МЕМУАР

МЕМУАР

Григорий Иванович Коновалов был известным советским писателем. То есть его книги массовыми тиражами издавались для советских читателей ГДР, Болгарии, Румынии, Албании и даже Монгольской и Китайской Народных Республик.

Мужиком он был видным, широким и открытым на нескольких первых страницах своей биографии, где было и происхождение из славных оренбургских казаков, и служба на Северном флоте, и партработа в ЦК ВКП(б), включая многочисленные застолья с великими мира того.

Зятю его, моему не разлей вода дружку Дяде-Ваде, время от времени давалось семейное поручение последить за тестем в те критические дни, когда Григорий Иванович «гулял» или, как бы сказали в наше толерантное время, «расслаблялся». Гулял он не опасно, но шумно, но именно шума и боялись чуткие считатели авторских листов его произведений — члены семьи.

Так что уводил Дядя-Вадя прозаика искусств и поэта жизни из кабаков всегда вовремя, до срывания скатертей и битья окон. По хорошей погоде практиковалась длительная прогулка под пиво до дому, до хаты, а в неважную приходилось использовать перевалочные пункты. В частности, места проживания сокурсников Дяди-Вади, где по неуемности и бедности в ночь уже не оставалось никакого зелья, а поболтать с молодежью числилось в страстях стареющего литератора.

Так Григорий Иванович и попал ко мне домой.

С точки зрения поводилыцика, попал он неудачно, а с точки зрения ведомого медведя — удачно и даже крайне. Потому что, как вы догадались, мы пили, к радости писателя, изъятого из процесса поглощения пойла, водку со товарищем, Левой Циркулем — человеком уникальной природной акустики: когда Лева смеялся, дрожали стекла, и посуда со стола съезжала, как на сеансе телекинеза.

Мы поздоровались, в соответствии с правилами общения великого писателя с простым народом, троекратными поцелуями взасос и богатырскими объятиями и тотчас приступили к трапезе. Слово за слово, но подошло время поучительного мемуара. Все по тем же правилам хождения наверх из самых посконных низов Григорий Иванович (блестяще владевший русским языком как письменно, так и устно!) окал, акал и якал, дуракуя безбожно:

— Ну, Володька да Левка, да и тябе, Вадька, послушать не мяшаит, скажу-ка я вам, как чятал я свой первой рассказ на сяминаре у Бабеля Исака Мануилыча, учителя свово, по навету злодейки убиенного. Ну, взялси я только чятать, открывается дверь, и заходит Паустовскай, Кинстинтин Гиоргич!

Исак Мануилыч мне: «Ну, Хриша, извяни, Кинстинтин Гиоргич пришел. Начни-ка ты чятать заново». Ну, взялси я только чятать, отворяется дверь, и входит Та-алстой, Ляксей Николаич! Исак Мануилыч руками розводит и ховорит: «Ну, Хриша, извяни, Ляксей Николаич пришел, придетси тябе, голуба, снова начать!»

Сидим мы, между прочим, с поднятыми стаканами, Дядя-Вадя уменьшению частоты радуется, а мы с Левой не очень — нам по молодости процесс прерывать было не с руки.

— Ну, взялси я снова чятать, открывается дверь, и входит…

Тут я в манере повествователя как продолжу:

— Та-алстой, Лев Николаич!

А Лева как засмеялся, а окна как задрожали, а посуда как со стола посыпалась, а Дядя-Вадя как остекленел, а Григорий Иванович как вскинулся, да как заорал:

— Да ну тя, Володька, в пязду!

На эти черные слова в одной ночной рубашке из спальни выскочила моя маменька, женщина солидная и интеллигентная, ручки на большой груди сложила, глазки закатила и говорит:

— Ну, от вас-то, Григорий Иванович, я этого не ожидала! А еще советский писатель! Я вас, между прочим, на ночь читала!

А Григорий Иванович, казак, моряк и народный артист разговорного жанра, бух перед маменькой на колени, и как заорет тем же поставленным голосом:

— Про-ости, матушка, про-ости, родненькая! Бес мяня попутал, шо твой Володька шибчей мяня, писателя рускава, сказы сочиняить. В тябя он, матушка, в тябя весь! Зазавидовал яму я черной завистью и изругалси мерзопакостно! Отпусти уж мне, миленькая, грех мой поддай!

Конечно, для маменьки сынка похвалить на ночь надежней снотворной советской прозы. Умиротворилась она преподанным объяснением и спать пошла.

А мы дружно подняли стаканы в честь нами нечятаемого, но почятаемого главного инженера чялавечяских душ.