I.

I.

Я иду по узкому грязному проходу между двумя тесно поставленными линиями станков. Меня ведет мрачный узкоглазый человек в синем халате, через каждые несколько шагов он останавливается и тихо, почти не разжимая губ, дает скупые пояснения. Напряженно стараюсь проникнуть в смысл его слов – это трудно, мешают тихий голос моего спутника, татарский выговор и заводской жаргон, на котором он изъясняется.

Летний день 1955 года, когда я после окончания Автомеханического института пришел работать в цех моторов Московского завода малолитражных автомобилей, мне никогда не забыть. Я бывал на заводах и до того, конечно, даже на этом самом заводе, и не обстановка, не холодная недоверчивость моего будущего начальника поразили меня. Главным впечатлением дня – и всех последующих дней в цехе – было совсем другое.

Давая свои малоразборчивые пояснения, мой будущий босс иногда подводил меня вплотную к какому-нибудь станку, чтобы показать те или иные подробности. У станка стоял рабочий, и если он мешал начальнику участка, если что-нибудь заслонял, начальник просто отодвигал его легким движением руки, словно неодушевленный предмет. Он не здоровался с рабочим, не представлял меня – будущего мастера, – даже не взглядывал на человека. И это, по-видимому, никого не удивляло. Рабочий покорно отходил и молча ждал, пока уйдет начальство, искоса наблюдая за нами. На второй или на третий раз, когда мой спутник проделал то же самое с пожилой работницей, я не стерпел и сказал ей «добрый день, извините, пожалуйста». Женщина лаконично ответила «ничего», а начальник, казалось, не обратил на наш диалог никакого внимания. После этого я говорил каждому рабочему «здравствуйте» – кто отвечал, а кто и нет.

Когда обход закончился, и мы вышли из лабиринта моего будущего участка, начальник сказал мне нечто вроде напутствия. Главным образом это были технические рекомендации, но завершил он их довольно неожиданно. Все тем же равнодушным голосом босс проговорил:

— Теперь насчет работяг. На участке тридцать семь станочников и два наладчика, оба коммунисты. В основном народ ничего, только не надо с ними этих самых «простите-извините». Интеллигенции тут нет, они такого обращения не понимают. Подумают, что вы слабенький и в два счета сядут вам на голову. Тогда пеняйте на себя. Понятно?

Два последующих года показали, что он был неправ. Я никогда не следовал его совету в моих отношениях с рабочими, и никто не «сел мне на голову». Напротив, я встретил с их стороны только теплое отношение, товарищескую поддержку. Но вот со стороны начальства – от этого самого босса и до директора завода включительно – я немало вытерпел за «панибратство» с моими рабочими. На каждом совещании это было предметом попреков, ядовитых насмешек и служебных выговоров, каждый мой промах в работе, любой неуспех участка приписывался тому, что мастер «неправильно воспитывает людей», «идет на поводу у работяг» и даже «сеет рознь между руководством и рабочими».

Но все это было потом, а тогда, в тот первый день, меня потрясло отношение начальника к рабочим как к стаду механических исполнителей, отнюдь не как к людям. За два года до того я вышел из лагеря, успел уже несколько отвыкнуть от обращения с собой как с заключенным номер такой-то – и вот вновь, уже «на свободе», увидел воочию совершенно такое же отношение к людям. Я услышал отвратительные слова, полные презрения, – «работяги» и «рабсила» – которыми в беседах между собой заводские руководители именуют рабочих. Меня коробило хамское «ты» по отношению к любому рабочему, даже если он был старше начальника.

Эти мои смятенные чувства углубились еще более, когда я стал посещать всевозможные собрания и митинги, которых на заводах устраивается великое множество. В официальных речах на этих митингах и даже на маленьких собраниях нет и следа истинного презрительного отношения к «работягам». Напротив, ораторы не скупятся на слова, восхваляющие «его величество рабочий класс», этот правящий класс советского общества. Говорится, что рабочие – это «передовой отряд строителей коммунизма», «творцы наших побед», «наиболее сознательная часть народа». Нередко в роли ораторов выступают сами рабочие, они, конечно, говорят то же самое, и это особенно трудно выслушивать. А потом, после собрания, передовые строители коммунизма и творцы побед возвращаются к своим станкам и вновь становятся нищими и бесправными работягами, которыми помыкают, как хотят, под прикрытием гнусных льстивых фраз.

Мы сейчас войдем на территорию того самого завода, где я работал мастером, технологом и одним из редакторов ежедневной заводской газеты. Этот завод, выпускающий легковые автомобили «Москвич» и имеющий около 14 000 рабочих, считается одним из лучших предприятий страны. Во всяком случае, его охотно показывают иностранцам, а таких заводов, которые разрешено показывать, во всей стране очень немного. По сей день я знаю здесь каждый уголок, потому что, уйдя с завода и став профессиональным журналистом, никогда не порывал связи с заводскими людьми. Со мною обычно говорят откровенно, нередко приглашают в гости – заводской поселок Текстильщики сравнительно недалеко, – и я надеюсь, что, побывав на заводе, вы сумеете разобраться в жизни советского рабочего глубже, чем любой иностранец, который был здесь до вас.