Глава VIII Целламарский заговор

Глава VIII

Целламарский заговор

Сын Сансона де Лонгеваля, носивший имя отца, официально вступил в должность, обязанности которой он уже выполнял в продолжение пяти лет.

Приказ его назначения на эту службу отмечен сентября 1703 года.

Шарль Сансон имел мягкий и меланхолический характер своей матери, Маргариты Жуаннь; его чувства были скорее нежны, чем страстны: он любил только один раз в жизни, но сохранил эту привязанность до самой смерти.

30 апреля 1707 года он женился на Марте Дюбю, сестре своей мачехи.

Нет ничего странного в том, что отец и сын вступили в брак с двумя сестрами, если вспомнить, как несоответственна была вторая женитьба годам Сансона де Лонгеваля, искавшего в этом союзе более подругу и утешительницу своей старости, чем жену, чтобы разделять с нею супружеское ложе. К тому же, кстати, скажем об этом справедливо, что при печальных условиях, в которых мы жили, мы не могли выбирать себе жену вне нашей сферы. Таким образом, вдова Сансона де Лонгеваля сделалась невесткой того, которому прежде приходилась мачехой, и молодая женщина, на которой женился Шарль Сансон, была до своего брака его теткой.

Шарль Сансон приложил все усилия, чтобы сделать для Марты Дюбю сносной печальную жизнь, в которую он ее ввел. Должность исполнителя приговоров была в то время чрезвычайно доходна; прибыль от взимания в его пользу части товаров достигала шестидесяти тысяч ливров ежегодно, а расходы по сбору поглощали только незначительную часть суммы. Потому мой второй предок мог окружить свою жену всем материальным достатком и даже всеми предметами роскоши повседневной жизни.

Спустя некоторое время после свадьбы, он покинул старый дом в Новой Франции. Его нотариус, господин Тувено, купил для него превосходный отель на углу улиц де Поассонье и д’Анфер, где теперь находится фобург Поассоньер и Синяя улица. Это тот самый дом, который в настоящее время стоит на углу улиц Папильон и Синей; но он претерпел такие преобразования, что его невозможно узнать. В ту эпоху это был большой отель, построенный между двором и садом и занимавший не менее тысячи двухсот акров. За домом находился обширный, живописно расположенный сад, часть которого, украшенная рощицами и длинными аллеями, имела вид настоящего парка.

Этот отель принадлежал господину Полю-Антоаню Кепье и достался через жену, Катерину Кенье, Шарлю-Огюсту Виллефонтеню, когда Шарль Сансон через своего нотариуса, господина Тувено, приобрел его в свое владение. Этот дом был достоянием нашего семейства до моего дедушки, продавшего его в 1778 году господам Папильон и Рибутте. Их имена носят две улицы, которые они провели на том самом месте, где при моих предках были расположены многочисленные аллеи сада. Без сомнения, немногим из обитателей этих двух улиц известно, что их дома стоят на том месте, где прежде прогуливались парижские исполнители уголовных приговоров после свершения своих кровавых обязанностей.

В 1778 году цена на землю так возросла, что мой дед продал этот дом и его принадлежности за сто тысяч ливров, между тем как Шарль Сансон отдал за него только шесть тысяч. Дом был двухэтажный и стоял в глубине обширного двора, окруженного всякого рода пристройками: навесами, конюшнями, каретными сараями, теплицами и т. д. В нижнем этаже находились сени, которые через двойную лестницу, составлявшую крыльцо, вели в сад. Направо от них были расположены кухня и службы; налево — столовая и зала. На первом этаже — комнаты моего предка, на втором — чердаки и людская.

С правой стороны главного строения, между ним и прачечной, находился проход, соединяющий двор с садом.

Прилегающий сад был одной из тех диковинок, которые соответствовали требованиям удобства той эпохи, и жалкие остатки которых мы находим среди груды строений городов настоящего времени. По-видимому, по мере того как человек делает успехи в цивилизации, он все более и более лишает себя воздуха и света. В больших городах целые семьи живут в темных углах, куда никогда не проникает дневной свет, и самые обеспеченные классы прозябают в своих каменных темницах, где зеркала и позолота не могут заменить им лазурь небесного свода, который недоступен их взорам, недоступен и чистый воздух полей, столь необходимый для их здоровья.

Обширные сады моих предков, по крайней мере, убеждали их в необходимости жить в городах; вечером они отдыхали в них, вдыхая свежий, чистый воздух. Сад Шарля Сансона, как уже я сказал, был своего рода образцом, потому что оставил в нашем семействе глубокие и неисчерпаемые воспоминания. На первом плане был расположен цветник, в котором кусты распускающихся цветов красовались по бокам аллей, — на клумбах и на вершине двух параллельных холмов; по ту сторону цветника тянулся длинный ряд гряд и клумб различной величины, разделенных дорожками, усеянными песком и старательно подчищенными. Дорожки были обсажены плодовыми деревьями, защищавшими их от лучей солнца, а в грядах росли всякого рода растения. Наконец, в конце сада находилась группа деревьев, которая, вместо беспорядка, характеризующего английские сады нашей эпохи, представляла, одну главную и четыре боковые аллеи, расположенные так, что под сенью зеленых деревьев можно было, не углубляясь в гущу леска, найти тень и прохладу от знойных лучей полуденного солнца.

В этом очаровательном жилище Шарль Сансон провел свою жизнь вместе с женой, Маргаритой Дюбю.

Он жил там, покорный судьбе, в неизвестности и уединении, которые никогда не удовлетворяли его, забывая, насколько мог ужас, который при характере моего предка должна была внушать ему его печальная профессия. Однако мне кажется, что он никогда не оправдывал опасение и страх, терзавшие последние годы жизни Сансона де Лонгеваля. Окинув взором сожаления прошедшее, все потери, причиной которых был его поступок, искренняя привязанность, истинное благочестие приучили его обращать свои взоры и желания к другому лучшему свету.

С 1703 до 1716 года список казней, совершенных вторым Сансоном, содержит только имена неизвестные — обыкновенных преступников. Тут встречается постоянно один двигатель — жадность; одно средство — убийство; и иногда — несколько бандитов, несколько грабителей больших дорог.

1 сентября 1715 года скончался Людовик XIV.

Я ощущаю чувство, похожее и на уважение, и на стыд, когда под моим пером возникают имена тех, которые представляли здесь, на земле, все то, что только есть возвышенного в величии человека.

Моя оценка политических событий имела всегда тот недостаток, что походила на приговор их посредникам. И я хочу, по крайней мере, сохранить сознание своего собственного достоинства и положения моих предков.

Кроме того, в исторических данных, которые должны были служить вступлением или заключением к драмам, описанным в этой книге, я буду строго придерживаться истины без всяких прибавлений оправданий, и главное, осуждений.

Впервые пятилетний ребенок взошел на престол Регентство, находившееся в Бозе, которое король желал вручить герцогу дю Мену, перешло в руки герцога Орлеанского.

Людовик XIV оставил Францию в состоянии унижения и разорения. Трудная задача предстояла тому, кому пришлось исправлять ошибки великого короля.

Одним из первых дел нового властелина было обнародование указа, относившегося к казенным откупщикам.

12 мая учредили судебную палату, чтобы выжать из богатого слоя людей золото, которым они обогатились. Комиссия из шести членов обнародовала богатство капиталистов последнего царствования, она напечатала двадцать списков с указанием суммы, достигавшей двухсот двадцати миллионов; и четыре тысячи четыреста семьдесят капиталистов того времени должны были дать отчет в происхождении их богатств.

Суд неумолимых был помещен в монастыре Великих Августинцев, соседняя комната которого превратилась в палату судебных пыток.

Наказание, к которому присуждали виновных, состояло в публичном признании в преступлении, выставлении у позорного столба, работах на галерах, даже смертной казни. И во всех случаях — с конфискацией имущества.

Результат этой длинной инструкции был обыкновенный — распри высших сановников. Добыча перешла в другие руки, но народ от этого не выиграл. Едва ли восемьдесят миллионов возвратились в казну короля, остальной частью завладели именно те, кому было поручено наказывать за лихоимство. Это было вечное обкрадывание воров такими же грабителями, как и они сами, что, как говорят, чрезвычайно радовало и забавляло нечистого духа. Президент Фуке присвоил себе имущество некоего Бурвале, славившегося своим безмерным богатством; в числе прочих предметов роскоши, найденных у него, были два прекрасных массивных серебряных ведра для охлаждения воды в жаркое время года.

Суд неумолимых произносил строгие приговоры. Папарель, шурин маркиза де Ла Фар, бывший фаворит регента, был приговорен к смертной казни. Ферле Француа Обер, Жан Жак д’Авальи, Пьер Маренг, Гильом Гюро де Бералли, Гуржен Антуан Кроже, Жан Пьер Шальон, Жан Реме Гено и множество других подверглись той же участи. Регент, который как достойный внук Людовика XIII любил показать себя защитником и поборником правосудия, оказался неумолимым и приказал, чтобы приговор был выполнен по всей строгости.

Но нужно полагать, что все совершенные экзекуции не представляли ничего примечательного, потому что в бумагах Шарля Сансона я не нашел ничего, чтобы относилось к ним, и так как я вовсе не желаю переполнять эту книгу описанием резни людей, то пусть мне позволят не распространяться о происшествиях, не представляющих ничего интересного.

К тому же я спешу приступить к описанию более значительного события той эпохи, в котором, по странной воле случая, принял участие и сын Сансона де Лонгеваля.

Неблагопристойные оргии в Пале Рояле, злословия памфлетов окончательно подорвали авторитет регента, и его враги определили это время благоприятным для захвата власти.

Весьма естественно, что во главе противников стоял король Испании Филипп I, ничего так не хотевший, как получения французской короны, приобретение которой сделало бы его властелином полусвета.

Честолюбие и ненависть подали друг другу руки.

Кардинал Альберони, министр короля Филиппа V, принц де Целламар, испанский посланник в Париже, герцогиня дю Мень, которая не могла успокоиться, потеряв случай управлять Францией, — были главными лицами этого заговора.

Их план был коварный.

Они решили схватить Филиппа Орлеанского, заключить его в Таррагонскую цитадель и объявить регентом герцога дю Меня; уничтожить союз Франции с четырьмя государствами, удалить претендента в Англию, уступить Неаполь и Сицилию Империи, присоединить Нидерланды к Франции, отдать герцогство Тосканское второму сыну испанского короля, Сардинию — герцогу Савойскому, Комашио — папе, Мантую — венецианцам, признать право Филиппа V на трон его предка в случае смерти Людовика XV. Одним словом, образовать католическую империю, которая должна была иметь непреодолимый перевес над всей Европой.

Это несомненно была широкомасштабная мысль, и достойно удивления то, что гений ее изобретения ошибся в надежности средств и орудий, которые он употреблял для ее успешного осуществления.

Ни один из знатных дворян, которые поддерживали мстительную герцогиню, не имел в себе ни малейшего качества заговорщика. Союзники, которых набирали эти бессильные возмутители, были большей частью интриганы без отваги и силы, не владевшие талантом руководства заговорщиками.

Эти государственные мужи, толковавшие в будуаре госпожи герцогини дю Мень об изменении участи великой нации, сделали непростительную ошибку, доверив переписку бумаг, отправляемых в Испанию, писцу Королевской Библиотеки, некоему Дюва.

Одна записка, забытая в бумагах, отданных однажды для снятия с них копии бедному каллиграфу, пробудила в нем подозрение, и он, идя от принца де Целламар, отправился сообщить обо всем аббату Дюбуа — первому министру регента.

Дюбуа сделал этого человека своим шпионом и был посвящен ежедневно, ежечасно во все тайны переписки, информацию о которой он не прерывал до той минуты, пока не узнал все подробности заговора. Затем, позабавившись некоторое время своей добычей, он прервал нити интриги, приказав арестовать заговорщиков. Регент, могущество которого увеличилось вследствие этого заговора, возбудившего общее негодование посланником, поступившего так гнусно правилами чести, мог без опасности показать себя милосердным. Ни одна казнь не обагрила кровью этот будуарный заговор, и я бы не упомянул о нем, если бы случай не дал Шарлю Сансону роль в одном из его малоизвестных обстоятельств.

Мало было во Франции властелинов, о которых писали бы так много, как о регенте. История и романы попеременно популяризировали эту странную и противоречивую личность. Одни писатели поставили Филиппа Орлеанского в ряду великих людей, другие предполагали, что посредственность его дарований не может быть оправданием совершенных им ошибок.

Регент был образованнее и умнее не только принцев, но и дворян своей эпохи; его склонность к химии играла немаловажную роль в постыдных толках, обвинявших его в смерти семейства Людовика XIV.

Одному итальянскому дворянину, вошедшему к нему в доверие обещанием научить его секрету как делать золото, удалось убедить регента, что он имеет власть вызывать черта, и, выбрав местом своих магических операций Ванвские возвышенности, он получил от принца обещание приехать туда в сопровождении господина маркиза де Мирепо.

Этот итальянец был агент одного силезского искателя приключений, посланный во Францию герцогиней Дезюрзен, которая покровительствовала ему, Это был Шлибен.

Шлибен обещал кардиналу Альберони схватить герцога Орлеанского; где не удалась сила, должна была победить хитрость.

Невероятное любопытство регента имело для него пагубные последствия, и предупреждение, спасшее его свободу и, быть может, жизнь, было сделано человеком из весьма низкого класса общества.

Вполне понятно, что после раскрытия Целламарского заговора, все выходцы из Испании вызывали подозрение не только правительства, но и самого народа.

Женщина лет тридцати, но еще необыкновенной красоты, занимала меблированную комнату на улице Понт-о-Шу.

То аббат, то офицер, то поселянин или просто прохожий стучались в ее дверь. Соседи, подозревавшие, что она торгует своим телом, не слишком удивлялись разнообразию ее посетителей; но одному из них, который был проницательнее прочих, это изобилие поклонников показалось подозрительным, и он узнавал в них одно и то же лицо, которое посещало незнакомку, переодевшись в различные одежды.

Он сообщил об этом полицмейстеру, который решил арестовать этого нового протея и его красавицу, но в один прекрасный вечер ужасная сцена привела в смятение весь дом, в котором жила иностранка.

В занимаемой ею комнате послышались крики, проклятия, и когда прибежали на шум, выломали двери, то нашли незнакомку, боровшуюся с человеком, одетым мушкетером, в котором сосед снова узнал того же самого посетителя, несмотря на густые усы, которые он приклеил, несмотря на то, что он изменил язык и голос. Казалось, причиной этой ссоры была ревность, потому что женщина угрожала тому, кто, по-видимому, был ее любовником, кинжалом, который держала в руке.

Послали за стражей, но мушкетер успел еще до ее прибытия скрыться, и потому арестовали только одну незнакомку; притом сделали большую ошибку, что не воспользовались ее состоянием, в котором она находилась, чтобы допросить ее сразу, а лишь несколько дней после ареста занялись ею. Волнение ее прошло, она сделалась снова хладнокровной, и все показания были обманчивы и без всякого значения.

В наказание за поднятый скандал и ее наглое обращение с человеком, который, как она утверждала, был точно мушкетером, лейтенант полиции присудил ее к публичному наказанию кнутом.

Это наказание, которому в то время весьма часто подвергались девушки дурного поведения, выполнялось служителями исполнителя.

Вечером того же дня, когда было выполнено бичевание, Шарль Сансон с удивлением заметил на пальце одного из тех служителей, на которых было возложено его выполнение, кольцо с гербом, по-видимому, весьма ценное; притом он заметил, что тот покраснел, когда его взор остановился на этой драгоценности.

На его вопрос, каким образом оно досталось ему, слуга ответил не без некоторого замешательства, что, так как осужденная билась, то волосы ее распустились, и из них выпали это кольцо и небольшой алмаз, завернутый в лоскуток черной тафты, скрыть которые таким образом удалось несчастной женщине при обыске. Затем служитель прибавил, что в ту минуту, когда полицейские хотели увести осужденную, она сказала ему тихим голосом, что видела его поступок, но не донесет на него и даже подарит ему алмаз с условием, чтобы он отнес кольцо к купцу по имени Планта, которого найдет в отеле господина герцога де Ришелье. Последний, говорила она, щедро наградит его за этот поступок; наконец, она умоляла служителя передать ее просьбу, не забыть о ней, когда настанет время.

Невероятно, чтобы владелец этого кольца был купец, герб которого был украшен графской короной, жил у господина герцога Ришелье, который, как известно, неохотно знался с людьми ниже своего положения. Странность содержания последней части ее поручения показалась Шарлю Сансону подозрительной.

Он сделал строгий выговор служителю и тотчас же отнес кольцо к полицмейстеру.

Женщину привели на очную ставку с исполнителем уголовных приговоров и пригрозили ей пыткой, если она не решится во всем сознаться.

Ее звали Антуанеттой Сикар, и она была любовницей господина де Шлибен, который привез ее из Байонны в Париж и посещал ее ежедневно. Она мельком слышала о дерзких планах, осуществление которых должно было принести богатство ее любовнику; он весьма часто приводил с собой одного итальянца, с которым был в весьма близких отношениях. Однажды за обедом в ее присутствии они подсмеивались над простотой одного лица, согласившегося приехать в Ванвское ущелье, чтобы посмотреть на черта, между тем как он мог легко и удобно видеть его, не выходя из своего дворца: ему для этого стоило только взглянуть в зеркало.

Эти показания были сообщены аббату Дюбуа.

Он знал намерение регента и напрасно умолял своего властелина отказаться от этого сумасбродства. Открытие, сделанное лейтенантом полиции, благодаря проницательности Шарля Сансона, подтверждало его подозрения; он хотел арестовать черта и его товарища, но они успели скрыться.

Итальянцу удалось пробраться в Испанию, а Де Шлибен был схвачен в ту минуту, когда хотел переехать через границу. Его привезли в Париж в дилижансе, не сказав ни слова о своем намерении путешественникам, ехавшим вместе с ними. Прибыв в Париж, возница получил приказ ехать в Бастилию, что привело в ужасное смятение и беспокойство всех находившихся в экипаже путников.

Кольцо Шлибена осталось у Шарля Сансона; в этом заключалась единственная награда за услугу, которую он оказал государству.