5. Наступление

5. Наступление

Через несколько дней наш полк, совместно со всей дивизией, был переброшен на двадцать километров южнее, где, сменив сильно потрепанную гвардейскую часть, занял ее позиции в нескольких километрах от железнодорожной станции М.

Окопы, оставленные гвардейским полком, как водится, находились в лесистой низине. под сопкой, а на сопке (тоже как всегда) находился противник. Сложная сеть проволочных заграждений была протянута по склону холма…

Как уже говорилось раньше, немцы, на этом участке фронта находились в мешке. Видимо, учитывая это, немецкое командование решило отойти без боев, с тем, чтобы избегнуть грозящего им окружения.

Разведка донесла, что на ближайшей станции производится спешная погрузка всевозможного имущества, с целью эвакуации. По-видимому, отходя, немцы хотели вывезти все, вплоть до гражданского населения.

Командование, получив эти сведения, решило помешать планомерному отходу германских частей, нанести на нашем участке фронта удар, захватить станцию М., прервать эвакуацию, внести панику и принудить противника отступить ускоренными темпами. Было ясно, что немецкая часть, стоящая перед нами, является незначительным заслоном, прикрывающим отход основных сил.

Между нами и станцией лежала широкая гряда холмов (сопок), покрытых лесом и кустарником. На них находился противник. Справа, на участке соседнего полка, проходило шоссе, которое изгибаясь между холмами, выходило прямо к станции.

Единственно правильным тактическим планом являлось бы обходное движение (а ни в коем случае не атака обороны противника в лоб) и использование шоссе для широкопоставленной танковой операции. Надо было прорвать фронт, в другом, более слабом месте и по ближайшему тылу противника выйти к станции. Одновременно, массированным танковым ударом следовало прорвать оборону немцев на шоссе и, прикрывая пехоту, вместе с нею, выйти к станции.

К сожалению, этого ничего не было сделано. Было приказано нечто совсем другое. Основной удар был направлен на сопку, находившуюся перед нашим батальоном, так как она господствовала над станцией и над линией железной дороги. С этой точки зрения взятие ее было целесообразно, но, во первых, оно бы стоило колоссальных жертв, а во вторых, эти жертвы могли бы быть принесены совершенно напрасно, ибо ручаться за успех операции при атаке в лоб, в данном случае было весьма трудно.

Одновременно было указано, что эту операцию, порученную нашему батальону, будет поддерживать полковая артиллерия, а, кроме того, по шоссе подойдет танковый дивизион, который также поддержит нас своей артиллерией и будет вести наступательный бой в районе шоссе.

Настало зимнее солнечное утро. Снег хрустел под ногами а покрытые им ели, низко наклонили свои ветви к земле…

Под ними суетились и сновали люди, почти шепотом переговариваясь друг с другом. Противник был близко, а в морозном воздухе особенно хорошо разносятся все звуки. Роты готовились к наступлению.

Находясь на артиллерийском пункте, я внимательно осматривал в бинокль оборону противника. Ясно был виден бруствер окопов, ходы сообщения, но ни одного признака жизни. Сопка точно вымерла. Создавалось впечатление. что немцы ночью незаметно отошли.

Наша батарея начала артиллерийскую подготовку. Снаряды точно ложились на передний край обороны противника. Сделав с десяток выстрелов. батарея прекратила стрельбу.

— В чем дело — обратился я к артиллерийскому офицеру — почему вы прекратили огонь?

— Снарядов нет! — коротко ответил он.

— То есть как нет? О чем же вы думали раньше. В самый ответственный момент вы заявляете, что не можете вести огонь!

— Да я двадцать раз в штаб полка звонил. А они мне отвечают: «не беда, пехота вывезет». Что же я могу сделать? Из ладошек стрелять, что ли? А вы вот возьмите и не «вывозите» их! Сволочи! Взял бы, да перестрелял бы всех, а в первую очередь, полкового комиссара.

И, крепко выругавшись, он помчался в штаб с требованием снарядов.

Меня вызвали к телефону. Звонил комбат.

— Слушай, что там с артиллерией? Почему прекратился огонь?

Я объяснил.

— Да, ты знаешь, что они сейчас звонили и требовали начинать. Что они делают! Приходи хоть ты скорее.

Одетая в белые маскировочные халаты, четвертая рота вышла на исходный рубеж. В ее задачу входило: по возможности, незаметно подойти к проволочным заграждениям противника. прорезать в них проходы и штурмом брать сопку, уже при поддержке остальных двух рот.

Маскируясь в снегу, быстрыми перебежками, красноармейцы двинулись вперед. Миг… и до сих пор, молчавшая сопка заговорила. Пулеметный огонь начал косить людей. Сразу же появились раненые и убитые. Снег окрасился кровью….

Минометы противника начали вести огонь. Лес, в котором мы находились, оказался буквально засыпанным минами, к счастью, большей частью рвавшимися в верхушках деревьев.

Тяжелая артиллерия немцев начала вести огонь по нашим ближайшим тылам, стремясь отсечь наступающие подразделения и прервать их связь с тылом.

Четвертая рота откатилась назад, потеряв половину своего состава и не выполнив задания. Напрасно мы звонили в штаб полка и просили отложить наступление до темноты; напрасно мы требовали артиллерийского огня и поддержку минометной батареи.

Ничего этого дано не было; беснуясь и неистово ругаясь, командир полка требовал немедленного выполнения операции; он был по своему прав, ибо от него этого требовал штаб дивизии, а от штаба дивизии требовал штаб армии, как всегда не знающий конкретной обстановки и полагая, что на месте «все в порядке». На бумаге была и артиллерия и танки, на деле ничего, кроме винтовок, ручных пулеметов и автоматов. Это был типичный «стиль» большинства локальных операций красной армии.

Внезапно, в нашем блиндаже появился комиссар полка.

— Что же вы не наступаете? — был первый его вопрос.

— Да мы, товарищ комиссар, начали, но ничего не выходит. Надо артиллерию.

— Да ведь артиллерийская подготовка была.

— Ну что ж там, десяток выстрелов дали. Огневые точки подавить надо было. Смотрите, как лупят!

Между разрывами мин была отчетливо слышна пулеметная трескотня.

— Рассуждать тут нечего, надо брать и все тут. Сейчас по шоссе должны подойти танки. Сверьте ваши часы с моими и через пятнадцать минут, то есть в десять сорок пять, начинайте атаку.

Комбат пожал плечами и бросил мне.

— Начальник штаба — распорядись!

Я вышел. Огонь противника усилился. Видимо, понимая наши намерения, он сверху буквально пронизывал лес огнем. С трудом добравшись до опушки, у которой весь снег был уже в крови, я передал командиру пятой роты приказание комбата. Придав к ней остатки четвертой роты, командир которой был уже убит, я посоветовал ему пускать людей отдельными небольшими группами, для прорезки ходов в проволочных заграждениях и, одновременно, отвлекая внимание противника к центру, попытаться пройти с правого фланга и ворваться в оборону немцев.

Согласившись со мной, командир пятой роты начал операцию…..

Огонь противника усилился. Но, несмотря на это, несколько человек находилось уже у проволоки.

Справа на шоссе был слышен шум моторов. Шли танки, срочно посланные для поддержки нашего батальона. Подойдя по шоссе, танки, развернувшись, открыли прямой наводкой огонь. Однако, так как они получили приказание не непосредственно от командира батальона, а от штаба полка и детально не знали обстановки боя, они стали вести огонь по проволочным заграждениям, у которых скоплялась пятая рота.

Положив с удивительной точностью несколько десятков снарядов, солидно разворотив проволочные заграждения и уничтожив не мало своих собственных солдат — танки ушли дальше по шоссе….

Когда начали рваться снаряды, выпускаемые танками, то солдаты, лежавшие около проволочных заграждений, глубоко зарывшись в снег, вообще, в первый момент, ничего не поняли. Но точность огня внесла панику и рота начала откатываться назад, потеряв много людей убитыми и ранеными. Видя поднявшихся во весь рост красноармейцев, бегущих обратно, противник, в свою очередь, открыл по ним ожесточенный пулеметный огонь, скосивший немало людей.

Жалкие остатки четвертой и пятой рот, из которых можно было бы составить два не полных взвода, были, по существу, небоеспособны. Оставалась еще шестая рота.

Когда комиссар полка узнал о происшедшем, он вскочил и дико завопил:

— Это вредительство, это измена! Я выясню кто виноват. Расстрелять, всех расстрелять!

— А по моему, товарищ комиссар полка, никакой измены здесь нет — сказал я.

— А что же это такое?

— Обыкновенная бестолочь.

— Вы, тоже скажете…

— Да, конечно — вмешался комбат — разве это подготовленное наступление? Просто смертоубийство.

— Учтите, товарищ комиссар полка — снова сказал я — у нас осталась одна шестая рота, которая уже несет потери. Если и она тоже будет уничтожена, то этот участок фронта окажется совершенно оголенным. В случае контр атаки противника, ему сопротивление оказывать будет некому.

— Что вы предлагаете?

— Перенести наступление на ночь и прислать минимум одну резервную роту.

— Как вы смотрите на это? — обратился комиссар к комбату.

— Я согласен….

Поняв, наконец, бесполезность продолжения никому не нужной бойни, комиссар добился того, что наступление было отложено на ночь. Позднее, нам сообщили, что к вечеру нам на помощь будет прислана штрафная рота.

***

Наступило некоторое затишье, хотя противник продолжал обстреливать нас из минометов. В лесу стоял почти непрерывный гул от разрыва мин.

Набежали тучи, пошел снег. Видимость ухудшилась. Пользуясь этим подъехала походная кухня и стала раздавать, оставшимся в живых, обед.

Раненых, а их было очень много, почти всех удалось эвакуировать. Убитых убирать было некогда, да и крайне опасно. Угробив две трети батальона, мы до вечера должны были бездействовать.

И, как часто бывает в жизни, самое трагическое переплетается с самым смешным. Мы сидели с комбатом вдвоем в нашем «блиндаже». Комиссар отправился в штаб полка. Я вызвал дежурного связиста и приказал принести нам обед.

— Постой, постой — заволновался вдруг комбат, — знаешь, у меня давно живот болит…. я все терплю и терплю…..

— Ну, так в чем же дело….. Пожалуйста — и я сделал жест, приглашавший его выйти из блиндажа.

— Ну, нет, ты смотри, что делается!

Действительно, грохот близких разрывов не прекращался.

— Нет, знаешь — продолжал комбат — я иначе. Эй, связной! Поищи и принеси мне лишнюю каску. Там, наверное, кто-нибудь из раненых оставил.

Я давно замечал, что наш командир батальона был не из особенно храбрых. Вылезать из землянки или из блиндажа он очень не любил, а на передовую линию никогда не ходил. Но, признаться, такого «номера» я от него не ожидал. Хотя, в данном случае, сильный минометный огонь противника несколько оправдывал эту предосторожность.

Каска была принесена. Живот у комбата перестал болеть; я выскочил из помещения. Около него наши ординарцы давились от смеха.

Когда стемнело, около восьми часов вечера, в штаб батальона явился бравый пожилой майор и представился как командир штрафной роты, прибывшей к нам на подмогу.

— Ну, что тут у вас такое? Немцев выбить не можете? Мои молодцы живо их выкинут! — самоуверенно говорил он.

— Ну что ж! Как говорится, в добрый час — иронически проронил комбат, сидя в углу и попыхивая трубкой. Он чувствовал себя виноватым и обиженным, как невыполнивший приказ и за неудачную утреннюю операцию.

— Да, да. Вот скоро начнем.

— Вы пойдете на передовую? — осведомился я у него.

— Нет, зачем же; я буду руководить отсюда, по телефону — ответил майор.

«Ну еще один „любитель каски явился“» подумал я и посмотрел на ординарца. Тот взглянул на меня и мы оба чуть громко не рассмеялись, одновременно вспомнив предобеденный инцидент.

С наступившей темнотой противник усилил огонь. Штрафная рота готовилась начать атаку. Видя, что командир штрафной роты и не собирается прогуляться на опушку леса, чтобы самому руководить наступлением, я тоже, уже принципиально не пошел и нарочно задержался в блиндаже, чтобы посмотреть, что этот бравый командир будет делать дальше.

— Дав по телефону приказ — наступать, майор поудобнее устроился, закурил папиросу и мечтательно пустил дым в потолок.

С передовой по телефону передавали, что противник, освещая местность ракетами, открыл пулеметный огонь и положил роту в снег. Рота лежит в снегу, не может подняться и несет потери. Рота лежала, неся тяжелые потери, а майор, по телефону кричал, чтобы шли вперед.

***

Трудно сказать, что там происходило, но только очень скоро, штрафная рота, не сделав почти ни одного выстрела, была уничтожена…… За ней наступила очередь нашей шестой роты….. В общем, к утру, от батальона, ничего не осталось….

Еще накануне, я чувствовал себя не особенно хорошо. Утром у меня поднялась температура, достигая сорока градусов. Видимо, начался очередной припадок малярии, мучившей меня. Я был срочно отправлен в дивизионный госпиталь и уже там узнал конец этой трагической эпопеи.

Когда утром выяснился провал всей операции, при чем не только в нашем батальоне, но и в соседних подразделениях, взбешенный командир полка, собрал всех оставшихся людей, вплоть до поваров и писарей и бросил их в «наступление». Результаты были те же. Оставались еще четыре офицера. Им было заявлено:

— Раз вы не умели руководить своими подразделениями в бою и погубили их, то идите и берите сопку сами.

Оскорбленные и разобиженные они вышли из лесу во весь рост, с автоматами в руках и были немедленно скошены огнем противника.

И эта картина не случайна и не единична. За исключением отдельных, специально подготовленных операций, то, что происходило на нашем участке, происходило везде.

Когда немцы эвакуировали все, что считали нужным, они зажгли станцию и сами оставили и ее, и нашу сопку.

Это случилось через два дня после конца боев.

Выяснилось, что на сопке находилось не более взвода неприятельских солдат. Эти несколько человек уложили около пятисот красноармейцев. И это никого не возмущало.

Когда задают вопрос, как и чем советские войска брали вверх над немцами, то ответ может быть только один: пушечным мясом.

Совершенно не ценя человеческую жизнь, ставя ее ни во что, руководители красной армии бросали на убой массы людей, захлестывая ими противника. Советские войска побеждали тогда, когда немецкие пулеметы захлебывались от надвинувшихся на них людей и уже не могли физически уничтожить напиравшую на них массу.

В этом и заключается один из основных «секретов» второй мировой войны на восточном фронте, который никогда не раскроют никакие ученые и умные рассуждения о стратегии и тактике советской армии. Война не малой кровью, а такой большой, которую до сих пор еще не видел мир — вот основа победы советских войск.