3

3

Итак, Ф-22 выдержала еще одни войсковые испытания, хотя столь жестко не испытывали до сих пор ни одну пушку. Но еще не успело АУ утвердить и разослать отчет об этих испытаниях, как появилась на свет такая "теория": якобы при большом режиме огня наш полуавтоматический затвор сначала ведет себя нормально, но с увеличением настрела работа полуавтоматики затухает, и, наконец, затвор совершенно отказывает. Неизвестно, откуда поползли эти слухи, но они становились все упорнее. Хотя заказчик не предъявлял к нам никаких требований, мы еще раз тщательно проверили все расчеты и снова убедились в том, что ничего подобного с затвором произойти не может. Если, конечно, пушка изготовлена в соответствии с требованиями чертежей и технических условий.

А слухи ползли и ползли. Должен признаться, что новоявленная "теория" волновала и беспокоила КБ, она действовала нам на нервы. Прямо хоть снова начинай жечь снаряды, а сколько их уже пожгли — уму непостижимо! Или сам запрашивай заказчика: соответствуют ли слухи действительности? Но запрашивать не пришлось: вскоре на завод прибыли представители Артиллерийского управления и инспектора артиллерии. Именно по этому вопросу. В присутствии Ренне, Строгова, Мещанинова, Муравьева, Боглевского представитель АУ вполне официально изложил все, что до сих пор до нас доходило стороной.

— Это сильно беспокоит АУ и инспектора артиллерии, они считают, что пушка ненадежна.

— Но до сих пор на завод не поступило ни одного документа об отказе в работе полуавтомата, — заметил я и попросил сказать конкретно, когда и где был такой случай.

Однако представители АУ не могли назвать ни одного случая, что нас прямо-таки поразило. Как они могут заявлять о ненадежности пушки, не имея никакого документа, который подтверждал бы это? Я предложил им познакомиться с расчетами, которые полностью опровергают их заявление. Муравьев принес эти расчеты. Ими предусматривалась возможность разогрева ствола до 500 градусов. Исходя из этого, строилась конструктивная схема сочленения захватов ствола и полозков люльки. Любому инженеру было ясно, что защемления в полуавтоматике никак не может быть.

Ознакомившись с расчетами, представители АУ уже не говорили о непригодности пушки, но настоятельно утверждали, что при большом режиме огня полуавтомат перестает работать, и просили продумать и, если возможно, устранить этот серьезный дефект.

Как же еще можно доказывать и нужно ли? Да, нужно доказывать. Стрельбой! Иначе они настоят на дополнительных испытаниях, которые протянутся долгие месяцы. Я предложил представителям АУ сегодня же провести на заводском полигоне испытание одной из пушек Ф-22 серийного изготовления по их выбору. Они согласились. Попросил назвать число выстрелов и установить режим огня. Они предложили сделать 300–400 выстрелов в течение трех часов. Отобранную пушку доставили на заводской полигон. Я дал указание начальнику полигона Козлову выложить у пушки 450 патронов и вести огонь непрерывно. Представители АУ настоятельно просили сократить число выстрелов до 400 и не вести непрерывного огня, так как это будет для пушки чрезмерной нагрузкой, какой в армии не предусмотрено и никогда не может быть. Наше КБ с их доводами не согласилось. Я попросил Козлова, чтобы тот заряжал сам: он в этом был очень искусен.

Грянул первый выстрел, второй, третий… Орудийный расчет работал четко и проворно. Пушка грызла патроны и безотказно выплевывала стреляные гильзы. Чем больше делала она выстрелов, тем становилась злее. На стволе появился дымок, загорелась краска, возле пушки скопилась гора стреляных гильз, которые орудийный расчет не успевал не только убирать, но и отбрасывать. Ящики с патронами таяли, как снег на огне, а пушка все грызла и грызла патроны, полуавтомат четко и безотказно выбрасывал одну гильзу за другой. Вот уже сделано 200, 250, 300 выстрелов — никаких задержек. 350-й выстрел прогремел, а пушка все неутомимо трудится. Не выдержал один из представителей АУ, подошел ко мне: мол, хватит, совершенно ясно, что пушка работает надежно. Я не дал согласия на прекращение огня.

Темп стал немного замедляться, чувствовалось, что орудийный расчет уже устал. Даже здоровяк Козлов начал сдавать, но все равно интенсивность огня продолжала оставаться значительно выше уставной, а пушка после каждого выстрела была всегда готова к следующему. Вот уже 400 выстрелов, 425… Пушка огнем пышет, но продолжает безотказно работать:

440, 441… 449… остался один патрон. Все присутствующие приблизились к пушке. Грянул 450-й выстрел, полуавтомат выбросил последнюю гильзу. Она полетела к тем 449-ти, которые уже лежали у хобота орудия; звякнула, упав на них, и задымила.

И сразу наступила мертвая тишина.

Один из номеров орудийного расчета вынул папиросу, приложил ее к стволу и прикурил.

Представители Артиллерийского управления подошли ко мне и стали благодарить за прекрасное зрелище.

— Теперь вы верите нашим теоретическим расчетам? Но чтобы убедить вас, потребовалось израсходовать более шестидесяти семи тысяч рублей. Это дороговато, — сказал я.

— Дороговато, — согласились они. "Надолго ли они убедились? Не появится ли еще одна какая-нибудь новая "теория", которая обойдется дороже этой?" — между тем думал я.

А вокруг еще долго шли оживленные разговоры. Все восторгались: 450 безотказных выстрелов пушка сделала за какие-нибудь 20–25 минут!

После этого жестокого испытания Ф-22 на заводском полигоне наступило затишье. Даже не верилось, что мы наконец-то разделались с последней "теорией" и теперь сможем спокойно работать. И не зря не верилось. Вновь обрести душевное равновесие нам было пока не суждено.

Прежде каждому новому испытанию пушки предшествовали слухи: в Ф-22 не годится то-то и то-то, не ладится еще то-то и то-то. Потом эти слухи как бы превращались в действительность и начинались повторные испытания. Каждый раз они проводились под одним и тем же благовидным предлогом — проверки надежности пушки и лучшей ее отработки. Испытания Ф-22 начавшиеся в июне 1935 года, продолжались в 1936, 1937 и в 1938 годах. "Золотой" стала она.

На этот раз совершенно неожиданно было объявлено еще об одном срочном испытании двух батарей Ф-22. Председатель комиссии — народный комиссар обороны маршал Ворошилов. Прежде такого никогда не бывало. Командование на полигоне было поручено В. И. Казакову, впоследствии маршалу артиллерии, а тогда командиру артиллерийского полка, на вооружении которого как раз были наши Ф-22 образца 1936 года.

Начало испытания было настолько законспирировано что я приехал на полигон с опозданием, когда все уже были в сборе и находились на огневых позициях: Ворошилов, Кулик, Буденный, начальник и ответственные работники Генштаба ответственные работники АУ, инспектор артиллерии Воронов а также другие военачальники, представители Наркомата оборонной промышленности.

Никогда, ни при каких испытаниях не было столько разных представителей и в таких высоких чинах и званиях, как в этот раз. При виде их мне стало даже как-то не по себе. Почему вдруг такая честь нашей пушке?

Представился маршалу Ворошилову и доложил причину своего опоздания. Выслушав меня, Ворошилов сказал:

— Мне поручено испытать вашу пушку, для чего и создана комиссия под моим председательством. Комиссия должна сегодня испытать две батареи двухчасовой артиллерийской подготовкой и дать свое заключение. Порядок установлен следующий: знакомство с материальной частью пушки, с подготовкой орудийного расчета, затем стрельба. В начале стрельбы я и некоторые члены комиссии будем находиться на огневых позициях, а остальные — на наблюдательном пункте. Затем я поеду на НП, чтобы видеть работу пушек по целям. Прошу вас доложить комиссии материальную часть.

"Надо полагать, это испытание будет последним", — подумал я. (И оно действительно оказалось последним.)

Я кратко рассказал о пушке и ответил на заданные вопросы.

Раздалась команда "к бою!" Орудийные расчеты четко выполнили команду, доложили: "Батарея готова!" На все ушло меньше минуты. После короткой пристрелки обе батареи перешли к трехминутному огневому налету. По инструкции полагалось, чтобы каждое орудие выпустило по 51 снаряду. Отгремели выстрелы обеих батарей, материальная часть и орудийные расчеты работали четко.

Климент Ефремович обошел обе батареи. Подходя к орудию, спрашивал красноармейцев, удобно ли работать у пушки и сколько выстрелов сделали за три минуты. Все отвечали, что пушка проста и удобна в обращении, но не все выполнили огневую задачу. Только одно орудие из восьми успело сделать 51 выстрел. Нарком поблагодарил орудийный расчет и приказал выдать ему премию.

Начался второй трехминутный артиллерийский налет. На этот раз четкость работы орудийных расчетов была изумительная. Все не только выдержали средний темп огня, но и значительно превзошли его.

Нарком поблагодарил весь личный состав батарей, а мне сказал:

— Пушки отлично работают, — и уехал на НП посмотреть работу пушек по целям.

Мне тоже хотелось поехать на НП, но я, скрепя сердце, решил остаться на огневой позиции, чтобы еще понаблюдать за работой материальной части.

Сообщили о прибытии Ворошилова на НП, и стрельба возобновилась. Обе батареи работали хорошо. По командам с НП было понятно, что пушки быстро разрушают цели и переносят огонь на следующие. Такая стрельба была приятна, хотя и сильно оглушала. Вскоре на огневой позиции неожиданно появился комдив Хмельницкий, состоявший при наркоме для особых поручений. Это был чуть сутуловатый человек с темной шевелюрой и строгим лицом. Но он был строг к себе, а с подчиненными предупредителен. Известно было, что во время гражданской войны он спас Ворошилову жизнь. Климент Ефремович долгие годы работал с ним вместе, ценил его как хорошего организатора и чуткого человека. Хмельницкий передал мне, что нарком просит меня приехать на НП.

— Товарищ Грабин, вы только посмотрите, как прекрасно работают пушки по целям! — Такими словами встретил меня Ворошилов и повернулся к Буденному: Семен Михайлович, смотри, какая изумительная кучность! Создается впечатление, что все пушки бьют в одну точку!

— Отличная кучность! — сказал Буденный. — С такими пушками хорошо воевать. К тому же у них высокая скорострельность. Стреляет только восемь орудий, но они создают море огня.

В это время шел обстрел блиндажа. Я посмотрел, как кучно ложатся снаряды, как они долбят блиндаж, и испытал огромное удовлетворение.

Похвал пушке от всех присутствовавших на НП неслось очень много, но мне эти похвалы были, признаться, в тягость. Их и здоровому человеку порой не легко переносить, а я в тот день чувствовал себя совсем больным. Незаметно я покинул НП и вернулся на огневую позицию. Там все шло гладко, до конца стрельбы оставалось еще около часа. Лестные слова, услышанные мной, вызвали целый рой воспоминаний.

Мои раздумья были нарушены приездом Хмельницкого.

— Вас ищет маршал. Узнал, что вы уехали на огневую, и приказал мне привезти вас на НП.

Когда я снова явился на НП, маршал укоризненно сказал:

— Товарищ Грабин, что это вы все прячетесь? Сейчас ваше место здесь, а не на огневой. Вы должны любоваться результатами работы пушек. Вы только посмотрите, что делается! Впечатление такое, что снаряды не выстреливаются пушками, а будто бы кто-то руками швыряет их прямо в цель, стоя с ней рядом. Это прекрасная, артиллерийская музыка, которой можно только восторгаться и любоваться. Послушайте сами, какую оценку дают пушке.

Действительно, похвалам не было конца, в том числе со стороны командира артполка Казакова. Я жалел, что рядом со мной нет моих соратников. Очень хотелось, чтобы они сами все видели и слышали.

Когда артподготовка закончилась, Ворошилов приказал Казакову построить часть, которая обслуживала пушки. Маршал объявил благодарность всему личному составу. Затем он поздравил меня и весь коллектив завода с успешным окончанием испытаний и выразил уверенность, что завод даст армии столько этих пушек, сколько потребуется.