III.

III.

Мы только что беседовали с одним из самых благополучных рабочих – со сборщиком Николаем. Выяснили его бюджет и как он живет. Посмотрим, что может купить на свои деньги наш «богатый» знакомый.

Мы с вами походили уже по магазинам и хорошо знаем советские цены. Сравнив их с английскими, американскими, итальянскими или скандинавскими, мы при самом благожелательном подходе получим средний коэффициент 3. Фактически он больше, но давайте уж считать, что цены на все товары в СССР втрое выше средних западных цен. Сделаем теперь еще один шаг в пользу Советского Союза – учтем, что цены на некоторые товары и услуги там ниже, чем на Западе. Дешевые квартиры (не будем сейчас говорить об их качестве и размерах), дешевые сигареты ($0,15-0,20 за пачку, а американский «Астор» – $0,44), низкая плата за проезд на городском транспорте и некоторые бытовые услуги вроде починки обуви или стирки белья – великодушно сбросим на это целую единицу с нашего коэффициента. Примем, что общая стоимость жизни всего вдвое выше, чем в средней западной стране.

А теперь вернемся к нашему Николаю, средний годовой заработок которого составляет $1700. Разделив пополам, получим $850. По самым скромным западным стандартам это уровень глубочайшей нищеты.

Если взять в расчет весь семейный доход Николая – как вы помните, среднемесячная цифра после уплаты налогов была названа $230 – то в годовом пересчете это будет $2760. После деления на два – $1380. Как же жить пятерым на такие деньги?

А вот как. Николай и его жена обедают в заводской столовой, где при тщательном выборе блюд, можно поесть за $0,50, Их дети получают в школе легкий завтрак еще дешевле – примерно за $0,30. Таким образом, четверо из пяти членов семьи двадцать пять раз в месяц едят за общую сумму $40. Что же касается завтраков, ужинов и питания в воскресные дни, то жена Николая после работы бежит в магазины и стоит в очередях за какими-нибудь более дешевыми продуктами – рыбой, крупой, овощами. Вместе с недорогим сравнительно молоком, с дешевым хлебом, которого едят очень много, с картофелем по $0,05 за фунт, это составляет рацион семьи. Разумеется, их дети не едят фруктов, не пьют фруктовых соков, а маленькая шоколадка или пирожное – для них праздничный подарок.

Сложнее обстоит дело с покупкой одежды и обуви. Постойте у заводских ворот в самый лютый мороз – вы не встретите рабочих в зимних пальто. Покупают плохенькие демисезонные, а потом жены утепляют их домашними средствами – подшивают ватин, например. Такое демисезонное пальтишко рабочие метко назвали «семисезонным», намекая на то, что его носят много лет, пока окончательно не изорвется. Бесконечные штопки, починки и переделки носильных вещей – вот обычные вечерние занятия миллионов русских женщин.

По этой же причине рабочие на советских заводах, как правило, не имеют спецодежды. Для работы используют всякое ветхое старье, изношенное дома до предела. Ведь, не забудьте, что семья Николая – «богатая», что по крайней мере 70 процентов всех рабочих в СССР живут хуже, чем он. Впрочем, вот официальная справка с того же завода Малолитражных автомобилей – я взял ее в Отделе труда и зарплаты: средний месячный заработок рабочего на заводе – 94 рубля в месяц ($103). Продолжительность рабочей недели в СССР составляет ныне 41 час, отсюда почасовая оплата – $0,58, а после нашего снисходительного деления всего на два – $0,29.[1] Результат несколько даже ошеломляет, это ведь по крайней мере в десять раз меньше, чем получает американский рабочий-автомобилестроитель. Но такова правда.

Группа советских экономистов подсчитала два года назад прожиточный минимум, необходимый человеку в Советском Союзе. Условия были взяты самые скромные: минимальная цифра калорий в пище, позволяющая поддерживать здоровье, один костюм в год, одно пальто в три года, раз в неделю кино, раз в два месяца недорогой билет в театр и так далее. Вышло, что человеку нужно, как минимум, 81 рубль 30 копеек в месяц ($89). Все, что ниже этого – уже явная нищета. А на каждого члена семьи «богатого» Николая приходится $42 в месяц. Полная ясность.

Тут стоит добавить, что эта цифра – 81 рубль 30 копеек – не была, конечно, опубликована в советской печати, ее запретила цензура. Была опубликована другая цифра: в пятилетнем плане, принятом на XXIII съезде КПСС, сказано, что к 1970 году реальная зарплата советских трудящихся возрастет на 20 процентов. Как видим, если даже это обещание будет выполнено, нищета останется в полном расцвете.

Так обстоит дело с размерами оплаты труда в России. Но есть еще система оплаты, механика начисления денег за труд. С ней тоже полезно познакомиться.

На советских заводах господствует сдельная система оплаты, она теоретически отвечает ленинскому принципу социализма – «от каждого по способностям, каждому по труду». В первый момент кажется, что это справедливая система – сделай больше, больше и получишь. Но послушайте, что это такое на самом деле.

В первый же день моей самостоятельной работы мастером ко мне осторожно подошел один из двух наладчиков участка («оба коммунисты», сказал про них мой босс).

— Товарищ мастер, надо рабочих переставить. Сами будете делать или в первые дни, пока вы не в курсе, мне разрешите?

— Откуда и куда переставить?

Наладчик улыбнулся моей наивности и принялся объяснять.

Оказалось, что сдельные расценки за выполнение работ очень различны. Есть дешевые операции, где за обработку ста деталей рабочий получает каких-нибудь двенадцать копеек, и есть дорогие – рубля по два за сотню. Теоретически эти работы отличаются сложностью и длительностью, но практически разницы почти нет – просто одни операции рабочему выгодно выполнять, другие невыгодно. А для того, чтобы снабжать конвейер деталями, участок, естественно, должен выполнять все без исключения операции. Как же заставить рабочего обрабатывать «дешевые», невыгодные детали? Единственный способ – та самая перестановка, о которой говорил наладчик и которой я в моей последующей деятельности только и занимался.

Подходишь к рабочему с утра и говоришь ему примерно так:

— Петя, я сейчас тебя поставлю точить крыльчатку. Дело, конечно, копеечное, но ты не беспокойся, это всего на полтора-два часа. Зато потом получишь расточку корпусов и заработаешь нормально.

Человек соглашается, зная, что другого выхода у мастера нет. Надо ведь всем дать заработать. Так целый день и переставляешь людей с места на место, стараешься держать слово, никого не обидеть. Но это очень трудно, особенно, если хочешь быть справедливым к людям.

Таким образом, ясно, что заработок станочника при этой «сдельной» оплате зависит не от его квалификации и не от усердия в работе, а исключительно от произвола мастера участка. Если мастер относится хорошо – он «подбрасывает» выгодные работы, и получка растет. Невзлюбил мастер – будешь ходить голодным на самом законном основании.

Я знаю много случаев, когда обиженные рабочие ходили жаловаться на мастеров начальнику цеха и в цеховой комитет профсоюза. Но не помню, чтобы хоть раз они чего-нибудь добились. Начальство или представитель цехкома, бывало, приходили на участок, проверяли записи в книге рабочих нарядов. Там всегда все было правильно: человек получил деньги за ту работу, какую в действительности проделал. А когда он жаловался, что мастер держит его на невыгодной, низко оплачиваемой работе, ему говорили:

— Ваша жалоба неосновательна. Работа соответствует вашему тарифному разряду, нарушения трудового законодательства нет. Хотите – работайте, не хотите – уходите.

Не удивительно, что первая забота каждого рабочего – установить с мастером как можно лучшие отношения. Я был немало изумлен, когда после первой же получки двое рабочих моего участка пригласили меня поужинать вместе с ними и принесли с собой к этому ужину литр водки. В соответствии с традицией они решили «поставить» мастеру угощение, оторвав крохи от своего мизерного заработка. Мне стоило большого труда отказаться от «угощения» и в то же время сохранить добрые отношения с ребятами.

Другие мастера, увы, не отказывались – рабочие поили их по очереди, каждую получку. Это только одна из форм «налаживания отношений» с мастерами – есть и другие формы подкупа, среди которых на первом месте обыкновенные денежные взятки. Рабочие складываются между собой и подносят мастеру конверт со списком «участников», так что он знает, кто ему платит, а кто нет. Знает – и распределяет работу соответствующим образом. Такие поборы особенно распространены в гаражах, в таксомоторных парках – шоферы регулярно платят дань начальникам колонн и заведующим гаражами.

Однако это далеко не все о сдельной оплате в русском понимании. Очень скоро после начала работы мастером я столкнулся еще с одним удивительным явлением.

У меня на участке был прекрасный станочник – высококвалифицированный, очень прилежный человек. Я знал, что Иван (так его звали) кормит большую семью, живет очень бедно и старается выжать из себя на работе все, что может. Наладчики подсказали мне, что этому человеку надо дать заработать больше других и что остальные рабочие, зная его нужду, обижаться на это не будут.

Но я был неопытен тогда и немножко перестарался. Я весь месяц давал Ивану только выгодную работу, и оказалось, что он должен был получить около 160 рублей ($175, то есть около $43 в неделю). За день до выплаты денег рабочим я был внезапно вызван в заводоуправление, в отдел труда и заработной платы. Меня там гневно отчитали.

— Вы что это астрономическую зарплату людям платите?

Я объяснил, что Иван честно заработал свои деньги. Тогда меня обозвали «невинным младенцем» и назидательно объяснили, что мастер обязан регулировать зарплату на участке, не допуская высоких заработков, что станочник в механическом цехе не должен получать больше ста тридцати рублей, да и то лишь в исключительных случаях, потому что иначе завод будет обвинен в занижении трудовых норм, в сокрытии возможностей роста производительности труда и прочих страшных грехах.

— Если вы печетесь о рабочих, – сказал под конец разговора начальник отдела, – то не будете допускать таких случаев. А то повысят нам нормы, снизят соответственно расценки, и ваши рабочие останутся на бобах. Поняли? Ну вот. Я сейчас срежу этому вашему рекордсмену тридцать рублей с заработка, а вы ему постарайтесь объяснить мое решение. Если он не дурак – поймет.

Иван получил сто тридцать рублей и на меня не обиделся. Он даже сказал, что подозревал о таком обороте дела, когда день за днем получал выгодную работу. Я был тронут. Я только начал постигать тогда, что рабочие в России куда честнее, искреннее и терпимее любых руководителей.

Каждые полгода на советских заводах происходит так называемый пересмотр норм. Это чрезвычайно болезненная и жестокая операция. Дело в том, что согласно коммунистической теории, все предприятия должны непрерывно повышать производительность труда. По той же теории рост производительности труда должен обгонять рост зарплаты. А коли так, то надо дважды в год повышать нормы выработки, снижая соответственно расценки – тогда производительность труда будет идти вверх, а рост зарплаты будет сдерживаться. Что касается благосостояния рабочих или постоянного роста цен на товары, то такие мелочи коммунистическая теория в расчет не принимает.

И вот дважды в год многочисленные «экономисты-трудовики» на заводах вместе с бухгалтерами-расчетчиками перетряхивают все нормы, выискивая, где бы как можно менее болезненно выколотить из рабочих этот заданный планом процент. Заводу ведь надо «уложиться» в фонд зарплаты, а этот фонд заранее снижен на грядущее полугодие в связи с предстоящим «повышением производительности труда». Никто в верхах не интересуется, за счет чего поднимется производительность, будет ли использована хоть одна новая машина. Надо поднять производительность труда – и баста. Не выполнит директор завода план по труду (так это деликатно называется) – значит плохой директор, дать ему для начала партийный выговор! Вот и сидят экономисты, перерывают в который раз дикие, давно изуродованные нормы, не имеющие никакого реального отражения в действительности. Наконец, появляется приказ по заводу со списком повышенных норм и сниженных расценок.

Экономисты на заводах люди опытные, и в деле пересмотра норм, как говорится, собаку съели. Они осторожно «трогают» нормы, они вообще не касаются сильно «затянутых», особенно бедных расценок. Но рабочие все равно чувствуют себя ущемленными принципиально, даже если лично их пересмотр не коснулся. Их естественная реакция в такие дни – грубость, отказ выполнять распоряжения мастеров, ядовитые вопросы о том, насколько снижена зарплата начальству (в действительности пересмотр норм даже повышает доход высшего заводского руководства, ибо оно получает жирные премии за повышение производительности труда, выведенное на бумаге). Обстановка в цехах накалена, и хотя начальство предпочитает не появляться на людях, а мастера в эти трудные дни заискивающе улыбаются, скандалы вспыхивают повсюду, по малейшим поводам.

Известное рабочее восстание в Новочеркасске в 1962 году началось как раз из-за пересмотра норм. То ли экономисты на тепловозостроительном заводе были недостаточно опытны, то ли нормы там многочисленными «пересмотрами» были завинчены до предела, но только в день очередного «пересмотра» люди обиделись особенно сильно. Большая группа самых уважаемых на заводе рабочих явилась в заводской комитет профсоюза искать защиты. Видя возбуждение людей, предзавкома обещал им поговорить с директором. Но прежде он позвонил секретарю парткома, и оба «народных избранника» отважились пойти к директору с необычайной просьбой смягчить на сей раз суровый «пересмотр».

А директор – он ведь имел план повышения производительности труда. И хотел его выполнить во что бы то ни стало. Доводы о бедности рабочих, приводимые председателем завкома, рассердили его, и он взорвался. Он закричал:

— Ладно, не плачьте мне тут о работягах! Подумаешь – несчастные. Ели пироги с мясом три раза в неделю, теперь будут есть два раза – вот и вся разница. Хватит!

Каким-то образом злополучная фраза директора о пирогах стала в течение получаса достоянием всего завода. Народ бросил работу, выплеснулся на заводской двор. Пока директор испуганно звонил в городской отдел КГБ и в горком партии, люди вышли за ворота. Они разгромили магазины города, освободили заключенных из тюрьмы, потребовали выдать им первого секретаря горкома партии, который в панике бежал из города на чьем-то частном автомобиле; они приварили колеса поездов, стоявших на станции Новочеркасск, к рельсам и прекратили этим железнодорожное сообщение. В печати ничего, конечно, не сообщали, но рабочие соседнего Ростова (35 миль) быстро узнали, что происходило в Новочеркасске, и тоже заволновались. По приказу из Москвы в город вошли регулярные воинские части с танками. Только после этого – и после заверения, что никто не будет арестован – люди вышли на работу, и порядок в Новочеркасске постепенно восстановился. Вот что такое «пересмотр норм».

Если вы думаете, что я вам все рассказал о прелестях сдельной оплаты, то ошибаетесь. Как, например, обстоит дело с простоями и сверхурочными работами?

Помните, когда мы вошли в сборочный цех, главный конвейер завода не двигался, рабочие простаивали. Но будьте уверены, что в заводском бухгалтерском отчете графа «оплата простоев» будет чистенькой. Организация производства в советской промышленности самая плохая в мире, простои случаются каждый день и на всех без исключения участках. По кодексу законов о труде администрация обязана оплачивать рабочему-сдельщику часы простоя из расчета 50% его среднего сдельного заработка (совершенно непонятно, кстати, почему 50, а не 100 процентов, если рабочий ни в чем не виноват, да уж Бог с ними, с советскими законодателями). На деле простои не оплачиваются никогда, ибо оплата простоев относится к так называемым непроизводительным расходам предприятия, а иметь непроизводительные расходы на социалистическом предприятии – страшный грех. Директор завода, главный инженер и прочие власти предержащие немедленно лишаются своих высоких премий, если в графе «оплата простоев» стоит любая цифра, отличная от нуля. Поэтому там всегда нуль – нет простоев на советских предприятиях.

Хорошо, а как же рабочие? Чтобы они не жаловались, директор завода в последние дни месяца, когда план висит на волоске, назначает премии «за перевыполнение норм». На всех участках, где выполняется план (а план в месячном разрезе всегда выполняется, скоро станет ясно, каким образом), рабочим «подкидывают» под видом премий по 5-15 рублей в месяц. Фактически это оплата простоев.

С механикой «ликвидации» простоев тесно связана другая механика – «ликвидации» сверхурочных работ. Иметь сверхурочные на предприятии тоже грех – с точки зрения начальства это свидетельствует о неритмичной работе завода, о штурмовщине в конце месяца. Кроме того, сверхурочные по закону должны оплачиваться в повышенном размере, и это вызывает перерасход фонда заработной платы, повышение себестоимости продукции, а в конечном счете – опять-таки ставит под угрозу премии руководителям завода.

Но как выполнить месячный план, если в течение месяца из-за отсутствия материалов или инструмента или неполадок со старыми, изношенными станками было много часов вынужденного простоя? Способ только один: заставить рабочих «прихватывать» по два-три часа после окончания смен. Сверхурочные? Ничуть не бывало. Мастеров строго предупреждают: ни в коем случае не оформляйте сверхурочной оплаты. Платите сдельно, как за продукцию, изготовленную в течение смены. А с рабочими договаривайтесь сами как знаете, на то вы и мастер.

Довольно скоро я понял, что именно в данном случае требуется от мастера: некая ловкость рук, а проще говоря, жульничество, для которого система сдельной оплаты дает широкий простор. Сейчас я впервые в жизни исповедаюсь. Я расскажу о жульничестве, которое вынужден был творить самолично – разумеется, будучи в сговоре с обоими наладчиками-коммунистами и с ведома всех рабочих!

Наш участок выпускал, кроме отдельных деталей, два узла двигателя: газопровод и водяной насос. На обоих узлах мы здорово «зарабатывали». Как это делалось?

Газопровод состоял из двух основных деталей – впускной трубы и выхлопного коллектора. Получая эти детали со станков по отдельности, сборщик привинчивал одну к другой. Привинчивал, понятное дело, не вручную, а электрическим гайковертом. Для того, чтобы массивная головка гайковерта могла «дотянуться» до конца резьбы и плотно соединить детали, на впускной трубе приходилось фрезеровать две специальные лунки. Они нужны были только для сборки и в дальнейшей работе двигателя никакого значения не имели.

Для этой операции – фрезерования лунок – на участке стоял отдельный станок, и в технологической карте значилась соответствующая операция. На нее была определенная расценка. И вот кто-то еще до моего прихода на участок «додумался», что лунок на трубе можно и не делать. А чтобы головка гайковерта проходила без лунок, ее, головку, несколько стачивали по окружности, делали тоньше.

Таким образом, не выполняя никакой фрезеровки лунок, мы могли начислять деньги за эту работу кому угодно из станочников. Это был «секретный фонд» мастера, он составлял примерно $4 в день. Чтобы никакое начальство, ненароком заглянувшее на участок, не обнаружило жульничества, мы каждое утро обсыпали бездействующий фрезерный станок стружкой и небрежно клали на станину одну трубу с лунками, специально хранимую на сей предмет в тайнике. В конце смены один из моих наладчиков-коммунистов прятал эту символическую трубу и аккуратно сметал со станка стружку. А утром и труба и стружка появлялись опять.

С водяным насосом дело обстояло еще проще. Норма на сборку этого узла была абсолютно дикая, ни один сборщик-виртуоз с ней справиться не мог. И вот, как ни странно, из этого грустного обстоятельства мы стали извлекать пользу. Я сам и оба мои наладчика освоили сборку насосов и в течение дня использовали каждую свободную минуту, чтобы помочь сборщику. Так нам удавалось собрать 30-40 насосов в смену – помимо тех, которые проходили через руки рабочего. Деньги за эту сборку (тоже от $3 до $5) я мог начислить кому угодно из рабочих – например, написать в книге, что Иванов такого-то числа собрал десять водяных насосов и ему за это полагается рубль. Нужды нет, что Иванов понятия не имел, как устроен насос и никогда его не собирал – было бы записано, соответствовало бы месячному количеству сданных насосов!

В результате таких махинаций (я привел только два примера из многих) у меня в записной книжке всегда стояла некая тайная сумма, которую я мог распределить между людьми, как хотел. И когда наступал критический момент, когда надо было «выбить» месячный план любой ценой и не допустить остановки конвейера, я подходил к нужному мне рабочему и говорил:

—~Вот что, друг. Сегодня останься часика на три и отфрезеруй-ка мне пару сотен головок блока. Сверхурочных писать не будем, но я тебе за это пятерочку подкину. Договорились?

И рабочий согласно кивал головой.

Абсолютно так же действовали все мастера в цехе, во всех других цехах. Так действуют они по сей день на всех заводах. «Секретные фонды», добытые мошенническим путем, необходимы им, как воздух, не только для маскировки сверхурочных работ или простоев. Из этих фондов приходится оплачивать и многие другие услуги, не предусмотренные дурацкой сдельщиной.

Вот пример. Ни в каких технологических картах не записана переноска деталей. Между тем по участку все время приходится таскать на руках тяжелые ящики с заготовками, катить тележки с готовой продукцией на конвейер и так далее. Кому это делать?

Отвлекать рабочих на переноску всяких грузов – и глупо и совестно. Глупо потому, что они из-за этого недодадут продукции, и план, без того очень напряженный, наверняка «погорит». Совестно – ибо за переноску нельзя заплатить человеку ни копейки, ведь «операция» не предусмотрена технологической картой. Вероятно, вы уже поняли, в чем выход. Конечно, в секретных фондах. У меня на участке был, например, здоровенный парень, и он охотно выполнял обязанности «подпольного грузчика». Когда особой надобности в перетаскивании грузов не было, этот парень потихоньку работал на каком-нибудь станке. Когда надобность появлялась, я или любой из наладчиков показывал парню, что и куда перетащить. Его станочную работу (примерно $2 – $3 в день) мы ему никогда не записывали, она тоже шла в мой «секретный фонд». А грузчик получал у меня фиксированный месячный оклад независимо от выработки. Так мы умудрялись при сдельной оплате держать рабочего на твердом окладе, и он трудился прилежнее всех остальных, потому что был уверен в своем заработке и не хотел потерять такое надежное место. Для меня этот парень всегда служил живым опровержением не только самой сдельщины, но и всей советской системы, подобно множеству врачей, учителей, портных и прочих, которые проявляют чудеса искусства когда работают по частному найму.