3

3

Вернувшись на завод я собрал коллектив КБ. Но и теперь ни словом не обмолвился насчет той дивизионной пушки, о которой мечтал, которую почти все мы вынашивали в своих мыслях еще в 1934 году. До поры до времени решил сохранять это в тайне. Считаю, что каждый руководитель имеет право и даже обязан держать в тайне такие свои замыслы, которые могут отвлечь коллектив от сегодняшних задач, расхолодить его.

А сегодня самым важным было доработать Ф-22 и поставить ее на валовое производство. С удовлетворением узнал я, что большая часть чертежей уже доработана, осталось лишь несколько деталей и узлов, о которых я писал в своих последних письмах с войсковых испытаний. Еще более теплое чувство вызвало у меня то, что товарищи поняли: надо изменить наш метод проектирования и конструирования, чтобы не повторять ошибок, совершенных на пушке Ф-22. В первую очередь укрепить связь с техническим отделом завода, чтобы технологи вместе с конструкторами участвовали в разработке узлов и агрегатов пушки, обеспечивая их технологичность. КБ расписало по календарю, когда и какие именно чертежи и расчеты передает оно техническому отделу, чтобы тот мог разрабатывать для производственников технологический процесс и оснастку к нему.

Крупных изменений в чертежах не было, но "мелочей" хватало.

По приказу директора техотдел начал разрабатывать технологический процесс и оснастку к нему по чертежам опытного образца, не дожидаясь принятия пушки на вооружение. Отдавая этот приказ, Леонард Антонович шел, конечно, на риск, потому что при таком методе обязательно придется переделывать технологический процесс и оснастку для тех деталей и узлов, которые не выдержат испытаний и подвергнутся изменениям. Но, как я отмечал, Радкевич уже приобрел вкус к новизне и теперь рисковал, но рисковал с умом, по-хозяйски, выигрывая во времени: завод сможет начать выпуск пушек гораздо раньше, чем если бы он ждал окончания испытаний. Радкевич был тем более прав, что технический отдел завода оставался пока маломощным. На подмогу ему Леонард Антонович привлек стороннюю организацию, заключив с ней договор. В итоге, пока КБ создавало, отрабатывало и испытывало опытный образец, технический отдел проделал огромную работу по подготовке производства.

И вот мы с Радкевичем снова в Кремле на заседании правительства.

Председательствовал Молотов. Едва приглашенные расселись, он объявил:

— Будем рассматривать вопрос о принятии на вооружение 76-миллиметровой дивизионной пушки Ф-22 и о постановке ее на валовое производство. Слово для доклада предоставляется представителю Народного комиссариата обороны.

Докладчик подробно изложил итоги войсковых испытаний, отметив, что почти со всеми тактическими задачами пушка справилась отлично. Он подчеркнул, что Ф-22 для решения одинаковых задач расходует меньше снарядов и времени, чем 76-миллиметровая пушка образца 1902/30 годов. И, заключая, сказал: "76-миллиметровая дивизионная пушка Ф-22 войсковые испытания выдержала и рекомендуется на вооружение".

Надо ли говорить, что испытывал при этом главный конструктор? Вот он, наш коллектив, в то время самый молодой и малочисленный! Зато в нем каждый работал за двоих, а когда требовалось, и больше.

Началось обсуждение доклада. Чувствовалось, многие еще не распрощались с идеей вооружить Красную Армию "всемогущей" универсальной пушкой. Во время выступлений ко мне трижды подходил один из руководителей Советского контроля Хаханян и, горячо шепча на ухо, советовал не тянуть, а выступить как можно скорее: твое, мол, предложение будет решающим, а то много таких выступлений, которые только мешают разобраться в вопросе. Каждый раз я отвечал, что обязательно выступлю, а сам ждал, что скажет "потребитель" — инспектор артиллерии Роговский. Ему обучать личный состав, ему воевать с этой пушкой, а он молчит.

Сталин, расхаживая по залу, внимательно всех слушал. Когда у него возникал вопрос, он, дождавшись конца выступления, останавливался возле только что выступавшего и задавал ему вопрос — один или несколько. Получив ответ, продолжал ходить и слушать.

Вдруг вижу: он остановился около Роговского.

— Ваше мнение, товарищ Роговский, о пушке?

Роговский ответил не сразу. Сталин продолжал стоять возле него, ожидая. Роговский заговорил тихо. Он сказал:

— Товарищ Сталин, надо, чтобы Грабин сделал такую пушку, которая при выстреле бы не прыгала. И, второе, для перевозки этой пушки нужны кони весом по сорок пудов.

"Ведь это смертный приговор пушке!" — подумал я.

Роговский стоял и больше ничего не говорил, да и не нужно было говорить, все и так ясно Ему эта пушка не нужна. Сталин тоже ничего не говорил.

Вот теперь подошла пора говорить мне. А что сказать? Нужно так, чтобы положить оппонента на обе лопатки

Я встал, подошел к Сталину и Роговскому.

— Товарищ Сталин, разрешите мне задать Роговскому вопрос?

— Задавайте.

— Скажите, пожалуйста, товарищ Роговский, какая кучность боя пушки Ф-22 при стрельбе по движущемуся щиту, обозначающему танк, и по местности?

— Хорошая!

— Следовательно, подпрыгивание пушки при выстреле не влияет на кучность боя? Ведь эти прыжки происходят после того, как снаряд покинет канал ствола. Можно спроектировать такую пушку, которая не прыгала бы, но она будет и длиннее и тяжелее.

Затем задал ему второй вопрос:

— Скажите: 76-миллиметровая пушка образца 1902/30 годов какими лошадьми возится?

— Шестеркой, и вес лошади около тридцати пудов.

— При испытании опытных образцов полигон установил, что тяговое усилие на дороге твердого грунта для Ф-22 равно пятидесяти килограммам, а для пушки образца 1902/30 годов — шестидесяти пяти килограммам. Таким образом, если шестерка коней по тридцать пудов хорошо везет эту пушку, то столь же успешно, если не лучше, такие кони справятся с пушкой Ф-22 Ваши опасения, товарищ Роговский, напрасны.

После моего выступления Сталин сказал:

— Вопрос ясен, можно принимать решение.

Правительство постановило принять на вооружение Красной Армии 76-миллиметровую пушку Ф-22 и поставить ее на валовое производство на двух заводах: на нашем и "Красном путиловце".

Несказанно счастливый, я мысленно сожалел лишь о том, что приказали снять дульный тормоз и заменить нашу новую камору на камору 76-миллиметровой пушки образца 1902 года Но не это было сейчас главным (а я приучил себя усилием воли сосредоточиваться на главном), надо, не тратя времени, идти дальше. Ставить на валовое производство Ф-22 и в то же время думать о новой дивизионной 76-миллиметровой пушке.

Увлеченный своими мыслями, я не заметил, как ко мне подошел Сталин. Я встал.

— Товарищ Грабин, почему вы назвали свою пушку индексом "Ф"? Ведь это же пушка ваша, и ей, конечно, следовало бы дать ваш индекс — пушка Грабина

Такого вопроса я не ждал и сильно смутился. Ответил приблизительно так.

— Товарищ Сталин, для создания пушки требуется большой и подготовленный коллектив. Одному человеку это не под силу. Поэтому, чтобы подчеркнуть коллективное творчество, и был принят заводской индекс "Ф".

— Это хорошо, товарищ Грабин, но роль руководителя коллектива велика. Он создает идею, направляет работу коллектива. Поэтому есть основание присвоить пушке индекс руководителя коллектива, то есть Грабина.

— Товарищ Сталин, на совещании конструкторов рассматривался вопрос о заводском индексе. В результате длительного обсуждения пришли к заключению, что следует установить заводской индекс "Ф".

— Значит, такое решение приняли конструкторы?

— Да, товарищ Сталин.

— Это замечательно, что вы опираетесь на коллектив. В этом — ваша сила. Но решение все же можно пересмотреть, тем более что и конструкторы настоятельно предлагали индекс своего руководителя.

— Товарищ Сталин, я бы очень хотел сохранить индекс "Ф".

— Если вы настаиваете, то сохраняйте индекс "Ф"…

Я поблагодарил. Во время этого разговора вокруг нас собрались почти все присутствующие Сталин пожелал мне успеха и попрощался. Все вышли в приемную. Там начались споры. Некоторые осуждали меня, считали, что я вел себя неправильно, некоторые соглашались со мной. Обдумав все происшедшее, я пришел к твердому убеждению, что поступил верно.