ОТ ПОБЕДЫ К ПОБЕДЕ

ОТ ПОБЕДЫ К ПОБЕДЕ

После расправы над Генрихом Львом в Империи более не оставалось сил, способных противостоять правящему дому Штауфенов, территориальные владения которого служили надежной основой для императорской власти. Потому-то Барбаросса и не видел смысла продолжать борьбу против городов Ломбардии, в чьих деньгах он теперь уже не нуждался столь остро, как прежде. Если возвратить ломбардцам «регалии» — традиционные привилегии и вольности, рассуждал он, то, пожалуй, можно было бы ожидать от них добровольного признания его верховенства. Стоило пожертвовать регалиями в Ломбардии и ради обеспечения господства в Тоскане, на территории «наследства Матильды».

Центр тяжести имперской политики в Италии теперь перемещался из Ломбардии в Тоскану. Если бы удалось привлечь на сторону Империи Ломбардскую лигу, заключив с ней мир, папская курия лишилась бы важнейшей поддержки в своей борьбе против императора и была бы вынуждена признать свершившееся. После смерти в 1181 году Александра III Барбаросса начал переговоры с его преемником Луцием III, имевшие своей целью заставить папу отказаться от притязаний на «наследство Матильды» взамен на получение ренты в размере пятой части от доходов с этой территории. Более того, архиепископ Зальцбургский Конрад взялся передать римскому понтифику предложение императора, сулившее тому значительные выгоды и освобождение от постоянных финансовых забот: церковные владения Империи на Апеннинах должны были за ней и остаться, за что папе причиталась бы десятая часть получаемых доходов. Однако Луций не имел ни малейшего желания опуститься до положения епископа Рима, находящегося на содержании у Империи, и потому тянул с принятием решения. Фридрих и не торопил его. Обе стороны откладывали окончательное урегулирование вопроса до того момента, когда будет заключен мир с Ломбардской лигой.

Барбаросса знал от своих людей, что города Лиги предпочитают мир с Империей дальнейшему сохранению союза с папской курией, сомнительная ценность которого обнаружилась в 1177 году в Венеции. В 1183 году истекал срок шестилетнего перемирия с городами Ломбардии, и обе стороны проявляли заинтересованность в заключении мира. Отдельные города, особенно Верчелли и Тортона, пытались получить от императора привилегии для себя, не дожидаясь общих переговоров. Тревожились за свою судьбу и жители Алессандрии, знавшие, что Барбаросса все еще не отказался от намерения разрушить их город. Ломбардская лига более не могла служить им защитой от императора, поскольку в ней самой уже не было единства. В годы перемирия алессандринцы пытались заручиться поддержкой Генуи и маркиза Монферрато, заключая с ними соглашения, но в начале 1183 года они приступили к переговорам и с самим императором. В ходе переговоров обнаружилось такое единодушие сторон, что на хофтаге в Нюрнберге в середине марта они смогли принять совместный документ, предусматривавший, что все население Алессандрии покинет город, после чего император символически издаст распоряжение о его основании заново и присвоении ему названия Цезарея, а затем представитель императора передаст жителям их город. Алессандринцам хотя и предоставлялось право самим выбирать консулов, однако за императором оставалась прерогатива их утверждения. Все жители города в возрасте от 14 до 70 лет должны были присягнуть на верность императору и его сыну королю Генриху. Так Алессандрия подчинилась императору, сумевшему отстоять свои права верховного суверена. Камень преткновения, которым служил этот город с момента своего возникновения, был устранен способом, несомненно, более гуманным по сравнению с первоначальными намерениями императора. Такой способ ликвидации одного из наиболее серьезных препятствий на пути к миру обнаружил отход ломбардцев от их прежнего господина — папы. Они согласились изменить название города, дабы исчезла сама память о папе Александре III и был воздвигнут монумент имперской идее.

Это соглашение послужило важной предпосылкой для мирного урегулирования в Северной Италии в целом. Поскольку на хофтаге в Нюрнберге присутствовали и представители от других ломбардских городов, с ними также велись консультации относительно заключения мирного договора. Император уполномочил делегацию под руководством епископа Асти вести от его имени переговоры с Ломбардской лигой, которые и начались в Пьяченце. Обе стороны выразили готовность идти на уступки, а потому удалось сравнительно быстро достичь соглашения. Уже 30 апреля 1183 года руководители Ломбардской лиги клятвенно засвидетельствовали текст составленного договора, а представители императора обязались сделать все возможное для признания и исполнения его своим государем, после чего был подписан предварительный мир. В этом весьма пространном документе говорилось, что Ломбардская лига признает императора своим господином, передает ему высшие судебные функции и соглашается на то, чтобы впредь он утверждал консулов. В свою очередь, Фридрих в обмен на единоразовую выплату отступного отказывался от большинства регалий. Тем самым окончательно утрачивали свою силу Ронкальские законы. Особое внимание папской курии должно было привлечь положение договора, согласно которому ломбардцы обязались помогать императору охранять его владения за пределами территории Ломбардской лиги — бывшие враги Империи становились гарантами той императорской Италии, в которой более не оставалось места для папских территориальных и властных притязаний.

20 июня император прибыл в Констанц, где его приветствовали участники уже собравшегося рейхстага. В тот же день был клятвенно засвидетельствован сторонами мирный договор, облеченный в форму императорского акта милости. Во время торжественной церемонии одно из высших должностных лиц при императорском дворе, постельничий Рудольф фон Забенайх, от имени Фридриха и его сына короля Генриха поклялся признавать мирный договор между императором и Ломбардской лигой. Ряд духовных и светских князей принесли присягу от своего имени, а 63 представителя от итальянских городов поклялись именем уполномочивших их граждан. Император объявил города Ломбардской лиги своими верноподданными и утвердил их консулов после принесения ими присяги на верность. При столь величественном акте присутствовало множество свидетелей из Италии, в том числе и два папских легата, прибывших в Констанц по приглашению Фридриха.

Возвращаясь с Констанцского рейхстага, 11 июля в бурге Пфуллендорф, севернее Боденского озера, умер один из старейших и преданнейших друзей и соратников Барбароссы — герцог Баварии Отто Виттельсбах. Герцогство перешло к его десятилетнему сыну Людвигу, обеспечение прав которого поручалось его матери Агнес и дядьям — братьям покойного. В Италии император также понес тяжелую утрату: 25 августа скоропостижно скончался от лихорадки его наместник в этой стране архиепископ Майнцский Кристиан. По нему во всех монастырских церквах Германии в течение тридцати дней служили панихиды.

По окончании Констанцского рейхстага император задержался в южных германских землях, проводя в различных городах собрания знати для решения как местных, земских, так и общеимперских проблем. В конце года на хофтаге в Вормсе он подтвердил старинные привилегии этого города, издавна имевшего немалые заслуги перед центральной королевской и императорской властью. В начале 1184 года Барбаросса направил своего канцлера Готфрида Шпиценбергского в Италию в качестве преемника Кристиана Майнцского. Покойный наместник при жизни сумел так поставить дела в Центральной Италии, что его смерть не вызвала никаких волнений. В Северной Италии благодаря Констанцскому договору положение также оставалось стабильным.

В начале года император посетил Страсбург, а затем в течение длительного времени пребывал в Хагенау вместе с обоими своими старшими сыновьями, Фридрихом и Генрихом. С ними, а также с прибывавшими к нему князьями он обсуждал положение дел в Империи, которое теперь, благодаря устранению главных очагов напряженности — раскола в церкви, раздора с городами Северной Италии и конфликта с Генрихом Львом, — представлялось весьма благоприятным и открывало новые перспективы. После устранения Генриха Льва Штауфены стали самым могущественным родом в Германии. Освобождение от гнетущих забот, очевидно, послужило для императора поводом устроить на Троицу в Майнце большой праздник по случаю посвящения в рыцари своих старших сыновей. Подготовка к празднику, равно как и намечавшийся очередной поход в Италию, также обсуждались в Хагенау.

Майнцский праздник на Троицу 1184 года не знал себе равных в ту эпоху. Не зря его называли вершиной политической карьеры Фридриха. Майнц был выбран местом проведения не случайно: здесь концентрировались земельные владения короны, что облегчало снабжение огромного количества гостей продовольствием и вином, привезенными из королевских имений и деревень. Приглашения на праздник были разосланы заблаговременно, и ожидалось прибытие многих тысяч участников. Майнц не мог вместить такого количества народа, поэтому напротив города, на правом берегу Рейна разбили гигантский палаточный лагерь. В центре его располагались временные, специально сооруженные по этому случаю из дерева резиденция для императора и большая церковь. Вокруг них раскинулся целый город для гостей. Шатры важных господ, выделявшиеся своими размерами, соперничали друг с другом красотой и роскошью, так что пестрый, на короткое время возникший город на берегу Рейна издали привлекал к себе внимание любопытных. Просторные амбары были заблаговременно заполнены всевозможной снедью. Кормить, обслуживать и веселить господ должна была целая армия поваров, подавальщиков и странствующих скоморохов.

С архиепископами прибыли подчиненные им епископы и множество иного духовенства. Герцоги Саксонии, Чехии, Австрии, Штирии, Верхней Лотарингии, Брабанта и в их числе Бертольд Церинген, старый Вельф и юный Людвиг Баварский явились в сопровождении многочисленных графов, благородных вассалов и министериалов. Для демонстрации собственного могущества князья привели с собой и огромные дружины. С герцогом Чехии прибыло около 2000 рыцарей, с архиепископом Кельнским — 1700, с пфальцграфом Рейнским, ландграфом Тюрингским и архиепископом Майнцским — по 1000 человек. Собрались в Майнце и рыцари из дальних краев — из Италии, Франции, Венгрии, Испании. Всего съехалось до 70 000 человек.

По особому приглашению императрицы из Франции приехали знаменитые менестрели Гийо Прованский и Дуат из Труа, а из Германии — писавший на нижненемецком наречии поэт Генрих фон Фельдеке и миннезингер Гунтер Пэрисский. Они и воспели Майнцский праздник, подобного которому, по мнению восторженного Гунтера, еще не бывало и никогда больше не будет. И Гийо Прованский, сравнив его с праздниками короля Артура и Александра Великого, был вынужден признать, что ничего подобного мир прежде не видел. Генрих фон Фельдеке описал блистательный турнир, императора в окружении его паладинов, выступления миннезингеров и шпильманов, а также неизбежные в таких случаях споры знати за наиболее почетные места. «Императору Фридриху воздавались такие почести, — заметил Генрих, — что и спустя столетие об этом будут слагать песни».

Появился и Генрих Лев в надежде использовать праздничное настроение императора для досрочного примирения. Исполненный благородного негодования, что ему нельзя быть среди приглашенных, он, расположившись поодаль, ожидал, не примет ли его Фридрих. Однако император его не позвал, и он безропотно опять удалился в изгнание.

Открытие праздника состоялось 20 мая торжественным богослужением, особый блеск которому придавало присутствие семи архиепископов, множества епископов, аббатов и прочих сановников, но главное — императорской четы и их сына, короля Генриха, с коронами на головах. При выходе из церкви после богослужения граф Геннегау Балдуин нес впереди процессии имперский меч. Однако этот самый замечательный из всех праздников Средневековья, с таким блеском показавший возрожденное величие императора, не обошелся без досадного недоразумения, едва не испортившего торжество. Когда процессия из имперских князей направилась вслед за императорской четой в церковь, аббат Фульдского монастыря и архиепископ Кельнский заспорили, кому из них подобает занять почетное место рядом с императором. Барбаросса, не придавший значения их спору, попросил архиепископа Филиппа, с которым его связывала личная дружба, уступить. Тот не стал спорить, а повернулся и вышел. Тут же поднялись все его вассалы, готовые покинуть церковь. Положение спас молодой король Генрих. Вопреки всем правилам придворного этикета, он обнял архиепископа и со слезами на глазах попросил его не портить праздник. Тогда вмешался и император, заверивший, что у него и в мыслях не было обидеть верного друга и товарища по оружию. Испуганный аббат Фульдского монастыря тут же освободил почетное место, и инцидент был улажен.

После богослужения начался веселый пир, на котором герцоги и графы служили императорской чете и королю Генриху, исполняя почетные должности кравчего, стольничего, конюшего и постельничего. Второй день Троицы явился апогеем праздника, когда посвящали в рыцари обоих сыновей императора. Сначала Фридрих и Генрих продемонстрировали собравшимся князьям свое умение обращаться с оружием, а затем торжественная процессия направилась в церковь, где оба принца в сопровождении оруженосцев, их ровесников из знатных семей, подошли к алтарю, облаченные в красно-белые шелковые одежды и черные башмаки, что символизировало чистую жизнь, жертвенную кровь Христа и черную смерть. Преклонив колени перед императором, юноши дали рыцарский обет. Затем они приняли доспехи, шпоры, кольчугу, перчатки и, наконец, на белых поясах мечи, украшенные драгоценными камнями, после чего император, боковой стороной меча коснувшись плеча каждого из них, произнес старинное заклятие: «Во имя Бога, святого Михаила и святого Георгия посвящаю тебя в рыцари. Будь решительным, неустрашимым и верным». Посвященные в рыцари принцы Фридрих и Генрих отныне вошли в состав благородного военно-рыцарского сословия.

Этот замечательный праздник, конечно же, не обошелся без большого турнира. Публика, заполнившая зрительские места вокруг поля и с нетерпением ожидавшая волнующего зрелища, бурным ликованием встретила императора, выехавшего верхом на коне, в полном снаряжении, с опущенным забралом и пикой наперевес. Открывая турнир, Барбаросса совершил по полю почетный круг. Затем появились молодые рыцари, среди которых были и сыновья императора, и состязания начались. Собралось несметное множество рыцарей в полном снаряжении и на великолепно украшенных конях. На некоторых были кольчуги, привезенные крестоносцами с Востока, но большинство носило уже давно вошедшие в обиход чешуйчатые доспехи — плотно облегавшую тело матерчатую или кожаную куртку, покрытую на манер черепичной крыши железными пластинками. Поверх доспехов рыцари надевали украшенные гамбезоны — рубашки, защищавшие их от перегрева на солнце.

Многие участники турнира не были облачены в доспехи, имея при себе только щит и копье, — ведь это был веселый праздник, на котором не хотелось обременять себя тяжелыми, раскаленными на солнце латами. В состязании участвовал и сам император. Он, как и следовавшие его примеру князья, щедро одаривал рыцарей и оруженосцев. Многочисленные шпильманы, миннезингеры, жонглеры, паломники и прочий люд также попользовались от щедрот благодушно настроенной знати. Все, кому в те дни посчастливилось быть на поле близ Майнца, в один голос признавали, что еще не видели столь многолюдного и великолепного празднества. Этого впечатления не могло испортить и несчастье, случившееся под вечер третьего дня, когда внезапно налетевшая буря разметала деревянную церковь и несколько других сооружений, похоронив под развалинами не ждавших беды людей.

Уже в июне Фридрих начал собираться в Италию, чтобы встретиться там с папой. На время отсутствия в Германии его должен был замещать Генрих, которого он все больше и больше привлекал к управлению государством. Уже тогда у него родилась мысль ходатайствовать перед папой о коронации Генриха императорской короной, чтобы полностью гарантировать сыну наследование престола. В августе император встретился в Регенсбурге с князьями, которые должны были отправиться с ним в Италию. На сей раз он собирался вести в Италии только переговоры, поэтому не было нужды брать с собой большое войско.

1 сентября 1184 года императорская кавалькада отбыла из Регенсбурга и спустя три недели прибыла в Милан, где состоялась торжественная встреча. Миланцы, прежде столь враждебные к императору и немало натерпевшиеся от него, после заключения мира в Констанце освободились от гнетущей тревоги и теперь дали волю своей радости. Император задержался в Милане на неделю, проведя там хофтаг. После того как миланцы еще раз подтвердили свои обязательства, вытекавшие из недавно заключенного мирного договора, и обещали «защищать все императорские права, особенно в областях, коими некогда владела графиня Матильда», он продолжил путь, и народ повсюду с ликованием приветствовал его. После короткого пребывания в Павии Барбаросса в октябре прибыл в Верону, где ему также был устроен радушный прием. Луций III жил здесь еще с июля. Зная, что папа находится в весьма стесненных обстоятельствах (финансовые трудности, враждебное отношение со стороны римлян), Фридрих и не спешил в Верону, заставляя себя ждать. Луций же понимал, что может вернуться в Рим только с помощью императора.

После предварительных консультаций между папой и императором 4 ноября 1184 года в главном соборе Вероны открылся синод. Относительно решимости Барбароссы сохранить за собой Тоскану не могло быть сомнений, а потому оставалось неясным, о чем вообще вести переговоры. Именно поэтому Веронский конгресс с самого начала проходил в обстановке все возраставшего недоверия со стороны папы. Фридрих же прилагал немалые усилия, чтобы склонить понтифика к подписанию договора о мире. Помимо оказания папе всевозможных знаков внимания, дабы продемонстрировать окружающим якобы царившее между ними единодушие, император с готовностью откликнулся на просьбу Луция включиться в борьбу с еретиками. Поднявшись с места и изобразив на лице гнев, он разразился ужасными проклятиями по адресу всех врагов церкви, при этом, что было силы, ударив перчаткой оземь, дабы выказать столь театральным жестом неподдельность своих чувств и намерений.

Стремясь всеми мыслимыми способами заверить папу в собственном расположении к нему, Фридрих пошел и на весьма рискованный шаг. Луций желал поправить свои натянутые отношения с английским двором, а потому как бы от себя лично передал императору просьбу короля Генриха II о досрочном возвращении из изгнания Генриха Льва. Фридрих согласился. И по третьему, весьма важному вопросу он заявил о своем принципиальном согласии. Из Святой земли приходили плохие вести: султан турок-сельджуков стал явно угрожать Иерусалимскому королевству христиан. Из-за этого гроссмейстеры орденов тамплиеров и иоаннитов лично прибыли из Палестины в Верону, чтобы просить предводителей христианского мира, папу и императора, поднять Христово воинство на новый крестовый поход. Луций охотно присоединился к этой просьбе и стал настойчиво добиваться от Фридриха, чтобы тот встал во главе похода. Барбаросса ответил, что готов решиться на столь многотрудное дело, но для этого необходимо, чтобы церковь и Империю прежде связал прочный мир, разумеется, на тех условиях, которые он, император, и предлагал — чтобы Святой Престол отказался от «наследства Матильды». Кроме того, учитывая риск, коему подвергал себя Фридрих, отправляясь в крестовый поход, папа должен короновать короля Генриха императорской короной. Луций наотрез отказался выполнять первое условие императора. Что же касается коронации Генриха, то папа соглашался на это лишь при условии, что Фридрих сложит с себя императорскую корону: по его словам, сразу двух императоров быть не может. Луций обосновывал свою позицию положениями канонического права, а Фридрих мог опереться на исторический прецедент: Каролинг Лотарь и представитель Саксонской династии Оттон II получили из рук папы императорскую корону еще при жизни своих отцов-императоров.

Общий итог веронской встречи не устраивал ни папу, ни императора. Как раз во время Веронского конгресса пришла весть о событии, совершенно изменившем настроение сторонников примирения с императором, к числу которых принадлежал и папа Луций III. 29 октября 1184 года между посланцами сицилийского короля Вильгельма II и германским королем Генрихом VI, действовавшим от имени императора, был заключен договор о мире и дружбе, особую значимость которому придала помолвка девятнадцатилетнего Генриха с тридцатилетней теткой сицилийского короля, Констанцией, дочерью покойного короля Сицилии Рожера II. Сам по себе факт подписания мирного договора между Германией и Сицилией еще до истечения срока действия перемирия не мог служить поводом для беспокойства — Луций даже лично содействовал успеху переговоров. Хуже было другое: если король Вильгельм, уже четыре года состоявший в бездетном браке, так и останется без законного наследника, права престолонаследия перейдут к Констанции и ее супругу Генриху. Мысль о том, что Империя и Сицилийское королевство когда-нибудь сольются в единую державу, зажав с двух сторон, словно в тисках, Папскую область, была нестерпима для курии. На папу Люция, приложившего свою руку к подписанию этого досрочного мирного договора, теперь посыпались горькие упреки кардиналов. Слабость папства проявилась и в том, что король Вильгельм заключил договор с императором, не посчитавшись со Святым престолом, следовательно, не признавая его достойным союзником.

Эти события и открывавшиеся из-за них мрачные перспективы для курии послужили причиной срыва переговоров на Веронском конгрессе. В раздраженном настроении Барбаросса покидал Верону. Неприятность, связанная с провалом переговоров, вскоре усугубилась трагической вестью, пришедшей из Германии: 15 ноября 1184 года в Гельнхаузене скончалась императрица Беатрикс. Барбаросса тяжело переживал смерть любимой супруги, однако не счел возможным прервать свое пребывание в Италии, чтобы лично присутствовать при ее погребении, которое ради него долго откладывалось и состоялось лишь 28 августа следующего года в соборе в Шпейере.

В феврале 1185 года Барбаросса прибыл в Реджо, где в императорской резиденции собрались многочисленные духовные и светские князья. Здесь и был заключен оборонительный союз между императором и городом Миланом. В Реджо несколько графов признали себя вассалами Фридриха, так что их бурги поступили в его распоряжение. Жалуя привилегии и устанавливая прямые связи с местными феодалами, Барбаросса еще более укрепил собственные позиции в областях, некогда составлявших владения графини Матильды. Посетив затем еще Модену, Болонью, Пьяченцу и Павию, в начале мая он возвратился в Милан, где взял под свою личную защиту монастырь Святого Амвросия.

25 ноября 1185 года в Вероне умер папа Луций III, будто бы распорядившийся на смертном одре, чтобы его преемник не короновал Генриха VI императорской короной до тех пор, пока Фридрих I остается императором. Сомнений относительно того, кто должен сменить покойного понтифика, не было — в качестве преемника рассматривался только непримиримый противник императора, предводитель враждебной Империи группировки, архиепископ Миланский Гумберт из старинного и влиятельного в этом городе рода Кривелли. В своем неутолимом желании мстить за зло, причиненное его родному городу Барбароссой, он не знал меры. Именно его, вступившего на папский престол под именем Урбана III, кардиналы сочли способным возвратить папству его былое влияние и авторитет.

Избрание нового папы означало объявление войны императору и Империи. Фридрих по-своему ответил на это, избрав Милан, родной город Урбана, местом бракосочетания своего сына с сицилийской принцессой, дабы еще раз продемонстрировать всем свою дружбу с крупнейшим городом Ломбардии. Этот праздник ничем не должен был уступать уже ставшему легендарным Майнцскому празднеству, состоявшемуся на Троицу 1184 года. Опять Барбаросса принимал, угощал и развлекал князей с их многочисленными свитами. Папа Урбан III также был приглашен, но не пожелал явиться.

Сицилийский двор дал будущей императрице Священной Римской империи богатое приданое. Выехав из Пьяченцы, верного императору города, где ее встретил и далее сопровождал до самого Милана Генрих, Констанция двигалась по Ломбардии во главе каравана в сто пятьдесят вьючных животных, нагруженных всеми сокровищами Сицилии — золотом, серебром, драгоценными камнями, мехами, дорогими бархатными и шелковыми тканями. Приданое в сорок тысяч фунтов золота — невообразимое богатство — к тому времени уже было передано в императорскую казну в Аугсбурге. Праздничный Милан ликовал, когда патриарх Аквилеи вместо неявившегося папы 27 января 1186 года обвенчал пару в соборе Святого Амвросия. Тогда же состоялась и коронация королевы Констанции. Затем торжественная процессия, выйдя из собора, предстала перед взорами тысяч любопытных, собравшихся поглазеть на редкое зрелище. В специально возведенном по этому случаю у стен города и по-праздничному украшенном деревянном зале состоялся столь же роскошный, сколь и веселый свадебный пир. Праздник в Милане удался, по рассказам его участников, на славу — почти как в Майнце, так что потом еще долго и охотно их вспоминали и сравнивали.

Пожалуй, это была самая блистательная из побед, когда-либо одержанных Барбароссой, — притом победа бескровная, оставшаяся в памяти потомков светлым праздником. Устроив бракосочетание своего сына с наследницей Сицилийского королевства, Фридрих раздвинул пределы Империи от Северного и Балтийского морей до южной оконечности Сицилии. Никогда меч не обеспечивал такого приращения владений германского императора.

Торжества в Милане закончились государственным актом, привлекшим к себе не меньшее внимание, ибо случившееся грозило вызвать непредсказуемые последствия. Подобно тому, как в свое время Карл Великий в Ахене без содействия папы сам короновал своего сына Людовика императорской короной, теперь Барбаросса, считая собственные властные полномочия достаточными для этого, провозгласил Генриха VI кесарем, дабы показать всему миру, что отныне для обретения императорского достоинства не требуется содействия со стороны папы.

Напряженность во взаимоотношениях между церковью и Империей достигла высших пределов. Как бы ни прореагировал на это Урбан, Фридрих с невозмутимостью готов был встретить любое его решение. Юный кесарь тем временем совершал по поручению отца объезд территорий, составлявших «наследство Матильды». Куда бы он ни прибыл, жители со всей округи спешили присягнуть ему на верность. Только Сиена поначалу воспротивилась, за что и поплатилась большим штрафом. Папа получил наглядное подтверждение действенности владельческих прав императора. Генрих дошел до самых границ Папской области и остановился там, готовый, как он заявил, «защитить ее». На самом же деле это было грозное предупреждение папе Урбану на случай, если тот вздумает и дальше обострять отношения.

А у того были именно такие намерения. Он вел дело к окончательному разрыву, запретив клиру Ломбардии оказывать повиновение императору. Фридрих, получив это известие, велел Генриху занять Папскую область и конфисковать все земельные владения папы. Были перекрыты дороги, ведущие в Верону, где все еще находился Урбан, оказавшийся, таким образом, в изоляции от мира. Имперские заставы надежно охраняли все подходы к горным перевалам в Альпах. Апостолический князь попал в плен к императору, ответившему на брошенный ему вызов.

Оказавшись в отчаянном положении, Урбан тем не менее не считал борьбу проигранной, поскольку самый влиятельный из немецких епископов, Филипп Кельнский, был на его стороне. Если, рассуждал папа, этот ближайший советник Барбароссы перешел в непримиримую оппозицию к имперской политике, то не иначе должно обстоять дело и с другими немецкими духовными князьями. С помощью баварского клира, на поддержку которого всегда мог рассчитывать папа — сторонник григорианских принципов свободы церкви, послания из Вероны удалось тайком доставить в Кельн и Трир. Безобидные дети проносили их туда и обратно в своих паломнических посохах. Странствующие монахи без поклажи, на память заучившие, что надо передать, следовали за ними, тем самым благополучно минуя императорских стражей. Так Урбан, несмотря на кажущуюся полную изоляцию, был в курсе всего происходящего в Империи.

Из-за конфликта с папой, о котором сам император глубоко сожалел, Империи грозила новая опасность. В прирейнских областях нарастали волнения. После скоропостижной кончины архиепископа Майнцского Кристиана, верно исполнявшего после Райнальда Дассельского обязанности эрцканцлера, и это архиепископство перестало быть надежной опорой Барбароссы. Слывший святым Конрад Виттельсбах, принадлежавший к числу наиболее стойких сторонников Александра III, двадцать лет назад добровольно уступивший кафедру Майнцского архиепископства, теперь снова занял ее. Распространился слух и о связях антиимператорской оппозиции с Генрихом Львом. Фридрих, как только получил эти тревожные вести, сразу же засобирался из Италии домой. Все представители имперской церкви были приглашены на совещание в конце ноября 1186 года в Гельнхаузен, новую резиденцию императора, своим великолепием вызывавшую всеобщее восхищение и олицетворявшую собой величие и могущество государя.

Италию Барбаросса покидал с легким сердцем, ибо за время своего шестого итальянского похода, продолжавшегося около двух лет, он средствами дипломатии добился в интересах Империи и ради сохранения мира больше, чем прежними военными вторжениями. Своим наместником в Италии он оставил сына Генриха, наделив его самыми широкими полномочиями.