3. Женева и Манчестер

3. Женева и Манчестер

Одна из проблем, в обнимку с которой Вейцман прожил всю жизнь — это совмещение научно-инженерной и общественной деятельности. Он был химиком, автором более 100 патентов — что уже говорит о многом. Позже мы узнаем и еще кое-что о его работах. Проблема совмещения профессиональной и общественной деятельности возникает время от времени и перед другими еврейскими деятелями. Случай Вейцмана относительно прост — его химические работы были чрезвычайно важны для Англии. Это открыло ему путь в такое общество, в такие кабинеты, куда бы иначе он не попал, а если бы и попал — то в роли просителя, а не партнера. Но дело не только в этом. Научная и инженерная деятельность вырабатывают ясность мышления, привычку уважать себя и партнера и требовать уважения к себе. Согласимся, что все эти качества необходимы любому политику, а еврейскому политику тех лет (когда евреи были просителями) — в особенности. Но занятия наукой имеют и недостаток. Ученые часто бывают недопустимо категоричны в своих суждениях и недостаточно гибки. В Вейцмане, по-видимому, эти недостатки проявлялись в малой, а достоинства — в большой мере. Ну что ж, нам повезло…

А пока что доктор Вейцман жил в Женеве и занимался химией и, естественно, сионизмом. Причем именно на этом участке своей биографии — больше сионизмом. В это время на Четвертом сионистском конгрессе был основан Еврейский Национальный Фонд. Все мы знаем, какую важную роль он сыграл в дальнейшем. Именно в те годы было основано в Женеве первое сионистское издательство и журнал. Как мы видим, сионистское движение с самого начала придавало большое значение печатному слову. Для евреев это, конечно, естественно; все мы знаем, какую роль сыграла, например, в советском еврейском движении «Библиотека Алия»[3].

Именно в это время начала широко обсуждаться идея создания Еврейского университета в Палестине. Идея, опять же, для евреев более чем естественная. Особенно если вспомнить один из ключевых пунктов нашей истории. Помните — «дай мне Явне и его ученых». Вполне возможно, что выговорив себе у Тита университет в Явне, рабби Иохананбен Закай^{2}[4] спас иудаизм после разрушения Храма. И еще одно важное событие произошло в эти годы — Хаим познакомился с ростовчанкой Верой Хацман, своей будущей женой. Вот что он об этом пишет: «Поначалу мы встречались довольно редко, ибо оба были поглощены учебой, но при каждой встрече я пытался пробудить в ней интерес к волновавшим меня проблемам. Сперва мне казалось, что она на многое реагирует спокойнее меня — да так оно в какой-то степени и было. Но со временем я начал понимать, что за ее внешним спокойствием скрывались глубокие чувства, незаурядный характер и понимание; эти качества, привлекательные сами по себе, внушали мне уверенность, что я нашел в ней не только будущую жену, но и товарища, друга, помощника. В какой мере оправдалась эта уверенность, показало будущее; могу только сказать, что во всех перипетиях моего довольно беспокойного существования она всегда умудрялась организовать нашу жизнь так, что я ощущал за собой надежный и, насколько это было возможно, безопасный тыл».

Конец пребывания Хаима Вейцмана в Женеве совпал с тяжелым периодом в жизни русского еврейства, с разочарованием в сионистских рядах, вызванных Планом Уганды^{3}[5] и смертью Герцля. К тому же ужесточилось преследование евреев царской властью. Этому способствовала повышенная революционная активность еврейской молодежи на фоне общего антисемитизма.

В марте 1903 года Вейцман совершает поездку по России, пропагандируя идею создания Еврейского университета и занимаясь сионистской пропагандой вообще. Вейцман проехал по всей черте оседлости, потом побывал в Ростове-на-Дону, Баку, Санкт-Петербурге. В своих воспоминаниях он описывает свои впечатления, тепло пишет о людях, с которыми общался. Заметим, о своих знакомых, коллегах, даже об оппонентах и противниках он пишет хорошо.

Когда X. Вейцман находился в Варшаве и уже собирался ехать в Женеву, произошел Кишиневский погром. Вейцман вернулся в Россию и занялся организацией групп самообороны. Когда же он наконец прибыл в Женеву, он — как сам пишет — «был совершенно подавлен; мои научные занятия казались мне бессмысленными… печать панических настроений, ставшая лишь более заметной после Кишиневского погрома, лежала на сионистском движении уже в течение ряда лет. Мысль о „немедленном решении“ преследовала нас на каждом шагу, отвлекая от трезвого анализа и насущных действий».

Тем более важно и показательно, что и в этой обстановке он действовал разумно и взвешенно. Вейцман направляет подробный отчет со всесторонним анализом ситуации Герцлю. Тот, действуя в рамках своей тактики, добивается встречи с Плеве, «палачом Кишинева». После этих переговоров Плеве издает ряд декретов, направленных на полное подавление сионистской деятельности. По-видимому, еврейская дипломатия зашла в некоторый тупик.

На Шестом сионистском конгрессе Герцль выступил с известным Планом Уганды. Вот что пишет Вейцман по этому поводу: «Как могло случиться, что Герцль всерьез был готов на такую подмену сути целей сионистского движения? Это было логическим следствием его интерпретации сионизма и его понимания той роли, которую движение должно было сыграть в жизни евреев. Для Герцля и многих, кто следовал за ним, — может быть, даже для большинства еврейских представителей, собравшихся в Базеле, — сионизм означал немедленное решение проблем, угнетавших наш глубоко измученный народ. Если он не давал такого решения, то, по их мнению, он вообще ничего не давал. Это представление было одновременно и упрощенным, и наивным, и чрезмерно идеалистическим. Большие исторические проблемы не имеют немедленных решений. Можно лишь двигаться по направлению к таким решениям. Герцль, наш руководитель, придерживался противоположного мнения, и ему суждено было пережить разочарование. Герцль побывал в России и увидел черту оседлости и страдания ее жителей. Отчаявшееся еврейство повсюду встречало его как своего избавителя, и теперь он чувствовал себя обязанным как можно скорее помочь русскому еврейству. И поскольку Палестина в данный момент была недоступна, он не считал возможным ждать, ибо волна антисемитизма росла с каждым днем и, по его собственным словам, „нижние этажи еврейского дома были уже затоплены“. Случись что-нибудь — и может просто не хватить евреев, чтобы возродить Палестину. Поэтому британское предложение — это дар Божий; оно приспело как раз вовремя, как та самая соломинка для утопающего. Было бы жестоко и неразумно отвергнуть шанс, который может никогда не повториться».

Обратите внимание, как сочувственно и справедливо Вейцман пишет о своем идейном враге, как объективно объясняет его позицию. Понимая, что поддержка Плана Уганды весьма проблематична, Герцль предложил всего лишь направить в Уганду комиссию для анализа обстановки… Формально Конгресс поддержал это предложение даже после яркого антиугандийского выступления Вейцмана. Но против голосовали делегаты от России; делегаты Кишинева отвергли этот план единогласно. Разумеется, в такой ситуации ничего конкретного предпринято не было. В следующем году умер Герцль, а через год, на Седьмом сионистском конгрессе, эта идея была отвергнута окончательно. Вейцман пишет, что Шестой конгресс многому его научил… еще раз убедил его в важности принципа «естественного развития». После Шестого конгресса Вейцман едет в Англию — он хочет сам разобраться в том, что крылось за Планом Уганды. Он встречается с различными общественными деятелями и официальными лицами, еврейскими и английскими. Об одном из своих контактов Вейцман рассказывает следующее: «Лорд Перси был первым английским государственным деятелем, с которым мне довелось встретиться. Он был, несомненно, хорошо информирован. Он много расспрашивал меня о сионистском движении и был несказанно удивлен, узнав, что евреи рассматривали всерьез План Уганды, который ему представлялся, с одной стороны, совершенно непрактичным, а с другой — противоречащим еврейской религии. Он, глубоко религиозный человек, был ошеломлен тем, что евреи вообще могли помыслить о том, чтобы предпочесть Палестине какую-либо другую страну».

Из воспоминаний Вейцмана видно, насколько существенной для планов сионистов оказалась высокая религиозная культура некоторых англичан. Культура не показная, а истинная. Члены правительства, люди, обладающие реальной властью, руководствовались в своих действиях положениями Библии — по крайней мере, некоторые из них. В частности, они полагали, что евреи имеют право на землю Израиля. Разумеется, таких взглядов придерживались не все (кто же не знает, что творилось позже, когда та же Англия не пропускала корабли с беженцами), но ведь не будь тех, кто придерживался — на сколько лет позже возникло бы Государство Израиль!

Во время жизни в Женеве Вейцман забросил свои научные занятия, занимался только общественной деятельностью и работал на износ — как он пишет, «без особой пользы как для сионизма, так и для моей научной карьеры. Наше движение, казалось мне, зашло в тупик. Чтобы приносить хоть какую-то пользу, следовало вернуться к химии и терпеливо ждать перемен в сионистском движении». Обратите внимание, как разумно и эффективно он распоряжается собой, своими силами и временем!

Решив обратиться на некоторое время к любимой науке, он перебирается в Манчестер — центр химической промышленности; там находится и университет, химическая школа которого имела хорошую репутацию. Какое-то время пошло на оборудование лаборатории. Через некоторое время университет выделил ему двух ассистентов, потом еще одного… работа шла успешно, он начал выполнять исследования по заказу одной фирмы, потом университет допустил Вейцмана к чтению лекций, установил ему исследовательскую стипендию. Словом, это была нормальная тяжелая жизнь профессионала без знания языка и без больших амбиций, адаптирующегося в новую среду. Впрочем, с самого начала работающего по специальности.

Однако он тоскует по сионистской деятельности. Причем сионистские круги Манчестера занимаются только светскими разговорами. Между тем в России наступила послереволюционная реакция. Пришел 1906 год. Естественно, с погромами. Происходила некоторая эволюция и в сионизме. Понимание того, что План Уганды не был реален, что сионистское движение не может ставить себе иной цели, нежели Палестина, постепенно набирает сипу. Вейцман начинает сближаться с английскими сионистами.

В начале 1906 года произошло очень важное событие. Вот что говорит об этом Вейцман. В то время в Англии происходили всеобщие выборы. Одним из кандидатов от Манчестера был лорд Бальфур. В разгар предвыборной суеты и шумихи Бальфур по просьбе Дрейфуса согласился принять меня. Видимо, ему было интересно встретиться с евреем, который выступил против Плана Уганды.

Помню, что Бальфур сидел, вытянув перед собой ноги, и сохранял невозмутимое выражение лица. Мы сразу же заговорили о проблемах сионизма. Он спросил, почему некоторые сионисты так резко возражают против Плана Уганды. Британское правительство искренне хочет чем-нибудь облегчить страдания евреев; вопрос этот чисто практический и требует такого же практического подхода. В ответ я произнес, как мне помнится, целую речь о смысле сионистского движения. Я сказал, что основой сионизма является глубокое религиозное чувство, и чувство это связано с Палестиной, и только с ней. В этом смысле отказ от Палестины был бы равносилен возврату к идолопоклонству. Неожиданно для самого себя я спросил: «Мистер Бальфур, если бы вам предложили Париж вместо Лондона, вы бы согласились?» Он выпрямился в кресле, посмотрел на меня и сказал: «Мистер Вейцман, но Лондон — это же наш город!» «Вот именно, — воскликнул я. — А Иерусалим был нашим, когда на месте Лондона еще расстилались болота».

Из встречи с Бальфуром Вейцман, как он пишет, сделал два вывода. Первый — несмотря на многолетнюю сионистскую пропаганду, английские политики имеют слабое представление о сионизме. Второй — если кто-то сумеет им ясно изложить проблему Палестины, он сможет заручиться их поддержкой.

Между тем Вейцман женится, начинается семейная жизнь. Ребенок… Проблемы… Своим семейным делам этого периода доктор Вейцман уделяет целых две страницы в книге «Испытания и ошибки» («Trial and Error») — примерно полпроцента объема. Кстати, в русском переводе она называется «В поисках пути». По-видимому, редактор перевода думал, что он выразил мысль Вейцмана более точно. Вейцман начинает все более активно заниматься сионистской деятельностью. Он ездит с лекциями по провинциальным общинам, отвечает на вопросы, участвует в дискуссиях. Он общается, учит, распространяет знания. Нам, евреям, всегда не хватает знаний. Нам всегда нужны те, кто их распространяет. Одновременно он успешно ведет работу, знакомится с многими интересными людьми. Характерно, что в своих воспоминаниях он отводит им довольно много места, причем его рассказ о них содержателен и доброжелателен.