Кому вести Секретариат

Кому вести Секретариат

В. Болдин:

— Вопрос об избрании Черненко генсеком был предрешён и происходило это совсем не на Пленуме ЦК. Пленумам по таким вопросам всегда отводилась роль оформителя тех или иных решений, принятых «руководящей группой» Политбюро ЦК. Говорю «руководящей», ибо не все из состава партийных патриархов обладали одинаковым авторитетом и реальной властью, влиянием, не все могли предложить имя нового генсека. Многие лишь участвовали в обсуждении выдвинутой кандидатуры при избрании лидера.

Генсек Л.И. Брежнев на своём юбилее.

Два самых могущественных человека в стране. Середина 70-х годов.

Вручение К.У. Черненко второй Золотой Звезды Героя Социалистического Труда.

Последний год жизни Л.И. Брежнева. С главным кремлёвским врачом Е.И. Чазовым в Крыму.

Ю.В. Андропов до болезни.

Министр внутренних дел СССР Н.А. Щёлоков и председатель КГБ СССР Ю.В. Андропов встречают в аэропорту венгерского коллегу. 1977 год.

Встреча руководителей стран — участниц Варшавского Договора. Слева направо: Я. Кадар, Т. Живков, Ю. Андропов, Г. Гусак, Э. Хонеккер, Н. Чаушеску, В. Ярузельский. Прага, 1983 год.

Посол СССР в Венгрии Ю.В. Андропов. 1956 год.

В служебном удостоверении председателя КГБ Ю.В. Андропова было написано: «состоит в должности сотрудника КГБ при Совете Министров СССР».

Ю.М. Чурбанова доставили в суд.

Министр внутренних дел СССР Н.А. Щёлоков.

Надев парадную форму и все ордена, генерал армии Н.А. Щёлоков застрелился из охотничьего ружья.

Директор «елисеевского» магазина Ю. Соколов с внучкой.

Будущий директор «елисеевского» магазина Ю. Соколов (справа) с фронтовым товарищем. Снимок 1943 года.

Ю. Соколов с маршалом В.Ф. Толубко за три года до расстрела.

Будущий Председатель Совета Министров СССР Н.И. Рыжков осваивает мотоцикл. Донбасс, 1958 год.

Н.И. Рыжков с супругой Людмилой Сергеевной. 1963 год.

Красноармеец С.Ф. Медунов.

Ему всё вернули: награды, партбилет. Но доброе имя вернуть забыли.

С.Ф. Медунов в 1998 году.

Февраль 1932 года. Молодой пограничник К. Черненко с друзьями по заставе.

Семья К.У. Черненко: жена Анна Дмитриевна, дочь Елена Константиновна и внук Митя.

Начало 1985 года.

Дни К.У. Черненко были уже сочтены.

Начало марта 1985 года. Смертельно больному генсеку К.У. Черненко вручают удостоверение депутата Верховного Совета РСФСР. Крайний справа — член Политбюро, первый секретарь МГК КПСС В.В. Гришин, крайний слева — секретарь МГК КПСС Ю.А. Прокофьев.

В Лондоне на смотринах.

Во время первой встречи с М. Тэтчер.

М. Тэтчер советует, в каком магазине купить ювелирные украшения.

Приехав с мужем в Лондон, Р.М. Горбачёва вопреки протоколу пошла не на могилу К. Маркса, а в ювелирный магазин за украшениями.

1984 год. Лондон. Свои!

Специальный номер американского журнала «Нью-суик», посвящённый новому Генеральному секретарю. 25 марта 1985 года.

Чем не ковбой?

Звездный час пробил.

О чём он тогда думал?

А.А. Громыко выступает на сессии Генеральной Ассамблеи ООН. 1960 год.

Перехитрил самого себя. Он предложил М.С. Горбачёва на пост генсека.

Посол СССР в США А.А. Громыко с супругой в Вашингтоне. 1944 год.

Е.К. Лигачёв с супругой Зинаидой Ивановной. Томск, 1974 год.

М.С. Горбачёв подобрал его на роль главного кадровика партии.

К тому времени в Политбюро одну из ведущих ролей играл Д.Ф. Устинов. Именно он в тот период был, пожалуй, главным из дирижёров расстановки кадров в руководстве. Именно от его поддержки во многом зависело, быть или не быть кому-то в Политбюро ЦК, возглавить тот или иной ключевой орган управления государством.

Я неплохо знал Д.Ф. Устинова, ибо ещё в 1965 году по его просьбе некоторое время работал с ним, хотя тогда уже готовился и сдавал экзамены для поступления в Академию общественных наук. Он попросил помочь ему, «пока будет входить в курс нового дела». В то время его избрали секретарём ЦК и он курировал вопросы оборонной промышленности и химии. Я видел его в работе. Он обладал тогда достаточно хорошим здоровьем, огромной работоспособностью, сохранившейся ещё, видимо, с военных лет. Дмитрий Фёдорович ежедневно приходил к восьми часам утра и уходил после двенадцати ночи, а часто и позже. В его кабинете постоянно были люди, проходили большие совещания, приглашались крупнейшие учёные, военачальники, конструкторы. Именно тогда я смог увидеть Туполева и Миля, Королёва и Челомея, Бармина и Янгеля, многих других выдающихся конструкторов и организаторов космической и оборонной промышленности, чьи имена стали известны советским людям спустя годы, а то и десятилетия.

На заседания, рассматривавшие важнейшие вопросы обороны, специалисты приглашались в строго определённом порядке. И не дай бог, чтобы кто-то неприглашённый остался на следующий вопрос или пришёл раньше времени. За этим внимательно следили, и я не раз был свидетелем, как из кабинета выдворялся то один, то другой «оборонщик», оказавшийся «лишним».

Вёл заседания Д.Ф. Устинов жёстко, по-деловому, давал высказаться всем, но решения принимал сам или просил подготовить их для рассмотрения на Совете Обороны или в Политбюро ЦК. После таких многочасовых заседаний Дмитрий Фёдорович оставлял ещё некоторых конструкторов и долго обсуждал конкретные вопросы, звонил на места, иногда в далёкие восточные районы, несмотря на то что в Москве было два — три часа ночи. В результате огромной работы того периода и были заложены принципы и основы современной оборонной мощи и развития военно-промышленного комплекса. В последующем с переходом на работу в Министерство обороны Д.Ф. Устинов приобрёл такой вес и поддержку военных и работников-оборонщиков, что являл собой, по существу, главную и авторитетную фигуру в Политбюро, правительстве и государстве. Особенно ясно это стало после смерти Брежнева и Андропова.

И вот тогда именно Д.Ф. Устинов, а также Н.А. Тихонов и А.А. Громыко поддержали кандидатуру К.У. Черненко на пост лидера партии. Возможно, не без внутренних колебаний, но дисциплинированно члены Пленума ЦК проголосовали за избрание Константина Устиновича Генеральным секретарём ЦК КПСС. Впрочем, для большинства членов политического руководства, первых секретарей республиканских, краевых и областных партийных комитетов в ту пору это был наиболее приемлемый вариант. Недолгое правление Ю.В. Андропова настолько напугало многих своим радикализмом, попыткой изменить или поправить курс Л.И. Брежнева, что избрание К.У. Черненко стало желанным. Он был плоть от плоти сложившейся иерархической системы.

Разумеется, авторитеты Политбюро понимали, что К.У. Черненко, мягко говоря, перезрел и нуждался в крепкой подпорке. Поддерживая избрание его генсеком, Д.Ф. Устинов обговорил и вопрос о том, что на вторые роли перейдёт М.С. Горбачёв.

— Ты действуй, Михаил, — успокаивал М.С. Горбачёва Д.Ф. Устинов, — я договорился, что Секретариат ЦК будешь вести ты. Константин официально внесёт это предложение на заседании Политбюро ЦК.

И К.У. Черненко действительно внёс это предложение, несмотря на сомнение и даже сопротивление Н.А. Тихонова и некоторых других членов Политбюро.

Восхождение на вершину политической власти державы для К.У. Черненко стало временем и личного триумфа. Стечение обстоятельств позволило реализоваться несбыточной мечте. Трудно понять, как престарелый 73-летний человек, серьёзно больной и немощный, мог решиться на такой отчаянно-безумный шаг. Он встал во главе многомиллионной партии, а по существу великой страны в дни её критического состояния. Нормальная психика отказывается понять такое решение. Согласие на избрание К.У. Черненко генсеком можно объяснить только утратой чувства реальности, непомерной жаждой власти, которая, как оказалось, сильна даже в преклонном возрасте. Нельзя, разумеется, исключать и того, что Константина Устиновича уговорили его соратники занять этот высокий пост, дабы не пустить к власти людей, способных изменить соотношение сил и традиционный курс, выработанный многими деятелями действовавшего в ту пору Политбюро.

Как бы то ни было, но превращение К.У. Черненко в нового политического лидера стало большим праздником для всех испуганных действиями Ю.В. Андропова.

И среди радовавшихся приходу Константина Устиновича были не только его ближайшие помощники или приверженцы брежневских идей. Удовлетворение испытывали и многие партийные, советские, хозяйственные руководители, видные деятели культуры, идеологических учреждений.

Пленум прошёл вполне гладко! С подачи премьера Н.А. Тихонова, Генеральным секретарём ЦК КПСС единогласно был избран Черненко.

Не очень «гладко» прошло первое организационное заседание Политбюро.

Все, с кем мне приходилось обсуждать эту сцену, воспроизводили её по-разному. Правда, расхождения в основном касались деталей. В главном мнения совпадали — действительно, старая гвардия Политбюро пыталась сдержать прыть молодого выскочки, инстинктивно ощущая исходившую от него опасность. Но, наверное, были уверены в своей силе, и потому ограничились лишь недовольными раскатами предупредительного грома. Горбачёву они показались угасающим громыханием обессиленной грозы.

В. Прибытков:

— Черненко, понимая, что Горбачёв, выдвинутый предшественником на высокие партийные роли, весьма ревностно относится к своей карьере, предложил Михаилу Сергеевичу весьма высокий пост: «Пусть Михаил Сергеевич ведёт заседания Секретариата! Он человек молодой, энергичный, физически крепкий…»

В этом предложении Черненко было больше трезвого расчёта, нежели хитроумной подоплёки: сделать из Горбачёва союзника, а не противника…

Однако не все члены Политбюро оказались столь благорасположенными к Горбачёву. Возразил тот же Тихонов, который совсем недавно (при Андропове) был накоротке с Горбачёвым:

— Ну, Горбачёв превратит заседания Секретариата в коллегию Минсельхоза… Будет вытаскивать лишь аграрные вопросы…

Тотчас посыпались аналогичные отводы.

Их суть чрезвычайно проста — настало время «стариков» отыграться на «выскочке», но это было от эмоций, а не от ума. Резко отмел подобные возражения министр обороны — маршал Устинов. Он в категорической форме поддержал предложение Черненко, причём сделал это столь решительно, что возражать ему было чрезвычайно трудно:

— Лучшей кандидатуры не найти. Прав Константин Устинович. Горбачёв молод и энергичен!..

Но великий дипломат Громыко, совсем недавно безоглядно поддерживающий молодого андроповского выдвиженца Горбачёва, вдруг завилял и заюлил:

— Давайте подумаем, не будем сейчас торопиться, а позднее к этому вопросу вернёмся…

Тут Прибытков сделал маленькое отступление, чтобы лучше описать характер Громыко, право слово, он того стоил! Всегда молчаливо-замкнутый в официальной обстановке, он был совсем не такой в обыденной, рабочей, повседневной. Тогда проявлялись его малоизвестные широким кругам качества: себялюбие, высокомерие, пренебрежение к чужому мнению, а та и поразительное упрямство. Об этом знали все члены ЦК!

Как-то Черненко при разговоре с Брежневым о предстоящем голосовании «вкруговую», то есть всех сидевших на совещании по очереди, сказал:

— Чтобы «Андруша» не упирался и не ставил «против», ты начни голосование с него. Найди подход, уговори, чтобы он не упрямился…

«Андрушей» — так за глаза величали Громыко все члены «шестёрки» в Политбюро. Его белорусское произношение некоторых русских слов так никогда до конца и не выветрилось. Выступая на Пленуме накануне похорон Черненко, когда он предлагал на пост генсека Горбачёва, он характеризовал его, как «блестяшчаго» организатора, который «блестяшча» вёл заседания Секретариата…

— Сегодня я эти слова и слова самого Черненко об «Андруше» вспоминаю с улыбкой, — говорит В. Прибытков. — А тогда было не до улыбки — Громыко юлил и изворачивался. Пришлось седому как лунь Черненко, производившему впечатление флегматика, проявить недюжинную твёрдость и крепость характера:

— Я всё-таки настаиваю на том, чтобы вы поддержали моё предложение: доверить ведение Секретариатов товарищу Горбачёву…

Да, произошло именно так. Из песни слов не выкинешь. И хотя между Черненко и Горбачёвым, по свидетельству многих очевидцев, не всегда лояльных как к первому, так и ко второму, никогда не было дружбы или близости, никто не замечал никакой неприкрытой или замаскированной вражды. Честно говоря, её и быть не могло в условиях аппарата — принцип подчинения меньшинства большинству предполагал борьбу и сопротивление до известного предела. Дальше наступало подчинение!

Естественно, что Горбачёв хотел власти и не хотел, после пятнадцатимесячного андроповского резкого скачка вверх, снова оказаться внизу иерархической лестницы, на каком-нибудь аграрно-сельскохозяйственном участке работы. Ему уже понравилось представлять СССР в зарубежных поездках, запросто беседовать с лидерами великих государств, например, Канады или Франции… А теперь? Что теперь? Вниз? Об этом даже думать не хотелось…

Черненко, похоже, читал его мысли и прекрасно понимал тревоги Горбачёва. Тут не требовался хитроумный расчёт. И он решил не поступать с ним так, как совсем недавно с ним самим поступил Андропов. Он доверил ему и настоял на этом — что гораздо труднее! — второй по значимости пост в партии. Отныне и до самой смерти Горбачёв станет правой рукой Черненко, тем самым предопределялась будущая судьба Горбачёва — ему открывалась зелёная трасса вверх до будущего президентского кресла всего СССР!

Многие потом с удивлением припоминали, что Горбачёв при Черненко продолжал успешно делать карьеру и ему никто не чинил препятствий. Припоминали и удивлялись, как это за столь короткий промежуток времени превратить противника более сильного, молодого и энергичного конкурента в сподвижника, помощника, коллегу…

Несколько существенных деталей этого эпизода воспроизводит В.А. Медведев, тогда заведующий отделом ЦК КПСС, тоже принимавший участие в заседании Политбюро. В отличие от Прибыткова, в описании которого человеком, дипломатично предложившим вернуться к рассмотрению этого вопроса позже, был министр иностранных дел Громыко, Медведев эти слова вкладывает в уста секретаря МГК Гришина.

В.А. Медведев:

— Я был на заседании Политбюро, когда Черненко поставил вопрос о распределении обязанностей между его членами, и, в частности, о том, чтобы Горбачёв вёл Секретариат. По сложившейся традиции, это поручалось второму лицу в партии, он же проводил и заседания Политбюро в отсутствие Генерального секретаря. Обычно такие вопросы обговариваются с наиболее авторитетными членами Политбюро предварительно, и на заседании возражений не следует. На сей раз всё было иначе.

Что за этим скрывалось, трудно сказать. То ли Черненко решил прямо выйти на Политбюро с таким предложением, то ли он предварительно обсуждал его с кем-то и, встретивши возражения, решил всё-таки вынести на заседание.

Сначала взял слово Н.А. Тихонов, тогдашний Председатель Совета Министров. Он сидел, по традиции, первым за длинным столом, по левую руку от председательствующего. А против него первое по правую руку от председательствующего кресло было свободным. Оно занималось как раз вторым лицом в партии. Тихонов возразил против предложения Черненко в отношении Горбачёва, но альтернативного предложения не внёс.

— Горбачёв в Политбюро занимается аграрными вопросами, — заявил он, — и это может отрицательно сказаться на деятельности Секретариата, породит аграрный уклон в его работе.

Тихонову возразил Д.Ф. Устинов:

— Но ведь Горбачёв уже имеет опыт ведения Секретариата, да и вся предшествующая практика говорит, что ведущий Секретариат всегда имел какой-то участок работы, и это не оказывало негативного влияния на работу Секретариата.

Действительно, Тихонов не мог не знать, что уже при Андропове Горбачёв занимался практически всем спектром вопросов. За этим стояло другое — стремление не пустить Горбачёва, боязнь, что при слабом Черненко он будет играть доминирующую роль в ЦК.

В разговор вступил В.В. Гришин:

— Предлагаю отложить решение вопроса. Ещё раз всё продумать и взвесить.

Это было равнозначно поддержке Тихонова, ибо в практике работы ЦК формула «отложить», по сути дела, была близка к отрицательному решению. Примерно в таком же духе, если мне не изменяет память, высказался и А.А. Громыко, а итог был такой: несколько невнятных слов произнёс Черненко в поддержку своего предложения, и обсуждение закончилось. Насколько я знаю, к этому вопросу Политбюро больше не возвращалось, а работой Секретариата стал руководить Горбачёв.

Третий свидетель той закрытой части заседания Политбюро В. Печенев называет ещё одного влиятельного члена Политбюро, выступившего против того, чтобы Горбачёв вёл заседания Секретариата. Это был Г.В. Романов. Кроме того, Печенев приводит отсутствующую у Медведева немаловажную деталь: оказывается, Тихонов предложил вести заседания Секретариата по очереди всем секретарям ЦК, как это было при Хрущёве. Чем не демократическая мера? Но её почему-то Вадим Андреевич замалчивает. Чтобы Михаила Сергеевича не заподозрили в стремлении взять власть в свои руки?

В. Печенев:

— В феврале 1984 года на первом же официальном заседании Политбюро ЦК КПСС после того, как генсеком стал Черненко, последний сумел настоять на том, чтобы именно Горбачёв стал тем, кто ведёт заседания Секретариата ЦК, а в отсутствие Черненко — и заседания Политбюро. Вместе с другими помощниками Черненко я присутствовал на этой закрытой части заседания и хорошо помню, что предложение Черненко прошло «со скрипом». Против него выступили Тихонов, а также Гришин и Романов. А поддержал активно поначалу лишь Устинов, хотя он действительно (об этом до меня не раз уже упоминал в печати и Вольский) особых симпатий к Горбачёву, скажем так, не питал. В возникшей небольшой перепалке по этому вопросу «соломоново», компромиссное предложение (как и положено дипломату!) внёс А. Громыко. В своеобразной своей манере он сказал примерно следующее: «Товарищи! Николай Александрович Тихонов внёс, конечно, интересное предложение: вести заседания Секретариата ЦК КПСС по очереди. Это очень демократично. С другой стороны, прав и Константин Устинович: Горбачёв уже вёл заседания Секретариата, и, говорят, это у него хорошо получается. Может быть, так поступим: пусть пока, временно, он продолжает вести заседания. А там — видно будет. Вернёмся к этому вопросу ещё раз, позже».

Но временное у нас чаще всего и становится постоянным. К этому вопросу больше не возвращались.

Предложение Тихонова могло означать лишь одно: «по очереди» должны были бы тогда вести Секретариат ЦК Горбачёв и Романов, поскольку тогда они были не просто секретарями ЦК, но и членами Политбюро. Возможно, право вести Секретариат ЦК можно было бы тогда распространить и на Гришина — как московский первый секретарь и член Политбюро он часто присутствовал на этих заседаниях. Так что антигорбачёвская направленность «демократического» предложения Тихонова была очевидна.

Между тем, выждав месяца два — три, Черненко, когда Романов находился, кажется, в отпуске, пересадил Горбачёва на первое место за столом заседаний Политбюро по свою правую руку — перед Романовым. Увидев это, один из моих бывалых коллег (помощники генсеков обычно присутствовали как бы наравне с членами ПБ и секретарями ЦК на всех вопросах повестки дня, а иногда и при обсуждении вопросов «за повесткой») злорадно прошептал:

— Ну, Романов, вернувшись из отпуска, будет очень «доволен» таким соседством.

Снова несостыковка свидетельств очевидцев. Ниже будут приведены суждения В. Болдина и Н. Рыжкова, которые утверждают, что Горбачёв так и не пересел по правую руку от Черненко, потому что решение Политбюро, которым бы Горбачёву поручалось вести заседания Секретариата, не состоялось.

— Как я уже отмечал, — продолжает В. Печенев, — в таком государстве, как наше, подобного рода детали — кто где стоит или кто где сидит — имели отнюдь не только символическое значение. Так что принятое тогда решение о том, кто будет вести заседания Секретариата ЦК, на котором решались или предрешались важнейшие вопросы жизни партии и страны, сыграло большую роль в судьбе и Горбачёва, и, как показало время, всего Советского государства. Это его политическое продвижение (неизвестное широкой публике) в глазах партийных кадров выглядело как важный шаг Горбачёва (хотя и неполный) ко второй (после генсека) высшей ступеньке в партийной иерархии.

И этот факт даже сам по себе сыграл весьма существенную роль в марте 1985 года, когда в рекордно короткие сроки (не прошло и суток после смерти Черненко) был созван Пленум ЦК КПСС (и эту сверхоперативность, смахивающую чем-то на «мини-переворот», обеспечивал, кстати говоря, прежде всего Е. Лигачёв, руководивший тогда организационным отделом ЦК). Пленум и избрал по (единодушному?!) предложению Политбюро и без какого-либо обсуждения единогласно Генеральным секретарём ЦК КПСС М. Горбачёва.

В. Болдин:

— С приходом К.У. Черненко к власти М.С. Горбачёв стал задумчив, мрачен и встревожен. Видимо, тайно он всё-таки надеялся встать во главе партии. И это можно было понять. Михаил Сергеевич был, по сравнению с Черненко, молод, достаточно образован, тщеславен. И вот снова он должен стоять в очереди и таскать каштаны из огня для кого-то другого.

А между тем вопрос о назначении вторым секретарём М.С. Горбачёва продвигался туго. Вроде бы на Политбюро К.У. Черненко сказал, что вести Секретариат ЦК будет Горбачёв, а это значило, что он становился вторым лицом в партии. Но решения Политбюро ЦК по этому вопросу не было принято, и он остался сидеть за столом заседаний Политбюро на том же месте. Его не пригласили пересесть по правую руку от генсека, напротив Председателя Совета Министров СССР Н.А. Тихонова. М.С. Горбачёв это тяжело переживал, часто выдержка покидала его, и он в узком кругу отпускал колкости в адрес К.У. Черненко и всех политических стариков. Такое положение — полупризнание Горбачёва вторым лицом — приводило его в ярость. Он часто и подолгу беседовал с Д.Ф. Устиновым, изливая свои накопившиеся обиды. Д.Ф. Устинов поддерживал его и увещевал:

— Работай спокойно, всё уладится. Я скажу Константину.

Однако отношение Черненко к нему было неопределённым. Тихонов и некоторые другие члены Политбюро яростно сопротивлялись назначению Горбачёва. В нём видели явную угрозу спокойному существованию и всячески, подчас мелко, унижали его. Горбачёву не могли простить и усиления его позиций, которое произошло при Ю.В. Андропове. Так продолжалось до тех пор, пока Д.Ф. Устинов не выдержал и не сказал на заседании Политбюро ЦК, что Горбачёву нужно садиться за стол заседаний на своё новое место. Как бы спохватившись, это подтвердил и Черненко, сомневающийся Громыко, многие другие, понимая, что вопрос с назначением второго секретаря всё-таки решён. Противиться мнению Д.Ф. Устинова не решился никто. Не изменил позиции только Н.А. Тихонов. Он до конца своего пребывания на посту Председателя Совета Министров СССР, члена Политбюро негативно относился к Горбачёву. И только спустя года полтора, уже находясь на пенсии, направил ему покаянное письмо с объяснениями своей позиции и извинениями, о котором впоследствии, видимо, сильно сожалел.

М.С. Горбачёв ознакомил руководство партии с этим письмом и был весьма удовлетворён покаянием человека, который чуть было не сломал его карьеру.

В общем вопрос, который так долго волновал Михаила Сергеевича, решился благополучно. Он даже изменился в лице, в нём прибавилось властности, а главное — Горбачёв стал энергичнее работать.

Но остались и омрачающие жизнь ограничения. По-прежнему повестка заседания Секретариата апробировалась в аппарате К.У. Черненко. Не все вопросы выносились на обсуждение, на многих документах уже стояли визы генсека, определяющие, в каком направлении нужно решать те или иные проблемы.

Итак, картина вырисовывается такая: умный Громыко, в общем-то симпатизировавший молодой команде, но и свою не желавший поначалу предать, дипломатично «свернул» вопрос: давайте отложим, подумаем, вернёмся позже.

Н. Рыжков:

— Позже не вернулись. До самой смерти Черненко Горбачёв так и не получил столь желаемого им решения Политбюро. Иными словами, он был вторым вроде как нелегально, де-факто, но не де-юре. Старая брежневская гвардия побаивалась его и не доверяла ему.

Не скрою, его это очень мучило. Зная самолюбивый характер Горбачёва, его нескрываемую любовь к внешним атрибутам власти, можно легко представить, какие кошки скребли у него на душе. Он безраздельно властвовал на заседаниях Секретариата, никто и не посягнул на его право вести их, а каждый четверг поутру он сидел сироткой в своём кабинете — я частенько присутствовал при сей грустной процедуре — и нервно ждал телефонного звонка Черненко: приедет ли тот на Политбюро сам или попросит Горбачёва заменить его и в этот раз. На партийном языке это называлось «одноразовое поручение»…

Впрочем, откровенное недоверие «старой гвардии» к куда более молодому конкуренту мешало не только горбачёвскому самолюбию, но и общему делу. Если в составе Секретариата наша команда имела явное большинство, то каждое заседание Политбюро, если предстояло решать действительно принципиальный вопрос, превращалось для нас в труднодоступную высоту, которую можно было взять не столько силой или нахрапом, сколько заранее подготовленной хитростью, этаким троянским конём. Конём, как стыдно мне в том признаться, чаще всего оказывался Черненко.

Плох он был уже. Плохо двигался, плохо говорил, плохо соображал. И как некогда он сам Брежневым, так и им управляли все кому не лень, кому в данный момент требовалась формальная поддержка Генерального. На наше счастье, больной Черненко, несмотря на постоянное, подсознательное уже стремление к состоянию равновесия и покоя, тем не менее очень хотел выглядеть в глазах общественности хоть в чём-то новатором. Экономика оказалась для новаторства наиболее благоприятной областью: он в ней ничегошеньки не понимал, охотно верил нам на слово, да и вообще необъяснимо доверял Горбачёву, а следом и мне. Не видел в нас двоих противников, что ли? Коли так, то прав был…

И уж совершенно в ином свете предстаёт обсуждение вопроса о том, кому вести заседания Секретариата, в дневниках В.И. Воротникова. Объяснения этому парадоксу следующие: или Виталий Иванович записывал не всё, что говорилось, из-за невнимательности, или… Впрочем, не могут же столь разные люди — Прибытков, Медведев, Печенев, Рыжков придумывать то, чего не было. Хотя в некоторых частностях их свидетельства и различаются, но в основном совпадают. Всё же память человеческая и степень восприятия окружающего далеко не совершенны.

Из дневника В.И. Воротникова:

«10 февраля 1984 г. 12.00. Вызвали в Кремль. Заседание Политбюро. Информация К.У. Черненко. «Нам надо решить два вопроса: о Генеральном секретаре ЦК и о дате созыва Пленума ЦК».

Какие и с кем были беседы по кандидатуре генсека, я не знаю. Но то, что были, — бесспорно. Никаких контактов с другими членами Политбюро или секретарями у меня по этому поводу не было. Конечно, и я, и другие товарищи понимали, что по традиции или, вернее, по фактическому положению вторым лицом в партии реально был К.У. Черненко. В то же время сознавали, что его возраст, состояние здоровья затрудняют, если не сказать больше, активную работу на высоком посту Генерального секретаря. Собственно, эти опасения потом и подтвердились. Политбюро при К.У. Черненко сбавило темпы.

Однако и альтернативы ему тогда, по сути, не было: Гришину, Кунаеву, Устинову, Громыко, Тихонову, Щербицкому, Соломенцеву — всем было за семьдесят. Моложе — Горбачёв, Романов. Но надо честно признать, что в то время не было уверенности, что названные выше товарищи поддержат «молодых». Да и на Пленуме вряд ли они прошли бы. Хотя уже тогда Горбачёв своей активностью, напором, умением налаживать контакты с людьми выделялся из всех. Нередко вёл заседания Секретариата, особенно в период болезни Ю.В. Андропова.

После К.У. Черненко сразу слово взял Н.А. Тихонов. Он предложил избрать Генеральным секретарём ЦК К.У. Черненко. Обосновал предложение известными фактами о роли и месте К.У. Черненко в партии и стране. Затем выступили: А.А. Громыко, Д.Ф. Устинов, В.В. Гришин и другие (длинно или коротко, речью или одним словом, но всё Политбюро, кандидаты в члены Политбюро и секретари ЦК поддержали кандидатуру К.У. Черненко на пост Генерального секретаря ЦК КПСС).

23 февраля. Заседание Политбюро. В должности Генерального секретаря ЦК КПСС его ведёт К.У. Черненко.

Пошла речь о распределении участков работы за секретарями ЦК. «Под свою опеку, — сказал К.У. Черненко, — я беру принципиальные вопросы внутренней и внешней политики, партийно-организационную работу, Общий отдел и Управление делами, оборонные вопросы. За М.С. Горбачёвым — сельскохозяйственное производство, отдел сельхозмашиностроения. Ведение Секретариата ЦК. И в отсутствие генсека — вести заседания Политбюро».

Последнее предложение вызвало «движение» среди некоторых членов Политбюро. Подал реплику Н.А. Тихонов: «А правильно ли отраслевому секретарю, который занимается вопросами сельского хозяйства, поручать ведение Политбюро? Не приведёт ли это к определённому перекосу при рассмотрении вопросов на Политбюро? И вообще, — продолжал он, — обязательно ли вести Политбюро секретарю ЦК, ведь В.И. Ленин вёл заседания Политбюро не будучи секретарём». Это был явный демарш против М.С. Горбачёва. Определённые «междометия» в поддержку (вроде бы: да, стоит подумать и т.п.). Однако многие, в том числе Д.Ф. Устинов, высказались вслух. А почему сомнения? Какие основания? Практика прошлых составов, когда в отсутствие генсека Политбюро вели А.П. Кириленко, М.А. Суслов и другие? Зачем вспоминать времена Ленина? Тогда была иная структура, да и в ЦК было всего два десятка человек. Н.А. Тихонов больше ничего не сказал.

Горбачёв промолчал. Никак не прореагировал и сам Черненко».

А как тогда понимать утверждение помощника Черненко В.В. Прибыткова, что Константин Устинович настоял на своём предложении? А «дипломатический» ход А.А. Громыко?

«На этом обмен мнениями завершился. Позиция Черненко осталась неясной, или, так сказать, открытой. Формального решения не принималось. Но потом, когда возникла потребность, то заседания Политбюро стал вести именно Горбачёв. Хотя ему и пришлось побороться за это право.

Какова была истинная позиция Черненко, знал ли он о намерении Тихонова высказаться или у последнего это был экспромт? Сказать трудно.

Через несколько дней после заседания Политбюро у меня был разговор с Горбачёвым. Он взволнованно ходил по кабинету и рассказывал о встрече с Черненко, обсуждении итогов Политбюро. «Я убеждал Константина Устиновина, что позиция Тихонова внесёт разлад в Политбюро. Этого нельзя допустить. Что дело не в Горбачёве, а в принципе. Можно ли допустить такое, что к председательству на Политбюро придёт сегодня один, завтра другой и… Это же хаос. Разговор повлиял на Черненко и тот успокоил меня: позиция-де ясная, не переживай». Вот такой был курьёз.

Но 6 марта в беседе со мной Горбачёв опять посетовал на нерешённость ситуации. Ему хотелось, чтобы право вести Политбюро было закреплено за ним официально. Однако Черненко не ставил больше этот вопрос».

Снова несостыковка с утверждением В.В. Прибыткова.

«7 марта на Политбюро встал вопрос о Пленуме по совершенствованию управления экономикой. Эту идею активно двигал Горбачёв. Однако Тихонов реагировал негативно, резко. Сказал, что правительство не готово. «Не надо нас подталкивать. Что это за манера — выносить предложения за спиной Председателя Совмина» и т.п. Черненко замял разговор (обсудим позже)».

В. Печенев:

— Шла, если не ошибаюсь, весна 1984 года. Только что на Политбюро ЦК КПСС был утверждён новый главный редактор «Известий» Иван Лаптев. Вокруг его кандидатуры было немало закулисных споров и интриг со стороны весьма влиятельных фигур, особенно на последнем этапе, а поскольку я хорошо знал его, то позволил себе в самый критический для Лаптева момент воспользоваться правом (которым я не злоупотреблял) беспрепятственного входа к Генеральному и «замолвить словечко» за него.

Поблагодарив «тонко» Константина Устиновича за хорошее решение Политбюро, я не преминул заметить, что на заседании Секретариата (прошедшем до заседания ПБ) кандидатуру Лаптева энергично поддержал Горбачёв. И разговор наш, в котором участвовал очень близкий к Черненко человек, неожиданно переключился на Михаила Сергеевича.

— Как он, кстати, ведёт Секретариат? — спросил нас Черненко. — Заменять его, надеюсь, не придётся? — вопросительно добавил он, намекая на недавнюю острую дискуссию на Политбюро по этому поводу.

— Ведёт неплохо, — дружно ответили мы, — уверенно, энергично, готовится основательно. Вот только другим поговорить не очень-то даёт, — добавили мы вполушутку, вполусерьёз.

— Да, — заметил Черненко, — есть за ним такой грех. Если не остановишь, говорить может долго…

Печенев, по его словам, только в январе 1981 года, по сути дела, впервые услышал о Горбачёве как о влиятельной политической фигуре уже в рамках самого высшего эшелона нашей партийно-государственной власти. Это стало ясно из того факта, что М. Горбачёв попал в число лиц, которым по «узкому кругу» первым рассылался проект Отчётного доклада ЦК КПСС XXVI съезду КПСС. В этот круг вошли далеко не все члены Политбюро.

Но слышать о нём, конечно, приходилось и раньше, в частности, от А.И. Лукьянова — его, можно сказать, сокурсника, который старше Горбачёва примерно на год, и товарища по хорошо известному студенческому общежитию на Стромынке. А с Лукьяновым Печенев одно время довольно тесно, с удовольствием и интересом сотрудничал и был, как считалось, в добрых приятельских отношениях. Довелось Печеневу и до этого встречаться с Горбачёвым в его «сельхозкабинете». Было это, вероятно, летом 1980 года, когда Горбачёву было поручено подготовить для Брежнева юбилейный доклад об освоении целинных и залежных земель, и Печенев был подключён к группе подготовки доклада.

По признанию Печенева, особого впечатления Горбачёв на него не произвёл, дал довольно банальные, стандартные указания. Хотя приятно, конечно, было наконец-то увидеть среди секретарей ЦК не только вполне нормального, незабюрократизированного, но и сравнительно молодого человека — он был всего лишь на девять лет старше, то есть в возрасте многих его довольно близких друзей. Правда, впечатление от его молодости было через пару месяцев несколько смазано тем, что их следующая запланированная встреча (владевшего пером аппаратчика опять привлекли аграрии для помощи в сочинении «закрытого» циркулярного письма, объясняющего в очередной раз трудности с урожаем и разъясняющего, что для корма скота надо использовать всё, даже «веточный корм»!) не состоялась. Заведующий Сельскохозяйственным отделом ЦК симпатичный и мягкий В. Карлов тихо сказал: «Михаил Сергеевич принять сейчас не может. Сердце у него прижало. Вызвали врача — тот велел отдохнуть…» Но всё это были лёгкие и мимолётные впечатления, по которым составить мнение о политике и человеке было нельзя, не обладая какой-то особой интуицией.

В. Печенев:

— Итак, приглашаю вас вернуться в холодный январский день 1981 года в резиденцию главы нашей партии — государства в Завидове. Подписывая при нас «сопроводиловку» к тексту доклада (предварительно потренировавшись дрожащей рукой в росписи — возраст никак!), Брежнев вдруг спросил присутствующих:

— Ну как Горбачёв, не зазнался после того, как мы его в Политбюро ввели?

На что Георгий Аркадьевич Арбатов под общий гул одобрения ответил:

— Нет, Леонид Ильич, пока он ведёт себя демократично, не жалуемся!

— Ну что ж, это хорошо, — довольно промолвил Брежнев.

Как говорится, деталь, но не такой уж и пустяк. Демократические и, я бы сказал, открытые, доверительные манеры М.С. Горбачёва, его необременительная в то время словоохотливость многим из нас импонировали. Тем более что далеко не все могли похвастаться подобным. К примеру, Г. Романов, придя при Андропове в Москву секретарём ЦК и членом Политбюро, отличался иными манерами: ну, скажем, он даже не соизволил встретиться с группой, которая готовила ему один из важных традиционных общеполитических докладов, и все «указания» передавал нам через своего обходительного, привезённого из Ленинграда помощника. Ещё впереди были неожиданные для меня и малоприятные открытия того, что может порой скрываться за приятными горбачёвскими манерами. Тогда же, повторю, они нам нравились и, как это очевидно сегодня всем, сыграли не последнюю роль в его политическом продвижении. В поведении Горбачёва не было, на мой взгляд, чего-то отталкивающего людей, задевающего кого-либо лично. А это, понятно, имело значение не только в общении с нижестоящими по должности. Даже его любимое «тыканье» и младшим, и старшим его по возрасту людям — об этом даже Б. Ельцин вспоминает в своих мемуарах — мне не очень бросалось в глаза и не обижало.

Ближе к своему нынешнему образу он, правда, бывал на заседаниях Секретариата ЦК, которые, по настоянию Черненко, вёл с февраля 1984 года. Но с тем, пожалуй, исключением, что при всей своей разговорчивости и общительности, впоследствии так пленившей поначалу миллионы советских и особенно западных теле- и радиослушателей, Михаил Сергеевич в условиях инициированной им демократизации давал больше возможности высказаться другим и, похоже, искренне стремился, хотя это плохо у него получалось, поменьше перебивать собеседников и делать им замечания.

В. Крючков:

— В декабре 1984 года Горбачёв, выступая перед студентами в МГУ, говорил о потребности нашего общества в демократическом развитии, новых подходах к решению социально-экономических проблем, критически, но ещё робко и весьма завуалированно оценивая состояние дел в стране. Насколько подобная речь отдавала новизной, понять было трудно, поэтому, как и прежде, к этим заявлениям отнеслись хоть и с интересом, но вместе с тем с известной долей недоверия и даже скептицизма.

Из дневников А.С. Черняева.

«29 апреля (1984 г. — Н.3.) был на очередном Секретариате ЦК. Ничего особенного. Но опять любовался Горбачёвым: живой, мгновенно реагирует на любую тему, и вместе с тем видно, что готовится к выступлениям, компетентен, уверен в себе, умеет схватить суть вопроса, отбросить болтовню, найти выход, подсказать, но и приструнить, пригрозить. Весёлый и с характером. Словом, есть у нас «смена».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.