ЖИТЬ ДЛЯ ЛЮДЕЙ

Сколько радости приносят письма, которые с разных концов страны присылают Верины школьные, институтские и фронтовые друзья! Вот и сегодня пришло письмо из Тбилиси. Пишет его Александра Сергеевна Алиханова, преподаватель физкультуры одной из средних школ столицы Грузии. А когда-то это была просто Шура, Шура Горемычкина, студентка Московского института физкультуры…

Еще и еще перечитываю строки письма, вдумываюсь в каждое слово, стараюсь представить себе все то, что было более двадцати лет назад.

…Сразу же после выборов в Верховный Совет первокурсники уехали в зимний спортивный лагерь, в десяти километрах от Серпухова. В вагоне пригородного поезда, как всегда в таких случаях, рассказывали смешные истории, пели студенческие песни.

Со станции до лагеря шли на лыжах, прокладывая лыжню через поля и небольшие перелески, запорошенные первым, еще не слежавшимся снегом. Солнце светило приветливо. Вера шла впереди группы. Лицо ее разрумянилось на ветру, из-под шапочки выбивались светлые волосы, заиндевевшие на морозе. Девушку радовало это солнечное утро, синее, без единого облачка небо над головой и эти безбрежные просторы полей и лесов, одетые в белый, искрящийся наряд.

Наконец показался лагерь. Несколько бревенчатых домиков тесно жались друг к другу на краю небольшой поляны. Почти вплотную к ним подступали огромные мохнатые ели. На своих могучих лапах они бережно держали целые сугробы снега. А в их высоких вершинах даже в самую тихую погоду шумел ветер, и казалось, что еловый бор тихо, задумчиво поет колыбельную песню зиме, так покойно уснувшей на его могучих ветвях.

«Как красиво! — с восхищением подумала Вера. — Все здесь напоминает тайгу».

Торжественную тишину зимнего леса нарушили звонкие голоса. Сняв лыжи и рюкзаки, студенты принялись устраиваться на жилье. А когда вечером окна домиков засветились огнями, вся поляна как-то сразу преобразилась, стала приветливее.

Все, что окружало теперь Веру, удивительно напоминало ей лыжные походы, в которые она вместе с друзьями отправлялась в зимние каникулы. Как в таежных избушках охотников, пахло смолой и свежим сеном. За окном, залитые лунным светом, стеной стояли деревья. Их темные ветви, словно лапы гигантских чудовищ, потревоженных светом и шумом, угрожающе шевелились.

Вере очень нравились ночевки в тайге. Она привыкла к глухому шуму деревьев, научилась распознавать голоса зверей, подражать им. С увлечением девушка училась читать испещренную следами снежную карту, а на привалах затаив дыхание слушала рассказы лесников и охотников.

Любила она спускаться с крутых склонов, когда дух захватывало от быстрой езды и ветер свистел в ушах, а навстречу, подпрыгивая на ухабах, стремительно неслись деревья, кручи, овраги. Подчиняясь ее воле, лыжи вздымали тучи снега на крутых поворотах, легко взмывали над сугробами и стремительно мчались по прямой. Вера с радостью чувствовала, что в эти короткие мгновения она может быстро принимать решения, не теряться перед неожиданно возникающими препятствиями и что ее воле подчиняются и эта бешеная скорость, и свистящий ветер, и все, что стремительно несется навстречу, расступается, чтобы дать ей дорогу…

* * *

Один за другим шли дни лагерной жизни. Каждое утро после завтрака студенты уходили на тренировку. Разбившись на группы, под руководством преподавателей почти до самого обеда отрабатывали приемы хождения на лыжах. И только минут за тридцать до окончания занятий Александр Петрович, старший тренер, разрешал студентам покататься по «свободной программе». С шумом и смехом они карабкались на крутую гору, спуститься с которой считалось высшей доблестью. Дух захватывало от этой крутизны, и не каждый, глянув вниз, решался съехать. Для многих спуск уже в самом начале превращался в «свободное падение».

В последние дни Вера чувствовала, что ей нездоровится. Болела голова, ломило в суставах. «Неужели простудилась? — с досадой думала девушка. — Этого еще не хватало. А еще сибирячка!» И Вера решила никому не говорить о своем недомогании. Но сегодня, вернувшись с занятий, она почувствовала себя особенно плохо. Кружилась голова, и острая пронизывающая боль отдавалась в позвоночнике.

Ее окружили встревоженные подруги.

— Что с тобой, Верочка? На тебе лица нет!

— Ничего, девочки, пройдет. Я, наверное, немного простыла.

Веру уложили в постель и старательно укрыли.

— Что вы делаете? — слабо сопротивлялась девушка. — Так вы меня совсем больной сделаете. Ведь я же завтра обязательно встану.

Но приехавший на следующее утро врач, осмотрев Веру, сказал Александру Петровичу: «Надо немедленно отправить в больницу. Положение очень серьезное. Боюсь, что могут быть неприятные последствия».

Когда Веру увозили в Москву, она, виновато улыбаясь, говорила друзьям:

— Ничего, ребята, я скоро поправлюсь и вернусь обратно.

…Маленькая палата, в которой она лежит уже второй месяц. Встать Вера не может: грипп дал осложнение на ноги, и теперь она прикована к постели.

Сколько передумано за эти долгие дни и ночи! С какой надеждой каждое утро девушка встречает главного врача, стараясь в его глазах прочесть что-либо утешительное! Сможет ли она снова заниматься спортом, учиться в институте? Ведь идет уже второй семестр, и ее друзья приносят в больницу книги, учебники, помогают ей готовиться. Вера чувствовала, что от нее все что-то упорно скрывают, словно не желая ее огорчить. Она читала это в глазах подруг, которые, рассказывая последние институтские новости, старались делать вид, что не замечают болезни Веры. А Шура Горемычкина, особенно в последние дни, стала ей все чаще приносить книги, в которых рассказывалось о мужественных людях, обладавших несокрушимой волей.

«В чем же дело? — с тревогой думала Вера. — Неужели мои дела так плохи? Нужно прямо спросить обо всем у Вадима Николаевича».

Когда утром в палату вошел главврач, пожилой высокий доктор с маленькой аккуратно подстриженной бородкой, чем-то напоминавший Чехова, Вера сказала:

— Вадим Николаевич! Скажите правду — что со мной? Когда я буду ходить? Смогу я учиться в институте? Только говорите правду! Не бойтесь. Мне очень важно знать правду. Понимаете, правду!

Голос девушки дрожал, но глаза были полны решимости.

— Хорошо, Вера, я вам скажу все. — Вадим Николаевич присел на край кровати и ласково, по-отцовски погладил ее по голове. — Вы серьезно больны, и лечиться придется еще очень долго.

— А как же институт?

— В этом году вы, к сожалению, не сможете учиться. А потом, — главврач на мгновение задумался, внимательно посмотрел в глаза девушки, — почему вы решили учиться именно в физкультурном? Ведь сколько есть других, не менее интересных профессий!

— Я понимаю… Значит, мне больше не придется в физкультурном…

— Не огорчайтесь, Вера, вы ведь так еще молоды и у вас все впереди. Будете учиться, заниматься спортом. Все будет хорошо.

И хотя Вера заранее готовила себя к худшему, то, что сказал Вадим Николаевич, глубоко потрясло ее. Как же она будет жить дальше? Ведь немыслимо расстаться навсегда с институтом, со своей мечтой стать настоящей спортсменкой. Что же делать?

Волейбольная команда института. Третья слева — Вера Волошина.

Тягостное раздумье прервала Шура Горемычкина. Немного помолчали. Вере почему-то не хотелось говорить подруге о том, что ей сказал Вадим Николаевич. Она взяла небольшую, изрядно потрепанную книгу, которую ей принесла Шура, и задумчиво стала листать страницы.

— «Как закалялась сталь»? Ведь я же ее, Шура, столько раз читала…

— А ты еще раз прочти. Понимаешь? Когда мне почему-то трудно бывает, я всегда перечитываю Островского.

И вот Вера осталась одна. Взяла книгу, стала перелистывать знакомые страницы… И перед ней снова как живой встал ее любимый герой Павка Корчагин, теперь как-то особенно дорогой и близкий.

В книге оказалось немало строк, старательно подчеркнутых чьей-то рукой. Вере очень нравилось читать такие книги. Перечитывая строки, подчеркнутые незнакомым человеком, девушка старалась представить его себе, понять, почему именно эти строки взволновали читателя.

Вот и сейчас на одной из страниц она прочла: «Умей жить и тогда, когда жизнь становится невыносимой. Сделай ее полезной». А рядом карандашом было написано лишь одно слово: «Правильно!»

Этой же рукой были помечены страницы, где рассказывалось о том, как в Шепетовке белополяки казнили Валю Брузжак и ее товарищей. Вера с волнением прочла их.

«У виселицы прокурор военный и высшие чины. Вывели из тюрьмы наконец Валю и тех двоих товарищей, что к повешению. Взялись они все трое под руку. Валя в середине, сил у нее идти не было, товарищи поддерживали, а она прямо идти старается, помня слова Степанова: «Умирать надо хорошо». Без пальто она была, в вязаной кофточке…

…Когда были недалеко от виселицы, запела Валя. Не слыхал никогда я такого голоса — с такой страстью может петь только идущий на смерть. Она запела «Варшавянку»; ее товарищи подхватили. Хлестали нагайки конных; они били их с тупым бешенством. Но они как будто не чувствовали ударов. Сбив с ног, их к виселице волокли как мешки. Бегло прочитали приговор и стали вдевать в петли. Тогда запели мы:

Вставай, проклятьем заклейменный…»

Ком подступил к горлу девушки, слезы застилали глаза, мешая читать.

«А я смогла бы так умереть, как Валя?» — думала Вера. Она положила книгу на тумбочку у изголовья.

«Умей жить, и тогда, когда жизнь становится невыносимой. Сделай ее полезной». Эти слова звучали как боевой приказ, который мог отдать лишь человек, всей своей жизнью завоевавший на это право…

* * *

Так случилось, что Вася Худолеев и Володя Сотников не смогли уехать учиться вместе с друзьями. Они устроились работать учителями в своей же школе и готовились поступить в институт в будущем году. Было также решено, что учиться они обязательно будут вместе.

Часто приходили письма от Веры. Она рассказывала друзьям о своей студенческой жизни и приглашала приехать в Москву. «Вы обязательно сдадите здесь экзамены, — писала Вера, — только хорошенько подготовьтесь». Последнее письмо из Москвы пришло в конце декабря, а потом Вера надолго замолчала. «Наверно, новая жизнь закружила, — подумали друзья. — А потом и зимняя сессия началась — не до писем теперь».

Но шли дни за днями, а писем от Веры все не было. Однажды Худолеев прочел в «Комсомольской правде», что при Московском институте кооперативной торговли открываются подготовительные курсы.

— Давай, Володя, поедем в Москву, — предложил Худолеев другу. — Ведь это то, что нам надо. На курсах мы сможем лучше подготовиться в институт.

— Хорошо, едем, — согласился Сотников. — Давай сообщим Вере. Пусть встретит.

Сборы в дорогу были недолгими. На следующее утро друзья отправились на вокзал. Из Челябинска дали Вере телеграмму. Но, приехав в Москву, они прождали ее напрасно более часа на перроне Казанского вокзала. Вера почему-то не пришла.

— Может, она не успела получить телеграмму? Поедем к ней в институт, — предложил Володя.

Наконец разыскали институт, общежитие. Вот и комната, где живет Вера. На стук вышла девушка.

— Вам кого? — спросила она, с любопытством рассматривая ребят. — Веру Волошину? Да ведь она два дня тому назад уехала домой.

— Как домой? — удивились друзья. — Ведь в институтах еще идут занятия.

— А вы разве ничего не знаете? — И девушка рассказала о болезни Веры и о том, как однокурсники провожали ее домой.

Ребят очень огорчило все, что они узнали. «Как это могло случиться? Ведь Вера была такая закаленная», — с горечью думали они. И теперь друзья почувствовали себя особенно одинокими в этом большом незнакомом городе. Они ведь только потому решились поехать в Москву, что здесь была Вера. А теперь…

Словно догадавшись об их грустных мыслях, девушка сказала:

— Вы не огорчайтесь, ребята. Вера поправится и снова приедет в Москву. А вы куда? В кооперативный? Давайте я вас провожу, а то не найдете. Это где-то далеко, на Волоколамском шоссе…

А через несколько дней Валя, так звали девушку, привезла ребятам письмо от Веры.

«Вы извините меня, ребята, что так получилось, — писала она. — Как жаль, что выше застали меня в Москве. Но ничего, я написала девчатам, чтобы они взяли над вами шефство».

О своей болезни Вера писала в шутливом тоне.

«Теперь меня лечит отец, — сообщала она. — Вы ни за что не догадаетесь как. Электричеством! Я, оказывается, могу быть неплохим дополнительным сопротивлением. Так что дело пошло на поправку».

Вера даже нарисовала электрическую цепь и себя в виде «дополнительного сопротивления». И хотя письмо было веселым, друзья поняли, как сейчас трудно Вере. В этот же вечер они отправили ей большое письмо о своих делах, о том, как идут занятия на подготовительных курсах.

«Как поправишься, — писали они, — приезжай обязательно в наш институт. Будем учиться вместе».

Ребята подробно рассказали о торгово-экономическом факультете, на который они решили поступить, о профессии экономиста.

«А спортом, — писали они, — можно заниматься и у нас. Здесь чудесный спортивный зал, а наша сборная — одна из лучших в Москве».

О многом передумала Вера, получив это письмо. Стать хорошим экономистом — ведь это так нужно сейчас! И учиться вместе с земляками…

Тем временем здоровье восстанавливалось, она начала ходить и вскоре уже играла в волейбол с друзьями. Но врачи категорически запретили ей продолжать учебу в институте физкультуры: произошли какие-то изменения в сердце, не дававшие ей возможности стать профессиональной спортсменкой. Тяжело было навсегда расстаться со своей мечтой. В эти трудные дни девушка часто вспоминала слова хорошего человека — дяди Васи, которого она встретила в больнице: «Надо не о себе думать, дочка, а о людях, среди которых живешь. Тогда любое дело будет спориться в руках… Главное — быть человеком, жить для людей…»

Но как это сделать? Как найти свое место в жизни?

В середине июля Вера написала письмо в Москву.

«Мальчики, решила ехать к вам, в кооперативный. Обо всем расскажу, как приеду. Так что встречайте!»

И вот снова Москва, Казанский вокзал… Веру встречали Володя, Вася и Петя Гора, который тоже поступал в институт — в Педагогический имени Ленина.

— Теперь нас здесь целое войско сибиряков, — шутила Вера, здороваясь с друзьями.

* * *

Вот и остался позади последний вступительный экзамен. С радостью Вера узнала, что она, Вася Худолеев и Володя Сотников зачислены на первый курс.

Поселилась в просторной светлой комнате со своими новыми подругами Ниной Цалит, Мариной Сониной и Валей Пичкур. Четыре железные кровати, четыре стула, стол, этажерка для книг и две тумбочки — вот и вся обстановка. Но уже на второй день комната преобразилась. Репродукции с картин, салфетки на тумбочках, книги, красивая домотканая скатерть и букет полевых цветов, безукоризненная чистота и порядок придали комнате уютный вид.

Девушки быстро подружились и уже несколько дней спустя удивлялись, как они могли раньше жить друг без друга. Решили создать коммуну, и у каждой нашлось дело по душе. Нине, как будущему бухгалтеру, поручили «казну». В нее шли стипендии и все те посылки и денежные переводы, которые иногда присылали родители. Бюджет коммуны был строго рассчитан, особенно в его расходной части. Нина ввела железную экономию, и напрасно Марина Сонина, любившая по воскресеньям приготовить подругам что-либо особенное, выпрашивала несколько рублей для какой-то необыкновенной приправы. Из всех таких «конфликтов» Нина всегда выходила победительницей: на ее стороне была неумолимая логика цифр. А когда, в бюджете образовывался дефицит, девушки по вечерам и в воскресные дни работали: перебирали капусту, картофель, а иногда вместе с ребятами ходили на станцию разгружать вагоны.

В бюджете коммуны, кстати, предусматривалась и специальная статья на культурно-массовые расходы. Девушки вместе бывали в театрах, кино, на выставках и концертах. Позднее, правда, это правило не всегда соблюдалось: у каждой из них появились друзья среди студентов, и теперь, провожая кого-либо на свидание, подруги отдавали «ренегатке» свои лучшие вещи. А Нина, которую под горячую руку Марина не раз называла и Плюшкиным и Гобсеком, вручала подруге деньги.

— Это тебе для материальной независимости.

Естественно, у каждой из подруг были свои интересы, увлечения, по-разному воспринимали они прочитанные книги, новые кинокартины и спектакли. И часто далеко за полночь затягивались жаркие споры, иногда девушки даже обижались друг на друга. Но обиды проходили быстро, забывались, и они опять весело шумели, пели любимые песни. Особенно хорошо их пела украинка Валя Пичкур. Ее красивому, задушевному голосу тихо вторили задумчивые голоса подруг. На вечерние концерты в 381-ю комнату часто приходили Володя Сотников, Вася Худолеев и еще кто-либо из однокурсников. Вначале они только слушали, но потом голоса юношей один за другим вплетались в песню, наполняя ее новой силой, и песня звучала раздольнее.

Вера часто рассказывала подругам о своем городе, показывала фотографии, читала письма родных и друзей. И теперь не только ее подруги, но и многие однокурсники хорошо знали, какую пьесу ставит Кемеровский театр, когда будет построен новый мост через Томь и сколько кокса ежедневно выдает коксохимзавод.

А в институте шла обычная студенческая жизнь. Вера старательно записывала лекции, подолгу готовилась к семинарам в лабораториях, читальном зале. Но ее не покидало чувство неудовлетворенности. Все время почему-то казалось, что она взялась не за свое дело. Вера часто задавала себе вопрос: «Правильно ли я сделала, поступив в торговый институт?» Ей трудно было смириться с мыслью, что ее ждет скучная, сидячая профессия экономиста. Ведь не об этом она мечтала, заканчивая десятый класс! Теперь весь день ей придется просиживать за канцелярским столом, составлять различные графики и под треск арифмометров пересчитывать массу всевозможных цифр. Какая скука!

Решение поехать в кооперативный институт пришло как-то неожиданно, сразу. Страстно хотелось учиться, быть рядом с друзьями, идти вперед и с радостью ощущать это движение. Тогда она особенно не задумывалась над своей будущей профессией и не представляла ее себе по-настоящему. А теперь?

«Правильно ли я сделала? — думала с тревогой. — Свое ли место заняла в институте?»

Своими сомнениями Вера поделилась с земляками. Они часто собирались вместе в комнате ребят. Приезжал Гора. Вместе обсуждали свои дела, обменивались новостями и просто вспоминали свой родной город, школу, друзей.

Горячая приверженность Володи и Васи к институту, к своей будущей профессии во многом помогла Вере. Но все же настоящая уверенность в том, что она правильно сделала, избрав профессию экономиста, пришла гораздо позднее.

Еще с детства Клавдия Лукьяновна приучила Веру делать хорошо любую работу. В школе эту привычку Вера перенесла на учебу. Сколько радости доставляла ей решенная задача, хотя пришлось посидеть над ней почти весь вечер! И вот теперь в институте, изучая товароведение, экономику торговли, статистику и другие специальные предметы, девушка упорно старалась проникнуть в глубь предметов, казавшихся такими неинтересными, скучными. И выходило, что торговая статистика, это удивительное нагромождение цифр, помогает глубже заглянуть в самые сложные процессы движения товаров, понять закономерности торговли. А ведь, зная закономерности явлений, можно активно вторгаться в жизнь, переделывать ее.

С каждым днем занятия становились интереснее, и постепенно приходило чувство какого-то внутреннего равновесия. Теперь Вера с интересом перечитывала не только всю рекомендованную литературу, но и другие специальные книги и журналы.

— Знаешь, Марина, — как-то сказала она подруге, — какое хорошее, радостное чувство всегда испытываешь, когда ты не просто готова к семинару, а глубоко, по-настоящему, разобралась в теме! Можно спорить, отстаивать свою точку зрения, убеждать других! А ведь очень легко убеждать в том, что ты хорошо знаешь. Правда?

Но где-то в глубине души все же не растаял окончательно холодок сомнения. «А может быть, все это — лишь увлечение самим процессом учебы, а не настоящий интерес к предмету?» — думала девушка. Ей очень хотелось поговорить обо всем с Александром Николаевичем Соколовым, секретарем партбюро института. Александра Николаевича очень уважали студенты и между собой называли «папашей». Рабфаковец, сам прошедший трудную школу жизни, секретарь хорошо понимал жизнь студентов, умел дать дельный совет, всегда был готов прийти на помощь в трудную минуту.

Однажды, когда Веру зачем-то послали в партком, она, немного поколебавшись, приоткрыла дверь кабинета Соколова.

В Серебряном бору. Осень 1940 г.

— Входите, Волошина. Что же вы там застряли у двери? — пригласил секретарь немного растерявшуюся девушку. — Расскажите, как вчера сыграли с МАИ?

Он словно не замечал ее смущения. Вера оживилась и стала рассказывать о встрече с женской баскетбольной командой авиационного института.

Александр Николаевич внимательно слушал, а когда она кончила, стал задавать ей вопросы о том, как проходила игра, причем он хорошо знал особенности игры каждой баскетболистки. Словом, шел настоящий профессиональный разговор. От недавнего смущения не осталось и следа. Незаметно разговор перешел на дела в группе, на курсе. Когда Вера собралась уходить, Александр Николаевич, пристально посмотрев в глаза девушки, спросил:

— Нравится ли вам, Волошина, будущая профессия, наш институт?

Он словно догадался, зачем приходила она в партком. И Вера рассказала секретарю о своих сомнениях, о чувстве неуверенности в том, что она правильно выбрала профессию. Рассказала Вера и о том, как идут у нее дела сейчас.

— Да, положение у вас противоречивое. — В глазах его блеснули и сразу же погасли лукавые искорки.

Немного помолчали.

— Думаю, что чувство неудовлетворенности скоро пройдет. Да оно и сейчас уже проходит. Правда?

— Да, проходит, — согласилась Вера и рассказала о своем увлечении политической экономией и торговой статистикой.

— Вот видите, — обрадовался Александр Николаевич. — Я же вам говорю! На опыте проверено, что любое дело, если за него взяться с душой, приносит радость.

«Где же я слыхала эти слова? — думала Вера, выходя из парткома. — Да ведь это же тогда говорил Володя Сотников! Значит… Значит, и он был здесь, в парткоме? Тоже колебался? Ну, тогда, Володя, я тебе задам!»

В тот же день Соколов пригласил к себе Худолеева и Сотникова.

— Вам, товарищи, надо крепко помочь Волошиной, — говорил секретарь. — Сами понимаете, что ей сейчас трудно. Пришлось оставить институт физкультуры. В душе девушки идет ломка, и ей нужно помочь скорее стать на ноги. Втяните ее в общественную работу, дайте ей интересное, беспокойное дело…