Цена предательства

Цена предательства

Злодеяние не должно оказываться безнаказанным.

Агата Кристи.

Наконец, наступила очередь показать, какой же ущерб нанес Калугин Советскому Союзу, правопреемницей которого является современная Россия. Безусловно, полный ответ на этот вопрос могут дать только российские спецслужбы. Я же приведу факты шпионажа Калугина и его сообщников, которые следуют из его же книги “Первое главное управление”. При этом волей-неволей вновь сталкиваешься с обманом, который повсеместно используется им как агентом ЦРУ. Ложь не отличается большой хитростью — везде отчетливо видны следы предательства. Фактов вполне достаточно, чтобы понять насколько глубока, вредна и опасна его измена.

Ларк

Начну с наиболее знакомого читателю дела Ларка. Как было сказано, в 1970 году нами установлено, что он является подставленным агентом ЦРУ. Все проверочные мероприятия закончились весной 1971 года. Ларк в мае месяце встретился в Монреале с представителем Центра — началась операция по его выводу в Союз. Одновременно от надежного источника в канадской контрразведке мы получили данные, подтверждавшие, что выезжавший в Монреаль Ларк связан с американскими спецслужбами: ФБР просило канадцев обеспечить его безопасность в Монреале. В дальнейшие годы дополнительная проверка не проводилась — ее не требовалось. Но вот как пишет Калугин в книге:

— Когда я возглавил в 1973 году Управление “К” (так называлось тогда подразделение внешней контрразведки — Примечание автора), то стал кропотливо изучать дело Артамонова и у меня возникли обоснованные сомнения. Нечто странное было в его деле. Ларк работал на нас в Вашингтоне с 1967 года (год дан неправильный, он стал агентом в марте 1966 года. — Примечание автора), но при внимательном рассмотрении передаваемых им материалов можно было увидеть, что, несмотря на то, что большинство их было секретными, они содержали мало информации о деятельности американской армии и разведки. Он многое обещал. Так, например, сообщить о перебежчике Юрии Носенко. Но все, что он мог сказать о нем, так это то, что он проживал где-то вблизи Вашингтона (Ларк сообщил точный адрес Носенко, по которому проводил установку наш нелегал. — Примечание автора). Я проинструктировал нашего работника в Вашингтоне передать Ларку, чтобы он снабдил нас элементарной информацией, из которой было бы ясно о его честной работе с нами. Один из документов, который я просил получить от Ларка, был секретный справочник внутренних телефонов Управления военно-морской морской разведки (задание было дано по справочнику РУМО. — Примечание автора). К нему Артамонов без всяких проблем имел доступ. На следующей встрече оперативный работник попросил Артамонова снять фотокопию этого справочника.

Далее Калугин подробно описывает, как Ларк “не смог” сфотографировать справочник, вернул фотокамеру, как второй раз “пытался” снять фотокопию и указывает все детали, которые в действительности имели место, но не в 1974 году, а в 1969-70 годах, и он о них тогда не знал. После всего происшедшего с фотографированием Калугин встревожился:

— Я стал все больше и больше убеждаться, что Ларк второй раз обманул свою страну. “Есть один путь определить, честен ли он”, - сказал я своему помощнику — “Давай пригласим его в Канаду”.

Калугин “посылает” Ларка в Монреаль в 1974 году на встречу со своим помощником, но, как известно читателю, это было весной 1971 и помощник был не его, а Боярова — Борис Копейко. Сотрудник резидентуры якобы сказал Ларку, что там он встретится с представителем КГБ, ответственным за операции нелегалов в Северной Америке, и это вновь неправда — Ларку о нелегале было сказано в 1970 году. “От нашего высокопоставленного агента в канадской контрразведке стало известно, что ФБР контролировало встречу и обеспечивало безопасность Ларка, как своего агента. Все стало на свои места — Ларк дурачил нас шесть лет”, - пишет Калугин. И далее:

— Возник вопрос: что с ним делать?.. У меня была другая идея — получить его в наши руки. Мы знали, что американская разведка проглотит наживку — передачу Ларка на связь нелегалу. Вывести его в Австрию, захватить и переправить в Чехословакию, а затем перебросить в Москву.

У Калугина получается, что в 1974 году по его личной инициативе и под его руководством были проведены проверочные мероприятия по Ларку, составлен план вывода с “приманкой” нелегалом и прочее. Такая ложь вызывается оперативными соображениями ЦРУ, но и одновременно преследует цель самовосхваления — он в глазах читателя книги разоблачил подставу ЦРУ. В действительности же он до 1973 года не принимал участия в деле Ларка, никаких идей по нему не реализовывал. О проверке и ее результатах узнал не ранее начала 1971 года от Боярова. Но зачем бывшему генералу, начальнику внешней контрразведки ПГУ, такому “блестящему профессионалу”, как им он себя преподносит, выдавать чужое за свое, сдвигая сроки проверочных мероприятий? Ответ будет дан чуть ниже.

Касаясь дела Ларка, следует отметить каждую неверно описываемую Калугиным деталь. Он сдвигает и некоторые другие даты в этом деле. Так, описывая приезд в вашингтонскую резидентуру заместителя по линии КР Николая Попова и активизацию мероприятий по установке Ларка, указывает 1967 год, хотя вербовка Ларка состоялась еще в марте 1966 года. Попов и сотрудник нью-йоркской резидентуры Анатолий Киреев в июне 1967 года были объявлены персонами нон грата в связи с арестом двух раскрытых друг перед другом ценных агентов из числа шифровальщиков Пентагона, проработавших на советскую разведку много лет. В прессе разразилась весьма громкая антисоветская кампания, и Калугин не мог о ней запамятовать. Об этом деле в книге он вообще не упоминает, хотя пишет об аналогичных событиях. Причиной разоблачения этой агентуры американские спецслужбы, как обычно, назвали несоответствие их доходов расходам. Но, как несколько позднее сообщала американская пресса, в действительности к ним под видом “нового друга” был подведен агент ФБР, которого они стали вербовать и он их “сдал”. Попов отработал с этой агентурой около двух лет и о ее существовании опять-таки знал Калугин. Мне представляется, что именно он сообщил ЦРУ о работе Попова и Киреева с этими ценными агентами и ФБР удалось их выявить. Этим и объясняется сдвиг даты приезда Попова и умолчание о провале. Кстати, весьма примечательно, что во все последующие годы вплоть до наших дней ни в прессе, ни в “шпионской” литературе этот случай не упоминается.

Агент “Икс” и Владимир Меднис

Но существует еще одна важная страница предательства Калугина в деле Ларка, дающая ответ на вопрос о мотивации искажения сроков его проверки. В августе 1972 года Владимир Меднис, резидент КГБ в Монреале, работавший под прикрытием советского консула, получил устную информацию от своего высокопоставленного надежного источника в канадской спецслужбе, назовем его условно агентом “Икс”, о том, что “в ближайшем окружении председателя КГБ Андропова действует агент одной из западных разведок, который располагает возможностями проводить кадровые перестановки в КГБ на довольно высоком уровне. ЦРУ крайне заинтересовано в том, чтобы использовать этого “крота” для продвижения своей агентуры в подразделениях КГБ на руководящие должности. Этот агент был завербован не ЦРУ, а разведкой одной из стран НАТО, которая не соглашается передать его американцам, предлагая работать с ним через них. Американцы же, в свою очередь, не намерены раскрывать даже перед союзником по НАТО свою агентуру в КГБ и решительно настаивают на передаче им агента. Переговоры по этому вопросу ведутся на межгосударственном уровне. Икс готов предпринять все усилия к тому, чтобы используя имеющиеся у него каналы получить дополнительные данные, которые позволили бы установить и разоблачить этого агента”.

Опасаясь утечки информации при пересылке этого сообщения в Центр обычным путем через резидентуру в Оттаве — а Меднис полагал, что для этого у него были достаточные основания, и возможного по этой причине провала своего ценного агента, он, получив разрешение, вылетел для личного доклада в Москву. В Ясеневе слово в слово изложил сообщение агента Калугину, являвшемуся в то время заместителем начальника Службы внешней контрразведки, который тут же доложил заместителю начальника ПГУ Сергею Кондрашову. На следующий день Кондрашов вызвал Медниса и вместо постановки ожидаемых оперативных задач устроил ему настоящую “выволочку” за то, что он “не сумел наладить деловые отношения с резидентом в Оттаве” и поднял панику по поводу “непроверенных и явно сомнительных сведений” о ситуации в коллективе оттавской резидентуры, полученных от источника, “честность и искренность которого всегда вызывали сомнение”. Меднису было предложено навсегда забыть, что “в ближайшем окружении Андропова может действовать вражеский агент”. Было сказано: “Ты что-то тут не понял, или вообще это плод чьего-то воображения”.

Перед возвращением в Монреаль Меднис в разговоре с Калугиным заявил, что не согласен с мнением руководства, продолжит работу по установке “крота”, и письменное сообщение Икса по этому вопросу перешлет в Центр дипломатической почтой. Но только после того, как в оттавской резидентуре будет запрещено вскрывать почту монреальской точки. Калугин с этим предложением согласился, но в обговоренные сроки указания по этому вопросу Меднис от него не дождался.

На одной из встреч Меднис взял от агента письменное сообщение по “кроту”. И опять, следуя своему правилу несмотря ни на что сохранить источник, решил не направлять документ через Оттаву. Подошло время отпуска. Прилетев в Москву, Меднис передал Калугину и это сообщение. Ему сказали, что он может спокойно отдыхать и встреч с руководством ПГУ не будет. За пару дней до окончания отпуска Медниса вызвал руководитель внешней контрразведки Бояров и в присутствии Калугина объявил, что он освобожден от дальнейшей работы в ПГУ. На вопрос Медниса: «Почему?»  — шеф ответил: «Сами понимаете».

В итоге выезд за границу Меднису закрыли, от оперативной работы отстранили, представление к награждению боевым орденом отозвали и присвоение очередного звания полковника отложили. От Калугина он получил указание никогда и никому не заикаться о “кроте”, которого, мол, нет и быть не может.

Однако Меднис решил не сдаваться и обратился за советом к бывшему тогда председателем Комитета партийного контроля при ЦК КПСС Арвиду Пельше, весьма авторитетному партийному деятелю, которого знали родители Медниса и он сам по партизанской борьбе с фашистской Германией. В течение двух часов рассказывал о наболевшем у него за время пребывания в Канаде, в том числе и о данных по “кроту”. Беседа закончилась словами Пельше: “В функции Комитета не входит расследование дел внешней разведки, но я обещаю тебе поговорить с Андроповым. Думаю, он захочет с тобой встретиться”.

Действительно, 22 августа 1973 года Председатель принял Медниса и, задав несколько вопросов по обстановке в ПГУ, молча, но внимательно выслушал информацию о “кроте”. Никакой реакции не последовало и после того как Меднис передал Председателю заранее подготовленный листок с двумя фамилиями тех, кто, по его мнению, основанному на данных агента, мог быть “кротом” в руководстве КГБ. Лишь при прощании Андропов обмолвился: “Да, нелегко вам придется!”.

Комментируя эту встречу, Меднис отмечает: “Все осталось на своих местах и даже “крот”. Люди, которых я подозревал, здравствуют до сих пор”. Вскоре он был переведен с понижением в должности на работу в учебное подразделение ПГУ, ныне это Академия Службы внешней разведки РФ.

Меднис полагал, что вопрос о “кроте” был “спущен на тормозах” тогдашним руководством разведки и до сих пор остается не решенным. Это мнение весомо подкреплялось и тем, что после его отстранения от работы в Канаде через некоторое время при таинственных обстоятельствах исчезает и агент Икс. Меднис не успокаивается и вновь проявляет настойчивость. В 1995 году пытается привлечь к нему внимание уже российской внешней разведки. Весной встречается с первым заместителем директора СВР Владимиром Рожковым, который обещал разобраться с этим делом. И опять странная неожиданность: Рожков, будучи в служебной командировке в Бонне, скоропостижно скончался сразу же после обеда в ресторане. Диагноз традиционный для шпионских триллеров — инфаркт.

Естественно, возникает вопрос: «А что на самом деле?»

Пусть читатель не подумает, что Меднис подозревал во всех злоключениях Калугина. Нет, он полагал, что “кротом” являлся работник КГБ, занимавший более высокое служебное положение. Он прав в оценке информации своего источника и для этого у него были достаточные основания. Да, источник Медниса являлся весьма ценным, все его материалы подтверждались, и получение от него дезинформации исключалось. Именно Икс весной 1971 года сообщил, что выезжавший в Монреаль на встречу с представителем Центра Ларк связан с американскими спецслужбами. Калугин пишет о нем в книге, называя его “наш очень высокопоставленный агент в канадской контрразведке”.

Но Меднис не знал, что уже в июне 1971 года Калугин, находясь в Хельсинки, передал ЦРУ данные о Ларке и агенте Иксе. Убирать источник Медниса спецслужбам Канады и США сразу было нельзя. Его арест стал бы известен советской разведке, привел бы к прекращению операции КГБ по Ларку и поиску источника провала — советская разведка могла предположить, что Икс на допросах рассказал бы о контроле ФБР встречи Ларка в Монреале.

Спецслужба Канады совместно с ЦРУ стали использовать его “втемную” для дезинформации, подкинув компрометирующие материалы по оттавской резидентуре и “кроту” в высших эшелонах КГБ, и одновременно для прикрытия Калугина. Зная от него о ценности Икса для советской разведки, канадцы и ЦРУ преследовали цель организовать охоту на американского “крота” в руководящем составе КГБ по аналогии с ловлей советского “крота” в Лэнгли. К достоверной информации такого уровня секретности Икс после его выдачи Калугиным вряд ли имел доступ. Задумка была хитрая, но ожидаемого развития не получила, хотя вопрос решался на самом высоком уровне. К счастью, победила мудрость Андропова. Как принималось решение, каковы были аргументы участников, — нам не известно, и вряд ли эти сведения были задокументированы. Многие свидетели уже ушли из жизни, осталась лишь небольшая надежда на мемуары ныне здравствующих.

Жертвами измены Калугина стали Меднис, оперативная карьера которого, к сожалению, так рано закончилась, агент Икс и Ларк, хотя и находившийся в числе предателей, несколькими годами позже также принесенный в жертву. Цена предательства — сломанная карьера и две жизни.

И теперь можно ответить, почему Калугин искажает сроки проверки Ларка, перенося их с 1969-71 на 1974 год — для прикрытия выдачи им “высокопоставленного агента в канадской контрразведке”. Икс был убран в конце 1973 или в начале 1974 года. Но читатель книги Калугина смещением сроков умышленно вводится в заблуждение и по замыслу автора должен полагать, что если проверка Ларка через него велась в 1974 году, то Икс тогда здравствовал. Конечно, ложь эта распознаваема, если хорошо известны даже мелкие подробности. Все-таки, верна русская пословица: “Не будь лжи, не стало б и правды”…

Последний вопрос по Ларку. Зачем ЦРУ и Калугин пошли на операцию в Вене и умертвили Ларка? Наряду с оперативными целями существовала и еще одна — обвинить Советский Союз в несоблюдении прав человека, возложив на КГБ похищение гражданина США. Этого Калугин с ЦРУ добились и внесли немалую лепту в организацию “крестового похода” президента Картера за права человека в странах Восточной Европы и в СССР, и, как сказал Бжезинский в своих мемуарах, этим самым пытались “поставить Советский Союз идеологически в положение обороняющегося”.

С агентом Икс и предательством Калугина связано еще одно значительное дело. Расскажу о нем кратко. В 1967 году сотрудник внешней разведки Анатолий Максимов, работавший под крышей “Союззагранпоставки” на всемирной выставке “Экспо-67” в Монреале, познакомился с представителем канадской фирмы “Барнет Дж. Дансон Ассошиэйтс Лимитед” бизнесменом Джеффри Вильямсом. У них сложились теплые отношения, канадец, хорошо знавший местную конъюнктуру, давал полезные советы Максимову и оказывал ему всяческое внимание. На одной из встреч Вильямс предложил Максимову выполнить небольшую коммерческую услугу за довольно приличную сумму денег. Максимов согласился. С этого момента началась операция “Турнир” по подставе оперативного работника Центра канадским спецслужбам.

После окончания выставки Максимов вернулся в Москву и вскоре был направлен в долгосрочную командировку в Монреаль с задачей внедрения в канадские спецслужбы.

Контакт с Вильямсом был восстановлен и на ближайшую встречу тот пришел с руководителем подразделения КККП (RCMP; орган разведки и контрразведки Канады) Дантремоном, который предложил ему деньги за информацию, обещая одновременно письменные гарантии правительства Канады его безопасности. Максимов колебался и не дал утвердительного ответа. В другой раз появился руководитель Дантремона начальник отдела разведки Билл Клифф, обаятельный остроумный человек лет сорока, который сказал Максимову, что он может стать гражданином Канады под именем Михаила Дзюбы и представил соответствующее письмо министра юстиции. На это имя был также открыт счет в банке. По роду своей работы по прикрытию во Внешторге Максимов часто выезжал в различные страны, где встречался не только с сотрудниками канадской разведки, но и с американской, получая все новые и новые, щедро оплачиваемые задания и передавая серьезную дезинформацию.

Примерно в конце 1973 или в начале 1974 года вместо Клиффа на встречу пришел некий Норман, который заявил Максимову, что с этого дня он больше не Дзюба, а Ярослав Стадник, торговый представитель фирмы “Хаски инджекшен холдинг системз лимитед” в Оттаве. Также нет больше Билла Клиффа — он якобы ушел на пенсию. Норман показал канадский паспорт с фото Максимова на новое имя. Был изменен и счет в банке. Операция “Турнир” продолжалась вплоть до марта 1978 года. В 1978 году начались переговоры с Канадой о поставках зерна в СССР, но они зашли в тупик из-за поднятой в прессе шумной антисоветской кампании, грозившей вообще срывом поставок, что сулило нам серьезные экономические трудности. В ней приняли активное участие члены парламента Коссит и Еленик, имевшие прямое отношение к подложным документам, выданным Максимову. Было решено “пожертвовать” делом и опубликовать материалы в “Литературной газете”. В итоге переговоры завершились успешно.

Но вот что наиболее важное в этой необычной, даже для времен “холодной войны”, истории. Как читатель возможно уже понял, дело по подставе Максимова могло начаться, успешно развиваться и контролироваться советской разведкой потому, что в числе руководителей канадской разведки находился надежный и проверенный источник Икс, принимавший в нем активное участие. Он был вне подозрений до июня 1971 года, то есть до выдачи его Калугиным в Хельсинки. Предположительно, ЦРУ передало сведения о нем канадцам несколько позднее. В 1973-74 году он был убран, о чем советская разведка тогда не знала. В дальнейшем дело развивалось под контролем КККП и ЦРУ, хотя в конце концов принесло пользу и советской разведке. Более того, Калугин, как руководитель внешней контрразведки, был по каким-то причинам заинтересован в операции “Турнир” и лишь по решению начальника разведки Крючкова ее материалы использовались в переговорах по зерну. Мне кажется, это дело ждет своих исследователей, принимавших в нем участие и хорошо его знавших.

Уильям Лофгрен

В начале 1972 года руководство ПГУ поручило Калугину провести вербовку сотрудника ЦРУ Уильяма Лофгрена, работавшего в Дели под прикрытием третьего секретаря американского посольства. Об этом Калугин подробно рассказывает в своей книге, называя американца Леонардом. Вербовочную разработку Лофгрена вел сотрудник линии КР резидентуры в Дели Виктор Андрианов, установивший с ним “дружеские” отношения. Через свою агентуру Андрианов выявил практически все его оперативные дела, всю агентуру и, как говорят в таких случаях, сотрудник ЦРУ “лежал на ладони” нашего разведчика. Калугину предстояло в ходе вербовочной беседы показать Лофгрену, что как разведчик он раскрыт, его агентура и задачи по работе против Индии нам известны, и если все это довести до сведения руководства ЦРУ, а тем более до индийского правительства, то его разведывательная карьера скандально закончится. Вербовка рассматривавалась Центром как весьма вероятная.

Андрианов пригласил Лофгрена на обед к себе домой и познакомил с Калугиным. После обеда под благовидным предлогом оставил их один на один. Калугин, как и планировалось, провел “вербовочную” беседу. Лофгрен воспринял слова Калугина как провал в своей работе, внешне выглядел подавленным и расстроенным. На вопрос, готов ли он за материальное вознаграждение передавать КГБ известную ему секретную информацию, ответил, что не может сразу решиться на такой поступок и просил дать ему день на обдумывание. Калугин согласился, и они договорились встретиться на следующий день. Однако Лофгрен на встречу не явился. На следующий день американский посол направил письма в министерство иностранных дел Индии и советскому послу Николаю Пегову с протестом на “противоправные действия в отношении американского дипломата”. Посол США также посетил советское посольство и выразил устный протест нашему послу. В ответ Пегов заявил, что он осведомлен об этом деле и оно проведено специально для того, чтобы остановить имевшиеся ранее аналогичные действия американцев в отношении работников советского посольства.

Протест посла США был нейтрализован, но материалы по вербовке попали в прессу. Лофгрен покинул Индию. Как пишет Калугин в книге, оставалась одна загадка в этом деле. В письме посла США и затем в прессе была указана фамилия Калугина, как разведчика, пытавшегося завербовать Лофгрена. Калугин въехал в страну по нерегистрируемому каналу под вымышленной фамилией Пулев и его истинное имя никто не должен был знать. Он пишет, что сразу же возник вопрос об источнике информации — некто, передавший его фамилию американцам, должен был находиться среди сотрудников посольства и его предстояло установить. В то время поиски были безрезультатными. Такого человека он назвал в 1994 году в своей книге. Оказалось, что по случаю приезда Калугина в Дели резидент советской разведки устроил в честь него дружеский ужин, на который был приглашен также резидент ГРУ Дмитрий Поляков. В действительности же на ужин был приглашен заместитель резидента ГРУ, но не в этом суть дела.

Либо резидент КГБ, либо он сам — Калугин якобы не помнит — произнес тост, в котором было сказано, что он прибыл в Дели для вербовки сотрудника ЦРУ. Как выяснилось через пятнадцать лет, пишет Калугин, Поляков уже десять лет работал на ЦРУ и, находясь на связи в американской резидентуре в Дели, сообщил цель приезда Калугина и его настоящую фамилию. “Вот в этом, — сетует он, — лежала причина провала вербовки Леонарда и появление моей фамилии в письме посла, а затем и в индийской прессе”.

Но в те годы Поляков в Индии не работал и не мог присутствовать на ужине. Он появился в Дели лишь спустя два года! Да, он уже был агентом ЦРУ. Инициативно, как и Калугин, завербовался в Нью-Йорке в 1961 году. В 1986 году был разоблачен, в шпионаже признался и по решению суда расстрелян. Кстати, важный штрих — во многих западных изданиях при описании шпионажа Полякова указывается, что он появился в Индии в 1970-71 годах. К примеру, даже такой серьезный исследователь разведывательной тематики как Дэвид Уайз в книге “Охота на “кротов” пишет: “В 1966 году Поляков был направлен в Бирму, в начале 1970 года откомандирован в Индию, где с ним поддерживал связь сотрудник ЦРУ Пол Диллон”. Это не случайная ошибка, исследователи такого уровня всегда сверяют даты по доступному ежемесячному справочнику госдепартамента США, в котором указаны дипломатические сотрудники посольств всех стран, включая и военных атташе. Почему не предположить, что американские спецслужбы прикрывают шпионаж Калугина, и писатели безмолвно выполняют их рекомендации?

Исходя из содержания лжи, вполне понятно, что Калугин сам передал все данные на Лофгрена резидентуре ЦРУ в Дели и предупредил о вербовке. Публичное упоминание его фамилии американцами произошло, скорее всего, случайно по посольской линии без учета интересов ЦРУ, как это бывало не раз по другим делам. Калугин брал машину в посольстве, ездил в город один без водителя и даже однажды разбил ее, не имея навыков в левостороннем движении. Уже в наши дни сотрудники разведки вспоминают, что запись вербовочной беседы на магнитофон оказалась некачественной и по ней было трудно прослушать ход беседы. Калугин мог умышленно создать помехи, отвернуться от тайно вмонтированного микрофона. Случайности во лжи по Полякову быть не может, он не мог спутать его с кем-либо другим. Шпион прикрывает себя, обвиняя в предательстве другого такого же шпиона, зная, что мертвые не оправдываются. Еще раз виден циничный почерк Калугина.

Срыв тщательно и умело подготовленной вербовки рассматривался в Центре как ошибка оперативного работника (Калугина), необоснованно давшего сотруднику ЦРУ время на обдумывание. Как отрицательный пример начальник разведки Александр Сахаровский приводил этот факт в беседе на УСО весной 1972 года, когда там учился автор этой книги.

Разоблачение в 1977 году агента американской разведки Огородника, известного по фильму “ТАСС уполномочен заявить” как агент Трианон, как это ни странно может показаться на первый взгляд, непосредственно указывает на предательство Калугина. Об этом деле по-разному рассказывается в американской и российской прессе, в воспоминаниях начальника ПГУ Леонида Шебаршина “Из жизни начальника разведки” (1994), заместителя начальника ПГУ Николая Леонова “Лихолетье” (1997), генерала контрразведки Вячеслава Широнина “КГБ и ЦРУ. Секретные пружины перестройки” (1997), книгах Калугина — “Первое главное управление” (1994) и Пита Эрли “Признания шпиона” (1998).

Карел Кочер

В середине 70-х годов чехословацкая разведка установила связь со своим агентом Карелом Кочером, известным под кодовым именем “Ринат”, выведенным в США вместе с женой Ганной по каналу эмиграции в 60-х годах. К 1973 году они стали натурализованными гражданами США. Ринат сумел пройти проверку в ЦРУ, в том числе и на детекторе лжи, и был взят туда на работу по контракту. Свободно владея русским, английским и французским языками, он стал работать в группе переводов и анализа по программе СКРИН в советском отделе, переводя с русского и чешского на английский оперативные материалы, полученные ЦРУ техническими средствами подслушивания в различных странах мира.

На одной из встреч в 1974 году Ринат передал разведке Чехословакии материалы о вербовочных разработках ЦРУ трех советских граждан, одним из которых являлся второй секретарь посольства СССР в Колумбии Огородник, вступивший в интимные отношения с подставленной ему привлекательной испанкой — агентом ЦРУ, — вроде бы забеременевшей от него. Их любовные встречи были зафиксированы на кинопленку и показаны Огороднику во время вербовочной беседы. Из-за боязни сломать карьеру он дал согласие на сотрудничество и стал агентом Тригоном.

Вернувшись в Москву после окончания срока пребывания за границей, Огородник был назначен на довольно высокую должность в Управлении по планированию внешнеполитических мероприятий МИДа СССР. Получил доступ к секретным аналитическим материалам МИДа, Министерства обороны и КГБ. В Москве старался заводить влиятельные связи и даже стал ухаживать за дочерью одного из секретарей ЦК КПСС.

Чехословацкая разведка данные Рината передала в ПГУ, где была проведена соответствующая серьезная и глубокая работа по этим сведениям и после получения новой, дополнительной информации материалы были направлены во Второе главное управление КГБ для реализации. В июле 1977 года Тригона арестовали, под давлением улик он признался в шпионаже, но во время первого же допроса выстрелил себе в рот из авторучки иглой с ядом и скоропостижно скончался. Смертоносным оружием его снабдило ЦРУ.

Сотрудница ЦРУ Марта Петерсон, молодая женщина, работавшая под прикрытием посольства США в Москве, была задержана 15 июля при закладке тайника с деньгами для Тригона и выдворена из СССР. Через месяц с небольшим ЦРУ якобы стало известно об аресте и смерти Тригона.

В Лэнгли расследование причин провала проводил заместитель начальника управления контрразведки Леонард Маккой. В итоге появилось заключение, что вина за это лежит на самом агенте, допустившем неосторожность при фотографировании материалов в МИДе СССР. В 1977 году дело было закрыто.

В августе 1975 года еще до ареста Огородника Ринат по завершении программы СКРИН был вынужден оставить работу в этом отделе ЦРУ, но иногда привлекался для выполнения срочных заданий. Несмотря на информацию Рината по Тригону и двум другим советским гражданам, чехословацкая разведка не была уверена в том, что он передавал все материалы, к которым имел доступ. Для подозрений у чехословаков имелись определенные основания. Ринат по своему характеру был сложным человеком с немалыми амбициями, его отношения с чехословацкой разведкой не всегда были ровными и бесконфликтными. Он придерживался антикоммунистических взглядов, многие события рассматривал с антисоветских позиций, считал себя убежденным диссидентом. Однако в то же время был тверд в своем патриотизме. Жена Ганна, значительно моложе его необыкновенной красоты женщина, которой он очень гордился, также вызывала у него подчас нарочитое и излишнее проявление чувства собственного достоинства и независимости.

Находясь в очередной командировке в Чехословакии, Калугин поинтересовался, насколько чехословацкая разведка доверяет Ринату и осторожно выразил сомнение в правдивости сообщений по Огороднику. К этому времени у нашей контрразведки не было очевидных свидетельств его шпионажа, так как материалы еще не передавались во Второй главк. Чехословаки откровенно рассказали ему о Ринате и он настойчиво советовал провести его глубокую проверку. По его мнению, Рината следовало отозвать из США и предложить работу на родине. Такой вариант являлся личной инициативой Калугина и ведущими дело Огородника оперативными работниками не предусматривался. Оперативно он был бы безграмотен — наоборот, для проверки Рината следовало рекомендовать чехословакам расширять его разведывательные возможности.

Как пишет Калугин в своей книге, с ним не согласились. Ринат и его жена были вызваны в Прагу лишь для беседы. Калугин, будучи в 1976 году вновь в Праге, участвовал в опросе Рината. С первых же бесед у него якобы сложилось мнение, что Ринат не был откровенным. После того как он не смог назвать фамилии некоторых своих коллег по советскому отделу ЦРУ, фотографии которых он в разное время сам передавал, Калугин окончательно утвердился во мнении, что Ринат является двойным агентом и работает на ЦРУ. Он советовал чехословакам прекратить с ним агентурные отношения и выслать из страны. В 1994 году Калугин в книге пишет: “Они вроде бы моему совету не последовали. Но мои сомнения, может быть, не являлись справедливыми. В 1991 году я слышал, что супружеская пара, муж и жена, явно идентичная той, с которой я встречался в Праге, была заподозрена в шпионаже и выслана из США. Может быть, они вправду были честными”.

В действительности все происходило не так, как пишет Калугин. Чехословацкая разведка последовала его совету: возвращению Рината в США не препятствовала, но агентурные отношения с ним прекратила. Значительно позднее, в декабре 1984 года они были арестованы в Нью-Йорке, и Ринат признался в шпионаже. В газете “Нью-Йорк Таймс” 28 ноября 1984 года было опубликовано интервью с сотрудниками ФБР Джеймсом Мэрфи и Кеннетом Гэйде, проводившими арест и допросы Рината и его жены, в котором они сказали, что Ринат работал на разведку Чехословакии 19 лет. Но в связи с тем что его признание было получено сотрудниками ФБР и ЦРУ провокационным путем, то есть без соблюдения юридических формальностей, министерство юстиции не решилось передать дело в суд. Все ограничилось пропагандистской шумихой в прессе. Когда чехословаки узнали об этом, то они пришли к выводу, что подозрения Калугина оказались необоснованными, а совет — дело рук предателя.

Начальник разведки Чехословакии Гладик в один из приездов в Москву рассказал своему советскому коллеге Владимиру Крючкову о “советах” Калугина. Боль потери была настолько глубока, что он не стеснялся своих слез. Понимая свою ответственность за происшедшую трагедию, Владимир Крючков предложил обменять Рината и его жену на известного диссидента того времени Анатолия Щаранского. По указанию Крючкова началось служебное расследование для определения — являлись ли действия Калугина оперативной ошибкой или злым умыслом. В это время Калугин работал в Ленинградском УКГБ и разрабатывался по шпионажу. Представленная им после долгих проволочек объяснительная записка на полутора страницах не давала ответа ни на один из вопросов: деталей не помню, не придавал значения, так думал и тому подобное.

В Прагу выехал опытный работник внешней контрразведки уже знакомый читателю Виктор Андрианов, занимавшийся с самого начала материалами Рината по Огороднику и подготовивший их для направления во Второе главное управление. Все документы были подвергнуты тщательному анализу, но доказательств об умышленных действиях Калугина или каких-либо документальных рекомендаций найдено не было.

Но дело Рината не давало покоя КГБ, время от времени к нему возвращались. В конце 1990 года, будучи уже Председателем КГБ, Крючков вновь напомнил о нем начальнику разведки Леониду Шебаршину: “Еще раз прошу вас внимательно посмотреть дело Рината. Калугин тогда предал ценного агента. Как мы не оценили своевременно? Проанализируйте, это не было ошибкой Калугина”.

Начальник разведки понимал, что сделать ничего не сможет: “Я уже неоднократно читал довольно неряшливую кипу материалов. Там много пробелов, которые в 1977 году восполнялись телефонными разговорами между Москвой и Прагой. Никто не догадался (или не захотел?) зафиксировать эти переговоры на бумаге. Калугин консультировал чехословаков в довольно запутанной оперативной ситуации, по его совету они выдворили в США агента, который показался ему двойником, и агент угодил за решетку. Доказать, что Калугин совершил это с умыслом, а не по легкомыслию, мне кажется невозможным. Я уже говорил об этом председателю. Тем не менее, он вновь вспоминает об этом деле”.

Здесь необходимо уточнить слова Шебаршина “неряшливая кипа”. Имеются ввиду не вопросы делопроизводства, как можно понять, а содержание документов — по ним выяснить роль Калугина в выдаче Рината было невозможно. Кстати, в большинстве случаев Калугин обсуждал дело Рината по телефону “ВЧ” с представительством КГБ в Праге и с руководителями чехословацкой разведки, но справок по ним не составлял.

Но вот появилось еще одно свидетельство для получения ответа на этот, казалось бы, неразрешимый вопрос. В книге Эрли “Признания шпиона” говорится:

“ЦРУ стало подозревать Кочера после того, как его “засекли” передающим документы раскрытому чешскому шпиону. Однако Эймс сказал мне, что это объяснение использовалось ЦРУ и ФБР в качестве прикрытия, чтобы обезопасить один из своих источников. “Мы поймали Кочера, потому что наш чешский источник, работавший в их службе разведки, сообщил о нем”.

Из этих слов Эймса, сказанных им в тюрьме, ясно, что Рината “сдал” один из источников ЦРУ. По логике развития событий, им был Калугин и сделал он это где-то в 1977-78 годах. “Чешский источник” появился в США несколькими годами позже и использовался ЦРУ и ФБР лишь как прикрытие истинного источника. Провокационный арест Рината в 1984 году стал возможным на основании опроса этого источника. Калугин, таким образом, был прикрыт — прием типичный для спецслужб.

Калугин также сообщил ЦРУ, что арест Огородника последовал в результате информации Рината. В действительности, до сих пор в западных открытых источниках нет других сведений о том, каким образом американские спецслужбы выяснили, что Огородника выдал именно Ринат.

Также американская пресса продолжает утверждать и в наши дни, что спецслужбы США не могут якобы до сего времени достоверно установить, от кого конкретно Ринат или его красавица жена узнали фамилию Тригона. Они про- должают прикрывать Калугина, который знал ответ, так как он был в 1974 году известен ПГУ.

Калугин все сделал, чтобы отдать Рината в руки ФБР. О выезде Рината из Чехословакии и прекращении с ним агентурных отношений он был осведомлен, но данный факт в книге скрывает. Он также знал, что Ринат снабдил чехословаков подробной информацией с характеристиками своих коллег по советскому отделу, многие из которых были русскими по происхождению или выходцами из стран Восточной Европы. Некоторые из них после завершения программы СКРИН продолжали работать в ЦРУ. В 80-х годах к некоторым были якобы сделаны вербовочные подходы КГБ и других спецслужб социалистических стран, и поэтому все они попали под расследование ЦРУ и ФБР. В допросах этих лиц участвовал сотрудник советского отдела Дэн Пэйн, позднее проверявший банковские счета Эймса. Но подозрения на них пали по данным Калугина.

На основании материалов чехословаков и ПГУ по Ринату доказать, выдал ли Калугин его умышленно или по недомыслию, невозможно. Он “советовал и отстаивал” свою субъективную оперативную точку зрения, подкрепленную негативной характеристикой Рината как личности. Никаких следов он и не мог оставить — их просто не было и не могло быть. Правдивый ответ находится у другой стороны — в ЦРУ. Но агентурные данные Калугина и затем показания “чешского источника” не являлись достаточными для предания Рината суду, а получить другие материалы, уличающие его в шпионаже стало невозможно, так как чехословацкая разведка прервала с ним агентурные отношения.

Примечательно, что в книге помещена сделанная чехословацкой разведкой служебная фотография его и Рината с подписью: “Встреча в 1976 году Калугина с двойным агентом чехословацкой разведки, проникшим в ЦРУ”. Он полностью его раскрыл и этим самым предал его второй раз. До появления фото в книге сам факт ее наличия ПГУ известен не был, в оперативном деле на Рината ее также не было. В тексте же книги о фотографии не говорится ни слова. Скорее всего, он каким-то образом получил ее, чтобы ЦРУ могло идентифицировать Рината в США. Возникает обоснованный вопрос: где Калугин взял это фото в 1994 году, когда в США издавалась его книга? Только два ответа: хранил дома в Москве или получил в ЦРУ при подготовке книги. Наиболее вероятный — второй. Держать фото дома, особенно с 1979 по 1994 год, было слишком опасно: он находился в разработке и понимал, что в случае ее обнаружения контрразведкой она могла стать уликой выдачи Рината. В 1994 году ЦРУ дало фотографию, тем более чехословацкое государство прекратило свое существование. Отсюда можно сделать однозначный вывод — ЦРУ активно помогало Калугину писать книгу.

И еще одна деталь. Калугин указывает, что якобы в 1991 году он слышал об аресте и высылке Рината из США. Дата названа, вероятно, не случайно, но и не аккуратно. Действительно, в 1990 году у ЦРУ возникла идея встретиться с Ринатом и “купить” у него информацию о советском “кроте” в ЦРУ, которого в очередной раз усиленно искали. Временами Рината видели в странах Западной Европы. Дэн Пэйн три раза встретился с ним в Бонне и предложил 50 тыс. долларов за сведения о “кроте”, но получил отказ. Выходит, что в 1991 году Калугин знал не об аресте Рината, а о встречах с ним Пэйна.

Агент чехословацкой разведки Кочер, или Ринат, имевший доступ к оперативной информации в советском отделе ЦРУ, был слишком опасен для Калугина. Его надо было убрать. Свою задачу он решил, хотя и оставил еще один глубокий след подозрений в шпионаже. Но со временем обоснованные подозрения неизбежно превращаются в улики.

Интересно, что Кочер и в наши дни участвует в играх западных разведок, вовсю развернувшихся в связи с гибелью принцессы Дианы. Так, по данным австрийской прессы, “легендарный Кочер” якобы анонимно подтверждал подлинность негласно добытых документов ЦРУ, свидетельствующих, что погибший в автокатастрофе вместе с Дианой Доди аль-Файед был устранен ЦРУ и разведкой Израиля “Моссад” по заказу английской МИ-6 и был причастен к наркобизнесу. Кочера в прессе иногда называют двойным агентом чешской контрразведки.

Эймс

После изучения книги Эрли “Признания шпиона” об Эймсе у меня возникли некоторые мысли, которыми я хотел бы поделиться. Во-первых, она заметно отличается от предыдущей его книги о советском агенте Джоне Уокере “Семья шпионов”, при прочтении которой возникает какое-то неприятное ощущение, чувство тревоги, непонятного раздражения ее содержанием. Во-вторых, по всему видно, что писатель крайне отрицательно относится к своему герою и пытается навязать свое мнение читателю. С трудом осилил эту книгу до конца, несмотря на то, что участвовал в вербовке Уокера и мне было интересно узнать подробности его работы и вероятные причины провала. Ничего подобного не могу сказать о книге того же автора об Олдриче Эймсе “Признания шпиона”. Она читается с интересом и вызывает более положительные эмоции. Но я не литературный критик и хочу сказать о другом — об оперативном смысле некоторой информации в этой книге, мыслях самого Эймса из тюрьмы. В самом ее начале приводится письмо Эймса:

— Тем, кого это может касаться!

Настоящим письмом я представляю Пита Эрли, хорошо известного и уважаемого американского автора, который пишет книгу обо мне. Порядочность господина Эрли, его приверженность принципам беспристрастности и честности убедили меня в том, что его книга будет самой лучшей и наиболее успешной из всех, что написаны о моем деле. Г-н Эрли является единственным автором, с которым я сотрудничаю посредством интервью и предоставления рекомендаций. Надеюсь, что каждый, кому дорого мое мнение, поступит так же.

Любому повествованию о моей карьере не хватило бы полноты и взвешенности без привлечения информации, находящейся в распоряжении моих друзей, знакомых и сотрудников в России и бывшем Советском Союзе. Поэтому я горячо надеюсь, что каждый, кто в состоянии помочь г-ну Эрли в его работе, сделает это. Г-н Эрли пишет свою собственную книгу, я не располагаю правом ее редактировать и никак не могу влиять на ее содержание. Я также не получу никакого вознаграждения от автора или его издателя или иным путем в связи с публикацией данной книги.

Искренне, Олдрич Х. Эймс. Алленвуд, Пенсильвания, 22 сентября 1994 года.

Из этого письма можно сделать вывод: Эймс обоснованно полагает, что Эрли опишет близко к правде содержание их бесед в тюрьме. Хотя такое суждение выглядит наивным. В книге много дезинформации но все-таки ее следует читать внимательно.

Весьма интересно разобраться в истинных причинах провала Эймса в 1994 году, одного из ценнейших агентов российской разведки. Описываемая в книге официальная причина проверки и последующей разработки — несоответствие расходов доходам. Она у американских спецслужб стала стандартной при выявлении иностранной агентуры и может лишь прикрывать настоящие причины. Не секрет, что в провалах агентуры, особенно ценной, все разведки прежде всего ищут предателя. Имеются и в деле Эймса ряд обстоятельств, дающих основание сомневаться в официальной версии, и выдвинуть другую.

Когда после августа 1991 года председателем КГБ СССР стал Вадим Бакатин, Эймс опасался, не выдаст ли его новый председатель американским спецслужбам? “При Крючкове он был спокоен. Бакатин же был известен, как критик и ненавистник КГБ, и от него можно было всякого ожидать”. Этот вопрос Эймс задал оперативному работнику на одной из личных встреч. Ответ его успокоил, но и удивил: “Мы вашего имени ему не называли”. Спустя три дня после развала ГКЧП, начальник советского отдела ЦРУ Милтон Берден назначил Эймса руководителем группы, создаваемой для “уничтожения” КГБ, заявив при этом: “Рик, я хочу, чтобы ты вбил кол в сердце КГБ”. Позднее Эймсу передали, что новый руководитель российской разведки Евгений Примаков информирован о нем, так же как и президент России Ельцин. “Господин Примаков выражает вам свою благодарность за столь длительное сотрудничество, — сказал оперативный сотрудник Эймсу. Он вручил ему пакет сто долларовых купюр на сумму 130 тысяч. Эта была самая крупная сумма, которую Эймс получал когда-либо наличными от КГБ”.

В начале 1991 года в ЦРУ была создана дополнительная группа “Джойрад” по поиску источника, приведшего к потерям в 1985 году многочисленной агентуры в Советском Союзе. Ей было выделено пять миллионов долларов для оплаты информации по “кроту”. Осенью этого же года четырем работникам российской разведки были сделаны вербовочные предложения, но ни один из них не пошел на сотрудничество. Кроме того, группа “вычислила” 198 сотрудников ЦРУ, которые по разным причинам могли подозреваться в шпионаже в пользу России. Затем из них было отобрано 40 человек, с которыми уже работники ФБР проводили беседы- “интервью”. 12 ноября 1991 года был опрошен и Эймс. Круг сузился до десятка с небольшим. Спустя несколько дней под предлогом реорганизации Эймса неожиданно перевели из отдела стран восточной Европы (СВЕ), так стал называться советский отдел после распада СССР, в Центр ЦРУ по борьбе с наркотиками.