Глава девятнадцатая. Окончание войны в Европе
Глава девятнадцатая. Окончание войны в Европе
Проблемы командования
Читатель уже понял, что начиная с 1 сентября 1944 года меня не удовлетворяла наша организация командования и оперативного руководства. Я написал по этому поводу докладную, озаглавленную «Замечания по командованию в Западной Европе», и 10 октября отправил ее Беделлу Смиту; он показал ее Эйзенхауэру. Напомню, что я недвусмысленно высказал свои соображения по данному вопросу генералу Маршаллу, когда он приезжал ко мне в Эйндховен 8 октября. В основе моей критики лежало то соображение, что прямое оперативное руководство наземными армиями во время войны требует постоянного взаимодействия с подчиненными командирами и, следовательно, командующий должен находиться вблизи от передовой и держать управление боем в своих руках. В Нормандии я поступал именно таким образом; сейчас никто не делал этого, и в результате у нас возникали неприятности. После того как Эйзенхауэру показали мою докладную, он написал мне письмо, датированное 13 октября. В этом письме он выражал несогласие с тем, что один человек может должным образом руководить всеми наземными сражениями на протяженном фронте от Швейцарии до Северного моря. Для этой цели требуется общий командующий, который «распределял бы крупные участки фронта между несколькими группами, действующими в нескольких местах, соразмеряя задачи с их возможностями». Такое общее командование должен осуществлять Верховный главнокомандующий. В письме затрагивался и вопрос о национализме, идущем вразрез с чисто военными соображениями.
Все это происходило в тяжелое время, когда Эйзенхауэр столкнулся с ситуацией, точно обрисованной мной во время нашей встречи в моем штабе 23 августа; его стратегия и отсутствие [336] какого-то плана привели к тому, что в октябре мы оказались в замешательстве. Сложившаяся ситуация явно огорчала его.
Поэтому я решил не поднимать более вопрос о едином командовании наземными операциями и 16 октября направил ему следующую радиограмму:
«Дорогой Айк,
я получил Ваше письмо от 13 октября. Больше Вы не услышите от меня ни слова относительно проблем с командованием. Я изложил Вам свою точку зрения, Вы мне ответили. На этом считаю дело закрытым, и все мы на сто процентов готовы делать все, что Вы сочтете нужным, и подчинимся Вам без малейших сомнений. Я отдал Антверпену приоритет над всеми операциями, проводимыми 21-й группой армий, и мы приложим все усилия и всю нашу энергию для открытия этого порта.
Ваш преданный и верный подчиненный
Монти».
От Эйзенхауэра немедленно пришел ответ, гласивший:
«Дорогой Монти,
благодарю Вас за замечательное послание. С нетерпением жду встречи с Вами завтра.
Всегда Ваш,
Айк».
И на этом тема была закрыта. Оставалось только попытаться выработать разумный план для всей предстоявшей нам зимней кампании — кампании в Рейнланде — и добиться необходимой координации усилий союзнических войск.
Во время сражения в Арденнах безжалостный ход событий вынудил Эйзенхауэра сделать то, что я постоянно советовал; меня назначили оперативным командующим левым флангом союзников и поставили под мое командование две американские армии. Конечно, это не понравилось моим критикам в штабе Верховного главнокомандования и американским генералам, не одобрявшим мои идеи. Чтобы сделать то, о чем я постоянно просил с августа, потребовался серьезный кризис.
28 декабря Эйзенхауэр посетил северный фланг, и мы с ним долго беседовали в его специальном поезде в Хассельте. К этому [337] времени мы держали ситуацию в Арденнах в своих руках, и наш разговор касался главным образом того, что предстояло сделать после завершения сражения. Я снова высказал мнение о том, что главной целью наступления должен стать Рур; на его захват должны быть брошены все доступные силы; оперативное руководство этими силами должен осуществлять один командующий.
На следующий день, 29 декабря, я отправил Эйзенхауэру письмо:
«Мой дорогой Айк,
мне было очень приятно повидаться с Вами вчера и обсудить боевую ситуацию.
1. Я хотел бы вернуться к вопросу об оперативном руководстве всеми силами, занятыми в наступлении на Рур с севера, то есть 12-й и 21-й группами армий.
Думаю, что нам следует проявлять осторожность, потому что мы уже потерпели явную неудачу, пытаясь действовать по формуле, предложенной штабом Верховного главнокомандования союзных экспедиционных сил от 23 сентября 1944 года (FWD 15510), которая совершенно не годится.
2. Во время встречи с Вами и с Бредли в Маастрихте 7 декабря мне было совершенно ясно, что Бредли станет возражать против того, чтобы я осуществлял оперативное руководство его группой армий; поэтому тогда я не стал обсуждать этот вопрос.
Сейчас я считаю, что Вам необходимо проявить твердость в этом вопросе, тогда как любое расплывчатое заявление не принесет никакой пользы.
3. Я считаю, что, если Вы будете просто использовать термин «координация», это не даст результатов. Лицо, назначенное Вами, должно обладать полномочиями в отношении оперативного руководства и осуществления контроля за операциями, которые последуют согласно Вашей директиве.
4. Хотел бы сказать, что Ваша директива распределит задачи и цели между двумя группами армий, расставит их по участкам и так далее.
Затем будет проведена подготовка и начнется сражение.
Именно в этот момент полномочия по руководству и контролю над боевыми действиями должны перейти к одному командующему; вероятно, Вы не сможете осуществить это лично, поэтому Вам придется назначить кого-то вместо себя. [338]
5. Я предлагаю Вам закончить директиву следующими словами: «12-я и 21-я группы армий проводят операции в соответствии с вышеприведенными инструкциями.
С этого момента все руководство операциями, контроль и координация этих операций возлагаются на командующего 21-й группой армий, подчиняющегося инструкциям, которые могут время от времени издаваться Верховным главнокомандующим».
6. Я снова ставлю перед Вами этот вопрос лишь потому, что очень обеспокоен возможностью еще одной неудачи.
Я совершенно уверен, что ключевыми условиями успеха являются:
а) использование всех имеющихся наступательных сил на северном направлении наступления на Рур;
б) создание разумной структуры командования, что подразумевает передачу руководства всеми тактическими операциями на северном направлении и контроля над их проведением в руки одного человека.
Я убежден, что невыполнение этих двух основных условий приведет нас к очередной неудаче.
7. Я буду признателен, если Вы не передадите Бредли того, о чем я писал в п. 3. Я не хотел бы, чтобы он думал, будто я запомнил ту историю и специально вернулся к ней.
Всегда Ваш очень преданный друг
Монти».
К тому времени, когда Эйзенхауэр вернулся в свой штаб и прочел мое письмо, его уже ждала телеграмма от генерала Маршалла, сообщавшего, что он видел в британской прессе критические статьи и высказывания об американском командовании. В телеграмме говорилось, что и президент США, и сам Маршалл полностью доверяют ему (Эйзенхауэру) и что назначение британского офицера для оперативного руководства или контроля над Бредли будет для Америки совершенно неприемлемо.
У меня осталось впечатление, что Эйзенхауэр не знал, что мне сообщили о телеграмме Маршалла. Эта телеграмма закрыла для меня тему «оперативного контроля», и я понимал, что не стоит и пытаться заново поднимать ее.
Мой начальник штаба, Фредди де Гинган, находился в штабе Верховного главнокомандования, когда Эйзенхауэр вернулся из поездки и читал мое письмо, приводимое выше. Они долго обсуждали поставленные в нем вопросы. [339]
Де Гинган был потрясен тем, насколько эти вопросы «взорвали» Эйзенхауэра, и он тут же приехал в мой тактический штаб, чтобы рассказать мне об этом. Именно от него я и узнал о телеграмме Маршалла. Я сразу решил «заткнуться». 31 декабря я послал Эйзенхауэру следующую телеграмму:
«Дорогой Айк,
я виделся с Фредди и понял, что в эти тяжелые дни у Вас возникло много забот. Я честно и прямо изложил Вам свою точку зрения, так как чувствовал, что Вы это оцените. Я уверен, что существует множество факторов, понять все значение которых я не в состоянии. Независимо от того, какое решение Вы примете, можете на сто процентов положиться на меня в отношении его осуществления; я убежден, что Брэд поступит так же. Мне очень неприятно, что мое письмо могло так огорчить Вас, так что прошу Вас — порвите его!
Ваш преданный подчиненный
Монти».
1 января Эйзенхауэр ответил мне:
«Дорогой Монти,
сегодня утром я получил Вашу чудесную телеграмму. Я действительно ценю выраженное в ней понимание. Искренне надеюсь, что 1945 год станет самым удачным во всей Вашей карьере.
Как всегда,
Айк».
Тем временем Эйзенхауэр работал над собственным общим планом. 31 декабря, в тот самый день, когда я направил ему свое послание, он собственноручно написал мне такое письмо:
«Дорогой Монти,
прилагаю мой общий план проведения операций в ближайшем будущем. Первым делом нам следует хорошенько всыпать противнику и уничтожить все, что мы сможем. Затем нам надлежит сосредоточиться на разгроме врага к северу от Прюма — Бонна, и тут план отводит особую задачу Вам и Бредли. План предусматривает также сосредоточение больших сил к северу от Рура после форсирования Рейна. Эти основные задачи в точности повторяют мои намерения, о которых я говорил Вам в поезде 28-го числа. [340]
В отношении командования. Я не согласен, что командующий одной группой армий должен проводить собственную операцию и отдавать приказы командующему другой группой армий. Согласно моему плану вся американская армия передается под командование 21-й группы армий; я рассматриваю это как военную необходимость, и, безусловно, это отражает мое полное доверие лично Вам. Если бы дело обстояло по-другому, принять такое решение было бы чрезвычайно трудно.
Вы знаете, как высоко я ценю Ваши откровенные и дружеские советы и полагаюсь на них, но в Вашем последнем письме меня насторожило Ваше предсказание «неудачи» в случае, если не будут точно соблюдены Ваши рекомендации относительно передачи Вам командования над Бредли. Заверяю Вас, что в данной ситуации я не могу пойти дальше уже сделанного.
Пожалуйста, вчитайтесь в этот документ и обратите внимание, насколько решительно я планировал, после ликвидации выступа, укрепить 21-ю группу армий, поставить перед ней масштабную задачу и передать Вам командование при выполнении этой задачи. Более того, Бредли будет находиться вблизи от Вашего штаба.
Я знаю Вас как преданного солдата, готового отдать всего себя решению поставленной задачи. Мне было бы очень горько, если бы между нами возникли столь непреодолимые противоречия, что их пришлось бы решать на заседании Объединенного комитета начальников штабов. Это породило бы замешательство и споры, которые, безусловно, только повредили бы нашим добрым отношениям и преданности общему делу, благодаря которым союзные войска стали уникальным историческим явлением.
Как всегда, Ваш друг
Айк».
КАНЦЕЛЯРИЯ ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО
31 декабря 1944 г.
КРАТКИЙ ПЛАН
«Мой краткий план операций, основанный на сложившейся ситуации и перспективах, состоит в следующем.
Основной план — разбить силы противника к западу от Рейна и к северу от Мозеля, затем подготовиться к форсированию Рейна с нанесением главного удара севернее Рура. Прочие задачи: [341]
(а) Срезать арденнский выступ путем немедленных атак с севера и юга, с сохранением нынешней структуры командования вплоть до достижения тактической победы в пределах выступа и воссоединения 3-й армии с корпусом Коллинза для наступления на северо-восток. Затем Бредли снова вступает в командование 1-й американской армией. (Действия противника в пределах выступа свидетельствуют о его твердом намерении превратить это сражение в решающее с помощью мобильных сил. Поэтому мы должны быть готовы использовать все средства — при соблюдении необходимых мер безопасности, для полного уничтожения мобильных сил противника.)
(б) Затем 1-я и 3-я армии наступают на северо-восток по общей линии Прюм — Бонн, вплоть до Рейна.
(в) После выполнения п. (а) 21-я группа армий с переданной под ее оперативное руководство 9-й американской армией возобновляет подготовку к проведению операции «Веритабль».
(г) 12-я группа армий получает приоритет в отношении усиления личного состава, материальной части и соединений американских армий.
(д) На данном этапе фронт к югу от Мозеля носит строго оборонительный характер.
(е) Я создам резерв (включающий пополненные дивизии), который можно будет использовать для подкрепления успеха.
(ж) Как только позволит ситуация с ликвидацией арденнского выступа, штаб 12-й группы армий переместится к северу, чтобы оказаться как можно ближе к штабу 21-й группы армий.
(з) Отныне любые детальные или экстренные меры по координации боевых действий вдоль разграничительной линии между группами армий на севере будут осуществляться командующими обеими группами армий, причем решающий голос при принятии решения будет иметь командующий 21-й группой армий.
Главным, что мы должны предотвратить, является стабилизация вражеского выступа пехотой, что позволило бы противнику свободно использовать танки на любом участке фронта. Мы должны перехватить инициативу, и здесь решающую роль играют скорость и энергичность.
По окончании боев за выступ будет объявлено о распределении дивизий между группами армий и об изменениях в разграничительных линиях.
Дуайт Д. Эйзенхауэр». [342]
Я изучил этот краткий план. Он предусматривал все, чего я добивался, за исключением оперативного контроля, но после телеграммы Маршалла эта тема уже не поднималась. План переносил центр тяжести на север и передавал 9-ю американскую армию под командование 21-й группы армий. Он давал мне право решающего голоса в случае разногласий с Бредли относительно разграничительной линии между 12-й и 21-й группами армий. По сути дела, я получил почти все, о чем просил начиная с августа. Лучше поздно, чем никогда. Конечно, я не мог просить о большем, и 2 января 1945 года написал Эйзенхауэру следующее письмо:
«Благодарю Вас за краткий план, датированный 31 декабря, и Ваше письмо. Я полагаю, что для достижения тактической победы внутри выступа потребуется некоторое время, и там будут тяжелые бои. Кроме того, среди нас определенно возникнут некие недоразумения, и думаю, что нам следует проявить большую осторожность и разумно выбрать правильный момент для изменений командования. Я также считаю, что после достижения тактической победы в выступе может возникнуть довольно большой перерыв, прежде чем начнутся наступательные операции, хотя мне кажется, что мы должны приложить усилия и начать операцию «Веритабль» как можно раньше. Помимо этих мыслей, пришедших мне в голову, у меня нет замечаний по краткому плану, а его детали можно будет проработать позже. Можете полагаться на меня и на всех моих подчиненных — мы на сто процентов выполним свои задачи для реализации Вашего плана».
Должен объяснить, что операция «Веритабль» подразумевала наступление канадской армии из леса Рейхсвальд к югу с целью обеспечения захвата всех территорий западнее Рейна. Следующей операцией должно было стать собственно форсирование Рейна 2-й армией, причем планировать его предполагалось по ходу операции «Веритабль».
В общих чертах все теперь было согласовано.
Предстояло продумать много деталей и разработать подробный план; работа над всеми этими деталями велась в январе. Очень большую помощь в обеспечении внимания ко всем основным элементам плана в ходе штабной разработки деталей оказал [343] генерал-майор Уайтли, британский представитель в штабе Верховного главнокомандования; он добился желаемого.
Мы начали операцию «Веритабль» в лесу Рейхсвальд восточнее Неймегена 23 февраля и выступили к югу левым флангом в направлении Рейна.
Во взаимодействии с канадской армией 9-я американская армия наступала в северном направлении, с правым флангом на Дюссельдорф.
К 10 марта войска 9-й американской армии и 21-я группа армий стояли вдоль западного берега Рейна от Нейсса (напротив Дюссельдорфа) до Неймегена, а все мосты через реку были разрушены. В то же время 7 марта 1-я американская армия сумела занять неразрушенный железнодорожный мост в Ремагене и сразу создала плацдарм на восточном берегу. Этот плацдарм сыграл очень важную роль в наших последующих операциях. Благодаря ему мы не только блокировали значительное количество уцелевших вражеских дивизий в этом районе, но, что еще важнее, его использование позволило облегчить всю дальнейшую кампанию. К третьей неделе марта армии союзников вышли к Рейну на всем его протяжении от Швейцарии до моря.
В октябре я поднимал вопрос о том, кто должен командовать наземными силами; однако в то же время я не прекращал обсуждать вопрос о том, как следует ими командовать. Споры о разумной стратегии продолжались. Самым большим изменением стал бы отказ от доктрины отдельного командования наземными силами, а для этого требовалось убедить Эйзенхауэра твердо взять руководство в свои руки, вместо того чтобы позволять своим наземным армиям действовать по всей территории без малейшей координации. Иными словами — цель оставалась неизменной, но методы ее достижения следовало полностью изменить — как по личным, так и по политическим соображениям.
Я никогда не понимал до конца, какую роль играл Теддер в качестве заместителя Верховного главнокомандующего; в конечном итоге он, будучи летчиком, занялся тем, что стал координировать воздушные операции.
Я никогда не думал, что изначально его предполагали использовать именно для этого. Но именно к этому он пришел из-за непрекращавшихся споров между высшими чинами авиации, [344] каждый из которых имел собственные стратегические концепции и крайне ревниво относился ко всем другим.
Генералы были немногим лучше. Поэтому, пока Теддер воевал с баронами от авиации, Эйзенхауэр разбирался с враждующими племенами генералов. В результате у нас вообще не было никакой реальной стратегии, и каждая наземная армия шла вперед, пока могла, пока у нее не кончалось горючее, или боеприпасы, или и то и другое.
Итак, как я уже объяснял, проблема «командования сухопутными силами», насколько она касалась меня, была закрыта к концу 1944 года. Но, к моему изумлению, в феврале 1945 года премьер-министр снова поднял этот вопрос, обсудив его, как я полагаю, с британскими начальниками штабов.
В Лондоне сочли, что фельдмаршал Александер мог бы стать лучшим заместителем Верховного главнокомандующего, чем Теддер, поскольку он сможет освободить Эйзенхауэра от забот, связанных с проведением наземных операций, на что Теддер был не способен. Премьер-министр и начальник Имперского генерального штаба советовались со мной по этому поводу неофициально. Мой ответ последовал незамедлительно — приход Александера в штаб Верховного главнокомандования вызовет бурю как в прессе, так и в американском генералитете. Все же предложение передали на рассмотрение Эйзенхауэру. Он попросил меня о встрече 14 февраля в каком-нибудь удобном месте на полпути между нашими штабами, и мы встретились в моем бывшем штабе в Зонховене. В начале февраля 1945 года британская и американская делегации на Ялтинской конференции провели предварительные переговоры на Мальте по пути в Крым; некоторые соображения, высказанные на Мальте, передали Эйзенхауэру, который сам на переговоры не ездил, а посылал вместо себя Беделла Смита. После того как Эйзенхауэр уехал из Зонховена в свой штаб, я записал в своем дневнике:
«Эйзенхауэр перевел разговор на проблему командования.
Он сказал, что на Мальте премьер-министр сказал президенту (или Маршаллу), что он (Айк) мало видится со мной, и намекнул, что к британской стороне относятся недостаточно внимательно.
Это очень задело его, и он начал рассказывать о том, что Маршалл и американские начальники штабов постоянно обвиняют [345] его в том, что он занимает пробританскую позицию, а премьер-министр и британские начальники штабов критикуют его за то, что он стоит на проамериканских позициях и недостаточно часто общается со мной.
Мне очень неприятно, что обо всем этом говорилось на Мальте; слухи быстро дошли до Айка, и он, без сомнения, приписал эту точку зрения мне; он такой хороший парень, что я не в состоянии видеть его расстроенным.
Айк попросил меня высказать мое мнение о существующей структуре командования; я не знаю, для чего ему это нужно.
Я сказал ему следующее:
(а) Я понимаю, что он хотел бы лично руководить наземными операциями и командовать тремя группами армий; он не хочет, чтобы между ним и группами армий стоял еще какой-то командующий сухопутными силами.
(б) Сейчас он разделил театр военных действий на «фронты», четко привязанные к стратегическим и географическим целям; он придал каждому «фронту» ресурсы, соответствующие поставленной задаче.
(в) Основной удар предстоит нанести моему «фронту». Для того чтобы один командующий мог руководить всеми силами, участвующими в главном усилии, он перевел одну американскую армию под мое командование. В моем распоряжении находятся также один американский воздушно-десантный корпус из двух дивизий и една британская воздушно-десантная дивизия.
(г) Учитывая изложенное выше в пункте (а), я считаю, что в настоящее время структура командования удовлетворительна.
(д) После этого я сказал, что рассчитываю на то, что сложившаяся к настоящему времени структура командования сохранится неизменной до конца войны — который должен наступить весной.
Время от времени нам могут понадобиться «перегруппировки», и тогда ресурсы будут передаваться «фронтам» в соответствии с поставленными перед ними новыми задачами. Самое главное — чтобы за все силы, занятые в осуществлении главного удара, всегда отвечал один командующий; нам не следует отступать от этого принципа.
Айк был рад узнать, что мне нравится существующая структура командования. Конечно, когда он ехал в Зонховен, его [346] что-то тревожило, и во время нашего разговора эта тревога ощущалась.
До сих пор я так и не знаю, что именно так волновало его. Но, безусловно, как только я сказал, что полностью удовлетворен сложившимся положением, он стал другим человеком; уезжая, он улыбался до ушей».
Услышав, что существующая структура командования меня удовлетворяет, Эйзенхауэр написал об этом начальнику Имперского генерального штаба и попросил его, прежде чем выступать с предложением сменить заместителя Верховного главнокомандующего, учесть следующее:
(а) Всей кампанией руководит он (Эйзенхауэр). Заместитель Верховного главнокомандующего руководит воздушными операциями, поскольку сам является представителем военно-воздушных сил. Кроме того, он отвечает за дела в тылу и за планирование отдельных мероприятий, например создание Контрольной комиссии для Германии; если Александер приедет на театр военных действий, он допустит его только к этим делам.
(б) Ни при каких условиях он не согласится, чтобы между ним и командующими группами армий стоял кто-то третий.
(в) Если будет осуществлена данная замена, это спровоцирует самые разные предположения относительно вызвавших ее причин. Вполне вероятно, что американские генералы решат, что англичане прибегли к усилению давления, чтобы добиться принятия своей политики.
1 марта Эйзенхауэр снова посетил меня и рассказал все, что знал о предложении «убрать» Теддера и «поставить» Александера. Он спросил, что я об этом думаю. Я ответил следующее:
1. Союзники пережили очень трудное и очень бурное время.
2. Мы успешно преодолели эти бури, и конец войны уже близок.
3. Если сейчас заместителем Верховного главнокомандующего назначат Александера, это обидит определенные круги [347] в Америке; начнется еще более сильная буря, и все былые разногласия снова всплывут на поверхность.
4. Ради всего святого — давайте любой ценой уберем любые поводы для новых трений. Мы вот-вот выиграем войну с немцами. Пусть Алекс останется в Италии. И пусть Теддер доведет дело до конца в качестве заместителя Верховного главнокомандующего.
Эйзенхауэр полностью согласился с моими суждениями.
2 марта меня посетил премьер-министр, и я рассказал ему о разговоре с Эйзенхауэром. Его это не очень обрадовало! Он поехал к Эйзенхауэру. 11 марта премьер-министр написал мне, что «теперь дело закрыто».
В течение марта, до форсирования Рейна, я проверял ситуацию со снабжением. Все шло хорошо. У нас было много горючего, боеприпасов и продовольствия. Состояние здоровья солдат было превосходным, показатель заболеваемости не превышал 6,75 случая на тысячу человек в неделю. За всю зиму у нас был всего 201 случай траншейной стопы.
Общая цифра наших потерь со дня «Д» (6 июня 1944 года) до 22 марта 1945 года составляла:
Национальность Потери
Британцы 125 045
Канадцы 37 528
Поляки 4951
Голландцы 125
Бельгийцы 291
Чехи 438
Всего 168 378
Эти потери распределялись следующим образом:
Убиты Ранены Пропали без вести
35 825 114 563 17 990
21-я группа армий взяла в плен примерно 250 000 человек. Ежедневно в отпуск в Великобританию отправлялись около 4000 офицеров и солдат. К 1 апреля мы планировали постепенно [348] довести это число до 6000 в день. Мать двух моих солдат прислала мне следующее благодарственное письмо, касающееся отпуска, предоставленного ее детям:
«92, Лонг-стрит, Дордон Сев. Тамуорт, Стаффс 23.2.45 Сэр, я больна раком, а два моих мальчика служат за границей. Я чувствую себя обязанной написать Вам, чтобы выразить свою глубокую благодарность за прекрасную организацию отпусков из Британской освободительной армии для моих сыновей. Мой младший сын только что провел неделю дома, а теперь возвращается на Западный фронт. Думаю, что Вам будет приятно узнать, что он и его друзья не скупились на высокие оценки, говоря о том, как была организована их поездка в отпуск. Было сделано все возможное для их удобства, вплоть до выдачи им новой полевой формы для поездки домой и обеспечения едой в пути. Неудивительно, что войска под Вашим командованием в этой войне показали себя непобедимыми. Вы относитесь к своим солдатам по-человечески. Желаю Вам всяческой удачи в Вашей кампании и, если это не покажется Вам бесцеремонным, хотела бы поздравить Вас с Вашими блестящими личными достижениями. С сердечной благодарностью остаюсь, сэр, Вашей покорной слугой, (миссис) Э. Д. Лир».
23 марта я направил послание войскам.
В ту ночь мы начали операцию «Пландер» — форсирование Рейна крупными силами на широком фронте между Рейнландом и Реесом, с 9-й американской армией на правом фланге и 2-й армией — на левом. Канадской армии отводилась важная роль на левом фланге, к северу от Рееса. [349]
«1. 7 февраля я сказал вам, что мы выходим на ринг для последнего и завершающего раунда; лимит времени не устанавливается; мы будем драться, пока не отправим противника в нокаут. Последний раунд проходит успешно на обеих сторонах ринга — и над ним. 2. На западе противник потерял Рейнланд, а с ним — и лучшую часть по меньшей мере четырех армий — парашютно-десантной армии, 5-й танковой армии, 15-й армии и 7-й армии; первая армия, оплот юга, вот-вот присоединится к этому списку. В ходе боев за Рейнланд противник потерял примерно 150 000 человек пленными, и это число будет только расти; общие потери противника с 8 февраля достигают примерно 250 000 человек. 3. На востоке противник потерял всю Померанию к востоку от Одера — эта область по размеру равна Рейнланду; еще три немецкие армии полностью уничтожены. Русские армии стоят примерно в 35 милях от Берлина. 4. Военно-воздушные силы союзников бомбят Германию днем и ночью. Интересно посмотреть, сколько еще продержатся немцы. 5. Фактически противник загнан в угол, и выхода у него нет. События развиваются стремительно. Полное и окончательное поражение Германии очевидно; никаких сомнений на сей счет быть не может. 6. Теперь 21-й группе армий предстоит форсировать Рейн. Противник, может быть, думает, что за этой крупной речной преградой он в безопасности. Мы согласны с тем, что это крупное препятствие; но мы покажем противнику, что за ним он далеко не в безопасности. Грандиозная боевая машина союзников, состоящая из соединенных наземных и воздушных сил, безусловно, справится с этой задачей. 7. А после форсирования Рейна мы всей мощью обрушимся на равнины Северной Германии и будем повсеместно гнать врага. Чем стремительнее и энергичнее мы будем действовать, тем скорее закончится война, а именно этого мы все и хотим: разделаться с этой работой и как можно скорее закончить войну с немцами. 8. Итак, вперед, за Рейн! И удачной охоты всем вам на том берегу. 9. Да подарит Господь, могущественный в битве, нам победу в этом последнем нашем начинании, как даровал Он нам ее во всех сражениях после нашей высадки в Нормандии в день «Д». [350]
Утром 24 марта премьер-министр находился вместе со мной в моем тактическом штабе и наблюдал за тем, как воздушно-десантные дивизии высаживаются за рекой. Теперь мы сражались в самом сердце Германии, и я спросил премьер-министра, когда в последний раз британские солдаты воевали на немецкой земле. Он сказал, что это произошло, когда бригада ракетчиков, теперь называемая «О» (ракетной) батареей Королевской конной артиллерии, участвовала в Лейпцигском сражении 18 октября 1813 года. Бригада ракетчиков была единственным британским подразделением, принимавшим участие в этом сражении. Командовал ею второй капитан Ричард Боуг, убитый в бою под местечком Понсдорфф. Эта бригада была придана шведской армии и вместе с прусскими и прочими войсками сражалась против французов, саксонцев, вестфальцев и других. Таким образом, «немцы» воевали и за нас, и против нас. Я проконсультировался со старшим артиллерийским офицером в моем штабе и сказал премьер-министру, что «О» (ракетная) батарея Королевской конной артиллерии в настоящее время действует в составе 1-й Королевской конной артиллерии в Италии, под командованием фельдмаршала Александера. Солдаты этого подразделения всегда гордились тем, что носят название «Ракетной бригады», а в 1930 году немецкая армия приглашала их представителей в Лейпциг на открытие мемориала, который, по-моему, собирались воздвигнуть в ознаменование столетия того сражения, но несколько запоздали. Тогда с ними поехали трубачи конной артиллерии, протрубившие сигнал отбоя в полной парадной форме. Они считались гостями немецкой армии в Лейпциге.
Интересно отметить, что и более чем через 130 лет артиллеристы снова применили на континенте ракеты. Это сделали канадцы на Маасе, орудия обслуживались личным составом полка легкой зенитной артиллерии. 2-я армия использовала ракеты при форсировании Рейна.
Я попросил премьер-министра обратиться с посланием к солдатам 21-й группы армий, только что перешедшей Рейн. Он написал им следующее:
«Я рад тому, что вместе с начальником Имперского генерального штаба нахожусь на командном пункте 21-й группы армий [351] у фельдмаршала Монтгомери во время знаменательного сражения по форсированию Рейна. Британские солдаты великолепно справились с этой задачей вместе с нашими канадскими братьями и доблестными американскими союзниками, и об этом будут долго вспоминать. Теперь, когда мы перешли реку и сломали хребет немецкого сопротивления, решающая победа в Европе стала близкой. Да поможет Господь нашей армии в этом благородном деле после долгой битвы, которую мы вели за Короля и за нашу страну, во имя драгоценной жизни и свободы человечества. Уинстон С. Черчилль, премьер-министр и министр обороны».
Перед возвращением в Лондон 26 марта премьер-министр оставил такую запись в моем альбоме для автографов:
«21-я группа армий преодолела Рейн и все линии его обороны. Она еще раз сыграла роль петель, на которых повернулись тяжелые ворота. Она еще раз доказала, что любые физические препятствия бесполезны, если нет ни средств, ни силы духа для их удержания. Разбитая армия, еще не так давно хозяйничавшая в Европе, отступает перед своими преследователями. Те, кто прошел такой долгий путь и так прекрасно сражался под гордым и верным командованием, скоро достигнут своей цели. Вперед на огненных крыльях к окончательной Победе! Уинстон С. Черчилль».
Как только мы перешли Рейн, я начал обсуждать с Эйзенхауэром планы дальнейших операций. Мы провели несколько встреч. Я всегда считал Берлин целью первостепенной важности; это был политический центр, и, опередив русских на пути к нему, мы значительно облегчили бы свои послевоенные задачи. Напомню, что в своем письме от 15 сентября 1944 года (глава пятнадцатая) Эйзенхауэр соглашался со мной относительно огромного значения столицы Германии и указывал:
«Конечно, главная цель — это Берлин. По-моему, не может быть никаких сомнений в том, что нам следует сосредоточить всю нашу энергию и все ресурсы для быстрого наступления на Берлин». [352]
Но теперь он со мной не соглашался. Его последняя точка зрения нашла отражение в послании, направленном мне 31 марта 1945 года, заканчивавшемся словами:
«Заметьте, что я ни разу не упоминаю Берлин. Насколько я могу судить, этот город превратился всего лишь в географическое понятие, а они никогда не интересовали меня. Моя задача — разбить силы противника и разрушить его способность сопротивляться».
Я не видел смысла в дальнейшем отстаивании своей позиции. Мы уже и так много спорили по серьезным поводам; в любом случае теперь было уже почти слишком поздно. Но после победы в Нормандии я был уверен, что окончательный разгром немецких вооруженных сил неизбежен — через каких-то несколько месяцев.
Ввиду этого нам было крайне важно обеспечить, чтобы к этому моменту в Европе сложился политический баланс, который помог бы нам, западным народам, выиграть в мирном устройстве. Это требовало занятия некоторых политических центров в Европе — в частности, Вены, Праги и Берлина — прежде русских. Если бы политические лидеры Запада правильно осуществляли высшее руководство ходом войны, а Верховные главнокомандующие получали бы соответствующие инструкции, мы могли бы оказаться во всех этих городах раньше, чем русские. Но что произошло? Возможность занять Вену исчезла, когда было решено начать на юге Франции операцию «Драгун»; для высадки взяли часть сил фельдмаршала Александера из Италии, тем самым нарушив ход его операций. Следует заметить, что Сталин всей душой одобрял высадку сил «Драгуна». Конечно, он и должен был одобрить ее. Это давало ему уверенность в том, что его войска достигнут Вены раньше наших!
Что касается Праги, 3-я американская армия была остановлена на западной границе Чехословакии в конце апреля — по причинам, которые я так никогда и не понял. Когда в начале мая ей наконец позволили перейти границу, указывает Бредли в своей «Истории солдата» на с. 549, это сопровождалось приказом не идти дальше Пльзени, «потому что уже намечено освобождение Чехословакии Красной армией». Бредли пишет далее, что, если [353] бы штаб Главного командования экспедиционных сил союзников отменил свой приказ, Паттон, «вероятно, мог бы дойти до Праги за 24 часа».
Берлин был потерян для нас после того, как мы не сумели выработать разумный план в августе 1944 года, после победы в Нормандии.
Американцы не могли понять, что стратегическая победа в войне мало что значила без победы политической; эта странная точка зрения стала причиной наших страданий, начавшихся после дня победы и продолжающихся до сих пор. Война — это политический инструмент; как только становится ясно, что вы можете одержать победу, дальнейший ход военных действий должен определяться политическими соображениями. Осенью 1944 года я ясно понял, что принятый нами способ ведения дел приведет к последствиям, которые будут ощущаться еще долго после окончания войны; тогда мне казалось, что мы все «испоганим». Должен признать, что именно это мы и сделали.
Я мало что могу рассказать такого, о чем бы уже не писали другие. Перейдя Рейн, мы устремились к Балтийскому морю. Я ставил своей целью добраться туда вовремя, чтобы успеть помешать русским войти в Данию и таким образом получить контроль над выходом из Балтийского моря. Чтобы ускорить продвижение, дивизии наступали по узким коридорам и на большую глубину; наши передовые бронетанковые части обходили участки сопротивления врага, а затем шедшие за танками войска атаковали их с флангов или с тыла.
По мере нашего продвижения на восток премьер-министр и Эйзенхауэр начали беспокоиться, что я не сумею «помешать» русским войти в Шлезвиг-Гольштейн, а потом оккупировать Данию. Боюсь, что это меня несколько разозлило, и по моим ответам, вероятно, это чувствовалось! 27 апреля я ответил Эйзенхауэру, что прекрасно знаю, что следует делать, но он должен понять, что, выведя из-под моего командования 9-ю американскую армию (это произошло 3 апреля), он тем самым автоматически замедлил ход операций на северном фланге. В конце концов нам удалось обойти русских. Мы вышли к Балтийскому морю у Висмара и Любека 2 мая примерно за шесть часов до подхода русских и блокировали датский полуостров. Мы установили линию [354] Восточного фронта от Висмара на Балтийском море до Эльбы у Домица; к этому флангу стекались немецкие войска и гражданское население, пытавшееся уйти от русских. Наш западный фронт тянулся от Любека на запад до Бад-Олдесло и далее на юг до Эльбы. Между этими двумя линиями фронтов отмечалось большое скопление людей и царила неразбериха; дороги были забиты немецкими солдатами и гражданскими лицами, бегущими с востока. 2 и 3 мая число пленных, взятых 2-й армией, достигло почти полумиллиона человек.
Интересно проследить разницу между двумя крупными поражениями, нанесенными немцам западными союзниками с июня 1944 года. В августе 1944 года они потерпели серьезное поражение в Нормандии; однако тогда им дали возможность восстановиться, а наличие людских ресурсов позволило им сформировать и экипировать новые дивизии. Разгром в марте — апреле 1945 года несопоставим с поражением в Нормандии; немцы потеряли столько людей и территорий, что формирование и экипировка новых дивизий уже не представлялись возможными. У них больше не оставалось неразрушенных коммуникаций, они утратили мобильность. Это означало, что их дело проиграно, а германская война отсчитывала последние мгновения. Гитлеровская Германия стояла перед полной катастрофой. [355]