элементов социалистического реализма.
13 ноября 1905 года В. И. Ленин поместил в «Новой жизни» статью «Партийная организация и партийная литература», в которой призывал:
«Долой литераторов беспартийных! Долой литераторов сверхчеловеков! Литературное дело должно стать частью общепролетарского дела… составной частью организованной, планомерной, объединенной социал-демократической партийной работы»[42].
Ленин разоблачал «свободу» буржуазного писателя, зависимого от денежного мешка, от подкупа, и призывал к созданию действительно свободной, открыто связанной с пролетариатом литературы.
«Это будет свободная литература, потому что она будет служить не пресыщенной героине, не скучающим и страдающим от ожирения «верхним десяти тысячам», а миллионам и десяткам миллионов трудящихся, которые составляют цвет страны, ее силу, ее будущность»[43].
Нельзя не видеть, что откликом на эти слова Ленина явилась работа Горького над романом.
«Мать» действительно обращена к пролетариату, к миллионам трудящихся, «которые составляют цвет страны, ее силу, ее будущность».
Прообразом Павла Власова в известной мере послужил рабочий П. А. Заломов, один из руководителей сормовской партийной организации, а прообразом Ниловны — его мать, работавшая в организации, развозившая литературу и исполнявшая ряд других ответственных и сопряженных с опасностями поручений.
Демонстрация, описанная в романе, имеет источником своим знаменитую первомайскую демонстрацию в Сормове 1902 года, события тех дней, когда Горький, возвращаясь из Крыма для следования в арзамасскую ссылку, жил на перепутье в Нижнем.
Горький принимал активное участие в организации судебной защиты демонстрантов. 14 октября 1902 года он выпустил прокламацию по поводу суда над участниками демонстрации 1 Мая.
Но исторические лица и события послужили лишь канвой для создания художественного произведения, имевшего мировое пропагандистское значение и воплотившего в образах русских революционеров такую пламенную страстность, такую нравственную высоту, такие подвиги самоотвержения, такую преданность свободе и родине, что с этого времени знамя русского рабочего, его борьбы и его славы завоевало высокое признание.
В статье «О национальной гордости великороссов» Ленин писал:
«Мы гордимся тем… что великорусский рабочий класс создал в 1905 году могучую революционную партию масс… Мы полны чувства национальной гордости, ибо великорусская нация… доказала, что она способна дать человечеству великие образцы борьбы за свободу и за социализм…»[44].
Эта гордость творческими силами русского народа воплощена и в художественных образах романа Горького.
Впервые в русской литературе показан рабочий как будущий хозяин своей страны, как создатель ее истории.
Но не только рабочие показаны в романе. Крестьянское движение, расслоение деревни широко изображены Горьким. Деревенские бедняки начинают чувствовать, что рабочие не враги им, а руководители. Крестьянин Рыбин, временно работающий на фабрике, проникается идеями рабочих, идет в деревню с пропагандой революции. «Рыбиных очень много перевешал министр Столыпин в 907–8 годах; из Рыбиных вышли партизаны гражданской войны», — писал Горький (30, 206).
Ленин, говоря в 1909 году о том, что Горький «крепко связал себя своими великими художественными произведениями с рабочим классом России и всего мира», несомненно, в первую очередь имел в виду вышедший незадолго до этого роман «Мать».
Уже по выходе первых трех сборников «Знания», содержавших только первую часть «Матери», Петербургский комитет по делам печати, наложив на сборники арест, обратился 3 августа 1907 года к прокурору судебной палаты с просьбой возбудить судебное дело против Горького по обвинению его «в распространении сочинения, возбуждающего к совершению тяжких преступных деяний, вражду со стороны рабочих к имущим классам населения, подстрекающего к бунту и совершению бунтовщических деяний».
В связи с этим печаталась в «Ведомостях СПБ градоначальства» курьезная публикация:
«По обвинению СПБ Окружного суда отыскивается нижегородский цеховой малярного цеха мастер Алексей Максимович Пешков (Максим Горький), обвиняемый по 1 и 4 пп. 129, 73 и 132 ст. ст. Угол. уложения». Публикация была комична тем, что пребывание «нижегородского цехового» на Капри было известно всему миру.
На судьбе романа возбуждение этого «дела» отразилось тем, что последующие сборники «Знания» были сильнейшим образом урезаны, исключены целые сцены: пропаганда Рыбина в деревне и истязание его полицией, суд над Власовым и его товарищами и т. д.
Но и в таком урезанном виде отдельным изданием «Мать» появиться не могла, — впервые роман издан в России только после свержения самодержавия, в 1917 году.
В. И. Ленин прочел роман еще до появления его в печати.
Горький так вспоминает свою встречу с Лениным на V Лондонском съезде партии и разговор по поводу «Матери», когда Ленин, «ласково поблескивая удивительно живыми глазами, тотчас же заговорил о недостатках книги «Мать». Оказалось, что он прочитал ее еще в рукописи, взятой у И. П. Ладыжникова.
«Я сказал, что торопился написать книгу, но — не успел объяснить, почему торопился, — Ленин, утвердительно кивнув головой, сам объяснил это: очень хорошо, что я поспешил, книга — нужная, много рабочих участвовало в революционном движении несознательно, стихийно, и теперь они прочитают «Мать» с большой пользой для себя… Затем он деловито осведомился, переводится ли «Мать» на иностранные языки, насколько испортила книгу русская и американская цензура, а узнав, что автора решено привлечь к суду, сначала — поморщился, а затем, вскинув голову, закрыв глаза, засмеялся каким-то необыкновенным смехом…» (17, 7).
Уже после публицистических выступлений 1906 года отношение к Горькому в буржуазных кругах Запада резко меняется, появление «Матери», конечно, усилило этот процесс. Зато ее появление создало Горькому устойчивую и обширную рабочую аудиторию.
По словам А. Луначарского, «рабочая пресса, главным образом немецкая, да отчасти французская и итальянская, подхватила эту повесть и разнесла ее в виде приложений к газетам или фельетонов буквально в миллионах экземпляров. Для европейского пролетариата «Мать» сделалась настольной книгой».
О русском рабочем читателе и говорить не приходится. Редкий экземпляр зарубежного издания, проскользнувший через границу, или вырезки из сборников «Знания» зачитывались до износа, переходили из рук в руки, как драгоценность.
Роман стал огромной исторической важности документом революционной пропаганды. В России, во время отлива революционной волны, этот роман имел особое значение: читатель, подавленный столыпинской реакцией, приобретал в романе дух бодрости, уверенность в победе.
Что касается интеллигенции, в частности писательской, Горький обрушивается на нее с яростью, с бешенством. Сейчас трудно представить себе, каков был поворот у русской буржуазно-демократической интеллигенции после поражения первой революции.
Многие писатели изменили демократическим принципам.
Л. Андреев с его рассказом «Тьма», Сологуб с его романом «Творимая легенда», Арцыбашев с его повестью «Санин», Куприн с рассказам «Морская болезнь» и т. д. — все это бесновалось, с радостью и увлечением ругая революцию, призывая к беспринципности и эротике.
Горький пишет К. П. Пятницкому:
«Каждый день приносит какой-либо сюрприз — «Суламифь» Куприна, стихи «модернистов», интервью Леонида…[45] статьи Изгоева и других ренегатов — каждый день кто-нибудь встает перед тобой голый и весь в гнилых язвах… Хочется орать, драться с этой сволочью, хочется топтать ногами эти «неустойчивые психики»… Кажется, что все пьяны, сошли с ума» (29, 57).
И когда Пятницкий без ведома Горького поместил в сборнике рассказ Куприна «Ученик», Горький пишет ему:
«Я решительно против… литературы, «услужающей» обывателю-мещанину, который желает и требует, чтобы Куприны, Андреевы и прочие талантливые люди закидали и засыпали вчерашний день всяким хламом, чтобы они избавили обывателя от страха перед завтрашним днем».
Какая сила публицистического темперамента была у Горького, видно по такому его объяснению своего состояния в одном из следующих писем:
«У меня, видимо, развивается хроническая нервозность, кожа моя становится болезненно чуткой, — когда дотрагиваешься до русской почты, пальцы невольно сжимаются в кулак и внутри груди все дрожит — от злости, презрения, от предвкушения неизбежной пакости… Дело в том, что я люблю русскую литературу, люблю страну и верю в ее духовные силы. Это — большая любовь» (29, 64, 76).
В ряде статей Горький изливает свое негодование и возмущение писателями-ренегатами.
Живя за границей, он работает, связанный с партией.
В Лондоне, на V съезде партии, Горький присутствует в качестве делегата-большевика с совещательным голосом.
В своих воспоминаниях он так писал о речи Ленина на съезде:
«…Поспешно взошел на кафедру Владимир Ильич, картаво произнес слово «товарищи». Мне показалось, что он плохо говорит, но уже через минуту я, как и все, был «поглощен» его речью. Первый раз слышал я, что о сложнейших вопросах политики можно говорить так просто…
Его рука, протянутая вперед и немного поднятая вверх, ладонь, которая как бы взвешивала каждое слово, отсеивая фразы противников, заменяя их вескими положениями, доказательствами права» и долга рабочего класса идти своим путем, а не сзади и даже не рядом с либеральной буржуазией, — все это было необыкновенно и говорилось им, Лениным, как-то не от себя, а, действительно по воле истории» (17, 13).
Вернувшись на Капри, Горький писал И. П. Ладыжникову:
«Съезд меня ужасно хорошо начинил! Многое темное стало ясным, психология меньшевизма понятна и удивительно поучительна» (29, 20).
Встречи М. Горького с В. И. Лениным на съезде послужили началом тесного сближения между ними.
«Не помню, — пишет Н. К. Крупская, — встречался ли Ильич с Горьким до Лондонского съезда, но, начиная с Лондонского съезда, на котором присутствовал Горький, у Ильича всегда светлело лицо и мягчели глаза, когда он говорил о Горьком»36.