ТОРЖЕСТВО БАРБАРОССЫ

ТОРЖЕСТВО БАРБАРОССЫ

Военные столкновения с Миланом начались значительно раньше, чем намечал Барбаросса, — уже в марте 1160 года. Сначала миланцы напали на верный императору Лоди, однако безуспешно. Спустя некоторое время Барбаросса с военным отрядом из Лоди разрушил несколько миланских крепостей по реке Адде. В начале июня в распоряжении императора была уже более многочисленная армия из представителей преданных ему городов Ломбардии. Однако вместо того, чтобы вступить в открытое сражение с миланцами, Фридрих предпочел произвести новые опустошения на их территории, уничтожив большую часть урожая. В ответ миланцы предприняли новый поход против Лоди, но и на сей раз не добились успеха. Лишь когда в начале августа они взяли приступом несколько крепостей в области южнее озера Комо, им удалось спровоцировать Барбароссу на сражение. При Каркано он сумел разгромить миланцев, захватив при этом их боевой штандарт, но вскоре противник там же нанес ему ответный удар. Отряд миланцев незаметно занял в тылу у императорского лагеря холм, и когда на воинов Фридриха было совершено нападение одновременно с фронта и тыла, они обратились в бегство. Барбаросса был вынужден бросить палатки, припасы, а главное — пленных.

Миланцы сначала приняли бегство императора за военную хитрость, потому и начали преследование лишь на следующий день. Им удалось не только освободить своих людей, попавших в плен к противнику, но и самим захватить множество рыцарей из Павии, Комо, Лоди и других городов. Еще один отряд, набранный в Кремоне и Лоди, который должен был присоединиться к императору при Каркано, по трагической случайности неожиданно столкнулся с миланцами в самой неблагоприятной для себя ситуации и был разбит. Однако опасаясь, что Барбаросса придет со своей армией к их городу, миланцы не стали развивать успех, а поспешили вернуться домой. Император же, которому тогда явно не сопутствовало военное счастье, двинулся было на Пьяченцу, но ограничился лишь тем, что приказал разрушить мост через реку По. Правда, не повезло и Милану, в котором вспыхнул пожар, уничтоживший треть города и большую часть продовольственных складов.

В конце августа 1160 года Барбаросса собрал в Павии светскую и духовную знать Италии и потребовал от нее клятвенно пообещать, что к апрелю следующего года ему будут предоставлены рыцари, лучники и пращники в количестве, на первых порах достаточном для обороны от миланцев. Для наступления же были необходимы немецкие войска, поэтому император обратился к германским князьям с призывом явиться весной 1161 года со своими отрядами в Италию, чтобы продолжить борьбу за утверждение здесь имперского господства. Постарался и канцлер Райнальд Дассельский, незадолго перед тем проводивший в Эрфурте собрание немецких магнатов и добившийся от них согласия на очередной итальянский поход. Новая армия должна была собраться на следующий год у Павии во второе воскресенье после Пасхи. В том же послании Фридрих постарался опровергнуть зловредные слухи, умышленно раздувавшие истинные масштабы его поражения при Каркано.

Зимой 1160/61 года император не предпринимал никаких военных действий в Северной Италии. Миланцы тоже не тревожили его. В мае Фридрих получил ожидавшееся подкрепление с родины. Прибыли с хорошо оснащенными рыцарскими отрядами и оруженосцами герцог Фридрих Швабский, архиепископ Кельнский Райнальд, ландграф Тюрингский Людвиг, пфальцграф Рейнский Конрад и многие другие. И лишь Генрих Лев не захотел помочь своему кузену при второй осаде Милана. Еще в конце января, раньше установленного срока, он прибыл ко двору императора, но без войска, дав понять Фридриху, что не следует рассчитывать на него. Видимо, Вельф сумел убедить Барбароссу, что в Германии его присутствие нужнее. Во всяком случае, Фридрих сохранил к нему благосклонность и даже назначил его своим вторым, после герцога Фридриха Швабского, преемником, на случай, если он сам погибнет на войне с миланцами.

Подчинение Милана, распространившего свое влияние на всю Ломбардию, диктовалось не одной только политической необходимостью. Эта борьба против могущественного союзника Александра III приобретала символическое значение, перерастая в решающую битву за императорскую идею вообще, за якобы угодное Богу верховенство светской власти императора над папством. В глазах Барбароссы, ни на йоту не отступавшего от провозглашенного им однажды принципа божественного происхождения своей власти, государственным изменником становился каждый, кто осмеливался противиться его повелениям, даже если при этом и ссылался на некие древние права. По этой причине он отверг возражения миланцев, утверждавших, что они не обязаны повиноваться императору, поскольку их город процветал, был богат и могуч еще за несколько столетий до того, как немцы впервые появились из-за Альп.

Милан вел свою историю с VI века до нашей эры. Во времена Древнего Рима благодаря своей знаменитой школе он прослыл «Новыми Афинами», а численностью населения, хозяйственным и политическим значением уступал только столице государства. Когда германские племена стали тревожить своими набегами империю, римский император Галлиен нанес поражение алеманнам, продвинувшимся до самого Милана или, как тогда он назывался, Медиолана, и сделал город своей резиденцией. Император Константин Великий подолгу оставался в Милане ради возможности беседовать со святым Амвросием, прославившимся своими чудесами. В те времена Милан был общепризнанным центром христианства, далеко обогнав в этом отношении Рим. Амвросий, проповедник, учитель и поэт одновременно, считался главой и реформатором церкви. Он первым ввел в богослужение пение гимнов, получивших по его имени название амвросианских. Ему приписывается и авторство знаменитого гимна «Те Deum laudamus» («Тебя, Господи, славим»), исполняемого по торжественным случаям в качестве благодарственной молитвы. Избрание папы считалось законным лишь после пения этого гимна. Когда в конце IV века Амвросий умер, миланцы признали его своим святым покровителем, полагаясь на его небесное заступничество во всех грядущих опасностях.

Спустя полтора столетия Милан пал жертвой остготов, разрушивших его стены и перебивших людей. Однако прошло совсем немного времени, и город, благодаря чудотворному заступничеству святого Амвросия, опять стал самым большим, сильным и богатым городом на севере Италии. Таким он и оставался на протяжении веков, несмотря на вторжения лангобардов, франков и рыцарских отрядов германских императоров. Около 1000 года благодарные миланцы построили над могилой своего святого покровителя базилику Святого Амвросия, по праву считающуюся шедевром раннероманского архитектурного стиля и по сей день радующую своей красотой взоры людей.

В капелле Святого Евстахия хранились ценнейшие реликвии христианского мира — мощи Трех Святых Царей (или, как их принято называть у нас, волхвов), привлекавшие верующих со всего света. Как гласила легенда, некий знатный миланец получил эти мощи в Византии в подарок, но с условием забрать их вместе с саркофагами, в коих они покоились. Коварные греки думали, что он не сумеет сдвинуть с места тяжелые саркофаги. Однако те стали легче пуха, когда благочестивый итальянец велел поднять их. Так мощи прибыли в его родной город. Ежегодно миланцы отмечали праздник Трех Царей, разыгрывая аллегорическое представление. Три Царя появлялись верхом на конях в сопровождении большой свиты; перед ними несли золотую звезду. Так они двигались до колоннады Святого Лаврентия, где их поджидал царь Ирод в окружении книжников. Те, когда их спрашивали, где родился Иисус Христос, начинали листать книги и затем отвечали: «За пять миль от Иерусалима». Тогда процессия под предводительством золотой звезды, в сопровождении ряженых слуг, ослов и диковинных зверей, под звон литавр и звуки труб направлялась в капеллу Святого Евстахия. Здесь возле алтаря стояли ясли, а около них — бык и осел. В яслях лежал младенец Иисус. Волхвы приносили свои дары и погружались в сон. Наконец крылатый ангел будил их и сообщал, что они должны возвращаться на родину не через колоннаду Святого Лаврентия, дабы не попасть в руки Ироду, а через ворота Порта Романа.

Понятно, почему именно Милан, обладавший древними традициями, огромными богатствами и, как говорили, самыми прочными в мире стенами, упорнее, чем другие города, противился власти новых господ из Германии.

После того как прекратили сопротивление Тортона и Крема, наместникам Фридриха I удалось ликвидировать республиканские порядки почти во всех городах Ломбардии и подчинить их своей власти. Только Милан сохранял в прежнем виде свои городские свободы и самоуправление. Здесь давно уже были ликвидированы последние остатки существовавшего с лангобардских времен дворянского господства, и некогда повелевавшие простым народом феодалы поступили на службу города, получив в нем права гражданства. От их былых привилегий остались лишь воспоминания: эта знать в общественной и политической жизни представляла собой некую касту, сословие или, как еще называли ее, партию «капитанов». Но и два других городских сословия обладали по крайней мере не меньшими правами. Наиболее зажиточные горожане — купцы и разбогатевшие ремесленники, а также адвокаты, врачи и представители прочих ученых профессий — назывались «вальвассорами», очевидно, в память о прежнем вассалитете. Наконец, городские низы, «плебеи», тоже обладали всеми гражданскими правами и оказывали большое влияние на жизнь города. Из представителей этих трех сословий, никому не отдавая особого предпочтения, миланцы формировали свое правительство, а также ежегодно выбирали, как некогда в Древнем Риме, консулов, чтобы, как они говорили, «никто не мог строить из себя господина».

Немцам эти порядки были столь же непонятны, сколь и ненавистны. Но именно благодаря такому политическому устройству, при котором даже простые ремесленники могли достичь высокого положения, Милан стал велик и могуч. Немцы могли противопоставить этому только военную силу, и миланцы готовились к неизбежной схватке. Под руководством Гинтеллино, знаменитого мастера по сооружению мостов, прозванного миланским Архимедом, вокруг города был проведен гигантский ров, приближение к которому, а тем более преодоление которого затруднялись хорошо продуманной системой бастионов. На значительном удалении от города было построено около двух тысяч разнообразных полевых укреплений, крепостей и башен, препятствовавших наступлению неприятельской армии.

Хорошо обученное и великолепно вооруженное ополчение миланцев представляло собой сильное войско, пригодное как для обороны, так и для нападения, превосходившее любую другую итальянскую армию и способное потягаться с немцами. Формировавшееся по городским кварталам, это войско состояло из самостоятельных подразделений, включало в себя конницу, лучников и пехоту и находилось под единым командованием консула. У каждого городского квартала было собственное знамя, которое, когда ополчение шло на битву, помешалось на специальной знаменной телеге, называвшейся «кароччо»; его охранял отборный отряд. Эта «кароччо», обитая железом телега, на флагштоке которой крепился штандарт с изображением Святого Амвросия, благословлявшего своих миланцев, была святыней города, символом его свободы и достоинства.

Весь Милан был охвачен единым порывом, готовностью защищаться до последнего. Твердо веря в чудотворную помощь своего святого, каждый был преисполнен уверенности, что будет одержана блистательная победа в этой борьбе свободы против тирании. Горожане до такой степени не сомневались в благоприятном для них исходе дела, что смеялись над императором, будто бы поклявшимся снова надеть корону не раньше, чем будет повержен Милан. «Не потребуется больше корона Барбароссе!» — слышалось повсюду.

Однако, самым тщательным образом подготовившись к обороне, миланцы в одном допустили роковой просчет. Даже если городское ополчение было непобедимо, а сам город неприступен, его защитникам требовалось сохранить посевы и уберечь урожай от немцев — ведь от этого зависело обеспечение города продовольствием. Здесь было слабое место обороны, которым император незамедлительно воспользовался.

Его план военной кампании основывался на том, чтобы взять город измором. Опыт покорения Кремы предостерег его от попытки штурмовать Милан, так что даже не проводились необходимые для этого приготовления. Барбаросса ограничился лишь тем, что велел вытоптать посевы и вырубить виноградники и масличные рощи по всей округе в радиусе четырех миль. Жители Лоди, Кремоны и Павии, давние смертельные враги Милана, охотно взялись выполнить это задание; немецкие же рыцари без труда отбивали время от времени предпринимавшиеся миланцами вылазки. В паническом ужасе сельское население бежало в город, ища спасения за его стенами. Благодаря этому численность его защитников возрастала, но соответственно обострялись и трудности с продовольствием, на чем император и строил свои расчеты. Упорно оборонявшие свой город миланцы, лишенные возможности получать продовольствие извне, были обречены на голод.

Однажды по чьей-то оплошности или в результате предательства в городе сгорел самый большой продовольственный склад. Вскоре стали ощущаться первые трудности со снабжением. Консулы, дабы не допустить голода, со всей решимостью занялись конфискацией у торговцев хлеба и мяса, но тем самым достигли обратного результата. Охваченные паникой миланцы принялись запасаться продовольствием, и цены резко подскочили. Гордая самоуверенность сменилась паническим страхом. Намеренно сгущая краски, дабы усилить впечатление от рассказа, хронисты писали, что в то время в Милане «муж бросался на жену, брат на брата, отец на сына, лишь только заподозрив, что тот прячет хлеб». Отваживавшиеся искать на опустошенных полях съестное неизбежно попадали в руки внезапно возникавшей из засады стражи и, жестоко покалеченные ею, загонялись обратно в город. Однажды пятерых захваченных врасплох представителей благородного сословия «капитанов» ослепили, а шестому, отрезав нос и уши, оставили один глаз лишь для того, чтобы он мог отвести окровавленных сотоварищей обратно в город.

Пока таким способом укрощали строптивых миланцев, сам Фридрих успел побывать в Лоди на синоде, созванном Виктором IV. Сразу же по окончании синода, когда голод и страх уже сделали свое дело, император подошел с войском к Милану. Предварительно в отношении гарнизона одной из дружественных миланцам крепостей близ Пьяченцы была проведена показательная экзекуция. Более ста человек подверглось жестокому изувечению. Барбаросса не брезговал ничем, дабы запугать противника и тем самым скорее завершить его покорение и восстановление имперской власти в Италии. На расстоянии полета стрелы от стен Милан был оцеплен, а перед каждыми воротами сооружен укрепленный лагерь. Пришло время миланцам осознать бесполезность дальнейшего сопротивления и покориться.

Барбаросса понимал, что и сам недолго продержится в опустошенной местности. Ему известно было и настроение в совете князей, более склонных к заключению приемлемого для обеих сторон мира, нежели к продолжению осады до безоговорочной капитуляции Милана, как того требовал канцлер Райнальд.

Тем временем в осажденном городе проходили бурные собрания. Консулам, призывавшим стойко выдерживать осаду, уже грозили физической расправой. У людей, изможденных голодом и страхом, не видевших впереди ни малейшего проблеска надежды, больше не оставалось сил для сопротивления. Так под нажимом народного мнения консулы были вынуждены согласиться на переговоры, предложив Барбароссе ежегодную дань и единовременный штраф в размере 10 000 марок серебра, а также 300 заложников. При этом они не решились на прямой контакт с императором и его канцлером, но предпочли тайно обратиться к сводному брату Фридриха, пфальцграфу Рейнскому, который вместе со своими единомышленниками, герцогом Чехии и ландграфом Тюрингии, был непримиримым противником Райнальда Дассельского.

Эти три имперских князя были рады представившейся возможности уже в ближайшее время прекратить надоевшую всем войну, а заодно, если повезет, свергнуть ненавистного Райнальда. Они пригласили консулов для секретных переговоров в свой лагерь, предоставив им гарантии безопасности и возможность свободного прохода. Но при этом они недооценили Райнальда, от внимания которого ничего не ускользало. Поэтому и вышло так, что консулы не достигли своей цели, будучи задержаны патрулем из кельнских рыцарей. Миланцы были достаточно осмотрительны, чтобы не отправиться на столь опасное дело без достаточного прикрытия. Следовавшая за ними вооруженная охрана тут же вмешалась, и началась ожесточенная схватка. Кельнские рыцари были гораздо менее многочисленны, чем их противники, и бой мог плохо кончиться для них.

Шум сражения поднял на ноги весь лагерь. Весьма раздосадованные пфальцграф и его товарищи отказались прийти на помощь кельнцам, сорвавшим все их планы и поставившим под вопрос их честь и достоинство. Однако Барбаросса в этот момент величайшей опасности, не раздумывая долго, кто прав, а кто виноват, сам устремился в бой. Поскольку и миланцы воспользовались этим случаем для боевой вылазки, произошла настоящая битва, единственная во всю военную кампанию. Противники долго сражались с переменным успехом, пока императору не удалось нанести мощный удар с фланга, после чего миланцы ретировались.

Теперь пришел черед Райнальду держать обвинительную речь. Мало того что его рыцари, да и все войско, из-за тайного сговора трех князей подверглись величайшей угрозе, негодовал он, — так эти три господина за спиной императора и эрцканцлера вступили в заговор с врагами Империи! Контраргументы противной стороны, что Райнальд, мол, нанес ей оскорбление, проигнорировав данные князьями гарантии, оказались малоубедительными. Райнальду было легко опровергнуть их: как мог он знать о предоставленных миланцам гарантиях, если его ни о чем предварительно не уведомили? Его рыцари с честью выполнили свой долг и заслуживают высшей похвалы.

Барбаросса всецело был на стороне своего канцлера, и совет князей в очередной раз убедился в неуязвимости Райнальда. Тем самым рассеялась и надежда многих на окончание войны еще до наступления зимы, что позволило бы рыцарям вернуться домой. Вместо этого император приказал войску разместиться на зимних квартирах, выбранных с таким расчетом, чтобы перекрыть все пути, ведущие в Милан. Памятуя, что миланцы уже давали обещания и не выполнили их, было решено не идти с ними на новые сделки. Все мосты через Адду и По, все дороги и проселочные пути были заняты немцами по тщательно продуманному плану. Под угрозой жесточайших телесных наказаний император запретил обитателям близлежащих мест подвозить осажденным продовольствие. Когда жители Пьяченцы все же осмелились сделать это, в один день 25 из них лишились правой руки.

Отчаявшиеся миланцы еще раз предприняли попытку прорвать блокаду. Пятьсот их наиболее отчаянных всадников пробились к Лоди, однако там их уже поджидал императорский отряд, в короткой схватке нанесший им сокрушительное поражение. Больше миланцы не пробовали силой разорвать опутавшие их цепи. Спустя некоторое время, в начале 1162 года, их парламентеры появились в штаб-квартире императора.

Их положение на переговорах было безнадежным, поскольку Райнальд сразу же заявил, что обсуждать нечего. Им остается лишь безоговорочно капитулировать, сдаться на милость императора. И все же собравшийся вслед за тем совет князей соизволил выслушать парламентеров, тем более что предложения миланцев немногим отличались от условий безоговорочной капитуляции. Они соглашались засыпать ров и во многих местах снести городскую стену, а также выплатить огромную контрибуцию и принять к себе императорского наместника. Это означало конец независимости Милана, но по крайней мере оставалась надежда, что удастся уберечь город от разрушения. В конце концов, его положение было бы не хуже, чем положение прочих городов Ломбардии, признавших над собой верховенство императора.

Барбаросса долго не мог принять решение. Князья советовали заключить мир на основе предложений миланцев, но непреклонный Райнальд настаивал на еще более жестких условиях безоговорочной капитуляции. Вскоре императору стало ясно, что измученные долгой осадой и изголодавшиеся миланцы, к тому же пребывавшие в состоянии анархии, не желая выполнять распоряжения властей, не сдержат свое обещание, и это очередное нарушение клятвы даст ему моральное право полностью разрушить Милан. Учитывая это, Фридрих одобрил более мягкий вариант договора.

Но и Райнальд сразу же принял свои меры. Он находил все новые предлоги для отсрочки вступления договора в силу. Канцлер велел своим парламентерам торговаться из-за каждой мелочи, использовать формальные придирки и объективные затруднения, чтобы как можно дольше затягивать получение городом того, в чем он более всего нуждался, — продовольствия. Для Райнальда было важно не достижение сиюминутного успеха, а окончательное и полное уничтожение Милана, который, если позволить ему сохранить хотя бы часть былого величия, рано или поздно опять окрепнет настолько, что сбросит с себя германское иго.

Его расчеты вскоре оправдались. Близкие к голодной смерти миланцы более не могли терпеть тактических проволочек императорской канцелярии. Народ взбунтовался. Партия «плебеев», которой нечего было терять, возглавила восстание. Однако и это последнее сопротивление было сломлено, и вместе с ним рассеялась иллюзорная надежда консулов спасти хотя бы имущество, а по возможности, и жизни горожан. Все миротворческие усилия оказались напрасными, и грянула беда. Участь миланцев оказалась в руках императора и его канцлера Райнальда, про которого говорили, что по его мановению решалась судьба любого плана или дела.

6 марта 1162 года свершилось неизбежное. Вслед за своими консулами, рыцарями и духовенством миланцы, босые, с привязанными к шеям обнаженными мечами, со своей «кароччо» выступили длинной процессией в горестный путь в Лоди на поклон к императору.

Даже сами победители не сдержали волнения при виде этого печального зрелища, представшего их взорам в королевской резиденции. Традиционная церемония должна была засвидетельствовать сдачу побежденных на милость того, в чьих руках теперь было решение их дальнейшей участи. Сломленные миланцы пали на колени, держа перед собой деревянные кресты. Старшины городских кварталов вышли вперед, склоняя перед императором свои повинные головы и по очереди слагая к его ногам знамена. Наконец подкатили знаменную телегу и наклонили укрепленный на ней флагшток таким образом, чтобы знамя легло прямо в руки императора, который сорвал его, а затем пренебрежительно отвернулся. После этого Фридрих, неподвижный, словно изваяние, долго молча смотрел на валявшихся у его ног людей, моливших о пощаде. Потом он дал сигнал эрцканцлеру, вышедшему вперед и зачитавшему документ, в котором оговаривались условия капитуляции. Выслушав, миланцы безропотно, стоя на коленях и рыдая, присягнули новому господину. Церемония, знаменовавшая собой триумф одних и унижение других, закончилась. Император поднялся и, выдержав паузу, отрывисто заявил, что ему угодно еще подумать, явить ли свою милость побежденным. На следующий день все должны собраться, дабы выслушать приговор.

Назавтра прозвучал вердикт: хотя все миланцы как государственные изменники заслуживают смерти, им все же даруется жизнь. При этом наиболее влиятельные люди города, консулы, рыцари, знатоки права, общим числом до четырехсот уважаемых миланцев, впредь должны были оставаться в качестве заложников под надзором у императора. В городских стенах надлежало сделать с четырех сторон проломы такой ширины, чтобы беспрепятственно могло войти войско. Окончательное решение о городе как таковом предполагалось принять позже.

Миланцы в точности выполнили все, что было им предписано. Ничто не предвещало новой беды, как вдруг пришел приказ, согласно которому население должно было покинуть город и под командой императорских чиновников расселиться по четырем различным местам, превратившись из свободного городского сословия в зависимых сельских жителей. Каждому разрешалось захватить с собой только то, что он мог унести. Впрочем, миланцы сами создали прецедент столь жестокого наказания, когда в 1111 году разослали по шести деревням жителей покоренного ими Лоди.

Последние надежды граждан Милана на то, чтобы ценой своей свободы по крайней мере уберечь родной город от разрушения, улетучились. Спустя три недели после капитуляции, 26 марта 1162 года, униженный народ покинул свою родину, идя навстречу неведомой судьбе, не сулившей ничего иного, кроме сурового рабства. Говорили, что сам Барбаросса будто бы не хотел подвергать миланцев столь страшной каре, что его склонили к принятию такого решения канцлер Райнальд и действовавшие заодно с ним исконные враги Милана — жители Кремоны, Павии, Комо, Новарры и Лоди. Военные отряды этих городов спустя несколько часов после того, как Милан опустел, ворвались в обезлюдевший город, отданный им на разграбление.

Вскоре древний Милан запылал, словно костер, выбрасывая в весеннее небо языки пламени. Огнем полыхало все, что могло гореть. С треском и грохотом рушились каменные дома, построенные на века. Поскольку этой участи не могли избежать и церкви, Фридрих заблаговременно распорядился вынести из них реликвии, и первым делом мощи «Трех Царей».

В Вербное воскресенье, 1 апреля 1162 года, уничтожение Милана закончилось. В церкви Святого Амвросия, единственном уцелевшем храме, победители немцы и их итальянские союзники устроили молебен, дабы благодарить Господа, благословившего их оружие и даровавшего им победу. А на центральной рыночной площади города тем временем провели плугом борозду и посыпали ее солью в знак того, что сему месту вечно быть пусту.

Когда император через неделю праздновал в Павии Пасху и свою победу над Миланом, на нем, впервые за последние три года, опять была корона. На празднество собралось множество духовных и светских князей со всей Империи, в присутствии которых Барбаросса велел объявить, что теперь он «направит свое войско и своего победоносного орла на свершение новых подвигов и полное возрождение Империи». Покорение Милана отбило охоту у других враждебных Фридриху городов продолжать сопротивление. Даже Брешия и Пьяченца покорились, обещая платить дань и разрушить свои укрепления, а также принять к себе назначенного императором подеста и впредь оказывать своему верховному повелителю помощь в его военных походах. Дружественным же городам — Кремоне, Лоди и Павии — Барбаросса пожаловал право свободного избрания своих консулов.