6

«Вам кажется, я плачу? Я не плачу…»

Потом они еще приходили в театр.

Висел на улице репертуар на следующий месяц, подметали сцену уборщицы, следил за курящими пожарник, но касса уже не продавала билеты.

Актеры бродили по фойе, собирались малыми кучками, шептались, как на похоронах, пугливо жались по стенам. (На этих стенах висели когда-то панно Шагала. Во время борьбы с формализмом панно сняли, свернули в трубочки, увезли неизвестно куда. Кто их потом видел?)

Наконец, им объявили приказ о закрытии. «Идеологические ошибки, потеря зрителя, нерентабельность…»

В театр они входили еще актерами, из театра выходили уже зрителями.

Актрисы рыдали в гримуборных.

Костюмеры, прощаясь, оглаживали на плечиках театральные костюмы.

Гардеробщики и уборщицы сговаривались о переходе в другой, более удачливый театр.

Получили последние деньги, постояли последний раз на сцене, пошли по магазинам покупать детям новогодние подарки. Дети — они не должны тосковать. Дети — они должны радоваться.

Старый год закончился.

Начинался год новый, беспросветный тысяча девятьсот пятидесятый…

И запылал во дворе костер.

Пламя до небес!..

Чужие, равнодушные люди, грохоча сапогами, лениво, безо всякого удовольствия швыряли в огонь дорогие реликвии. Фото. Афиши. Книги. Рецензии. Макеты декораций. Летали по воздуху черные хлопья взмен традиционного подушечного пуха. Все остальное было, как на обычном, старорежимном погроме.

Все сгорело, обуглилось, осыпалось пеплом, было выметено на свалку. Сверху лег чистый январский снежок, стыдливо прикрыл грязные следы.

Мебель свезли в другие театры, костюмы — в особую прокатную организацию, которая обслуживает любителей. И где-то в студенческом клубе, в наскоро прихваченном нитками еврейском лапсердаке кто-то уже отчаянно отбивал каблуки под украинский гопак…

Так закрылся Московский ГОСЕТ — государственный еврейский театр.

Без некролога и траурной музыки. Без почетного караула и доброго слова вослед.

А за ним тихо, по одному, огоньками в непроглядной ночи гасли по стране еврейские театры. А было их до того много:

Минский еврейский театр,

Киевский еврейский театр,

Одесский,

Крымский,

Харьковский,

Житомирский разъездной,

Биробиджанский,

Бакинский,

Ташкентский…

И в каждом — актеры. В каждом — режиссеры. Школы, традиции, свой зритель.

Да еще любительских театров было — не счесть!

Было — и не стало…

«Вам кажется, я плачу? Я не плачу.

Я вправе плакать, но на сто частей

Порвется сердце прежде, чем посмею

Я плакать, — Шут мой, я схожу с ума!»