Кто ведет секретариат, тот и решает

Кто ведет секретариат, тот и решает

Брежнев пресек поползновения Николая Подгорного получить формальный ранг второго секретаря, предоставив как бы равные полномочия Суслову и своему старому приятелю по Днепропетровску секретарю ЦК Андрею Павловичу Кириленко. Они вдвоем по очереди вели заседания секретариата, где принимались важнейшие решения.

Секретариат ЦК КПСС заседал каждую неделю по вторникам в четыре часа дня в зале на пятом этаже. Помимо секретарей, на заседаниях присутствовали руководители отделов ЦК, некоторых идеологических учреждений, начальник Главного политического управления армии и флота, главные редакторы центральных партийных изданий. Им предоставлялось право совещательного голоса — сидеть и слушать. Иногда по ходу заседания от них требовали дать справку или высказать свое мнение.

Приглашенные для участия в обсуждении того или иного вопроса ожидали вызова в приемной. Когда вспыхивала зеленая лампочка, их допускали в зал заседаний.

Секретариат давал оценку работы партийных комитетов, проверял исполнение решений съездов и пленумов, решений политбюро, утверждал на должности номенклатурных чиновников.

После того как обсуждение внесенных в повестку дня вопросов завершалось, в зале оставались только секретари ЦК и иногда кто-то из руководителей отделов. Рассматривались самые деликатные вопросы — злоупотребления и проступки высших чиновников. За некоторые из них карали довольно жестоко. Например, работника ЦК, которого застали пьяным, сразу же увольняли из аппарата.

Брежнев боялся появления реального второго секретаря, поскольку от человека, ведущего секретариаты и располагавшего сиреневой печатью ЦК КПСС № 2, зависели и работники центрального аппарата, и местные партийные секретари: он их назначал и снимал, отправлял в заграничные командировки и на учебу, то есть именно он сажал «уездных князей» на «кормление», и те, естественно, всячески старались демонстрировать ему лояльность.

Роль второго секретаря при Брежневе оспаривали Суслов и Кириленко. Борясь за право быть рядом с генеральным или за те или иные полномочия, они, конечно, не ладили между собой. Что поддерживал один, валил второй. Высшим руководителям приходилось непросто: согласовав вопрос с Сусловым, они должны были решить его и с Кириленко, чтобы избежать неприятностей. Но Кириленко мог дать прямо противоположное указание, и тогда неизвестно было, чей приказ выполнять.

Профессор Вадим Печенев, который работал в отделе пропаганды ЦК, а потом был помощником Черненко, рассказывал:

— Была любопытная деталь в той аппаратной жизни. Мы знали, что если сегодня в каком-то отделе появился инструктор или заведующий сектором с Урала, который традиционно курировал Кириленко, то завтра там появится кто-то из Ставрополья, которое курировал Суслов. То есть они следили, чтобы баланс соблюдался…

Когда Суслов уходил в отпуск или болел, Кириленко оставался «на хозяйстве». Он вел секретариаты ЦК, поражая присутствующих косноязычием и неспособностью сформулировать свою мысль. Иногда он отменял решения, одобренные Михаилом Андреевичем.

В декабре 1972 года вице-президент Академии наук Федосеев уговорил руководителя отдела пропаганды ЦК Георгия Смирнова стать директором Института конкретных социальных исследований Академии наук СССР. Смирнов был доктором наук, директорский пост открывал дорогу к академическому званию. Бумага о его переходе двинулась по многочисленным кабинетам ЦК. Суслов поставил свою подпись и в январе 1973 года поехал отдыхать. На хозяйстве остался Кириленко. Он вызвал к себе Петра Ниловича Демичева, который курировал отдел пропаганды:

— Почему вы решили выставить Смирнова из отдела? Он вам не нужен, что ли?

Демичев сразу уловил интонацию Андрея Павловича:

— Наоборот. И на новом месте мы хотим его приблизить к отделу. Он нам очень нужен.

— Ну, если нужен — пусть работает в отделе, — и Кириленко отменил решение Суслова.

Кириленко руководил делегацией, которая ездила в декабре 1977 года в Анголу. Ему понравился сопровождавший его сотрудник международного отдела Карен Брутенц. По словам Брутенца, Кириленко старался его приблизить, звонил, советовался, иногда шутил:

— Чего не заходишь, зазнался?

Пожалуй, единственный из всех крупных руководителей, Кириленко по внутреннему цековскому телефону звонил сам, другие просили секретаря соединить. Он расспрашивал Брутенца о том, что происходит в отделе, о работниках. Заведующего международным отделом Бориса Николаевича Пономарева Кириленко не любил, но хотел быть в курсе того, что происходит в его епархии.

Кириленко охотно помогал людям, которые на него ориентировались.

Председатель Сочинского горисполкома Вячеслав Воронков хотел создать в городе национальный парк. Обычный путь — обратиться в Москву с бумагами — сулил годы хождения по инстанциям. Руководитель курортного города знал более короткие пути.

«В Сочи отдыхал секретарь ЦК КПСС Кириленко, который ко мне относился благожелательно. Я обратился к нему. „Нет вопросов, вызову Жору“, — отозвался Андрей Павлович. Жорой оказался Георгий Иванович Воробьев, председатель Госкомитета лесного хозяйства, в ведении которого находились все леса страны. Дальше было несложно. Воробьев дал поручения, и завертелось дело…»

Михаил Андреевич Суслов, вернувшись к исполнению своих обязанностей, делал вид, что в его отсутствие ничего не происходило. Половина кириленковских решений умирала без шума. А тот, кто напоминал ему об указаниях Андрея Павловича, долго в ЦК не работал. Суслова так боялись, что никто не решался спорить с ним на секретариате.

Мнение Суслова стало для аппарата законом. Никто не пытался выяснять, его ли это инициатива или он согласовал свои позиции с Брежневым.

— Если Суслов принял какое-то решение, — говорил Александр Яковлев, — никто не мог его отменить. Суслов фактически был хозяином в ЦК.

— А как же случай с вашим бывшим коллегой по отделу пропаганды ЦК Георгием Смирновым? — напомнил я Александру Николаевичу. — Ведь в отсутствие Суслова Кириленко его решение преспокойно отменил.

— Это значит, что Кириленко сходил к Брежневу и с ним договорился, — сказал Яковлев. — Без согласия генерального секретаря Кириленко не решился бы на такое.

Бывало, на заседаниях секретариата Суслов говорил:

— Нет, не будем принимать это предложение.

И руководитель какого-нибудь из отделов ЦК испуганно вскакивал со стула со словами:

— Михаил Андреевич, но этот вопрос согласован с Леонидом Ильичом!

На что Суслов спокойно отвечал:

— Я переговорю с ним.

Больше никто возражать не смел. Слова Суслова означали, что вопрос закрыт.

Брежнев, конечно, не был номинальной фигурой. Если он говорил: сделайте так, а не иначе, то Суслов на конфликт никогда не шел. Но в реальности Суслов был полным хозяином в партии, потому что Брежнев дал ему карт-бланш. Леонид Ильич любил царствовать, а не править. Ордена, почет, аплодисменты — вот это было ему по душе; ему нравилось делать доклады и принимать иностранные делегации, а заниматься чем-то конкретным ему не хотелось. Он охотно оставлял текущие дела Михаилу Андреевичу.

Формально подписи Суслова и Кириленко были равнозначны. Но скоро стало ясно, что второй человек в партии — Суслов. Брежнев понял, что Суслов для него важнее и надежнее.

Тем не менее Андрей Павлович чувствовал себя уверенно. С давних пор он состоял в дружеских отношениях с Брежневым, они были на «ты», и это обстоятельство определяло его вес в партийной иерархии. Кириленко со всеми, кроме Брежнева и Суслова, говорил в жесткой, напористой манере. В аппарате его считали хамом.

«Скупой на улыбку, кряжистый, с небольшими глазками, остро глядевшими из-под довольно густых бровей, — так описывал его Брутенц. — В его лице с чуть вздернутым носом и походке было что-то медвежье».

Он был человеком неумным и вздорным. Однажды, оставшись за главного, позвонил Георгию Смирнову в отдел пропаганды:

— У тебя, Георгий, разъезжает беспризорная группа японских журналистов. Никто ею не занимается. Что это за безобразие?

Смирнов выяснил. Японские журналисты приехали через Интурист. Агитпроп о поездке не информировали. Доложил Кириленко.

— Как так? — Кириленко все в более раздражался. — Почему агитпроп не занимается журналистами? А ты не знаешь, что они могут написать о нас? Вы будете отвечать!

При этом Кириленко был человеком сентиментальным. После решения о строительстве целлюлозно-бумажного комбината на озере Байкал Александр Яковлев принес Кириленко любительский фильм. Автор фильма наливал в сосуд воду из Байкала рядом с комбинатом и пускал туда рыбок. Они дохли. Увидев это, Кириленко чуть не заплакал. Он спросил Яковлева:

— Неужто это так, неужто не подделка? Слушай, а ты меня не подведешь? Может, это какой-то монтаж, или как там у вас называется?

Яковлев ответил, что авторы фильма понимают, что поставлено на карту, и мухлевать не станут.

— Оставь мне фильм, — распорядился Андрей Павлович.

Он показал фильм Брежневу и другим членам политбюро, уговаривая закрыть комбинат и спасти Байкал. Но Леонид Ильич реагировал вяло, поэтому ограничились тем, что приняли решение создать еще одну комиссию для проверки положения дел…

К очередному юбилею Кириленко Министерство культуры поручило художнику Александру Шилову написать портрет Андрея Павловича. Потом сам Кириленко попросил написать жену. «Очень скромный был человек», — вспоминал Шилов. После того как портрет был готов, Шилова вызвали в Министерство культуры и предложили двухкомнатную квартиру.

Альберт Андреевич Беляев, в ту пору заведующий сектором отдела культуры ЦК, рассказывал, как Кириленко решил судьбу романа Александра Бека «Новое назначение».

Бек, автор знаменитой книги «Волоколамское шоссе», в 1964 году отдал в «Новый мир» новый роман. Прототипом главного героя послужил Иван Федорович Тевосян, который при Сталине был наркомом черной металлургии, потом заместителем председателя Совета министров. В конце 1956 года его отправили послом в Японию, но он вскоре умер.

Александр Бек показал рукопись романа вдове Тевосяна Ольге Александровне Хвалебновой. Бек хотел обезопасить себя, а совершил роковую ошибку. Он-то думал, что превознес героя, а Хвалебнова возмутилась. Она сочла изображение ее мужа весьма критическим. Еще меньше ей понравилось то, как в романе описана жена героя, то есть она сама. Если герой, разрывающийся между профессиональным долгом и верностью Сталину, вызывает симпатию и сочувствие, то его жена изображена некрасивой, сухой партийкой.

Причем малосимпатичный портрет Александр Бек писал с натуры, поскольку жену Тевосяна хорошо знал — она была партийным функционером в Союзе писателей. А взял ее в союз Александр Александрович Фадеев, однокурсник Тевосяна по Горной академии.

Бек воспроизвел и печально знаменитую историю написания Фадеевым романа «Черная металлургия», идею которого подсказал Тевосян. Идея была примитивная: сталевар предлагает принципиально новый метод варки стали, а косные академики ему мешают. Фадеев увлекся темой столкновения старого и нового. Он поехал по металлургическим заводам, жил в Магнитогорске в квартире сталевара, который должен был стать героем книги.

«Я вложил в роман все лучшее из моего собственного жизненного опыта, — говорил Фадеев, — все, что я передумал и перечувствовал за пятьдесят лет своей жизни, в этом романе сейчас вся моя душа, все мое сердце…»

Но когда первые главы уже были готовы, выяснилось, что «великое» техническое открытие, которое он собирался воспевать, оказалось липой. Роман рухнул. Тевосян оказал Фадееву дурную услугу.

Разумеется, вдова Тевосяна не хотела увидеть все это напечатанным. Женщина энергичная и со связями, она обратилась к Брежневу, Косыгину, Кириленко. По ее просьбе гневное письмо в ЦК отправили руководители Министерства черной металлугии, обвинив Бека в «очернительстве».

Пришлось Александру Беку кое-что в романе изменить. Он убрал то, что напрямую связывало героя с его прототипом, и даже ввел в роман Тевосяна, перед которым герой отчитывается. Формально придраться было не к чему. Но вдова Тевосяна все равно не хотела, чтобы роман был напечатан.

Ее пригласили в отдел культуры ЦК. Ольга Александровна Хвалебнова продолжала доказывать, что ее выдающийся муж изображен в романе тупым роботом, исполняющим приказы Сталина, а это клевета.

С ней не согласился даже руководитель Союза писателей Георгий Мокеевич Марков, который никогда не шел против партийной линии:

— Я не знал Тевосяна и, когда читал роман, не думал, что прообразом послужил Тевосян. То, о чем говорила Ольга Александровна, я в романе не нашел. Это другое произведение. Герой романа — это рыцарь. И не стоит думать о Беке как о враге металлургов.

А заведующий отделом культуры Василий Филимонович Шауро сказал, что Бек многое переделал. Если что-то взято у Тевосяна, то лучшее: честность, талант, бескорыстие:

— Герой вызывает симпатию, и скажем откровенно — Бек имеет право напечатать свой роман.

Крайне осторожный Василий Шауро избегал однозначных оценок и выводов. Следовательно, он знал, что и секретарь ЦК Петр Нилович Демичев, который курировал отдел культуры, считает, что роман нужно публиковать.

В отделе культуры ЦК встретились и с руководителями Министерства черной металлургии — заместителями министра и членами коллегии. Они вели себя еще агрессивнее, чем вдова Тевосяна:

— Бек оскорбил нас, оскорбил всех металлургов. Роман не отражает истинного пути развития отечественной металлургии и клеветнически изображает людей, которые давали родине металл.

Первый заместитель министра сообщил, что это он звонил Брежневу и настаивал на том, что клеветнический роман печатать нельзя. Угрожающе добавил:

— Мы готовы написать еще одно письмо Брежневу.

Александр Бек побывал у Демичева. Петр Нилович принял его уважительно и сказал: «Никто не возражает против вашего романа». Бек ушел обнадеженный и ошибся. Он умер в 1972 году, так и не дождавшись выхода книги.

Демичев был всего лишь кандидатом в члены ЦК. А судьбу романа решил Андрей Павлович Кириленко. Он пригласил к себе заместителя заведующего отделом культуры ЦК Юрия Серафимовича Мелентьева, ведавшего вопросами художественной литературы. Спросил о ситуации с романом Александра Бека.

Мелентьев доложил, что автор роман переработал, руководство Союза писателей настаивает на его публикации. У отдела культуры тоже нет принципиальных возражений.

Кириленко сказал ему:

— В политбюро лежит протест металлургов против этого романа. Нам не безразличны настроения тех, кто занимается металлургией. Эти люди дают нам сто миллионов тонн в год. Я бы не советовал отделу настаивать на печатании романа. Нам понятна ваша озабоченность ситуацией в писательской среде, но металлургов тоже надо понять. Не настаивайте.

Спорить с Андреем Павловичем никто не решился.

Кириленко романа не читал и не считал нужным выяснять, в чем причина конфликта. Какая разница, будет опубликован какой-то роман или нет? Одной книгой меньше… Роман Бека опубликовали в перестроечные годы, и он имел большой успех.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.