Глава 18 АЛА-КУЛЬ

Глава 18

АЛА-КУЛЬ

Он сидел на кургане у каменной бабы, тупо и незряче глазевшей на Ала-Куль.

С озера дул резкий ветер, незаметно и постепенно усиливаясь. Семенову даже не верилось, что это тот страшный «юй-бэ», валящий человека с ног, опрокидывающий лошадей, разрушающий юрты.

Ветер посвистывал на одной высокой, напряженной ноте, но в посвисте этом Петру Петровичу чудились топот конских табунов, рев верблюдов, треск ломаемых копий, тяжелые удары железа.

Мерещились всадники, скачущие по солончаковой степи, унылые караваны, мелькающие в завесах пыли.

Виделись колымаги и повозки, телеги и разукрашенные кареты, скрипевшие по песчаным берегам Ала-Куля…

Посредине озера возвышалась остроконечная сопка. Сопка называлась Арал-тюбе — Островная гора. Уже восемь столетий с ней говорили цари, монахи, путешественники. Впервые об Ала-Куле упоминают в VIII веке монгольские летописи. Почему же стало известным это голое неприветливое озеро с остроконечной сопкой посредине?

Полчища Чингисхана, хлынувшие на просторы Киргизских степей из Центральной Монголии, сначала достигли Ала-Куля.

Отсюда орды монголов-кочевников расходились на юго-восток и на запад.

Одни шли мимо Балхаша, через Или, Чу, Сыр-Дарью, огибали Каспийское море и обрушивались на юго-западную Европу.

Другие направлялись на запад через Иртыш и Волгу и захлестнули Россию…

За два столетия монгольского владычества берега Ала-Куля видели бесчисленных данников, ездивших на поклон к чингисханидам.

Здесь останавливался на отдых армянский царь Гетум, когда ехал с дарами в Каракорум — столицу чингисханидов.

Католический монах Плано Карпини не миновал Ала-Куля. В своем путешествии он описывает озеро с его огнедышащей горой и неумолимым ветром «юй-бэ». Карпини наивно полагал, что зимою страшный ветер рождается в горе над Ала-Кулем.

Ала-Куль видел и средневековый путешественник Гильом Рубрук. По распоряжению короля Людовика IX он, как посол, отправился в Каракорум, к великому хану монголов.

Долго добирался Рубрук до Ала-Куля. Когда он достиг озера, за его спиной лежали Крым, каракумские пески, Сыр-Дарья и Чу, солончаки Бек-Пак-Далы, горные перевалы Джунгарии. От Ала-Куля через Джунгарские ворота проник он, наконец, в Каракорум.

Через несколько веков после Карпини и Рубруквиса сюда явился Григорий Карелин. Он исследовал и озеро и сопку Арал-тюбе.

После Карелина здесь был Александр Шренк. Он интересовался вулканизмом, но не нашел его следов на Ала-Куле.

Егор Ковалевский и Томас Ульям Аткинсон обошли вокруг Ала-Куля, побывали на отрогах Тарбога-тая, достигли берегов второго огромного озера Зайса-на в поисках все тех же вулканов. Не нашли.

Древние летописи, свидетельства Плано Карпини и Рубрука обернулись легендами. В эти легенды, как в непреложные факты, поверили Александр Гумбольдт и Карл Риттер…

А ветер все так же напряженно посвистывал, сгибая и гоня ковыль к ногам Семенова. Песок осыпал его, неприятно похрустывая на зубах. Низкие облака клубились над зелеными, в злых белых полумесяцах, волнами, поминутно задергивая остроконечную сопку. За шуршавшей стеной камышей укрывался казачий конвой, сопровождавший Петра Петровича. Кошаров с коллекциями и гербариями отправился в Семипалатинск, и Семенову не с кем было поделиться своими размышлениями.

На кургане, около каменного идола, он мысленно проникал в глубину столетий.

Вода, сопка, солончаки, камышовые заросли да угрюмое осеннее небо над ними были свидетелями великих исторических событий. Да, может быть, еще эта «каменная баба» с тупыми глазами.

— И Карелин, и Шренк, и Аткинсон — ученые, достойные доверия, — сказал он себе, спускаясь с кургана. — И все же я должен сам убедиться, что Арал-тюбе не вулкан.

Сопровождаемый неотлучными казаками, он ехал по широкому перешейку, делившему озеро на восточную и западную части. Перешеек, низкий, болотистый, с ржавыми лагунами, был занят бесчисленными стаями диких гусей, крякуш, гоголей, собирающихся к отлету. Кряканье, гоготанье, хлопанье крыльев заглушали постоянный посвист ветра, дующего все в одном и том же направлении. Семенову подумалось, что этот ветер, не прерываясь, дует над Ала-Кулем уже тысячу лет.

Ветер стал особенно сильным, когда Петр Петрович направился к Арал-тюбе. Озеро, занявшее больше двух тысяч квадратных верст, было мелководным. Петр Петрович промок, иззяб, пока вброд добрался до островной горы. Голые порфировые скалы, валуны, щебень. Он взошел на вершину Арал-тюбе. Все те же порфиры в рыжих потеках и трещинах. Никаких данных, говорящих о вулканизме. Он даже почувствовал разочарование. Ему представился старый, с трясущейся головой Гумбольдт, его голубые ожидающие глаза. «Я могу умереть спокойно, если вы привезете мне вулканические обломки». Можно ли обмануть великого географа и человека? Можно ли не сообщить ему горькой правды? Нет! Лучше горькая правда, чем красивая ложь. Наука прощает ошибки, но не терпит обмана.

В конце сентября Петр Петрович прибыл в Семипалатинск, где ждали его Кошаров и Достоевский. Ждали журналы, газеты, письма, новости.

Кошаров благополучно довез все ботанические, геологические, этнографические сокровища. Тарантас, проехавший тысячи верст, был еще крепок и ладен и вызывал в Семенове нежность, словно живое доброе существо.

Художник торопился в Томск. Он передал Семенову свои альбомы с рисунками Небесных гор, обещал прислать в Петербург новые и стал собираться. Милый Павел Михайлович! Он был смелым и верным товарищем, ни разу не пожаловался на тягости путешествия. Петр Петрович расцеловал художника, и они расстались нежно и грустно.

А 30 сентября Достоевский провожал Петра Петровича. Ссыльный писатель передал Семенову письма и поручения своим родным. Они распрощались за городом, на барнаульской дороге. Семенов сел в тарантас, лошади дружно взяли с места. Обернувшись, он сдернул шляпу и, размахивая ею, громко кричал:

— До встречи в столице, Федор Михайлович!

Сосны скрыли сгорбленную фигуру Достоевского. Петр Петрович стал смотреть на дорогу, виляющую по ленточному бору. В памяти снова возникли Небесные горы, но теперь он думал, что всего лишь «приподнял непроницаемую завесу» над ними. Теперь оба путешествия казались ему лишь рекогносцировками в таинственный Тянь-Шань.

Это все только начало. Перевернута лишь первая страница в книге Небесных гор. И немыслимо одному человеку прочитать всю книгу.

Для современников же тянь-шаньское путешествие Семенова было огромным научным событием. Три очень важных по землеведению Азии вопроса разрешил Петр Петрович во время своего путешествия.

Он установил высоту снежной линии на Тянь-Шане.

Он открыл ледники в истоках реки Сары-Джаса, и эти ледники оказались величайшими на Азиатском континенте.

Он проверил и отверг, как несостоятельную, гипотезу Александра Гумбольдта о вулканическом происхождении Небесных гор.

По возвращении из путешествия Петр Петрович опубликовал ряд научных статей по всем этим вопросам. Путевые дневники и личные наблюдения легли в основу его географических трудов: «Поездка из укрепления Верное через горный перевал у Суок-тюбе и ущелье Буам к западной оконечности озера Иссык-Куль в 1856 году». «Первая поездка на Тянь-Шань, или Небесный хребет, до верховья реки Яксарта или Сыр-Дарьи в 1857 году с картой». «Небесный хребет или Заилийский край». «Предисловие переводчика» ко второму тому Карла Риттера.

Через пятьдесят лет после путешествия он снова возвратился к путевым дневникам. Разобрал их и написал свое «Путешествие в Тянь-Шань».

А в своих географических работах Петр Петрович внимательно рассмотрел вопрос о высоте снежной линии на Тянь-Шане. По его определению, высота снежной линии в Небесных горах достигает трех — трех с половиной тысяч метров. «Сухость климата необыкновенно повышает предел вечного снега», — писал Петр Петрович. — «Если к этой необыкновенной сухости атмосферы Небесного хребта присовокупить еще страшные летние жары и сильное нагревание широких плоскогорий его окружающих палящими лучами солнца при безоблачной, прозрачной и сухой атмосфере, то мы найдем самое естественное объяснение высоты снежной линии…»

Семенов сначала сомневался, что при таком сухом климате на Тянь-Шане могли существовать ледники. «Сомнения эти рассеялись перед фактами, и мне удалось найти в живописной горной группе Хан-Тенгри такие обширные ледники и такие ледяные моря, каких я не видел и в Альпах».

До путешествия Семенова вулканы во Внутренней Азии считались неопровержимым фактом. Карл Риттер, Абель-Ремюз, Клапрот, Иакинф, Александр Гумбольдт верили в вулканическое происхождение Тянь-Шаня. Гумбольдт думал, что вулканы продолжают действовать в районах Кульджи, Турфана, Иссык-Куля и Ала-Куля.

Исследования Семенова в Илийской долине, между Мусартским и Заукинским перевалами, на озере Ала-Куль развеяли эти ошибочные представления.

Наука отказалась от представлений Гумбольдта и Риттера. Огромное значение имел этот отказ для понимания геологической структуры Внутренней Азии. Событием в географической науке стали исследования Семенова и горных проходов Тянь-Шаня. Они выяснили строение горных цепей и самые удобные пути сообщения. Маршруты обоих путешествий Семенова явились образцом для новых географических экспедиций.

В 40-х годах XIX века в науке преобладало мнение о Тянь-Шане как о системе высоких широтных и меридиональных горных хребтов. Семенов исследованием продольных долин, Заилийского Алатау, плоскогорья Джаналаш, речных размывов и наносов в котловинах рек Мерке, Каркара, Кегена и Чарына опроверг эту орографическую схему.

Велики и разнообразны научные результаты путешествий Семенова в Небесные горы. Первый исследователь Тянь-Шаня, он сделал и первые научные наблюдения и первым обобщил добытые материалы. Комплексный подход к географическому изучению неизвестной страны лежал в основе его путешествия.

Петр Петрович ввел в географическую литературу новые термины. Поперечная долина, нагорье, речная область, горная цепь, котловина с его легкой руки стали обиходными.

Впоследствии, оценивая работу Русского географического общества за пятьдесят лет, Семенов писал, что экспедиции общества «не ограничивались геодезическими съемками и орографическими определениями, могущими служить только канвой научному исследованию… Они обращали особое внимание на исследование природы страны, ее растительного покрова и интересного мира обитающих на ее поверхности животных, и наконец, на распространение на этой поверхности и отношение к земле подчинившего себе силы природы ее властителя — человека…»

Основы для таких экспедиций создал он сам.

В начале ноября 1857 года Семенов возвратился в Петербург. В Географическом обществе опять произошли перемены. На пост вице-председателя вернулся адмирал Литке.

Федор Петрович сердечно встретил путешественника. Было созвано собрание членов общества. Петр Петрович выступил с кратким отчетом о своем путешествии и представил план третьего, еще более обширного и обстоятельного.

Петр Петрович думал пройти вдоль южных склонов Тянь-Шаня от озера Иссык-Куль до Урумчи и Кульджи. Намеревался исследовать Небесный хребет от западной стороны Иссык-Куля до Мусартского перевала — местности, совершенно неизвестной географической науке.

В Петербурге, захваченный водоворотом встреч, новых знакомств, всевозможных дел, Петр Петрович не забывал о своих друзьях — Потанине и Валиханове. Он сумел определить Потанина вольным слушателем в Петербургский университет. Ему удалось заинтересовать Кашгарской экспедицией Валиханова директора Азиатского департамента Е. П. Ковалевского.

Писатель, дипломат, ориенталист, член Географического общества, путешествовавший по Западному Китаю, Ковалевский прекрасно сознавал огромное значение русских исследований во Внутренней Азии. Семенов и Ковалевский добились согласия на экспедицию Чокана Валиханова. Петр Петрович составил особую записку для юного путешественника.

Валиханову предлагалось познакомиться с политическим и военным положением Кашгара. С историей кашгарского народа. Выяснить состояние его торговли. Географические исследования Кашгара, конечно, были главными в этой записке. На флору, фауну, богатства земных недр должен обратить свое внимание Валиханов.

В то же время Семенов обрабатывал материалы своих путешествий, уточнял программу третьей экспедиции. Он предполагал отправиться во Внутреннюю Азию весной 1860 года. Но заветной мечте его уже не суждено сбыться.

— Мне нравится ваша идея, очень заманчивая и смелая, — утешал Петра Петровича адмирал Литке, — но правительство его величества не отпустит нужную сумму на экспедицию. Правительство не пожелает иметь неприятностей с Англией, которая всячески противится нашему продвижению во Внутреннюю Азию…

С огорчением Петр Петрович покинул кабинет Литке. Быть на грани новых географических открытий и не сметь переступить эту грань? Видеть новые горизонты и не приблизиться к ним, что может быть хуже для настоящего исследователя?