Первые лже-Романовы

Первые из самозванцев выдавали себя пока еще не за самих Романовых, а за детей их предшественников, занимавших российский престол. Так, в царствование Михаила Федоровича в Польше жил самозванец Луба, или Лжеивашка I, называвший себя сыном Лжедмитрия I и Марины Мнишек, Иваном. Выданный после долгих переговоров в 1645 году, он сознался в самозванстве и был помилован. В Стамбуле за того же Ивана Дмитриевича выдавал себя в 1646-м украинский казак из-под Полтавы Иван Вергуненок (Лжеивашка II). Но и позднее самозванцы еще не раз появлялись в соседних государствах. Вологжанин Тимофей Анкудинов, назвавшийся сыном, а затем внуком Василия Шуйского Симеоном (Лжесимеон I), искал поддержки в Турции, Швеции, у Богдана Хмельницкого. Романовы, которые еще непрочно сидели на престоле, приложили всевозможные усилия, чтобы поймать и жестоко наказать отчаянного авантюриста. В декабре 1653 года Т. Анкудинов был четвертован в Москве.

Во второй половине XVII века, в продолжительное царствование Алексея Михайловича Романова (Тишайшего), вновь завелась на Руси среди самозванцев мода именоваться царским сыном. Второй сын царя Алексея Михайловича и царицы Марии Милославской (после умершего в младенчестве Дмитрия) на время отсутствия царя в столице считался временным правителем Российского государства. В 1670 году, не дожив до своего шестнадцатилетия, царевич Алексей внезапно скончался. Неожиданная смерть царского сына породила слухи о том, что он вовсе не умер, а бежал из Москвы на Волгу. Эти слухи сыграли заметную роль на первом этапе крестьянской войны Степана Разина. Имя царевича Алексея стало лозунгом восстания разинцев, которые объявили, что наследник престола бежал к ним от происков бояр-изменников.

Известно, что в войске грозного атамана С. Разина было два струга (плоскодонное судно), на которых плыли два самозванца, якобы примкнувших к движению, – один из них выдавал себя за царевича Алексея Алексеевича, другой – за опального патриарха Никона. По предположению писателя и историка В. Буганова, какого-то определенного лица, постоянно выдававшего себя за царевича Алексея, не существовало. Согласно его версии, роль царевича Алексея поначалу играл молодой князь Андрей, сын князя Камбулата Пшимаховича Черкасского, кабардинского мурзы. Князь Андрей был крещен в православную веру, попал в плен к Разину при взятии Астрахани. Разин, продвигаясь вверх по Волге, вез его с собой, поместив князя на отдельном струге, приказав обить судно красным бархатом. Мнимый царевич должен был служить, и служил не по своей воле, конечно, символом «законного» государя, которому даже присягали в уездах, охваченных восстанием. Впоследствии роль «царевича Алексея Алексеевича», вероятнее всего, играл казак Максим Осипов, сподвижник Степана Разина. Однако точных сведений о самозванце нет. Историки так и не пришли к единому мнению относительно того, кем на самом деле был лже-Алексей, когда точно и как он «проявился», сколь долго пребывал среди разинцев и что с ним сталось после их разгрома.

О лжецаревиче известно лишь то, что он был российским подданным, восточным славянином (русским или украинцем), на момент «проявления» – бродягой. Можно полагать, что его самозванство обусловлено в значительной степени теми же обстоятельствами, что подтолкнули Разина, донских казаков и «голытьбу» к восстанию. Поводом для их мятежа был слух о боярском заговоре против царя. Якобы царицу Марию Милославскую, царевичей Симеона и Алексея Алексеевичей пытались отравить придворные из бояр. Разин поверил в это и объявил себя мстителем и защитником монарха. О том, что царь нуждается в защите, Разин говорил в апреле 1670 года, и тогда же из его уст впервые прозвучал призыв «итти в Русь против государевых неприятелей и изменников». При этом повстанцы были уверены, что Разин ведет их на Москву не по собственной прихоти, а «по государеву указу». Да и сам предводитель, судя по всему, был тоже в этом уверен. Дело в том, что этой же весной на Дон привезли фальшивую царскую грамоту. Разин и его соратники приняли ее как настоящую, обнаружив в ней просьбу-приказ отправиться к царю «на службу, потому что у нево, великого государя, царевичев не стала и от них, изменников бояр». Этот приказ мог быть прислан вместе с письмом, написанным якобы лично патриархом Никоном. Повстанцы позднее говорили: «Никон де патриарх к Стеньке Разину на Дон писал, чтобы он, Стенька, собрался с воровскими казаками, шол на бояр к Москве, а ево де, Никона, бояря согнали с Москвы напрасно». Самозванный «царевич», которого в глаза никто не видел, был всего лишь знаменем, именем которого Стенька Разин чинил разбой и исчез так же загадочно, как и появился. Однако его эстафету подхватил объявившийся позднее младший брат «царевич» Симеон.

Лжецаревичем Симеоном II оказался некий выходец из Варшавы, объявивший себя в Запорожской Сечи сыном царя Алексея Михайловича Романова. Самозванец Лжесимеон II, по показаниям, данным под пыткой, на самом деле был Семеном Ивановичем Воробьевым, подданным князя Д. Вишневецкого, сыном варшавского мещанина, перешедшего в Варшаву из Лохвицы. Имя умершего в младенчестве царевича Симеона Алексеевича (1665—1669) он принял по инициативе соратника С. Разина Ивана Миуского (Миуски), после чего в 1673 году отправился в Запорожье, к кошевому Ивану Сирко. Вот как описывается появление самозванца на Запорожье: «В тот час, в веденье всех козаков, приехал на конях, называясь быти царевич, и стал на том месте, где Косагов великого государя с ратными людьми стоял, до приходу Сиркова. На вид этот человек хорош и тонок, долголиц, не румян и не русян, несколько смугловат, малоразговорчив, очень молод, всего около 15 лет, на теле имеет какие-то два знамени – орлы да сабли кривые; одет в зеленый, подшитый лисицами, кафтанец; с ним прибыло восемь человек донцев с вождем Иваном Миюсским, хохлачем по рождению. Миюсский под клятвой сказал запорожскому судье, будто у называющегося царевичем на правом плече и на руке есть знамя, похожее на царский венец».

Прибыв в Запорожскую Сечь, Воробьев назвался царевичем Симеоном и объяснил, что, «похвалившись погубить бояр и первым из них – деда своего, боярина Илью Милославского, возбудил этим гнев матери своей, царицы Марии, которая повелела стряпчему Севастьянову отравить его; но тот, отравив певчего, лицом похожего на царевича, тайно отослал последнего в Архангельск, откуда он пробрался на Дон и у Стеньки Разина находился кашеваром». В подтверждение своих слов самозванец показывал на теле своем царские знаки. «Узнав о появлении самозванца, царь Алексей Михайлович послал в Сечь грамоту, в которой объяснялось, что царевич Симеон род. 3 апреля 1664 г., а умер 18 июня 1668 г., всего четырех лет от роду, и что если бы царевич был ко времени появления самозванца в живых, то ему было бы только 9 лет; поэтому царь просил выдать самозванца московскому посольству. Сирко, досадовавший на Москву, не только не сделавшую его гетманом, но и продержавшую его несколько месяцев “в неволе”, притворился, что верит самозванцу, и отправил в Москву посольство, которое бы лично от царя удостоверилось в самозванстве Лжесимеона, да кстати напомнило бы, что Сечь давно уже не получала жалованья и военных припасов. Царь поспешил удовлетворить запорожцев, и самозванец, приведенный казаками в Москву, был казнен 16 сентября 1674 г.», – писал об этом Костомаров.

Опытный, дальновидный и проницательный кошевой атаман Иван Сирко разыграл свою роль настолько искусно, что заставил верить в царевича и всю массу запорожского войска. Вера эта сказывалась в том, что все запорожцы, до единого, готовы были идти за царевича и в огонь, и в воду, ни за что не хотели отдать его письма боярам, а решили отвезти его прямо к царю и наконец нигде, ни в официальном, ни в частном разговоре, не называли его ни беглецом, ни самозванцем. Известно, что после казни Лжесимеона царь пожаловал кошевому атаману Сирко «два сорока соболей, ценою по 50 рублей каждое сорок, да две пары по 7 рублей пара».

Были среди лже-Романовых XVII столетия и менее известные личности, о судьбе которых почти ничего неизвестно. За сына царя Алексея Михайловича Тишайшего и царицы Марии Милославской, царевича Ивана V, выдавал себя некий Ивашка Попов, войдя в историю как лже-Иван V Алексеевич. Об этом самозванце известно лишь то, что объявился он через год после смерти 30-летнего Ивана Романова, то есть в 1700 году, но уже через два года авантюрист был пойман и наказан плетьми. О дальнейшей судьбе Ивашки Попова ничего неизвестно. Столь же скудны сведения о лжецаревиче Федоре Иванове, который, объявившись в 1747 году в Стамбуле, выдавал себя за несуществовавшего сына царя Ивана V Алексеевича – царевича Федора.