Глава пятая. Мифы приходят и уходят, а сермяжная правда остаётся

— Формально к деятельности руководимого академиком Богомольцем засекреченного Института геронтологии придраться было невозможно: не проходило года, чтобы его сотрудники не выдали «на-гора» какое-нибудь научное открытие, которое либо развивало и обогащало уже существовавшие теории, либо давало импульс возникновению принципиально новых, магистральных направлений в науке. По этой причине финансирование научно-исследовательских работ не прекращалось ни на один день даже во время войны.

Плодовитость новоявленного «Леонардо да Винчи» с Украины поражала воображение: труды в области физиологии и патологии вегетативной нервной системы; трактаты по переливанию крови; учение о роли соединительной ткани в иммунитете; исследования о реактивности, о конституциях и диатезах — все эти научные изыскания подавались Сталину как сопутствующие, необходимые для разработки основной проблемы — создания снадобья, продлевающего жизнь.

Открою вам, Олег Юрьевич, секрет многогранности и разносторонности Сан Саныча. Успех Богомольца заключался в его таланте находить и окружать себя научными сотрудниками слабой воли, но зато глубоко эрудированными. Такими, кто был на порядок умнее его, но которых он всячески поднимал, тянул за уши по служебной лестнице, если надо — осыпал благодарностями и денежными премиями. Таким образом, к моменту получения высшей в своей карьере должности президента АН СССР у Богомольца была своя годами вскормленная и взлелеянная когорта учёных. Они-то и работали на него. А он, ничтоже сумняшеся, присваивал плоды их труда, выдавая за свои. Ну посудите сами, может ли физически один человек проявить себя в стольких направлениях и отраслях медицины?!

* * *

Всё бы продолжалось так же хорошо, как началось, если бы не одно НО. Дело в том, что по прошествии пятнадцати лет после знакомства с мессией с Украины, Сталин стал терять терпение — ему в то время было уже шестьдесят пять, — поэтому он распорядился, чтобы Берия приставил к Богомольцу надёжных агентов из числа научных сотрудников с кандидатскими и докторскими степенями, которые могли бы, во-первых, разобраться в проблематике, во-вторых, — что важнее — дать ответ, насколько близок академик к производству пресловутой панацеи — эликсира долголетия.

Деятельность Богомольца даже без указания Вождя находилась в поле зрения Лаврентия Павловича, — он и сам был не прочь пожить сто пятьдесят лет, припав к чудодейственному источнику, — поэтому Берия втайне от вождя давно уже внедрил в Институт свою личную агентуру, обременённую разными степенями и званиями. Инфильтрация энкавэдэшных осведомителей на секретный объект носила необратимый характер и никогда не прекращалась. Вопрос лежал в другой плоскости.

Главе наркомата внутренних дел почему-то никогда не приходило в голову использовать научные достижения сверхсекретного НИИ в целях обеспечения государственной безопасности.

Теперь же, после высочайшего повеления вождя вникнуть в деятельность засекреченного коллектива «алхимиков», у Берия были развязаны руки. Тайны Богомольца, в которые формально мог быть посвящён только Сталин, становились автоматически и его, Берия, достоянием. Он со спокойной душой мог проводить отбор научных разработок, необходимых для нужд своего ведомства.

Это сулило богатейшие перспективы: не беря Институт геронтологии на и без того перегруженный баланс подчинённого ему наркомата, можно было основательно поживиться за счёт творческого потенциала коллектива учёных, пополнив таким образом арсеналы спецлабораторий НКВД оригинальными научными открытиями.

Теперь, получив от Хозяина одновременно и индульгенцию, и карт-бланш, надо было постараться как можно дольше удержаться у этой груди-кормилицы, не выпускать изо рта её живительного соска — Института. Да что там рот! Надо впиться в него зубами, всей челюстью, а высосав до последней капли всё самое ценное, представить дармовое приобретение результатом неустанного труда и поиска технарей из НКВД!

…Взвалив на себя непомерную ношу, Богомолец пренебрёг заповедью всех врачей: лучше воробышек в руках, чем «утка» под кроватью.

В 1946 году он неожиданно занемог, слёг в постель и умер. Было ему тогда всего 65 лет.

Когда об этом доложили Сталину, он, неспешно раскурив трубку, только и сказал:

— Вот жулик! Всех надул!

* * *

— После смерти Богомольца встал вопрос: кто ответит по долгам покойника? Ответ нашёл товарищ Берия, предложив включить Институт в систему НКВД.

Сталин не рискнул отдать во владение вышедшему из доверия соратнику весь Институт. Он ещё надеялся, что найдутся среди учеников и помощников Богомольца честные и порядочные люди, которые смогут сделать реальностью обещанный их шефом «прожиточный минимум» в сто пятьдесят лет.

Сошлись на том, что в ведение лубянского маршала перейдут несколько лабораторий, работа которых не связана напрямую с проблемами долголетия.

Свой выбор Берия остановил на двух, по его мнению, наиболее перспективных лабораториях, учёные которых занимались совершенно экзотическими с точки зрения здравого смысла исследованиями…

Именно Лаврентий Павлович быстро нашёл им практическое применение, заставив работать на госбезопасность СССР. Н-да…

Розенталь на секунду умолк, пытаясь справиться с охватившим его волнением. Затем вдруг вскочил с кресла и, опустив голову и что-то бормоча себе под нос, засеменил по номеру.

— Что с вами, Аркадий Соломонович? — встревоженно спросил Олег.

— Нет-нет, ничего…

— Но вы чем-то взволнованы, я же вижу, Аркадий Соломонович!

— Видите ли, Олег Юрьевич… Мне трудно это объяснить, а вам трудно это понять… Мы жили в разные эпохи, но дело даже не в этом…

— Тогда в чём же? — подозревая какой-то подвох, вкрадчиво поинтересовался Казаченко.

— Дело в том, что мы с разных дистанций видели одних и тех же людей, и оценки, которые мы с вами им даём, не могут не разниться… Я видел и знал их вблизи, вы узнали о них по прошествии целой эпохи… Думаю, что не всегда верна формула, которую вывел Сергей Есенин:

«Лицом к лицу

Лица не увидать.

Большое видится на расстояньи».

Олег неотрывно смотрел на мечущегося по номеру Розенталя и напряжённо пытался понять, что могло вывести его из равновесия? Наконец, так и не найдя объяснений эмоциональному всплеску профессора, решил дать ему выговориться.

— Может быть, я начал слишком эмоционально, слишком отвлечённо… Но вы, Олег Юрьевич, должны меня понять! Я — дитя своей эпохи и воспитан на её священных идеалах. Времена изменились, и сегодня вы их таковыми не считаете и даже отказываете им в священном статусе. Более того, вы их — наши идеалы — втаптываете в грязь! И дело не в том, что изменились времена, нет! Уж поверьте моему опыту: не бывает плохих времён — бывают плохие люди!

— Простите покорно, Аркадий Соломонович, что осмелился прервать ваш полный патетики монолог, но не могли бы вы конкретизировать предмет обсуждения? В противном случае вы будете напоминать мне Дон Кихота, воюющего с виртуальными ветряными мельницами… Вам не кажется, что вы спорите не со мной — я ведь даже не успел высказать свою точку зрения… Я даже не знаю, по какому поводу мог бы её высказать… Вы спорите с кем-то, чьи аргументы вам хорошо известны… Поймите, я не ясновидящий, я не знаю ни того, кто вывел вас из равновесия, ни его аргументации!

— Да, пожалуй вы правы… Меня прорвало, и я стал дискутировать с самим собой… А сейчас…

Розенталь обречённо махнул рукой, присел на краешек кресла и смиренно произнёс:

— А сейчас я вижу, что вся моя энергия, что называется, «ушла в свисток»… А так хотелось выступить в роли защитника…

— Защитника? Кого? — осторожно, чтобы невзначай не вспугнуть осмелевшего профессора, спросил Казаченко.

— Я упомянул имя Берия… Лаврентия Павловича… Мне кажется, что он незаслуженно был опорочен Хрущёвым, Маленковым и Молотовым, выдан ими на поругание общественности… Он пал жертвой их коварного заговора… Лаврентий Павлович понёс наказание за их преступления, они возложили на него крест, предназначавшийся Хрущёву… Им, этой троице, понадобился жертвенный козёл, и они нашли его в лице Берия! Начиналась так называемая «оттепель» и пора было найти и наказать виновника всех бед страны. Жребий пал на Лаврентия Павловича… Они попросту сфабриковали дело и расстреляли Берия, хотя каждый из них должен был оказаться на его месте… Я внимательно слежу за тем, что происходит на моей бывшей родине, и сделал для себя вывод: горбачёвская перестройка, как две капли воды, похожа на хрущёвскую «оттепель»! Всё тот же поиск виновных в бедах народа и страны, всё те же разоблачения… Да грош им цена, всем этим разоблачениям! На Руси издревле повелось, что руководитель любого ранга — это либо икона, либо параша. Полутонов в написании их портретов народ не допускает. Н-да… Лаврентия Павловича сделали парашей… Но откройте глаза, вглядитесь, Олег Юрьевич, и вы поймёте, что нельзя писать портрет Берия только в чёрных тонах! Нет-нет, я не настаиваю на том, что он был чист, как детская слеза, отнюдь! Но оцените этого мученника совести объективно!..

Вы, может быть, не помните или просто не знаете этого, но именно Берия настаивал на воссоединении двух частей одной страны — Германии. И что мы видим сегодня? Германия стала единой. Но не благодаря Берия — Горбачёву! Разве это справедливо? Берия предвидел распад социалистического лагеря, а разве не это мы наблюдаем сейчас?! Я уж не говорю об атомной бомбе… Разве не благодаря организаторским способностям товарища Берия она была создана в СССР в кратчайшие сроки?

— Ну, а массовые репрессии, Аркадий Соломонович?

— Да, они были. Но разве только один Лаврентий Павлович в них повинен? Окститесь, Олег Юрьевич! Он не был инициатором, он был исполнителем!

— Ну и кто же, по-вашему, инициаторы?

— Сталин, Хрущёв, Молотов, Каганович… Может быть, вам в это трудно поверить, но на явках товарищ Арсений мне, своему секретному помощнику «Павлову», рассказывал сенсационные вещи…

— Например?

— Пример есть! Он доказывает, что именно у Сталина и Хрущёва, а не у Берия, руки были по локоть в крови…

Розенталь отхлебнул сока, вытер губы полотенцем и с жаром продолжил:

— Знаете, две красавицы и два крючкотворца не могут быть друзьями — это житейски выверенная истина. А два кровавых вурдалака? Друзьями — нет. А вот «кровными» соратниками — да!

Сталин и Хрущёв — близнецы-братья не только по должности — оба стояли во главе коммунистической партии Советского Союза — они ещё и братья «по крови». Крови сотен тысяч людей, чьи судьбы были перемолоты по их указанию.

Исследователи хрущёвского правления неопровержимо доказали, что в 50-е годы он отдал Крым Украине в качестве отступных за кровавый террор, развязанный им против украинского народа в бытность Первым секретарём КП(б) У этой республики.

Никто не чистил партийные архивы с большим тщанием и усердием, чем «наш» Никита Сергеевич. И было из-за чего — пытался «отстирать» свою совесть, но увы, не до всех документов, на которых стояла его «расстрельная» резолюция, дотянулись его руки, руки палача.

Н. С. старался уничтожить материалы, свидетельствовавшие о его инквизиторской деятельности на Украине. В течение трёх месяцев, предшествовавших ХХ съезду КПСС, два военно-транспортных самолёта каждую неделю доставляли из Киева в Москву материалы с грифом «Совершенно секретно». Документы с одной, по сути, резолюцией: «Расстрелять; ликвидировать как врага народа; уничтожить как гидру контрреволюции». А подпись одна — Н. Хрущёв.

Розенталь внимательно посмотрел на Казаченко и упавшим голосом, нет, не произнёс — выдохнул:

— Я устал говорить о политике и политиках… вернёмся к главной теме и цели нашего общения… Но и здесь без упоминания о подвижнической деятельности Лаврентия Павловича нам не обойтись… Словом, благодаря именно ему, впервые жизнеспособность и утилитарность моих экстравагантных для непросвещенного ума исследований была продемонстрирована Вождю в феврале 1950 года, когда в Москву для подписания Договора о дружбе, союзе и взаимопомощи прибыла китайская делегация во главе с Мао Цзэдуном…