Расцвет (1961–1970)

В начале 1960-х довольно резко начал обновляться состав членов кооператива. Требования к новым пайщикам были достаточно жесткими. Во-первых, они должны были входить в Союз писателей СССР, на худой конец, в какой-нибудь родственный Союз: композиторов или художников, во-вторых, их кандидатуры должны были пройти утверждение в Мосжилимуществе, в-третьих, они должны были быть успешными, состоятельными людьми, чтобы иметь необходимые средства на выкуп пая.

Нужно вспомнить тот свежий ветер, что ворвался в нашу литературу во времена хрущевской оттепели. Появились и сразу стали популярными с десяток талантливых писателей демократических и либеральных взглядов. Их творчество было связано с разоблачением культа личности Сталина, с победой в Великой войне, с появлением новых «сердитых» молодых героев, столь непохожих на своих отцов и дедов. Их книги с интересом читали, а, главное, издавали. В 1962 году в поселок пришли Юрий Бондарев, Владимир Тендряков, спустя два года Александр Твардовский, потом Юрий Трифонов. Это был цвет советской литературы того времени. Самым известным был, конечно, Александр Трифонович Твардовский. Он был не только автором «Василия Теркина», внесшего весомый вклад в общее дело победы над фашизмом, он был главным редактором популярнейшего и наиболее свободомыслящего литературного журнала «Новый мир».

Твардовский возглавлял «Новый мир» дважды. В первый раз сравнительно недолго, с 1950 по 1954 годы, но успел опубликовать очень сильные и очень вольнолюбивые романы «За правое дело» Василия Гроссмана и «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова, за что и поплатился четырехлетним отлучением от журнала. Зато в следующий свой период, совпавший с хрущевской оттепелью, он смог развернуться во всю силу своего таланта писателя и общественного деятеля. Юрий Трифонов и Сергей Залыгин, Владимир Войнович и Чингиз Айтматов вошли в обойму авторов популярного журнала. Вершиной смелости главного редактора стала публикация в 1962 году повести никому тогда не известного Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича», в которой тот показал лагерную жизнь как самую обыденную, и оттого это произведение воспринималось с особой силой.

Юрий Бондарев пишет в поселке свои наиболее известные произведения. Прекрасные романы начала 1960-х создает в поселке Владимир Тендряков: «Путешествие длиною в век», «Свидание с Нефертити». Григорий Бакланов публикует романы «Мертвые сраму не имут» и «Июль 41 года», в которых он впервые в советской литературе поднял вопрос об ответственности Сталина за провалы в первый период войны. Юрий Трифонов пишет в 1965 году повесть «Отблеск костра» об участии своего отца в кровавых событиях на Дону в период гражданской войны. Такой состав новых членов ДСК «Советский писатель» не мог не отразиться на поселковой жизни. Она была, пожалуй, гораздо вольнолюбивей, чем жизнь в Москве или в стране в целом. Этому очень способствовало появление в поселке в начале 1960-х годов Эльдара Рязанова, талантливого и популярного режиссера, замечательного писателя Юлиана Семенова и в особенности, в 1967 году, чудесного актера и остроумнейшего человека Зиновия Ефимовича Гердта, которого в поселке почти все соседи называли любя просто Зямой.

К началу 1960-х годов назрела необходимость в строительстве хотя бы небольшого домика под контору поселка, где можно было бы разместить управляющего, бухгалтера и специалистов — водопроводчика и электрика. Резервные площади под такое здание в поселке были: юго-западная граница с новой территорией Дома отдыха «Минспецмотажстроя». Была даже идея совместного строительства и использования здания конторы с этим Домом отдыха. Пока соседи обсуждали эти возможности, свободная территория поселка быстро превратилась в свалку. Руки к этому приложили как писатели, так и строители-монтажники. Переговоры, в конце концов, зашли в тупик, и Правление кооператива решило обойтись собственными силами. Прежде всего, вывезли несколько грузовиков мусора с пограничного участка, расчистили его, привели в порядок и… пожалели отдать такое замечательное место под общественные нужды. На этот участок быстро нашелся претендент, правда, не писатель, но член Союза композиторов СССР Модест Ефимович Табачников. Он был соавтором сразу нескольких уважаемых поэтов, проживающих в поселке, поэтому больших трудностей со вступлением в кооператив у него не возникло. Константин Симонов (песня «Я помню в Вязьме старый дом»), Семен Кирсанов («У Черного моря»), Владимир Дыховичный («Мишка-Одессит») провели соответствующую работу, Табачников был принят в члены кооператива, но проблема с размещением конторы сохранилась.

К счастью, вдова литературоведа Александра Еголина согласилась передать в аренду под контору свою времянку с небольшим земельным участком за 20 тысяч рублей по старым ценам. По меркам сегодняшнего дня такой альтруизм выглядит невероятным, но для населения поселка того периода ничего удивительного в этом не было. Многие жители были готовы пожертвовать своими благами, своей собственностью в пользу кооператива. Например, Константин Симонов, узнав о том, что в поселке нет места под строительство спортивной площадки, предусмотренной первоначальным проектом, предложил выделить под нее часть своего участка. Его поддержал в этом сосед — Чернышев, только что унаследовавший дачу своей матери — писательницы Марич, также готовый внести свой земельный вклад в благое дело. Правда, из всего этого так ничего и не вышло, но здесь важна идея.

Очень скоро обслуживающий персонал поселка въехал в свое новое пристанище. Времянка была совсем убогой, маленькой и не отапливаемой. В ней была одна комната, кухонька и прихожая. Зимой находиться в ней было невозможно. И тут снова можно удивляться совершенно необыкновенным товарищеским отношениям в поселке. Дачу Еголиной в 1962 году приобрел Дмитрий Жимерин. В первую же зиму после вступления в кооператив Дмитрий Георгиевич разместил управляющего и бухгалтера поселка на теплой веранде своей дачи. Туда потянулся тонкий ручеек жителей кооператива, которые старались вести себя очень деликатно, учитывая, что контора временно находилась на частной территории. Следующим летом времянка, отведенная под контору, была утеплена, в ней поставили печку, и администрация съехала из дачи Жимерина.

В конторе да и в поселке в целом была одна крупная беда: телефона для связи с внешним миром там не было. Чтобы позвонить в Москву, нужно было идти за два-три километра на почту в военный городок или на камвольную фабрику и заказывать междугородний разговор.

Однако среди членов кооператива были очень уважаемые люди, а главное, вхожие в высшие инстанции. Правление кооператива быстро сообразило, что единственной реальной возможностью получить для поселка московский телефон общего пользования и несколько номеров для жителей — это пойти на поклон к начальнику гарнизона соседнего военного городка. Срочно была организована группа просителей — Роман Кармен, Константин Симонов, Илья Кремлев, — которую принял начальствующий генерал. Он был польщен, увидев столь высокопоставленную делегацию, сказал, что готов помочь и материалами и специалистами, но требуется разрешение начальника войск связи Минобороны СССР маршала связи А. И. Леонова. Такое разрешение вскоре было получено, и военные связисты протянули кабель от военного городка к поселку. Вначале можно было звонить через коммутатор воинской части, а чуть позже в кооперативе появилось несколько телефонных московских номеров, по тем временам невозможное чудо. Помимо телефона в конторе, чести обладать московским номером добились Семен Кирсанов, Орест Верейский, Дмитрий Кабалевский и еще несколько активных жителей поселка.

В конторе были установлены два параллельных аппарата: в комнатке управляющего и в прихожей, чтобы жители могли звонить в тот период, когда контора уже не работала, то есть по вечерам. Качество соединения оставляло желать лучшего. Нужно было сначала набирать восьмерку, а затем, услышав далекий и слабый гудок, сопровождаемый сильным треском, накручивать нужный московский номер. Когда после нескольких бесплодных попыток связь наконец устанавливалась, было впечатление, что разговор ведется не со столицей нашей родины, что всего в тридцати километрах, а, по крайней мере, с Владивостоком. Кричать в трубку приходилось очень громко, чтобы на том конце провода хотя бы поняли кто говорит. Все, кто рисковал вечером воспользоваться телефонной связью, оказывались между двух огней: с одной стороны, не хотелось делать свои проблемы достоянием всего поселка, с другой стороны, говорить тихо значило попусту тратить время. Очередь из желающих позвонить выстраивалась довольно длинная, так что в невольных слушателях недостатка не было. Оставалось надеяться, что линии военной связи работали гораздо лучше, иначе закрадывались сомнения в безопасности ракетной обороны вокруг Москвы.

Большие организационно-хозяйственные свершения породили у некоторых жителей поселка переоценку своих возможностей. В 1962 году в который раз возник вопрос о приобретении своего автобуса, чтобы возить творческие личности и их окружение в Москву и обратно. Однако реально мыслящие члены Правления остудили горячие головы. Дело в том, что в поселке уже был грузовик, который пришлось продать из-за полного отсутствия необходимой инфраструктуры: места под стоянку, гаража, смотровой ямы, инструментов, наконец водителя. Автобус могла ждать та же незавидная участь. Потом возник еще один проект, который даже тогда выглядел совершенно нереально: изменить маршрут рейсового автобуса № 231, сделав заезд в поселок «Красная Пахра». Маршрут этот существует по сей день, только его номер изменился на № 531, но никогда за всю свою историю он не заворачивал в поселок.

Приблизительно таким же прожектом была идея строительства в поселке продуктовой палатки. Она возникала на заседаниях Правления не один и не два раза, но всякий раз противники этой идеи приводили столь веские аргументы, что вопрос о ее создании надолго откладывался.

Наряду с невыполнимыми прожектами, в Красной Пахре рождались и вполне здравые идеи. К таким, вне сомнения, нужно отнести планы газофикации поселка. В реализации этих планов громадную роль сыграл Дмитрий Жимерин.

Дмитрий Георгиевич Жимерин был крупным советским деятелем, что в итоге и позволило ему стать членом ДСК «Советский писатель», хотя и не без труда. В конце концов, он представил в Правление свои технические труды и статьи, что и перевесило чашу весов в его пользу. Жимерин был при Сталине сначала Наркомом, а потом и Министром электростанций СССР в течение 14 лет. Это был ответственный и заметный пост в Советском государстве. После смерти Сталина пришедший к власти Никита Сергеевич начал постепенно отодвигать одного из сталинских соратников на вторые роли. Сначала тот стал заместителем Министра своего же министерства, потом заместителем Председателя Госплана СССР, после чего Хрущев все-таки отправил его на пенсию. Правда, пенсионером Дмитрий Георгиевич пробыл недолго. Он вернулся в 1961 году на руководящую работу в качестве начальника отдела Госкомитета Совмина СССР по координации научно-исследовательских работ, потом стал директором Государственного научно-исследовательского энергетического института имени Г. М. Кржижановского, защитил докторскую диссертацию, а вскоре стал и членом-корреспондентом Академии наук СССР. Нужно сказать, что Жимерин сохранил все свои государственные связи, поэтому он и предложил свою помощь Правлению ДСК «Советский писатель» в организации снабжения поселка природным газом. Красная Пахра стала одним из первых дачных поселков в СССР, подключенных к магистральному газопроводу. Как по мановению волшебной палочки подписывались все разрешительные документы, ставились резолюции на прошениях и визы на проектах.

В 1965 году был завершен проект газофикации поселка, и газовая линия была протянута до входа в поселок к пересечению Южной и Центральной аллей. Еще долгие три года заняла прокладка газовых труб по территории поселка и подведение газа до каждой дачи. К 1968 году эти работы были полностью завершены. Это стало не просто новым техническим уровнем в жизни ДСК «Советский писатель», но событием, изменившим и внешний вид поселка, его качество и социальный уклад. Жители избавились от необходимости ежегодно искать тонны угля и от страха его не достать перед очередным осенне-зимним сезоном. Образовавшиеся на участках горы шлака, наследство угольного отопительного периода, либо вывезли на свалки, либо разровняли аккуратно вдоль заборов, и уже через несколько лет на этих местах начала произрастать травка, мелкий кустарник и молоденькие елочки, причем без приложения к тому малейших усилий обитателей поселка. На место устрашающе больших и мрачных угольных котлов в дачах пришли изящные цилиндрической формы белые водогрейные приборы со сложной автоматикой, которая, как правило, выходила из строя сразу после пуска нового котла в эксплуатацию. Очень скоро умелые газовщики, обслуживающие поселок, научились фиксировать кнопку аварийной термопары проволочкой. Это снижало безопасность котлов, так как они не отключали подачу газа при случайном тушении газовой горелки, но зато котлы надежно работали. Многие жильцы даже переделывали под газовые горелки старые угольные топки, и такие гибриды еще работали лет по сорок.

Но самое главное, отпала необходимость в содержании истопников, а вслед за тем и домашних работниц, основной обязанностью которых было следить за угольными котлами в течение холодного времени года. Очень скоро домработницы поселка куда-то подевались, впрочем, все они уже имели подмосковную прописку и смогли устроиться на другую работу.

Жизнь в поселке приобрела какой-то светлый, доброжелательный и даже веселый характер. Конечно, общей дружбы не было, да этого и не могло быть: уж слишком разные люди соседствовали друг с другом. Скорее, существовало несколько отдельных компаний, но и они общались между собой. Летними вечерами на аллеи поселка выходили почти все его жители. Женщины щеголяли друг перед другом новыми платьями, юбками, летними туалетами, затейливыми босоножками и широкими поясами. Подобных вещиц в советских магазинах, естественно, не было. Их привозили из-за границы те редкие счастливцы, которые могли тогда покидать на время тесные объятия нашей родины и приобщаться к загниванию капитализма или, на худой конец, к магазинам стран социалистического лагеря, которые двигались к светлому будущему не столь стремительно, как наша страна. Но таких было мало, да и денег на туалеты любимым женам не всегда хватало. Те, кто попрактичнее и посообразительнее, привозили из-за рубежа журналы мод. Это давало возможность писательским женам загрузить работой знакомых портних и вскоре хвастаться перед подругами модными обновками. Особой популярностью пользовался немецкий журнал «Бурда Моден», в котором каждая модель сопровождалась выкройками, что сильно упрощало процесс воспроизводства западного женского счастья.

Прогуливались по всем аллеям поселка, но все компании обязательно проходили через Центральную аллею. Это называлось «пойти к кремлевской стене». Дело в том, что в самой середине Центральной аллеи стояла дача Ильи Кремлева. В отличие от всех других участков, она была окружена сплошным забором с перекрестием тонких реечек на самом верху. Забор был выкрашен в бордовый цвет, что вполне оправдывало его название. Конечно, Кремлев нарушил действующий тогда запрет на возведение в поселке сплошных заборов, но связываться с ним никто не хотел. Возможно, контролирующие органы останавливала его звучная фамилия, а его настоящую фамилию Шехтман по общей темноте и необразованности они не знали. В Гражданскую войну он учился во Владимирском военном училище, а потом служил в Закавказье. Печататься он начал с 1916 года, после армейской службы и недолгой работы в управлении делами ЦК ВКП(б) стал профессиональным писателем и журналистом. Работал в жанре утопии и научной фантастики. Однако в 1930-е годы он был исключен из партии и отдан под суд за незаконное хранение именного маузера. Естественно, ни о каком служении литературе после этого речи не шло. Однако с началом войны Шехтман ушел добровольцем в народное ополчение, потом был переведен в штат фронтовой газеты.

Кремлева в поселке почему-то не слишком любили, может быть, не вполне заслуженно. Поэтому он частенько становился героем довольно злых эпиграмм, на которые у жителей поселка был особый дар.

Илья Кремлев, стукач-надомник,

Опять издал большой двухтомник.

Вечерние гуляния по аллеям неизменно заканчивались общими чаепитиями у кого-нибудь на даче. Предлоги для приглашения к застолью могли быть самыми разными. «Моя Нюра пирожков напекла, с капустой», или «Яблочное варенье в этом году получилось — пальчики оближешь», или «Нам родственники из Ташкента прислали фисташки». Посиделки обычно устраивали вскладчину — каждый нес то, что мог найти у себя дома. Это никого не смущало, наоборот, считалось хорошим тоном взять на себя часть хозяйского бремени.

Очень любили собираться на маленькой даче у Крепсов напротив «кремлевской стены». Владимир Михайлович и Людмила Александровна были радушными хозяевами. А главное, они были остроумнейшими и веселыми людьми. Владимир Крепс был вместе со своим соседом Климентием Минцем автором популярнейшей детской передачи «Клуб знаменитых капитанов». В те времена дети добровольно уходили из дворов и устраивались у радиоприемников, чтобы ее послушать.

Владимир Михайлович ростом был сантиметров ста шестидесяти, зато массой сто двадцать килограммов, в основном сосредоточенных в животе. Владимир Михайлович был кладезем интересных рассказов, в основном им самим и выдуманных. В конце войны он работал над сценарием документального фильма «Александр Покрышкин». Общение с прославленными летчиками и собственная богатая фантазия родили несколько замечательных коротких рассказов, которые Крепс очень любил рассказывать за столом. Чего только стоит следующая его байка.

Летчики полка Покрышкина как-то сидели в ресторане и довольно крепко гуляли. Но, как это частенько случается, водка быстро кончилась. Ресторан уже готовился к закрытию, и официантка ни под каким видом не хотела принести еще пару бутылок веселым, но явно загулявшим летчикам. Выход нашел знаменитый Покрышкин. Будущий Маршал авиации выбрал самого молоденького из всей компании — лейтенанта, снял с груди свои три звезды Героя Советского Союза, а он был первым в СССР трижды Героем, повесил их на лейтенанта и кинул клич: «Ребята, давайте свои Звезды». Полк Покрышкина был прославленным и геройским. Нашлось еще четыре Звезды. Их также водрузили на грудь лейтенанта. Семь раз Герой Союза был отправлен к администратору ресторана, где его появление вызвало шок. Нужно сказать, что подвыпивший лейтенантик свою роль сыграл отлично. Он осведомился об имени-отчестве обалдевшего администратора, сказал, что отмечает с друзьями только что полученную седьмую Звезду, а водки не хватило, и он лично просит администратора прислать за их столик бутылок пять-шесть. Тот машинально закивал головой, даже не спросив фамилии Героя. Через пять минут та же неподкупная официантка спешно несла летчикам пять бутылок водки. На возмущения остальных посетителей ресторана, столкнувшихся с той же проблемой, администратор отвечал: получите седьмую Звезду Героя, я вам ящик водки пришлю. Эту отповедь услышал один из отдыхающих в ресторане журналистов и тут же помчался диктовать по телефону в свою газету сенсационный материал: «Обнаружен семь раз герой Советского Союза». К сожалению, ни имени, ни фамилии узнать не удалось. Известно только, что он из 16 Гвардейского авиационного полка Александра Покрышкина. На следующее утро полковника с головной болью подняли с постели рано: начальство интересовалось фамилией многократного Героя, который служит в его полку. Пришлось сказать, что тот погиб в последнем ночном бою, и дело понемногу замяли. Но своего летчики добились: напились в ресторане вусмерть.

Другой рассказ Крепса был, пожалуй, еще веселее. В начале войны, когда начались налеты авиации на все крупнейшие города СССР, а достаточных средств противовоздушной обороны не было, одному призывнику по фамилии… а впрочем, теперь неважно, как его фамилия, несказанно повезло. Его взвод стрелял по немецким бомбардировщикам на подступах к Москве, где те начинали снижение перед бомбометанием. Солдатики отстреливались из винтовок Бердана образца 1870 года, потому что более совершенного оружия не хватало. Так вот этот наш солдатик выстрелил по низко летящему самолету, пуля попала в бензопровод, шедший от бака с горючим, самолет загорелся и рухнул на землю со всем своим бомбовым запасом. Начальство нашло того солдатика, его наградили орденом Красной Звезды и повысили в звании. Тот случай стали очень широко освещать в средствах массовой информации, более того, высоким начальством было решено организовать курсы «истребителей самолетов», а нашего солдатика привлечь вести эти курсы в качестве преподавателя. Курсы исправно работали, солдатик передавал курсантам свой богатый опыт, каждые два-три месяца на фронт отправлялись подготовленные «истребители самолетов», но вот беда, никому из них не удавалось больше повторить успех своего учителя. В конце концов, начальство терпение потеряло, и над головой солдатика сгустились тучи. Время было военное, и с персоналом, плохо выполняющим свои обязанности, долго не церемонились. Наш солдатик отделался легко. Просто в числе очередных выпускников курсов герой моего рассказа также отправился на фронт, вооруженный трехлинейной винтовкой Мосина, оружием чуть более совершенным, но также изобретенном еще в XIX веке. В первом же бою, когда зажавшихся в окопах воинов атаковали немецкие «юнкерсы», поливая наши позиции из пулеметов, наш герой нашел в себе силы привстать и почти не глядя выстрелил по атакующему самолету. Пуля попала летчику в глаз, самолет потерял управление, рухнул за первой линией нашей обороны и загорелся. Солдатика наградили, но новых курсов «истребителей самолетов» организовывать не стали…

Владимир Михайлович настолько тонко перемешивал в своих байках реальность и выдумку, что слушатели ему охотно верили. Правда, он не слишком смущался, когда его ловили на неточностях. Например, как-то за столом Крепс для красного словца упомянул, что в Швеции очень свободные нравы, что, впрочем, и неудивительно, так как там целых сто тысяч публичных домов. Зять гроссмейстера Котова, обладавший энциклопедическими знаниями и точным математическим умом, ему сразу же возразил:

— Позвольте, Владимир Михайлович, в Швеции всего около семи миллионов населения. Это означает, что на каждые 70 человек, включая женщин, детей и стариков, там приходится по одному публичному дому.

— Возможно, я что-то напутал с нулями, но уж тысяча домов там точно есть, — не смутился писатель.

По праздникам устраивали уже званные обеды или ужины. К ним хозяева тщательно готовились, накрывали шикарные столы, готовили изысканные блюда. Одну из встреч Нового года решил у себя отметить писатель и драматург Цезарь Солодарь. Цезарь Самойлович, к сожалению, писательским даром был обделен, но это не мешало ему быть успешным литератором за счет правильной социалистической направленности его произведений. В дальнейшем жизненная позиция привела его и творческий тупик и вызвала настоящий бойкот демократически настроенных писателей, но в 1960-х годах он еще не успел развернуться. Поэтому многие жители поселка с удовольствием приняли приглашение Солодаря и его супруги Елены Степановны. Собралась большая и веселая компания, сели за стол. Помимо Нового года, отмечали еще и приобретение замечательной хрустальной люстры, которая играла над праздничным столом всеми цветами радуги. Многие мужчины стали претендовать на почетное открытие первой бутылки шампанского. Своим авторитетом всех задавил Роман Лазаревич Кармен. Он взял бутылку в руки, снял с горлышка проволоку и начал освобождать пробку от фольги. В этот момент случилось ужасное. Пробка вылетела из бутылки. Может быть, шампанское было тепловатым, может быть, Кармен утратил бдительность, сейчас это уже не важно. Пробка угодила точно в центр хрустального неистовства над головой у гостей, и, о ужас, на стол хлынул водопад хрустальных осколков. Они попали точно в блюда и салатники с закуской, стоящие на столе. Получился двойной урон: люстра разбита, еда испорчена. Бедный Роман Лазаревич, народный артист СССР и лауреат трех Сталинской и одной Ленинской премий, встал из-за стола бледный, его руки дрожали. Все бросились его успокаивать, но вид несчастных хозяина с хозяйкой явно свидетельствовал о лживости их слов. Словом, вечер был испорчен, и большинство гостей, расстроенные и разочарованные, разошлись по домам.

В 1960-х годах двери дач поселка были открыты для прекрасных поэтов-шестидесятников: Беллы Ахмадулиной, Андрея Вознесенского, Евгения Евтушенко, поющих поэтов Булата Окуджавы, Михаила Анчарова, Евгения Клячкина. Собственно говоря, Белла Ахатовна некоторое время присутствовала в поселке как одна из его хозяек — она была замужем за Юрием Нагибиным. После их развода она стала приезжать в гости к переводчику Владимиру Михайловичу Россельсу. У того всегда дом был полной чашей. К нему в гости не только приходили соседи, но и приезжали друзья и знакомые из Москвы. Как раз у него собирались поэты-шестидесятники: читали свои новые стихи, Окуджава и Клячкин пели песни. Их записывали на магнитофон, и потом эти записи ходили по всему поселку.

В гости к Александру Котову приезжал Михаил Анчаров, с необыкновенной энергичностью пел свои лучшие песни: «Кап-кап», «Балладу о парашютах», «Аэлиту». Он тогда писал сценарий первого советского сериала «День за днем» и уже был соавтором сценария фильма «Мой младший брат» по повести Василия Аксенова «Звездный билет», но почел за честь приехать в поселок «Красная Пахра» и пообщаться со своими коллегами-писателями.

Подобные приезды популярных поэтов и бардов были в поселке настоящими праздниками. На дачи набивалось практически запредельное число слушателей, приходивших с соседских дач. Естественно, на хозяев ложилась изрядная нагрузка, потому что вся эта компания ела и пила, причем ела и пила довольно много, но зачинщики безропотно несли свой крест. Однажды такой вечер устроил у себя на даче Михаил Россельс. Было много гостей, пришли и соседи — Кеменовы с веселым и доброжелательным эрдельтерьером по кличке Ринго в честь одного из битлов — Ринго Стара. Все гости уселись за стол, кто-то попробовал покормить собаку со стола, но тот есть не стал, понюхал кусочек и отошел в сторону.

— Вот что значит воспитанная собака, со стола не берет, — прокомментировал поведение Ринго какой-то гость.

Застолье медленно развивалось, неуклонно приближаясь к «апофеозу» — чаю с пирожными, которые были для этого случая куплены в кулинарии ресторана «Прага» в количестве сорока штук, о чем неоднократно не забывала сообщать гостям хозяйка. Наконец основные блюда закончились, и хозяйка устремилась на кухню за обещанными пирожными. Не было ее довольно долго, потом она появилась с выражением громадного недоумения на лице:

— Пирожные куда-то подевались.

Ближайшие подруги побежали, чтобы помочь ей в поисках, по изысканный продукт как в воду канул.

— Вот блюдо, я на него все и выложила.

Наконец, кто-то почесал брюхо Ринго, который в неге разлегся под столом.

— Что-то животик у него толстый и плотный, не болит ли?

Несмотря на то что псина сожрала сорок пирожных, животик у нее не болел. Зато стала понятна загадка идеального поведения Ринго: после сладкого ему есть объедки со стола совершенно не хотелось.

Первая дача справа при въезде в поселок принадлежала писателю Иосифу Дику. Он был сыном репрессированного в СССР известного румынского революционера Иона Дическу.

Он, без всякого сомнения, был самым оптимистичным жителем Красной Пахры. Его отца, который преподавал в Коммунистическом университете национальных меньшинств Запада, арестовали в 1937 году и на следующий год расстреляли вместе с группой румынских коммунистов. Иосиф, или, как звали его друзья, Юзик, храбро воевал с фашистами за свою не слишком ласковую родину, вернулся с фронта без глаза и обеих рук. Казалось, что это ему по жизни совсем не мешало. У него был автомобиль «Волга» со специальными рулем и механизмом переключения передач. Дик совал свои культи в специальные отверстия руля и довольно ловко им крутил. Тем не менее его странная посадка вплотную к рулю как-то привлекла ненужное внимание инспекторов ГАИ на съезде с Калужского шоссе в поселок. Он был задержан и сопровожден в стоящий на обочине милицейский автомобиль, где на него был составлен протокол, который впоследствии весь поселок знал наизусть, и все равно все спешили его друг другу в очередной раз пересказать. «В автомобиле «Волга» был обнаружен детский писатель Дик, без прав, без рук и с легким запахом алкоголя». Юзик всегда представлялся при знакомстве с новыми людьми не иначе как: «Дик, любимый детский писатель». Дик был очень нестоек насчет выпивки и слабого пола, хотя казалось, что его увечье не дает ему для этого никаких предпосылок. Он был необыкновенно остроумным собеседником, за словом в карман не лез, был напичкан анекдотами и веселыми рассказами. Дам он приобнимал своими двумя культями, а в ответ на их возмущение неизменно говорил: «От детского писателя Дика невозможно забеременеть». Рассказывают, что как-то он с приятелем пригласил на дачу девушку не слишком серьезного поведения и весь вечер поглаживал отдельные части ее тела своими култышками. Когда компания уже изрядно выпила, и Дик вынужден был отлучиться в туалет, его дружок решил занять его место и тоже приласкал девушку. Ее крик был слышен ближайшей половине жителей поселка: «Откуда у тебя взялись руки?» Юзика все любили, но особенно близко он дружил со своим соседом Юрием Трифоновым.

Из вечерних развлечений главным стала игра в карты. Образовалось несколько компаний, которые предавались этому занятию практически ежевечерне. Основу одной компании составляли писатель Константин Исаев, один из авторов сценариев фильмов «Подвиг разведчика», «Секретная миссия», «Верные друзья», дирижер Кирилл Кондрашин, ставший необыкновенно популярным после победы Вэна Клайберна на конкурсе имени П. И. Чайковского, Александр Котов, шахматист, гроссмейстер, автор шахматных и художественных книг «Шахматное наследие А. Алехина», «Белые и черные». К ним частенько присоединялся кто-нибудь четвертый, например Иван Пырьев, известнейший кинорежиссер, из Москвы приезжал Михаил Папава, автор сценариев таких замечательных фильмов, как «Высота», «Иваново детство». Партнеры в преферанс играли неплохо, но главным для них было общение. За картами они травили анекдоты, рассказывали остроумные истории, подкалывали друг друга. Чтобы при этом сильно не напрягаться, они играли по десять копеек, так что выигрыши или проигрыши редко превышали за один вечер десять рублей. Для бюджета их семей то были вполне терпимые деньги. Отношения между игроками были самыми дружескими. Константина Исаева все называли «Котом», он был довольно высокого роста, грузный, а Александра Котова звали «Котиком» за его маленький рост. Игру они рассматривали только как отдых, приятное времяпрепровождение, но никак не средство поправить свои финансовые дела. Однажды Михаил Григорьевич Папава, впервые приехав в поселок в гости к Исаеву, попробовал внести свои правила в сложившуюся карточную компанию.

— Что это за игра по десять копеек за вист, давайте по рублю.

— Зачем, Миша, мы же просто развлекаемся, — попробовал возразить Кот Исаев.

— Что за детские забавы, еще бы играли на спички, — вошел в азарт Папава.

— Ну, хорошо, — сдались Котик и Кирилл.

В тот вечер на даче у Исаева беззаботная атмосфера исчезла, игроки очень серьезно вистовали и пасовали, все-таки суммы на кону стояли приличные. Вначале игра шла ровная, потом Папава заказал рискованный мизер, взял неудачный прикуп и получил четыре взятки. Михаил Григорьевич сразу же бросился отыгрываться, но, как это часто бывает, играл излишне рискованно, да и удача от него в тот вечер отвернулась. В итоге он проиграл больше 200 рублей, что тогда превышало двухмесячную среднюю зарплату. Все расходились по своим дачам в плохом настроении: было неудобно из-за нечаянного выигрыша, хотя Папава был сам виноват.

— Завтра нужно будет ему немного подыгрывать, — нашел выход из сложившегося положения международный гроссмейстер, — пусть отыграется. Тогда у нас совесть будет чиста.

Дирижер его искренне и радостно поддержал.

На следующий вечер Михаилу Григорьевичу везло. Карта шла, заказанные взятки он брал, партнеры не усердствовали, стараясь подловить его на нечистом мизере. Настроение было радостное: Папава отыгрывается, он вернет себе незаслуженно проигранные деньги. Когда по окончании длинной «пули» подвели итоги, оказалось, что Папава действительно выиграл, но всего пятнадцать рублей. Больше преферансисты с вистом, равным одному рублю, не играли.

А через несколько лет и вообще этому интеллектуальному занятию был положен конец. Времянку Климентия Минца, одного из авторов «Клуба знаменитых капитанов», сняла на лето одна очень приятная пара. Лева Савицкий был юристом, его жена работала дома, делала восхитительные искусственные цветы из накрахмаленных кусочков ткани с помощью прибора для выжигания по дереву. За ее работой очень интересно было наблюдать: под нагревом лепестки изгибались, принимали нужную форму, по ним шли выдавленные жилки, потом все это закреплялось с помощью проволочек на стебле и получался очень красивый и похожий на настоящий цветок. Работа эта достаточно хорошо оплачивалась.

Лева попросил общих знакомых представить его компании преферансистов, что и было сделано. Наученные опытом картежники предупредили Савицкого, что играют по десять копеек вист и не выше.

— Конечно, конечно, — согласился он.

За карточным столом Савицкий работал. Пока его партнеры хохмили, отвлекались, вспоминали общих знакомых, забавные истории, Лева молчал и внимательно глядел на стол и в карты. В итоге, в тот вечер он выиграл обычный для партии червонец. Проигравшие с шуточками расплатились, распрощались и пошли по своим дачам, не слишком расстроенные. На следующий день все повторилось. Лева снова выиграл, а они проиграли. Так продолжалось больше месяца. Лева, как правило, уходил с деньгами. В итоге за месяц он выиграл у наивных преферансистов все те же двести рублей. Возможно, он играл не намного лучше их, но он играл всерьез, не отвлекался, запоминал расклады, просчитывал варианты, поэтому и выигрывал. Это было неприятно. Котов рассказал своим друзьям, что в молодости, уже будучи гроссмейстером, он ходил в одно игорное заведение, резался «в очко». Успехи его были разные. То он выигрывал, то оставался в проигрыше, но ведь это дело случая. Однажды он пришел в этот клуб пораньше. За столом там сидел только один человек, но зато самый опытный и везучий игрок.

— Вот, смотрю на тебя, Саша, и думаю, чего ты сюда повадился, — начал тот.

— Интересно, азарт будоражит кровь, — ответил Котов.

— Думаешь выиграть?

— Если бы не думал, то вряд ли сюда бы ходил.

— Ладно, когда сядем играть, я так сделаю, что ты обязательно выиграешь.

Постепенно подтянулись завсегдатаи клуба, пошла игра с переменным успехом. После нескольких конов сдающий перемешал колоду, ловко разбросал по две карты играющим. Котову пришло на руки семнадцать очков. Это самое неудачное сочетание: очень легко получить перебор на следующей карте, но и шансов выиграть с такой суммой очень мало.

Именно в этот момент Саше подмигнул его новый знакомый. Тот понял, что надо будет прикупать карты. Но до этого была очередь этого самого опытного игрока. Он подряд взял семь карт. Такого в реальности не бывает, у него наверняка перебор. И действительно, тот сбросил карты на стол.

— А теперь мне, — сказал Котов. Банкомет кинул ему карту. Это был король, то есть у него на руках оказалось заветное «очко». Шахматист выиграл довольно крупную сумму. После игры он подошел к этому самому картежнику.

— Как это получилось?

— Здесь, Саша, я гроссмейстер.

Он не жульничал, он запоминал последовательности карт после предыдущего кона. Больше в этот клуб Котов не ходил.

Друзья посовещались и решили больше с Савицким в преферанс не играть. Так и распалась на время компания преферансистов.

Поселок «Советский писатель», конечно же, занимал особое социальное положение. Это проявлялось во многом, и в мелочах, и в большом. Например, для организации продовольственного снабжения членов ДСК поселок был прикреплен к Гастроному на площади Восстания, и с любой дачи можно было сделать письменный продуктовый заказ, который выполнялся через неделю. За поселком был закреплен день доставки заказов — понедельник, — который неукоснительно соблюдался. В понедельник к вечеру, к семи часам, в поселок приезжали два автомобиля-«каблучка» марки «Москвич», заполненные разнокалиберными картонными коробками с писательскими заказами. Они ездили по участкам загадочными маршрутами, не подвластными уму и воображению обычных жильцов. Тем не менее наиболее заинтересованные жители знали, что машины уже в поселке, пока в конце Средней или Восточной аллеи, но вскоре доедут и до них. Хозяйки или домработницы выходили на дорогу у своих ворот и с надеждой всматривались вдаль, пытаясь рассмотреть движение бежевых «фургончиков». Наконец очередь доходила и до них. На участок вползал один из водителей-экспедиторов, Володя, Женя или Коля, таща в одной или в двух руках вожделенные коробки. Размер и количество коробок определялись объемом заказа. Заказ обычно состоял из простых «долгоиграющих» продуктов: круп, сахара, макарон, а также из сливочною и подсолнечного масла, сыра, вареной колбасы, хлеба, консервов с рыбой, сгущенным молоком, иногда курицы.

— Женечка, а чего-нибудь вкусненького нет? — неизменно следовал вопрос, и Женя, Коля, Володя гордо говорили:

— Ветчинка имеется, будете брать?

Такое предложение принималось с энтузиазмом, и водитель поощрялся одним-двумя рублями. Таким образом, улов с поселка составлял для них рублей 40–50, что по тем временам было вполне достойно. Получив заказ, хозяйка совала экспедитору листочек со следующим заказом, который должны были привезти через неделю. Иногда водитель советовал, что в него еще можно дописать и, провожаемый благодарностями и пожеланиями счастливого пути, гордо шел по дорожке к своему железному коню.

Понедельник был очень удобным днем для восполнения продовольственных запасов: за выходные в холодильниках и шкафчиках уже ничего не оставалось, поэтому еда приходила на дачи очень вовремя. Можно было заказать и бутылочку вина, водочки или коньячка. При этом не нужно было никуда идти, а тем более ехать. Молоко, зелень, овощи, яблоки, как правило, в поселок приносили жители соседних деревень, утверждая, что это только что собрано со своей грядки или получено из-под своей коровы. Потом одну из молочниц поймали на том, что в ее молоке оказались срезанные уголки от треугольных пакетиков явно не домашнего производства. Домашнее молочко стоило вдвое дороже магазинного, поэтому молочница была отлучена от пары-тройки дач, но быстро нашла других наивных простачков.

По мере вступления страны в период развитого социализма с едой становилось все хуже, что было явным свидетельством успешного движения по этому пути. Заказы постепенно скудели, сначала исчезал дефицитный продукт, потом и самый обычный. Если в начале 1960-х в заказе можно было запросто получить килограмм вяленой воблы, то потом вяленая рыба внезапно менялась на копченую, а в итоге исчезала и она. Та же участь постигала мясо и колбасы. И тем не менее заказы были отличным подспорьем для жильцов.

К вечеру, к моменту распаковки долгожданной коробки, на кухне собиралась вся семья — узнать, что привезли вкусненького: взрослые, дети, собаки, кошки. На некоторых не самых благополучных дачах оголодавшие за выходные животные готовы были всерьез биться за свою долю продовольствия. Коты норовили украсть сырую курицу, тащили ее под стол и по-собачьи грозно рычали на попытки ее отобрать. Собаки честно сидели рядом и ждали, пока им что-нибудь из заказа перепадет. Дети пытались стащить развесные конфеты, не дожидаясь ужина или чая.

К середине десятилетия относятся и первые потери среди жителей поселка.

В июне 1963 года умирает Владимир Абрамович Дыховичный, поэт, драматург и сценарист. На его счету были десятки эстрадных произведений для артистов разговорного жанра. Он писал для Мироновой и Менакера, Шурова и Рыкунина. Песни на его слова пели Утесов, Бернес, Кобзон, Трошин…

Осенью 1964 года неожиданно в возрасте 56 лет умирает писатель Олег Писаржевский. Он был популяризатором науки, написал книги о замечательных ученых Дмитрии Менделееве, Александре Ферсмане, академиках Дмитрии Прянишникове и Алексее Крылове. Денег такая литература приносила немного, поэтому до самой смерти Олег Николаевич так и не смог построить дачу — жил во времянке. Зато гладиолусы на его участке были такие, что весь поселок ходил на них смотреть. Это его радовало, он с удовольствием делился опытом и дарил соседям свои чудные цветы. Писаржевский был также известен своей уникальной коллекцией граммофонных пластинок. Рассказывают, что когда у Александра Вертинского в Австралии воры утащили коллекцию пластинок, он, приехав в СССР, обратился к Олегу Николаевичу с просьбой помочь ему найти свои ранние записи. Так вот, многие песни полувековой давности нашлись в коллекции Писаржевского. Он подбирал на улице собак, держал их на даче. В Москве и на даче у него жили кошки, собаки, кролики, морские свинки. Он изучал их повадки и умственные способности.

Вскоре за ним ушел и еще один житель поселка — Михаил Абрамович Червинский, фронтовик, поэт-песенник, драматург, автор сценариев популярных оперетт «Белая акация» и «Москва-Черемушки».

Но в природе всегда наступает равновесие. На месте выбывших из строя появлялись новые жители поселка. В этот период в Пахре уже обитала молодежь, которая здесь же и выросла. Если первое поколение молодых приехало в Пахру со своими родителями, то последующие уже впитали дух необыкновенного писательского братства. Разрыв в поколениях составлял лет пять. Та молодежь, которая имела неосторожность родиться в этом промежутке, примыкала или к старшей компании, или к младшей.

Первое поколение составляли Андрей Миронов, в будущем талантливейший актер, ушедший из жизни трагически рано, Володя Долинский, тоже актер от бога, сейчас очень популярный, Саша Кармен, впоследствии прекрасный журналист-международник, Ира Михайлова, ставшая преподавателем английского языка ее родного МГИМО, Андрей Кеменов и Ваня Дыховичный, ставший замечательным актером Театра на Таганке и кинорежиссером, также безвременно ушедший из жизни. Именно Ваня уже в зрелом возрасте сказал о своей матери: «Я ей могу простить все, кроме одного. Не нужно ей было продавать дачу в Красной Пахре». Александра Иосифовна была вынуждена продать дачу своего покойного мужа Владимира Абрамовича в 1963 году, так как содержать ее средств не было. Иван потом долго снимал дачи или в поселке, или по соседству.

Следующее поколение поселковой молодежи сложилось к середине 1960-х годов. В эту компанию входили Дима Симуков, Леша и Алик Сикорские, Леша Кеменов, Павел Липатов и Сергей Воробьев, сыновья писателя и сценариста Евгения Воробьева, Андрей Яковлев, Игорь Андреев. Судьба их сложилась по-разному, многих из них уже нет в живых. Яковлев иммигрировал в Израиль. Игорь Андреев, для друзей Гоша, попал в 1967 году в жуткую автомобильную катастрофу по дороге на дачу, врезался ночью в припаркованный на обочине грузовик. Его положили в больницу со сложнейшими переломами, а его невеста Женя Левина на третий день после аварии умерла. Гоша тоже умер очень молодым, в 1993 году успев жениться на подруге Жени по имени Юля. Этой компании молодежи выпало счастье осваивать новую рок-музыку. В таком деле заводилой был, конечно, Алик Сикорский, который с 1966 года уже играл в разных московских рок-группах. Снимали любительские фильмы на восьмимиллиметровые камеры. Некоторые их проделки были достаточно рискованными. Например, они прятались в траншеях, выкопанных под газовые трубы, и палили друг в друга из духовых ружей. В конце концов, Леше Кеменову попали в верхнюю губу, хорошо, что не в глаз, и эту забаву по общему настоянию родителей пришлось оставить.

Период расцвета поселка закончился в конце 1960-х вместе с окончанием относительной вольницы в СССР. В августе 1968 года доблестные войска стран Варшавского пакта вошли и Чехословакию и жестоким образом подавили Пражскую весну. В начале 1970 года после долгой травли и неравной борьбы ушел с поста главного редактора журнала «Новый мир» Александр Трифонов, а редакция была по сути дела разогнана. В Советском Союзе в целом наступал период застоя. Это было парадоксальное время в жизни страны, когда доступность жилья, медицинского обслуживания, пенсионного обеспечения, высшего образования была по советским понятиям беспрецедентной. Но достигалось это благосостояние за счет экспорта природных ископаемых. Зависимость от экспорта энергоресурсов привела к отказу от необходимых экономических реформ, отставанию в экономике от ведущих стран Запада, падению качества продукции, к сохранению низкой производительности труда. Страна стала неспособна обеспечивать себя продовольствием. Быстрыми темпами росла коррупция, жестоким образом преследовалось инакомыслие.

Жизнь в поселке тоже изменилась. Остались в прошлом общие прогулки по аллеям, дружеское общение, готовность пожертвовать своим, личным, в пользу кооператива в целом. Красная Пахра так же, как и вся страна, вступала в долгий период застоя.