7
7
Приятель директора федерального ведомства патентов (Patentamt) в Берне, ссылаясь на своего сына, математика Марселя Гроссмана, рассказал директору, что питомец цюрихского политехникума, некто Альберт Эйнштейн, материально нуждается и ищет службу. Сын — это был как раз тот прилежный друг, тетрадками которого Альберт пользовался при сдаче экзаменов, — подтвердил эти сведения.
— Он был моим товарищем по выпуску. Бурш[1] отличается некоторыми странностями, играет, в частности, по ночам на скрипке, что вряд ли способно улучшить жизнь соседей по кварталу… Математические способности его поразительны. Тем более странно, что он не намерен тратить время на математику, как сообщила мне его невеста…
— У него есть невеста?
— Да, хорватка, или сербка, или что-то в этом роде…
— Чем же он собирается заняться?
— Физикой.
— Он сообразителен?
— Я бы сказал, что он из того теста, из которого делаются гении.
— Зови его ко мне.
С конца июня 1902 года Альберт Эйнштейн был зачислен на должность референта бюро — он именовался также «экспертом 3-го класса» — с годовым жалованьем в 3 500 франков. Вскоре после этого он отпраздновал свой брак с Милевой Марич. Работа референта состояла во внимательном изучении заявок на изобретения и в составлении краткого резюме с заключением об их пригодности.
Он поселился со своей женой в мансардном эта же на одной из узких уличек Берна — Крамтассе, 49,— в доме бакалейщика, который называл его «герр профессор».
— Не называйте меня профессором, — сказал ему Эйнштейн. — Я отнюдь не профессор. К тому же я слишком беден, чтобы походить на профессора…
— O-ol — ответил бакалейщик. — Для профессора у вас как раз не хватает двух пуговиц в нижней части жилета!..
Марсель Гроссман встретил его на улице в январе 1905 года. Гроссман увидел его издали и наблюдал за ним несколько минут. Альберт Эйнштейн катил детскую колясочку, в которой спало дитя. Внезапно он останавливался в самом неподходящем, с точки зрения уличного движения, месте и, достав листок бумага и карандаш, торчавшие из кармана пиджака, торопливо делал пометки. Шествие возобновлялось, чтобы прерваться на новом месте…
— Альберт Эйнштейн-младший? — сказал Гроссман, показывая на ребенка.
— Ганс-Альберт Эйнштейн. Восемь месяцев и три дня.
— Я читал ряд твоих статей в «Анналах», напечатанных сравнительно давно. С тех пор не было ничего?
— Пока ничего.
— Почему? Тебе мешают твои служебные занятия?
— Нисколько. Это даже интересно, это помогает тренировать ум. Там бывают занятные идеи. Но чаще всего, к сожалению, перпетуум-мобиле…
— Ты пополняешь свои знания по математике?
— О, нет! Природа, кажется, устроена гораздо проще, чем мы с тобой думаем, Гроссман. Для нее достаточно с лихвой той математики, которой нас учили в политехникуме…
И внезапно:
— Что ты думаешь об эфире?
— К сожалению, ничего.
— Составил ли ты мнение по поводу опыта Май-кельсона?
— Увы, нет.
— Я думаю об этом неотступно вот уже четыре года.
«Он поклонился, — вспоминал Гроссман, — и продолжал свой путь, даже не протянув мне руки…»