Глава шестая ЖЕНЕВА

Глава шестая

ЖЕНЕВА

1. НА ПУТИ В ЖЕНЕВУ

В Базеле носильщик, войдя в вагон, взял мои вещи, вынес их на перрон и положил на тележку. После этого осведомился:

— Куда следует месье?

«Месье» ответил, что спешит в Женеву.

— Поезд в Женеву отправляется от платформы № 3 через 65 минут. В вашем распоряжении 50 минут. Душ, туалет в подвале. Там можно и побриться. Ваши вещи останутся здесь. Встретимся в 10.35, время швейцарское! — Мы сверили часы.

Все тут не по-нашему, подумал я. Вещи оставь. Носильщик в это время будет других пассажиров обслуживать, деньги зарабатывать, а меня в душ отправляет. А кто чемоданы охранять будет? Не поживи я до этого во Франции, ни за что бы, наверно, не ушел от своих пожитков. А тут согласился, даже не подумав о бауле, который вез сослуживцу, забывшему его при отъезде в Берн, и спокойно пошел осматривать вокзал, вышел в город.

Всю дорогу до Женевы я не отходил от окна. Смотрел на маленькие, чистенькие, утопающие в зелени деревеньки и городки, горы, луга, озера. Все это воспринималось как декорация талантливого художника к красивой сказке с благополучным концом. И вдруг пейзаж за окном резко изменился: поезд вышел на берег Женевского озера.

И опять — сказка! Многие десятки, может, сотни многоцветных парусов. Белые рейсовые и туристские теплоходы. Крохотные причалы и порты, живописные пляжи и виллы, виллы, виллы. И всюду цветы. Совсем другой мир, красивый и не совсем понятный. А мне теперь тут жить и работать как минимум четыре года.

В голове рой мыслей. Хотя, казалось бы, о чем думать, все уже думано-передумано и обговорено. И все-таки, как меня встретят? Раньше такой должности в Представительстве СССР при Отделении ООН и других международных организациях в Женеве не было. Как и с чего начинать? Никто из моих коллег, работающих там, этими проблемами не занимался. Все они, кто лучше, кто хуже, изображают карьерных дипломатов и нужным мне опытом не обладают.

Моя главная задача — работа с сотрудниками местной контрразведки и полиции. Для них я должен быть человеком, который знает не понаслышке работу спецслужб и проблемы обеспечения безопасности Представительства и советских граждан. Но в то же время я не мог, не имел права, открыто сказать: «Господин комиссар, я полковник внешней контрразведки и вижу, что вокруг меня происходит, понимаю ваши маневры и их смысл».

Не менее сложно было определиться и с линией поведения внутри советской колонии. С одной стороны, мои сограждане должны знать, что я занимаюсь обеспечением безопасности советских учреждений, а значит, и каждого из них. И вести себя мне надо так, чтобы не отпугнуть, не оттолкнуть их от себя.

Дело в том, что в былые времена в наших посольствах под дипломатическими прикрытиями работали сотрудники нашей внутренней контрразведки. Они вели наблюдение за всеми, без исключения, служащими советских учреждений: дипломатами, вспомогательным составом, журналистами, военными атташе и даже за сотрудниками внешней разведки. И часто среди своих «подопечных» видели шпиона, если не настоящего, то потенциального. И это была их беда, а не вина: так их учили. Они переносили за рубеж те же методы и приемы в работе, что были внутри страны в наши худшие времена: окружали себя «стукачами» из среды дворников, буфетчиц, садовников, иногда были среда них и дипломаты, и офицеры аппарата военных атташе, и через них собирали сплетни и слухи. Это осложнялось еще и слабым общим уровнем их подготовки. Многие из них пришли в органы госбезопасности, не имея высшего, а то и среднего образования. И часть дипломатов, с которыми мне предстояло работать, знали и помнили таких работников по предыдущим командировкам.

Положение в этой работе изменилось после того, как функции контрразведки за рубежом были переданы внешней разведке. Но отдельные сотрудники той «старой гвардии», как они себя называли, продолжали работать за рубежом до начала шестидесятых годов. В Париже, к примеру, трудился яркий представитель той когорты. Он свою задачу видел в охране советских творческих коллективов и делегаций от контактов с эмигрантами, с местным населением. Каждый эмигрант заведомо был для него врагом. Методы его работы деликатностью не отличались. Настырный член НТС мог получить пипок под зад «ножкой» 48 размера или удар кулаком, сравнимым по весу и силе с кувалдой. Эти «методы» для меня были неприемлемы, хотя в отдельных случаях, в былые времена, даже в конце 1950-х годов, они были оправданы.

В начале 1970-х обстановка изменилась. Наши противники подготовили квалифицированные кадры, разработали новые методы и технические средства разведывательно-подрывной деятельности. А это означало, что и нам, для успешного осуществления стоящих перед внешней контрразведкой задач, надо искать другие пути. И наш Главк стал готовить и направлять в резидентуры специально подготовленных «офицеров безопасности» из числа «засвеченных», как говорят в разведке, но не «провалившихся» разведчиков не моложе 40 лет и положительно проявивших себя на разведывательной работе за рубежом.

Конечно, шпионы были, есть и будут. Их надо выявлять и обезвреживать. Это всем ясно. Их надо выявлять. Но не среда своих, выросших и воспитанных при советской власти, многократно проверенных на протяжении ряда лет по их конкретным делам соотечественников, а прежде всего, в их окружении, среди тех иностранцев и эмигрантов, которые постоянно общаются с советскими гражданами, имеют возможность их изучать, влиять на них в невыгодном для нас направлении. И нелепо подозревать своих сограждан во всех смертных грехах, как бывало раньше, только потому, что они постоянно находятся в контакте с иностранцами. Наша задача — делать их нашими помощниками в выявлении сотрудников и агентов контрразведки противника, которые «трудятся» в одних учреждениях, даже в одних кабинетах с советскими людьми, общаются с ними на протокольных мероприятиях и в быту.

И тоща мы занялись «просвещением» советских граждан, рассказывали им о методах работы контрразведки страны пребывания, убеждали в необходимости строгого соблюдения норм поведения советских граждан за границей, повышения бдительности, мер безопасности.

Надо сказать, что название предложенной мне должности «офицер безопасности» мне не нравилось: оно напоминало людям об органах госбезопасности, а к ним у них было далеко не однозначное отношение. Аббревиатуры — КГБ, НКВД, МВД — еще кое-кому по-прежнему внушали страх. И, исходя из этих соображений, мы (я и мой коллега и руководитель Всеволод) предложили руководству назвать мою должность в Представительстве «помощник постоянного представителя но административным вопросам».

«Административные вопросы» — понятие весьма емкое. Оно даст мне возможность устанавливать официальные контакты от имени Представительства с учреждениями местной власти, заводить связи среди их сотрудников. А внутри — быть в курсе всей деятельности Представительства, осуществлять, в случае необходимости, проверки работы любого из его подразделений, а значит, и любого советского гражданина, интересоваться их производственными делами, связями среди иностранцев и работать с членами многочисленных делегаций.

Но этого мне было мало. В те времена для работы с людьми более широкие и эффективные возможности были у партийных работников. Мне нужно было стать членом парткома. Не честолюбие двигало мною, а стремление видеть жизнь всего коллектива изнутри, встречаться с парторгами, присутствовать на заседаниях партбюро и на собраниях первичных парторганизаций.

Определилась и линия поведения с иностранцами: с местными властями, особенно с контрразведкой и полицией, держаться уважительно и твердо. Нс скрывать, но и не афишировать, что хорошо знаю специфику их деятельности, а с остальными — корректно и с достоинством, как и положено представителю (пусть и не слишком большому) великой державы, какой был тоща Советский Союз

И еще. Учитывая специфику моих обязанностей, я был рад, что до меня в Женеве не было офицера безопасности. Людям не с кем было меня сравнивать. А главное, на чистом поле легче строить. Все, что я сделаю хорошего и плохого, будет мое. Сам за все и в ответе.