Глава 19 ПЕРЕД РЕФОРМОЙ

Глава 19

ПЕРЕД РЕФОРМОЙ

Петербург захлестывали слухи. Это были волнующие, тревожные, противоречивые слухи о предстоящей отмене крепостного права, освобождении крестьян, земельной реформе. Петр Петрович ходил по взбудораженной столице, прислушивался к разговорам на улицах, в общественных местах, в Географическом обществе.

Крымская война привела империю к политической и экономической пропасти, она же и ускорила необходимость внутренних преобразований. Это понимали самые дальновидные из русских помещиков. «После севастопольского разгрома, после бедствий последней войны, старая система управления рушилась сама собой», — писал историк Чичерин. «Мы сдались не перед внешними силами западного врага, а перед нашим внутренним бессилием», — говорил рязанский помещик Самарин. Даже махровый реакционер, будущий царский министр Валуев говорил: «Нынешнее устройство не благоприятствует развитию духовных и общественных сил России — сверху блеск, снизу — гниль».

В дни Крымской войны и после нее по России прокатилась волна крестьянских восстаний.

Мужики убивали помещиков, поджигали барские усадьбы, отказывались от уплаты податей, выполнения повинностей. Многие крестьянские семьи убегали от господ, скрывались в лесах и горах. В 1857 году в России произошло сорок волнений. Народное движение против крепостного рабства охватило шестнадцать губерний.

В Киевской губернии в мятежах участвовало пять тысяч крестьян. Крепостные из села Маслов Кут близ Пятигорска потребовали от своего помещика освобождения из рабства. Помещик вызвал войска.

Мужицкие мятежи были стихийными и раздробленными. Они лишь свидетельствовали, как быстро идет разложение крепостного строя. «Ужасных следствий ожидать должно от внезапного пробуждения этого многочисленного класса, если, постигнув тайну силы своей, он вздумает одной силой свергнуть тягостное ярмо, его гнетущее», — говорилось в одном из анонимных писем, распространявшихся в Москве и Петербурге.

В России наступала новая эпоха. Крестьяне боролись за уничтожение крепостного права, и борьба их объективно вела на путь капиталистического развития страны.

После Крымской войны Александр Второй вынужден был заявить московскому дворянству:

— Лучше начать уничтожение крепостного права сверху, нежели ждать того времени, когда оно начнет само собою уничтожаться снизу… Прошу вас, господа, обдумать, как бы привести все это в исполнение…

В январе 1857 года Александр Второй воссоздал «секретный комитет» для ознакомления со всевозможными проектами и записками по крестьянским делам.

Комитет этот был создан еще Николаем Первым в 1839 году.

Председательствовал в комитете царь, а членами являлись самые мрачные реакционеры-крепостники. У Секретного комитета была очень скромная цель — «улучшение быта помещичьих крестьян».

Чтобы иметь хотя бы общее представление об экономическом положении крепостных, комитет командировал своего эмиссара в центральные русские губернии.

Случайно этим эмиссаром оказался честный, умный человек, враг крепостного права Заблоцкий-Десятовский.

По поручению Секретного комитета Заблоцкий-Десятовский объехал все центральные губернии и написал доклад о положении крестьян. Он нарисовал такую страшную картину крепостной жизни, что Секретный комитет не посмел передать доклад Николаю Первому.

В записке «О крепостном состоянии в России» Заблоцкий-Десятовский ставил вопрос о быстрейшем освобождении крестьян. Члены Секретного комитета были возмущены даже самой постановкой вопроса. Вскоре и сам царь отказался от мысли заниматься «улучшением быта крепостных крестьян». Секретный комитет прекратил свое существование.

Александр Второй заново основал комитет, но он работал медленно, осторожно, всячески обходя самые жизненные вопросы. С верноподданнической почтительностью члены комитета решали такие «проблемы», как — можно ли крепостным вступать в брак без согласия помещика? Можно ли ограничивать права помещика относительно наказания крестьян?

Члены Секретного комитета, по выражению товарища министра внутренних дел Левшина, «ласкали себя надеждой, что дело уснет».

Но «дело» отмены крепостничества уже не могло уснуть. Против собственной воли и желания царь и дворяне начали готовиться к крепостной реформе. Какая сила толкала их на отмену крепостного строя? На эти вопросы ответил позже Ленин:

«Помещики-крепостники не могли помешать росту товарного обмена России с Европой, не могли удержать старых рушившихся форм крестьянства. Крымская война показала гнилость и бессилие крепостной России. Крестьянские „бунты“, возрастая с каждым десятилетием перед освобождением, заставили первого помещика Александра Второго признать, что лучше освободить сверху, чем ждать, пока свергнут снизу…».[2]

В ноябре 1857 года Александр Второй обнародовал рескрипт на имя виленского генерал-губернатора Назимова.

Этим рескриптом вопрос о крепостном праве впервые выносился из Секретного комитета на гласное обсуждение. Царь предлагал создать губернские комитеты из представителей дворянства.

Туманным ноябрьским утром прочитал царский рескрипт Петр Петрович и поспешил к Заблоцкому-Десятовскому, жившему по соседству—на Восьмой линии Васильевского острова.

Семенов высоко ценил Андрея Парфеновича. Их товарищеские отношения уже давно переросли в настоящую дружбу.

— На ловца и зверь бежит, — засмеялся Андрей Парфенович. — Я сам к тебе собирался. Читали рескрипт? Слава богу, от разговоров решили перейти к делу.

— Такому великому делу можно посвятить всю жизнь, — ответил Петр Петрович. — Я решил поехать в родные места и выяснить настроения как помещиков, так и крестьян. Хочу иметь полное понятие об этих настроениях.

Андрей Парфенович горячо поддержал Семенова.

Петр Петрович выехал в Рязанскую и Тамбовскую губернии. Уже по дороге он ознакомился с новыми царскими рескриптами на имя нижегородских и московских дворян, в которых те призывались к обсуждению крестьянского вопроса. Царь, защищая интересы помещиков, считался с их мнениями и настроениями. Секретный комитет был преобразован в Главный комитет по крестьянским делам.

Главный комитет рассматривал все проекты и записки по подготовке крестьянской реформы, которые выдвигались губернскими комитетами.

В каждом губернском комитете существовали две-три группы, борющиеся между собой. Часть помещиков-«либералов» шла на уступки в крестьянском вопросе. Это были дворяне, перестраивающие свои поместья на капиталистический лад и понимавшие необходимость реформы.

Другая часть — «отчаянные консерваторы», как их насмешливо называли, ничего не хотела уступать. Среди заядлых крепостников были и мелкопоместные дворяне и крупные феодалы.

Петр Петрович окунулся в водоворот противоречивых страстей, желаний, настроений. В своей плетеной кошевке ездил он по встревоженной, разворошенной, ожидающей России, внимательно наблюдая, слушая, запоминая все, что видел и слышал. Посещал помещичьи усадьбы, крестьянские дворы, останавливался у деревенских кабаков, на сельских базарах и мельницах. Беседовал с губернаторами, предводителями дворянства, помещиками, крепостными, мужиками, дворовыми, слугами. Присутствовал на заседаниях губернских комитетов.

Его кошевка въезжала в каменные ворота богатого имения пронского помещика Офросимова. Офросимов, считавший себя просвещенным либералом, знатоком российских законов, любил поговорить о страданиях народных.

— Я всеми помыслами сердца своего за освобождение крестьян, — говорил он Петру Петровичу. — Только опасаюсь, что свобода не принесет мужику пользы, а вред дворянам будет непоправимый. Я составил проект, по коему освобождение крестьян предлагаю растянуть на двенадцать лет. На все это время нельзя допускать выхода крестьян из барских поместий. Даже временных отлучек мужика без согласия помещика делать непозволительно. — Плавная речь Офросимова приобретала жесткость металлическую. — Дворянство признает за собой исключительное право полной собственности на землю.

От Офросимова Петр Петрович спешил к Волконскому.

Князь Волконский, весь круглый, мягкий, нежный, с вкрадчивым взглядом серых глаз, был неколебимым крепостником. Он тоже сочинил и представил свой прожект: «Земельная реформа не даст никакого существенного улучшения крестьянской жизни, а помещикам нанесет вред, вырывая из сердца их хозяйств самые ценные земли», — писал князь Волконский.

— Милостивый государь Петр Петрович, — ласково картавил князь, — оделяя раба, мы пустим по миру собственных детей. Государю императору угодно освободить крестьян, и желание его священно. Господь да поможет его гуманным намерениям, но землю даром дворяне не отдадут. Земля — наша священная собственность. Я предлагаю выкупать ее у помещиков по шестьдесят рублей десятина. Меньше никак невозможно!

Помещичьи предложения и проекты обрушивались на Петра Петровича, как водопад. Их сочиняли все — от крупных и мелкопоместных дворян до настоятелей уездных монастырей. И каждый ущемлял мужика, выбивал из-под его ног политую его же потом и кровью землю. Семенов в сумрачном настроении подъехал к усадьбе помещика Самарина. Еще в Рязани наслышался он о Самарине как об умном стороннике освобождения крестьян.

Его встретил русобородый широкоскулый барин, медлительный и спокойный. Осторожно ощупывая друг друга взглядами, они долго обсуждали волнующую тему.

— Помещики должны справедливо и безоговорочно признать — земля принадлежит крестьянам. Никакого права на денежный выкуп за землю мы не имеем. Без земельных наделов освобождение крестьян — пустой звук, — энергично говорил Самарин. — Разумеется, мои предложения отвергнуты здешними помещиками. Таких донкихотов, что готовы освободить мужика с землей и без выкупа, не находится, — криво усмехнулся Самарин. — Своими предложениями я навлек лишь на себя злобу и клевету. Потрясателем основ величают. Предателем дворянских интересов. Только при безвозмездном возврате земли можно надеяться на мирное окончание реформы, — продолжал Самарин. — Я беседовал с мужиками. Знаете, что они говорят? Свобода — дело хорошее, а земля — дело вечное. Без земли жить нельзя, а миру ее взять неоткуда. Где мы ее возьмем, как не у бар?

— Будут брать насильно, — кивнул Петр Петрович.

— Волею обстоятельств помещики вынуждены отдавать землю, но, господи боже! — воскликнул Самарин. — Тульские помещики за приусадебную десятину требуют четыреста восемьдесят рублей. В пятнадцать раз дороже настоящей цены. А рязанские хотят получить выкуп и за мужицкие избы, и за амбары, и за лошаденку с коровенкой. Иными словами, догола ободрать своих рабов, под корень подрезать их. — Самарин уставился в пол тяжелым взглядом.

Наступила длинная неловкая пауза. Вечернее солнце освещало старомодный кабинет, жирно лоснились подсвечники, ковры на стене, длинноствольные пистолеты на них.

Петр Петрович разделял взгляды Самарина, он сам всем сердцем за освобождение крестьян с землей, но что можно поделать? Дворяне, за исключением таких одиночек, как Самарин, против. Император не желает ущемлять их интересы.

С болью и грустью убеждался Петр Петрович в «полной несостоятельности существовавшего государственного и общественного строя и в крайней необходимости радикальных в нем реформ, которых исходной точкою должно быть освобождение всего русского народа от крепостной зависимости, все более и более принимавшей характер рабства, и взамен тягостной для крестьян и ненавистной барщины свободным трудом, при непременном условии обеспечения им их земельного пользования».

Петру Петровичу страшно заглядывать в будущее России. Он даже не мыслит, что в России может быть революция. Только постепенные реформы — отмена крепостного права, земельные наделы крестьянам, просвещение народа изменят родную страну. А пока же в России — эпоха бесправия, косности и обскурантизма. Распрощавшись с Самариным, он отправился в Рязань.

Ехал метельными проселками. Чтобы покормить лошадь, завернул на деревенскую мельницу. Он всегда любил бывать на мельницах: уж очень хорошо здесь во время помола. С позеленевших лопастей падает многозвучный поток, так же звучно крутятся жернова, в сусеки льются мучные струи. Бревенчатые стены заиндевели от мучной пыли, толстые сизые жгуты ее висят в углах. Семенов присел на мешок, вытянул усталые ноги. Прислушался к разговору мужиков, собравшихся на мельнице.

— А слыш-ко, мужики, в Пронске-то крепостные своего барина утопили. Камень ему на шею — и в омут. Полиция неделю искала, не нашла, — говорил худой, изможденный, одетый в залатанный зипун старик.

— На Орловщине, сказывают, крепостные своего барина черноземом потчевали. «Ешь, — сказывают, — землицу нашу». Семь фунтов чернозему барин скушал и скончался, — сказал коренастый чернобородый мельник.

— А вот что у нас было, — произнес хрипловатый голос. Петр Петрович повернулся на голос: в углу сидел безбровый человечек. — А вот каков случай был, — повторил он и закашлялся. — Барина живым в борозду запахали…

От этих рассказов Петру Петровичу стало не по себе. Он вспомнил, что за последние годы крепостными убито 147 помещиков.

— Ваше степенство, — неожиданно спросил мельник, — ты из города, что там про волю бают? Будет воля, али брех пустой?

— Будет воля, — твердо ответил Петр Петрович.

— А землица? Царь на бумаге написал: освобождает мужика с землей, а помещики тую бумагу припрятали. Правда али брех?

— Не знаю, — дрогнувшим голосом ответил Петр Петрович.

Быстро и твердо крутятся жернова, льется в сусек дымчатая струя. Угрюмо сидят мужики — ржавые, задубелые, изрытые морщинами. В лаптях, валеных опорках, залатанных штанах и рубахах. Крепостные. Рабы с незапамятных времен. Их можно казнить по прихоти помещиков, брить им лбы, ссылать на каторгу, пороть розгами. Продавать, как вещи, не признавать в них человеческое достоинство…

С невеселыми думами возвращался Петр Петрович из Рязанской и Тамбовской губерний. Три недели — срок небольшой, но «этого времени было достаточно для того, чтобы при моем знакомстве с экономическим положением и народным бытом этого края составить себе полное понятие о настроении в пламенно интересовавшем меня вопросе, как дворянского, так и крестьянского сословия этих губерний».

И в Тамбове и в Рязани помещики соглашаются на освобождение крестьян, но без земельных наделов, или же за огромный выкуп земли. Петр Петрович убедился в этом, прочитав наказы тамбовского и рязанского дворянства. Смысл наказов сводился к тому, чтобы как можно дольше продлить крепостной труд. «Признать право крестьян на такие земельные наделы, которых бы хватило только на жизнь впроголодь. Поставить крестьян в экономическую зависимость от помещика. Все остальные земли, кроме нищенских наделов, признать полной собственностью помещика».

При таком «освобождении» крестьян крепостные отношения оставались бы и после реформы. Безземельный мужик вынужден был бы арендовать землю у помещика на самых кабальных условиях. Нищенские усадебные наделы, привязав мужика к земле, давали бы помещику дешевую рабочую силу. Крестьянин не мог вести своего хозяйства и полностью зависел бы от помещика. Словом, это была свобода с той же бесправной жизнью, как и при крепостном иге.

Требования помещиков произвели на Петра Петровича удручающее впечатление. И все же после долгих размышлений он «решился принять уже активное участие в крестьянском деле, чувствуя в себе и необходимую для этого подготовку».

Семенов вернулся в Петербург и написал письмо председателю Главного комитета генерал-адъютанту Ростовцеву. Граф Ростовцев знал Петра Петровича еще с детских лет и немедленно пригласил к себе.

Граф Яков Иванович Ростовцев был другом царя и пользовался полным его доверием. Александр Второй считал Ростовцева главным своим советчиком по крестьянским делам. В глазах же передовой русской интеллигенции граф был личностью с позорным прошлым.

Ростовцев учился в пажеском корпусе, потом поступил в лейб-егерский полк. С 1823 года он стал членом тайного «Союза благоденствия». Ростовцев давал своим друзьям декабристам торжественное обещание «подвизаться всеми силами на пользу общую, поддерживать все благие меры правительства, препятствовать всякому злу и обличать злоупотребления и бесчестные поступки, а самому быть без страха и упрека».

Ростовцев забыл свою клятву, когда узнал, что декабристы готовятся к восстанию. «Рыцарь без страха и упрека» явился к великому князю Михаилу Павловичу и предупредил о готовящемся восстании. Сказал и о том, что декабристы собираются истребить царскую фамилию.

После разгрома декабристов Николай Первый не забыл предателя. Ростовцева назначили начальником штаба военно-учебных заведений. Офицеры лейб-егерского полка, друзья декабристов, откровенно выказывали графу свое презрение. Ростовцев вынужден был покинуть полк.

Александр Второй еще цесаревичем подружился с начальником штаба военно-учебных заведений. При вступлении на престол он назначил Ростовцева членом государственного совета и комитета министров.

Когда же Секретный комитет по крестьянским делам был реорганизован в Главный, царь поставил Ростовцева его председателем.

Позже Семенов писал в своих мемуарах: «Конечно, Ростовцев совершенно не был подготовлен к законодательным работам по освобождению крестьян… К сожалению, он не мог искать себе инструкторов ни в кружках петербургской интеллигенции, сильно против него возбуждаемой выходками герценовского „Колокола“, ни во встречаемых им в Петербурге поместных дворянах…»

Ростовцев и его приятель — богатый помещик Позен — составили проект-записку «Об освобождении крестьян». Записка эта обворожила царя. Проект защищал интересы помещиков в предполагаемой реформе.

Ростовцев и Позен предлагали освободить крестьян в двенадцатилетний срок. В течение этого срока крестьяне по-прежнему находятся в полной зависимости от помещика.

Семенов познакомился с проектом Ростовцева-Позена и возмутился. «Этот хитроумный план с одновременным поклонением господу богу и золотому тельцу еще на двенадцать лет сохраняет крепостное право». Когда же крестьяне выйдут из крепостной зависимости, они окажутся прикрепленными к помещичьей земле. Проект Ростовцева-Позена, по его мнению, «приведет к полному обезземеливанию крестьян».

Получив приглашение от графа Ростовцева, Семенов явился к нему. Рассказал о своих впечатлениях во время поездки по родным местам.

— Большинство помещиков опасаются предстоящей реформы. Они не сочувствуют ей и не желают расставаться с крепостным правом, — говорил Петр Петрович. — Помещики уверены — с потерей крепостного труда их ждет разорение. Таково мнение помещиков-крепостников Рязанской и Тамбовской губерний. Зато передовые и просвещенные дворяне уже со времени злосчастной Крымской войны пришли к убеждению: освобождение крестьян неизбежно и необходимо. Дворяне эти, и я в их числе, понимают — удержать крестьян в крепостной зависимости больше невозможно.

Ростовцев внимательно слушал Семенова. Когда Петр Петрович замолчал, граф спросил:

— Вы познакомились с проектом Позена? Этот проект одобрен государем императором…

— Проект Позена может принести большой вред освобождению крестьян, — ответил Семенов. — Освобождать крестьян без земли невозможно. Если у мужиков отнимут землю, то никакие административные меры правительства не удержат их от повсеместных волнений. Двенадцатилетний срок, во время которого сохраняется крепостной труд срочно-обязанных крестьян, неприемлем, как основа реформы. Это все то же крепостное право, лишь в форме ненавистной мужикам барщины. Обязательный выкуп земельных наделов для крестьян не по силам. О земле крестьяне высказываются совершенно ясно и определенно.

— В чем же мужичья определенность? — спросил Ростовцев.

— Мужики говорят: «Мы — ваши, а земля — наша. Мы можем оставаться барскими или сделаться царскими, „казенными“, но земля отойти от нас не может». — Петр Петрович подумал и добавил уже от себя: — А вообще-то крестьяне ожидают реформы с полным доверием к своему государю…

Ростовцев криво усмехнулся. Он знал то, что было неизвестно Семенову. Третье отделение в тайных донесениях сообщало о кровавых столкновениях во многих местах империи. Бунтующих крестьян наказывают розгами, судят, ссылают на каторгу. Крестьяне уже начинают борьбу за свою землю и за полную волю. «Крепостные отношения на самом деле рушились, хотя закон этот еще существует», — сообщали Главному комитету из Нижегородской губернии.

Встреча с графом Ростовцевым надолго определила судьбу Семенова. Ростовцев пригласил Петра Петровича членом-экспертом Главного комитета. Петр Петрович согласился.

«Любовь к природе сделала Семенова путешественником, любовь к людям, — общественным деятелем», — говорили о нем его современники.

Семенов оказался в центре всех подготовительных работ по крестьянской реформе. Заседания комитета, встречи, проекты, все дела, все люди были связаны с ним. Через его руки проходили предложения губернских комитетов, всевозможные письма и записки на «высочайшее имя», секретные документы и донесения.

В Главном комитете возникли две враждебные друг другу группы. Группу так называемых «либералов» возглавил директор хозяйственного департамента Н. А. Милютин. В нее вошли К. Д. Кавелин, A. П. Заблоцкий-Десятовский, Ю. Ф. Самарин, B. А. Черкасский и другие видные общественные деятели предреформенной эпохи. Примкнул к ним и Петр Петрович.

Либералы настаивали на освобождении крестьян с землей. «Освободить крестьян не словом, а делом, не постепенно, а разом единовременно и повсеместно», — писал предводитель тверского дворянства Унковский.

Тверской помещик-либерал, ратуя за немедленное освобождение крестьян, тут же добавлял: «Помещики должны быть вознаграждены как за собственные земли, так и за своих крепостных крестьян». Другой либерал, Кавелин, тоже считал необходимым вознаградить помещиков за потерю крепостных рабов и земельных наделов.

Либеральная группа, возглавляемая Милютиным, представляла интересы помещиков, стремящихся перейти к капиталистическим методам хозяйствования. Этим помещикам нужны были капиталы для заведения торговых, промышленных предприятий, сельскохозяйственных ферм. Кавелин писал: «Освобождение крестьян потребует немедленного постановления наших помещичьих хозяйств на коммерческую ногу».

Страшась крестьянской революции, Милютин и его группа шли на умеренные уступки и в то же время искали новых путей для закабаления народа. И эти новые пути либералы видели в русской зарождающейся буржуазии.

Группа «отчаянных консерваторов» хотела сберечь крепостнические отношения и после крестьянской реформы. В группу консерваторов входили царские министры и сенаторы, знатные и могущественные дворяне, крупные помещики. Консерваторы-крепостники понимали, что уже нельзя все оставить по-старому. Чего же хотели они?

Князь Гагарин хотел, чтобы помещикам предоставили право освобождать крестьян без каких бы то ни было определенных законом условий и без земли. «Помещики, как поземельные собственники, составляют твердую основу престола и государства. Всякое стеснение их интересов и владельческих прав не может остаться без влияния на быт империи», — разглагольствовал князь Гагарин.

Граф Шувалов требовал, чтобы крестьяне платили помещику денежные подати или же исполняли натуральные повинности, как и при крепостном праве.

Товарищ министра внутренних дел Левшин настаивал, чтобы за помещиками было признано право собственности на всю землю. За свои избы, усадьбы, выгоны, огороды мужик должен заплатить столько, сколько потребует помещик.

Борьба между либералами и отчаянными консерваторами была «борьбой исключительно из-за меры и формы уступок. Либералы так же, как и крепостники, стояли на почве признания собственности и власти помещиков, осуждая с негодованием всякие революционные мысли об уничтожении этой собственности, о полном свержении этой власти».[3]

В этой борьбе «за меры и формы уступок» председатель Главного комитета граф Ростовцев склонился на сторону либералов. Под влиянием Милютина и Семенова Ростовцев стал сторонником освобождения крестьян с землей, но с обязательным ее выкупом у помещиков.

— Мужичья свобода без земли — это птичья свобода, — заявлял Ростовцев членам Главного комитета.

Семенов стал для Ростовцева необходимым советником по крестьянской реформе. Ростовцев возложил на Семенова подготовку законопроекта по освобождению крестьян. Семенов согласился.

— Законопроект должен быть единым для всей империи и состоять он должен из трех частей. Часть юридическая определяет права крестьян, — говорил он, — как личные, так и имущественные. Часть административная решает устройство и управление освобождаемых крестьян. И третья — часть хозяйственная устанавливает поземельные отношения между помещиками и крестьянами…

Эти предложения Петра Петровича по законопроекту были приняты Главным комитетом. Семенов составлял также и особые записки, предназначенные для Александра Второго. В записках излагалась суть всех предложений губернских дворянских комитетов.

Семенов убедил графа Ростовцева и в том, что для редактирования общего законопроекта необходимо создать Редакционные комиссии. Петр Петрович составил специальную записку, которую Ростовцев передал царю. Такое же предложение о Редакционных комиссиях одновременно внес и Милютин.

Редакционные комиссии не должны подчиняться ни министерствам, ни ведомствам: на них возлагалась самостоятельная законодательная работа. Одобрять или отвергать работу комиссий мог только царь.

Александр Второй согласился на создание Редакционных комиссий. Их председателем он назначил все того же графа Ростовцева, а правителем дел Семенова. По царскому приказу Петр Петрович стал и членом-экспертом Редакционных комиссий.

Больше двух лет отдал Петр Петрович составлению законопроекта и Положения об освобождении крестьян.

А в это время борьба вокруг крестьянской реформы разгоралась все сильнее и сильнее. Крестьяне не ждали спокойно своей судьбы, как это раньше говорил Петр Петрович. Еще совсем недавно он утверждал, что «крестьяне ожидают будущего с полным доверием к своему государю». Теперь к нему — правителю дел Редакционных комиссий со всех концов империи стекались грозные известия.

Во многих губерниях происходят крестьянские волнения. Мужики бунтуют потому, что помещики отрезают лучшие участки их наделов и присоединяют к своим поместьям. Мужиков переселяют с хороших земель на плохие, отправляют в Сибирь.

Помещики черноземных и центральных губерний продают целые деревни с переселением их в степные области страны.

На все эти помещичьи притеснения мужики отвечали бунтами и волнениями. Лишь в одном 1860 году, когда Ростовцев и Семенов работали над законопроектом и Положением об освобождении крестьян, в империи произошло сто крупных волнений.

На всю Россию зазвучал «Колокол», издаваемый Герценом в Лондоне. Влияние страстных обличительных статей и памфлетов Герцена и Огарева на подготовку крестьянской реформы было вообще исключительным.

Правда, Герцен первоначально выступал тоже с либеральных позиций. Он возлагал серьезные надежды на Александра Второго.

Герцен писал, обращаясь к царю: «Разумеется, моя хоругвь — не ваша. Я — неисправимый социалист. Вы — самодержавный император. Но между Вашим знаменем и моим может быть одно общее… любовь к народу. Дайте землю крестьянам, она и так им принадлежит. Смойте с России пятно крепостного состояния, залечите синие рубцы на спинах наших братьев — эти страшные следы презрения к человеку».

По особому разрешению царя «Колокол» получали все члены Главного комитета. Петр Петрович внимательно читал статьи Герцена, находя в них родственное своей душе. Он, как собственные, воспринимал слова о том, что Герцен предпочитает «путь мирного человеческого развития пути развития кровавого».

То, что Герцен боролся за освобождение крестьян с землей, разоблачал махинации помещиков-крепостников, соответствовало либеральным взглядам Семенова. Петр Петрович, неоднократно повторявший, «рабство падет по манию царя», был доволен словами Герцена о «революции сверху» без баррикад и крови. Но Герцен быстро отказался от мирного решения крестьянской проблемы.

«Колокол» опубликовал письмо «Русского человека», и Семенов с душевным трепетом познакомился с ним. Это был уже призыв к крестьянской революции в России. «Наше положение ужасно, невыносимо, и только топор может нас избавить, и никто, кроме топора, не поможет. К топору зовите Русь».

Пути революционного демократа Герцена и либерального дворянина Семенова разошлись.

Семенов по-прежнему все надежды возлагал па царя-«освободителя». Герцен же заявлял: «Александр Второй не оправдал надежд России».

Герцен разоблачал графа Ростовцева как реакционера, неспособного проводить реформу в интересах народа. Семенов же был уверен «в беззаветной преданности Ростовцева великому делу».

В то время когда бил в набат герценовский «Колокол», со страниц «Современника» звучал мощный голос Чернышевского.

Чернышевский остро переживал ужасы крепостного права. Всеми помыслами стремился он к освобождению крестьян. Уничтожение крепостного права должно привести к общему пересмотру и переделке всего русского общества, утверждал в своих статьях Чернышевский.

Великий демократ требовал освобождения крестьян только с землей. Больше того — освобождаемым крестьянам надо прирезывать дополнительные земельные наделы. Все расходы по выкупу крестьянских земель у помещиков обязано взять на себя государство. И в то же время Чернышевский понимал, что царь и помещики готовятся к массовому ограблению освобождаемого из крепостной зависимости народа. Чернышевский пришел к выводу, что лишь одна крестьянская революция может помочь народу в борьбе за его права, землю и волю.

Вокруг Чернышевского сплотились революционные демократы. Его верным и сильным соратником стал молодой Добролюбов. Вся короткая жизнь Добролюбова была, по существу, отдана борьбе за освобождение России от крепостничества и самодержавия.

Либералы с яростью обрушивались на революционных демократов, призывающих крестьян к революции. Впоследствии Ленин сказал о либералах: «Вместо того, чтобы подняться на защиту преследуемых правительством коноводов демократического движения, они фарисейски умывали руки и оправдывали правительство. И они понесли справедливое наказание за эту предательскую политику широковещательного краснобайства и позорной дряблости. Расправившись с людьми, способными не только болтать, но и бороться за свободу, правительство почувствовало себя достаточно крепким, чтобы вытеснить либералов и из тех скромных и второстепенных позиций, которые ими были заняты „с разрешения начальства“».[4]

Губернские комитеты закончили свою работу. Их бесчисленные проекты, предложения, пожелания прошли через руки Семенова, прежде чем попасть в Редакционные комиссии. Эта кропотливая, изнурительная работа оказалась под силу Петру Петровичу лишь потому, что он отдал ей всю свою энергию, все свое время.

Общий законопроект и Положение о крестьянах отредактированы. Упразднение личной зависимости, наделение крестьян землей и определение повинностей за землю, выкуп крестьянских наделов — этим трем главным вопросам посвящались сотни страниц Положения.

В начале 1860 года умер Ростовцев. Царь назначил председателем Редакционных комиссий графа Панина.

Назначение графа Панина произвело на членов Редакционных комиссий ошеломляющее впечатление. «Многочисленные тайные противники освобождения крестьян очень обрадовались. Они были убеждены в том, что председательство гр. Панина сознательно или бессознательно задушит в корне законопроект Редакционных комиссий», — вспоминал Петр Петрович.

Члены-эксперты из группы либералов — Черкасский, Самарин, Милютин, Татаринов, Заблоцкий-Десятовский и другие решили уйти в отставку.

Сам Семенов очутился в сложном и щекотливом положении. После смерти Ростовцева царь вызвал Петра Петровича и долго беседовал с ним в Зимнем дворце. Спрашивал — кого можно назначить преемником покойному графу Ростовцеву. Петр Петрович уклонился от прямого ответа.

— Мне кажется, ваше императорское величество, вы напрасно тревожитесь. Кто бы ни был преемником, успех дела зависит от вас, ваше императорское величество.

Царь заверил Петра Петровича, что законопроект об освобождении крестьян останется без изменений.

— Я разрешаю вам сообщить слова мои вашим товарищам и успокоить их, — сказал Александр Второй.

«Он обнял меня и благодарил за ту неустанную помощь, которую я оказывал Ростовцеву».

Прихоти императора, колебания и неуверенность либералов, противодействие могущественных крепостников князей Меньшиковых, Гагариных, Горчаковых, баронов Корфа и Палена, капризное вмешательство в дела Редакционных комиссий со стороны великой княгини Елены Павловны, собственные сомнения толкали Петра Петровича на постоянные уступки.

Он лавировал среди либералов и консерваторов, реакционеров и прогрессивных дворян, между всесильными министрами и хитрыми попами. Противоречивые мнения, скрытые страсти, принципиальные убеждения и беспринципные цели, закулисные интриги и коварство подстерегали Семенова на каждом шагу.

Царь хотел, чтобы Семенов стал примирителем между графом Паниным и членами-экспертами Редакционных комиссий. Царская воля для Петра Петровича была законом. Он отправился к графу Панину для выяснения их будущих отношений.

Богатый аристократ, всех и все презирающий, нелюдимый, капризный, ярый крепостник встретил Петра Петровича в своем уединенном кабинете.

— Его императорское величество поручил мне сблизиться с вами прежде, чем я приступлю к исполнению обязанностей председателя, — заговорил Панин, усаживая Петра Петровича в кресло. И сразу же спросил о том, что его больше всего волновало. Какого мнения был о нем покойный Ростовцев, что думают о нем сейчас члены-эксперты. — Говорите все откровенно, по совести, — предупредил граф Петра Петровича.

Семенов поразил Панина своей откровенностью. От имени покойного Ростовцева он сказал графу все, что думал о нем сам и что думали либеральные члены Редакционных комиссий.

— Граф Панин, столь нелюдимый, недоступный и не уважающий мнения других людей, не может руководить Редакционными комиссиями. Граф Панин — крайне непрактичный и совершенно незнакомый с бытом русского народа человек. Граф живет в искусственной атмосфере, и люди, окружающие его, не имеют ни собственных мнений, ни человеческого достоинства. Граф Панин отрезан от интеллигентных сил России, чужд ее общественным и духовным интересам.

«Когда я кончил, наступило несколько минут полного молчания. Граф Панин, видимо, был поражен моим сообщением, в котором не было никаких прикрас», — вспоминал Петр Петрович.

Он тайно надеялся, что Панин откажется от должности руководителя Редакционных комиссий. А если и не откажется, то не станет вмешиваться в работу членов-экспертов, не посмеет изменять законопроект в угоду помещикам-крепостникам. Все вышло наоборот.

Петр Петрович до конца своих дней не подозревал, что граф Панин искромсал законопроект с ведома Александра Второго.

Панин сделал все, чтобы земля и доходы с нее остались в руках помещиков. Всякие параграфы о немедленной свободе для крепостных крестьян были вычеркнуты. Освобождение предполагалось только через два года после царского манифеста. Помещики сохраняли право собственности на землю. Крестьянам по-прежнему приходилось исполнять натуральные повинности и бесплатно работать на помещиков. Только с их согласия мужики могли выкупать собственные земельные наделы.

Либеральный монархист Семенов был обманут в своих мечтах о немедленном освобождении крестьян с землею. Был обманут горячо обожаемым монархом.