Глава 11. Внешняя разведка. Борьба со шпионажем спецслужб противника и эмигрантскими центрами. Контрразведывательная работа

Надо наметить и провести меры по нашей разведке и контрразведке… и по наблюдению и изловлению их шпионов и опорных пунктов у нас, в СССР

Ф.Э. Дзержинский

После Октябрьской революции и в последующие годы будущее новой власти политическое руководство Советской республики связывало, прежде всего, с внешним фактором, считая, что победа ее будет прочной только тогда, когда дело социализма победит во всем мире, «потому что мы и начали наше дело исключительно в расчете на мировую революцию»[1119]. Возвращаясь к этой мысли 5 июля 1921 г., В.И. Ленин отмечал, что без поддержки международной мировой революции «победа пролетарской революции невозможна. Еще до революции, а также и после нее, мы думали: или сейчас же, или, по крайней мере, очень быстро, наступит революция в остальных странах, капиталистически более развитых, или, в противном случае, мы должны погибнуть»[1120]. Но большевики не довольствовались ожиданием, а всячески стимулировали революционное движение в странах Европы и Азии. Они помогали повстанческому движению в восточных районах Польши, в частности, боевым операциям, проводимым партизанским отрядом «Союз крестьянской самозащиты», действовавшим под общим руководством начальника особого пограничного отделения Лепельского. Отряд громил польские учреждения, уничтожал линии связи, взрывал мосты, наносил удары по жандармским и военным командам. «Мы дали сильный урок панской Польше и отбили у них желание играть с огнем»[1121]. Помощь кадрами, финансовыми средствами и оружием революционерам не только Польши, но и Болгарии, Германии, Турции, Китая и других стран не привели к желаемым результатам. Инспирированные «революции», не поддержанные народами, были подавлены в короткий срок: от 4-х часов до нескольких дней. В 1923–1924 гг. советская агентурная сеть в Германии и Болгарии понесла большие потери, а в Польше оказалась проваленной, и дефензива через внедренных в нее провокаторов частично ее ликвидировала. «Ультиматум Керзона» в мае 1923 г. свидетельствовал о хорошей осведомленности английской разведки о работе советской агентуры в Персии, Индии и странах Африки.

Отвечая на вызов коммунистов, капиталистические государства стремились не только к укреплению «санитарного кордона», но и оказывали всемерную помощь эмигрантским центрам, внутренней контрреволюции и оппозиционным силам, готовили военную интервенцию. Они использовали изменившееся геополитическое положение России, стараясь втянуть в орбиту военных интересов страны Восточной Европы, прежде всего государства, ставшие самостоятельными после распада империи (Латвию, Литву, Эстонию, Финляндию и Польшу). Поэтому понимание того, что он живет в осажденной крепости, не покидало наш народ и в 1920-е, и в 1930-е гг.

Оборонное мышление подменило и вобрало в себя идею развития. К тому же оно не только зависело от политического положения страны и расстановки сил, но и было определено идеологизированным подходом руководителей страны ко всей внешней политике. Нельзя не учитывать и того, что одним из последствий Гражданской войны стали недоверие, неприязнь и враждебность к западным странам — вчерашним участникам интервенции, укоренившееся в умах большинства населения, что стало питательной средой для формирования менталитета «осажденной крепости» и атмосферы «холодной войны». И все же, в истории отношений Советской России с западными странами сначала был «санитарный кордон», а уж затем «железный занавес».

Шпионские и эмигрантские центры противника в своей работе опирались на многочисленные антисоветские организации, поддерживавшими тесный контакт со спецслужбами противника. Так, в Петрограде существовал «Союз освобождения» — организация профессора В.Н. Таганцева, связанного с 1919 г. с английским шпионом Поль Дюксом. В ней насчитывалось только в одном городе более 200 человек. Это преимущественно бывшие офицеры, адвокаты и моряки. Борьбу с властью они вели с использованием экономических и политических средств, вплоть до террора[1122]. В Семиречьи действовала белогвардейская организация полковника Бойкова, в которой состояло более 1 тыс. человек. В Белоруссии группа эсера Ю. Листопада в г. Слуцке вела антисоветскую агитацию, призывала крестьян к неуплате налогов, саботажу и террору, готовило восстание. В Ростове-на-Дону бывшим царским генералом К.Э. Ухтомским была создана «Армия спасения России». Сторонники Ухтомского установили связь с рядом бывших офицеров, с Деникиным, начали вести вербовку на заводах, в железнодорожном депо, связались с «партизанскими отрядами» на Дону и Кубани. Ухтомский разработал план восстания и захвата города[1123]. С другой стороны, были факты и иного рода. Так, в 1925 г. в Ленинграде было арестовано около 200 бывших лицеистов. Местный отдел ГПУ хотел инициировать заговор, но сфабриковать «дело» не удалось.

О численности лиц, состоявших в контрреволюционных организациях в середине 1920-х гг., дают некоторое представление данные губернских, областных, краевых и народных судов об осужденных за контрреволюционные преступления. Таковых в 1924 г. насчитывалось 1564, в 1925 г. — 1042 человек[1124].

Вполне понятно, что в 1917–1926 гг. спецслужбы противника не могли не использовать исключительно благоприятные условия для ведения подрывной работы против Советской России. Их агентуру интересовали все стороны жизни советского государства и общества, но, прежде всего — политика правящей партии и Советского правительства, оборонительный потенциал страны: пропускная способность транспорта, состояние оружейных и авиационных заводов, комплектование РККА кадрами, техникой, мобилизационные планы и др. Особый интерес представляла деятельность органов ВЧК-ОГПУ. Подрывная работа выражалась не только в сборе шпионских сведений, но и в попытках создать свои опорные пункты на территории страны, в распространении антисоветских листовок, в дискредитации политического руководства.

Противники советской власти наращивали свои усилия в борьбе. Для достижения своих целей иностранные спецслужбы стремились создать широкую шпионскую сеть на территории всей страны, в наиболее крупных промышленных и политических центрах, местах дислокации воинских частей и нахождения оборонных объектов. Шпионажем занимались лица, прошедшие специальную подготовку на курсах и в школах, профессиональные разведчики. Противник опирался на агентуру времен Гражданской войны, вербовал кадры среди интернированных, военнопленных, эмигрантов и др„использовал разного рода «инициативников» из числа изменников Родины.

Многие шпионы прикрывались дипломатическим статусом. Агентура противника возлагала большие надежды на антисоветски настроенных специалистов, занимавших в ряде случаев ответственные посты в советском госаппарате, учебных заведениях, кооперативах и даже наркоматах. Сбор сведений шпионы вели также под видом торговцев, промышленников, арендаторов, концессионеров. Центрами шпионажа на территории СССР были различные посольства, торговые представительства, миссии и общественные организации. Например, из показаний инженера Ю. Матова следует, что его организация, выполняя директивы, полученные из-за границы от съезда горнопромышленников(Париж), собирала данные о работе шахт юга России[1125].

Особый интерес для спецслужб капиталистических государств представляли приграничные районы Советской России. Они их рассматривали не только как плацдарм для развертывания наступления в глубь страны, но и как место для заброски своей агентуры. На западном участке границы сопредельные приграничные пространства, ранее принадлежавшие России, стали ареной военно-политического противоборства. Руководители Финляндии, Польши и Румынии приобрели новых союзников, которые использовали территорию этих стран для борьбы с Советской Россией. Они даже шли на провокации. Так, в 1924 г. в Ревеле были скомпрометированы сотрудники советского полпредства: подосланный агент эстонской разведки вручил им личное письмо, якобы содержавшее ценные разведывательные данные. Они были арестованы эстонской спецслужбой и обвинены в шпионаже[1126].

Следует иметь также в виду, что охрана многих участков государственной границы после Гражданской войны находилась в плачевном состоянии.

Руководство спецслужб противника предприняло усилия для координации своих действий в борьбе с Советской Россией. Так, англичане встречались с лидерами эмиграции во Франции, Турции, Чехословакии и Китае в целях объединения различных антисоветских групп. Разведки Германии, Франции, Польши и США предприняли усилия по согласованию своих действий с охранками Литвы, Латвии, Эстонии, Финляндии, Румынии, Чехословакии и других стран, для «борьбы с коммунизмом». 1 апреля 1921 г. в Пекине с участием японцев состоялось совещание главарей белогвардейского движения на Дальнем Востоке: барона Р.Ф. Унгерна, А.С. Бакина, Б.В. Анненкова, Савельева, Кайгородова и др., на котором при помощи японского Генерального штаба был разработан план военного нападения на Дальневосточную и Советскую республики. По этому плану предусматривалось одновременное вооруженное выступление белых в Приморье, вторжение в Забайкалье банд Унгерна из Монголии и Манчжурии и наступление белогвардейцев с китайской территории и на Амурскую область. Месяцем раньше в Лондоне состоялась встреча начальника английской секретной полиции с представителем спецслужбы Германии и речь шла о создании единой системы борьбы с большевиками. Значительно активизировались спецслужбы Англии, Франции, Турции, Чехословакии и Китая[1127]. В июне 1925 г. начальник польской дефензивы Сволькен посетил Швейцарию и Болгарию с целью привлечения спецслужб этих государств к уже существовавшему согласию в борьбе с партиями Коминтерна спецслужб Польши, Латвии, Эстонии, Финляндии, Румынии и Чехословакии[1128]. В декабре 1925 г. всем представителям Англии за границей был направлен секретный циркуляр, предписывающий выявлять политические эмигрантские группы и вести доверительные переговоры с их лидерами в Константинополе, Париже, Праге для использования этих групп в подрывных целях против Советской России. Савинковские группы в Варшаве, Париже, Праге занимались вербовкой и заброской резидентов в нашу страну.

Ф.Э. Дзержинский в записке З.Б. Кацнельсону 31 июля 1925 г. отмечал, что «можно безошибочно предвидеть в скором времени всякие выступления банд в СССР и попытки поднять восстание у Вас, в Грузии, для помощи Англии и Антанте. Ни на секунду не забывайте этого, чтобы события не повторились»[1129].

Особую активность в ведении шпионажа проявляли англичане, опираясь на широкую агентурную сеть в различных учреждениях, редакциях газет, главках, концессиях и др. Сотрудники английского представительства стремились парализовать деятельность органов ВЧК-ОГПУ и всячески помогали противникам советской власти. Каждого посетителя спрашивали о том, кого из своих знакомых он подозревает в связях с ОГПУ, показывали им списки уже выявленных англичанами провокаторов, рекомендовали запомнить этих людей и никакого дела с ними не иметь[1130]. С англичанами сотрудничал бывший колчаковский офицер С.Е. Мазуренко, служивший в центральном управлении Морского транспорта и поставлявший информацию о военных перевозках английскому поверенному в делах Ходжсону.

Наиболее тесное взаимодействие было налажено между английской спецслужбой и дефензивой (военной контрразведкой) Польши, которая опиралась на украинскую антисоветскую эмиграцию. Правительство Польши стремилось расчленить Советский Союз на «независимые территории» путем активизации буржуазных националистов. По условиям Рижского мирного договора Польша обязалась уважать государственный суверенитет и не вмешиваться во внутренние дела России, не заниматься враждебной пропагандой, не допускать образования и пребывания на своей территории организаций и групп, ведущих борьбу с советской властью. Однако эти обязательства постоянно нарушались. Так, украинским националистам была предоставлена целая область с центром в Тарново. Там продолжало существовать марионеточное правительство «Украинской народной республики». Для переброски банд и агентуры в городах, расположенных вдоль границы с СССР (Дубно, Изъяслав и др.), были созданы нелегальные петлюровские штабы. В самой Польше находились остатки разбитой петлюровской армии общей численностью более 20 тыс. человек[1131]. Польша поддерживала террориста Б.В. Савинкова, бандитские рейды С.Н. Булак-Балаховича, атамана Ю.В. Тютюника, помогала националистам Украины, Белоруссии, Грузии, Азербайджана, Крыма и др.

В начале 1920-х гг. у Председателя ВЧК сложилось мнение, что Польша готовиться к широкомасштабной войне. Эту точку зрения он не изменил до конца своей жизни. «Целый ряд данных, — писал Дзержинский 11 июля 1926 г. И.В. Сталину, — говорит с несомненной (для меня) ясностью, что Польша готовится к военному нападению на нас с целью отделить от СССР Белоруссию и Украину. В этом именно заключается почти вся работа Пилсудского..»[1132]. Однако анализ многих документов не подтверждает правильности вывода Ф.Э. Дзержинского. Да и сам начальник польского государства Ю. Пилсудский говорил о том, что «он победил в одной войне и зачем ему рисковать другой?»[1133].

Налицо было не только противостояние армий, но и разведок, и контрразведок. Ф.Э. Дзержинский отмечал, что польская разведка на Правобережной Украине «работает великолепно. Сведения у нее точные и быстро получаемые»[1134]. Значительные усилия польской разведки были направлены на установление тесных связей с петлюровцами и на привлечение на свою сторону украинских политических партий в Галиции, настроенных враждебно к полякам. Особое старание в этом проявляли генералы Безручко, Сальский и Чеботарев[1135].

В декабре 1920 г. во время ведения мирных переговоров России с Польшей в Умани поручик дефензивы Жайковский завербовал бухгалтера комиссии по ликвидации военного имущества Ягодинскую, которая собирала сведения о частях Красной Армии, состоянии транспорта, планах военного командования. В июне 1923 г. в Россию был заброшен шпион Линчевский с подложными документами на имя Фомичева для сбора сведений о дислокации частей и учреждений Красной Армии в Пскове, Старой Руссе, Дриссе и Петрограде. Для ведения разведки он получил более 3 млн. марок.

В меньших масштабах шпионажем против Советской России занимались спецслужбы других государств, решая свои специфические задачи. Так, на территории Финляндии скопилось около 12 тысяч беженцев карелов. Самозваное «Ухтинское правительство», образованное в апреле 1920 г., было переброшено в Карелию и находилось на нелегальном положении. Его эмиссары вели усиленную агитацию среди беженцев за вступление в добровольческие отряды, которые должны были сражаться в Советской Карелии. Финские газеты публиковали объявления о вербовке в группы, уже посланные в Карелию. Костяк создаваемых формирований составляли лица, участвовавшие в боевых действиях в Карелии в 1919 г. и служившие в разведывательных органах финской армии, из перебежчиков финская разведка готовила агентов для заброски в СССР[1136].

Для подрывной работы против Советской России Антанта активно использовала и боярскую Румынию, на территории которой формировались банды и велась подготовка диверсантов. Военный представитель С.В. Петлюры при румынском правительстве атаман А.А. Гулий-Гуленко разместил свой штаб в Кишеневе. Штаб вел вербовку агентуры в Бессарабии, Буковине и Румынии. Всестороннюю помощь атаман получал от французского генерала Нисселя и польского генерала Сосновского, а также от правительства Турции. В 1923 г. на западном участке границы СССР были сосредоточены белоэмигрантские военные формирования общей численностью 43 тысячи человек[1137].

Между многими спецслужбами существовала «разведывательная конвенция»: поляки обменивались информацией с японцами, японцы — с латышами и англичанами, литовцы — с финнами, финны — с эстонцами и т. д.[1138].

На содержании иностранных спецслужб находились многие центры белой эмиграции: «Российский общевоинский союз», «Высший монархический совет», «Братство русской правды», «Народный союз защиты родины и свободы», «Российский фашистский союз» и др. Руководство этими объединениями с помощью засылаемых эмиссаров и агентов стремились установить контакт с внутренней контрреволюцией, создать новые и активизировать действовавшие контрреволюционные организации. Однако большее внимание они обращали на подготовку вооруженных восстаний, организацию диверсионных и террористических актов, бандитских налетов из-за рубежа, ведение антисоветской агитации среди населения.

В начале 1920-х гг. одним из серьезных противников советской власти оставался Б.В. Савинков, крайне опасный противник советской власти, тесно сотрудничавший со спецслужбами и ведущими политиками капиталистических государств, которые осуществляли финансирование подрывной работы в Советском Союзе. В состав руководящей группы кроме Бориса Савинкова и его брата Виктора вошли А.А. Дикгоф-Деренталь, литератор, профессор Д.В. Философов, бывший штабс-ротмистр лейб-гвардии кирасирского полка Г.Е. Эльвенгрен, казачий полковник М.Н. Гнилорыбов, полковник С.Э. Павловский и некоторые другие, достаточно авторитетные личности. Под «внепартийные знамена» Савинкова стекались монархисты и либералы, черносотенцы и социалисты. Савинков засылал своих эмиссаров (они же резиденты его разведки) в губернские, городские, уездные и даже волостные комитеты образованного им Союза в западных областях России и Белоруссии. «Идеологическую работу» они подкрепляли бандитскими нападениями на советские учреждения, ограблениями банков и сберкасс, злодейскими убийствами партийных и советских работников, активистов, просто сочувствующих советской власти. Особой жестокостью отличались банды С.Э. Павловского в 1921–1922 гг. терроризировавшие приграничные районы Белоруссии. Павловский выделялся безудержной храбростью, собачьей преданностью Савинкову. Савинковские группы в Варшаве, Париже, Праге занимались вербовкой и заброской агентов в Советскую Россию.

Савинковцы разработали план создания в польской армии особых формирований из белогвардейцев и военнопленных. К весне 1922 г. их численность должна была достигнуть 100 тыс. человек. Предполагалось, что «Русская армия» будет вести операции самостоятельно[1139].

Спецслужбы и эмигрантские центры использовали различные каналы для получения шпионской информации.

Одним из каналов проникновения агентов спецслужб противника был легальный въезд в страну. Огромное перемещение людских контингентов из страны и в страну в условиях Советской России было вызвано самой революцией и Гражданской войной, а также непринятием многими политики большевиков. Каких-либо серьезных ограничений на этот счет тогда не существовало. И после Гражданской войны под видом амнистированных, перебежчиков, реэмигрантов, бывших военнопленных или лиц, желавших «строить новое общество» приезжали тысячи людей. Из доклада Центроэвака видно, что с 1 января по 2 декабря 1921 г. перевозка за рубеж только через КПП Себеж, Остров, Ямбург составила 210 622, а из-за границы — 160 674 человека, всего же подлежало перевозке за границу и из-за границы 1 103 300 человек. Нельзя было не учитывать и того, что «репатрианты отдельных] стран периодически являются средством политического воздействия на их правительства…»[1140]. В большом их потоке трудно было распознать агентов. Спасаясь от безработицы, границу переходили граждане сопредельных государств. В 1922 г. только на участке Украинского округа границу перешли 4004 человека[1141].

После Гражданской войны многие выходцы из России изъявили желание вернуться на родину. По имевшимся сведениям, таковых насчитывалось более 1,2 млн. человек. И только за несколько июньских дней 1921 г. через станцию Белоостров в Петроград прибыло около 1,5 тыс. бывших «кронштадтцев», а в начале апреля 1921 г. на турецком пароходе «Рейд Паша» прибыло в Одессу 3,8 тыс. солдат и казаков, ранее служивших в армиях П.Н. Врангеля и А.И. Деникина. Всего же в 1921 г. через одесский порт вернулось на родину 17 тысяч бывших солдат белой армии[1142].

Разведки капиталистических стран использовали в своих целях и некоторых из 53 тыс. интернированных красноармейцев, возвратившихся на родину в 1921 г. В конце августе 1920 г. они в составе 4-й армии, двух дивизий 15-ой армии и 3-го кавалерийского корпуса Г.Д. Гая вместе с ранеными и 2 тысячами поляками, взятыми в плен во время наступления, перешли границу Восточной Пруссии, были интернированы и находились в Германии до середины 1921 г.[1143]

Особые надежды спецслужбы возлагали на иностранцев, которых на 1 января 1925 г. только на территории РСФСР (без Московской губернии) проживало 146 190 человек, из них большинство (126 323) находилось на Дальнем Востоке, остальные — в европейской части страны. Следует отметить, что число граждан СССР только за один год, с июня 1924 по июнь 1925 гг. возросло на 7805 человек за счет иностранных подданных, получивших советские паспорта[1144].

Пристальное внимание Дзержинского было обращено на некоторые общественные организации, поддерживавшие связи с заграницей. 18 июня 1926 г. он писал С.А. Мессингу: «Для меня, безусловно, ясно, что в Комитете по делам изобретателей нечисто. ни на счет денег, ни на счет сношений с заграницей. Между тем никак нельзя к ним подойти. Нет ли у Вас материалов и каково Ваше мнение? Все, что у Вас есть по этому комитету, пришлите Герсону, которому я поручил заняться этим делом»[1145].

Разведывательные службы противника вели разведку при помощи и под прикрытием посольского и консульского корпусов, заграничной агентуры, тайной агентурной разведкой и др. Вместе с тем особое значение придавалось изучению печатных материалов. Специалисты по разведке признавали, что даже «беллетристика, поскольку она выражает нравы, обычаи и быт народа, интересна для шпионажа, чтобы определить культурный уровень населения, чтобы иметь полное представление о силах страны».

Агентура спецслужб и эмигрантских центров стремилась использовать для сбора сведений, прежде всего официальные периодические и другие издания. Тем более, что в печати было много сведений о заводах военной промышленности, воинских частях и др.

В статьях нередка давалась характеристика боевого состава, внутренней организации, дислокации частей и др. На основании публикаций газет «Правда», «Трудовой Дон», «Коммуна» и др. спецслужбы противника составляли сводки состоянии частей Красной Армии [1146].

Добытые агентами материалы в Советской России публиковались в эмигрантской печати. Например, в апреле декабря 1921 г. в меньшевистском «Социалистическом вестнике» опубликовано совершенно секретное циркулярное письмо ВЧК № 5 от 1 июня 1920 г., в котором подробно излагались методы борьбы с меньшевиками, причем упор был сделан на агентурную работу[1147]. То же издание 10 декабря 1922 г. напечатало выдержки из секретного отчета Одесской губЧК за 1921 г.[1148]

Исходя из директив ЦК компартии и решений Советского правительства, органы ВЧК-ОГПУ под руководством Ф.Э. Дзержинского вели активную внешнеполитическую разведку по сбору и обобщению данных о капиталистических странах, в политических партиях и правительственных кругах Запада, решали задачи внутриполитического характера, осуществляли политический сыск, доставляли информацию политического, военного и научно-технического характера, внедряли свою агентуру в разведывательные и контрразведывательные органы противника, в зарубежные антисоветские центры. Для решения этих и других задач сентябрьским постановлением Политбюро ЦК РКП (б) (1920 г.) была создана закордонная разведка в системе ВЧК. В нем было подчеркнуто, что «только серьезная, правильно поставленная разведка спасет нас от случайных ходов вслепую». 20 декабря 1920 г. Дзержинский подписал приказ об образовании Иностранного отдела ВЧК. На работу в ИНО были направлены наиболее подготовленные сотрудники из военной разведи, в том числе Регистрационного отдела штаба Западного фронта. ИНО ВЧК — ОГПУ решал вопросы в тесном контакте с Разведывательным управлением РККА и НКИД.

В конце Гражданской войны Дзержинский отдал распоряжение Менжинскому подготовить совещание сотрудников Региструпа и ИНО ВЧК для решения вопроса о назначении руководителя всех агентов, как ВЧК, так и Региструпа и подбора кандидатов на пост начальников в Эстонии, Латвии, Литвы и Финляндии и в других странах[1149]. А в письме к Сталину 23 мая 1925 г., «в связи с информацией, организованной ОГПУ по заграничным делам, а также с нашей борьбой со шпионажем и организуемой капиталистическими странами контрреволюции» настаивал на более тесном контакте» с НКИД[1150]. Вопрос о согласованной работе ВЧК с НКИД был обстоятельно рассмотрен еще в 1921 г. после так называемого дела заведующего отделом стран Согласия НКИД Нуортевы, арестованного 19 марта 1921 г. по подозрению в шпионаже. И он даже трижды обсуждался на Политбюро ЦК РКП (б): 8 ноября 1921 г. и 3 января и 7 сентября 1922 г.[1151]

Взаимоотношения ВЧК-ОГПУ, НКИД и Разведупра РККА, указывал советский разведчик В. Кривицкий, «носили деловой, дружественный характер»[1152].

К июлю 1921 г. в ВЧК имелись оперативные подразделения для ведения работы в 27 странах. С 25 октября 1921 г. вся разработка дел по иностранцам была сосредоточена в руках специально уполномоченного, «вполне ответственного работника». С 20 марта 1923 г. дела по шпионажу со стороны спецслужб Японии, Китая и Кореи были переданы Контрразведывательному отделу ГПУ. Материалы по мусульманам Китая должны были направляться в Восточный отдел ГПУ, который вел разработки среди мусульман Западной и Восточной Сибири и Внешней Монголии[1153].

Постепенно работа советских разведывательных органов приобретает более плановый характер с учетом долгосрочной перспективы и намерений противника. Так, в связи с возросшим влиянием Англии на Востоке, было решено усилить активность советской разведки, прежде всего в Персии. В центре был разработан план проведения этой линии в жизнь.

Агентурная работа за рубежом находилась под личным контролем Дзержинского. 12 декабря 1919 г. он поручил Ягоде издать секретный приказ о том, что «ни один отдел ВЧК не имеет права самостоятельно отправлять агентов или уполномоченных, или осведомителей за границу без моего на то согласия»[1154].

О тщательном подборе сотрудников для работы за рубежом свидетельствует переписка 1924–1926 гг. по делу М.А. Михайлова («дяди Миши»).

29 февраля 1924 г. Дзержинский поручил Герсону собрать все сведения о «дяде Мише» и доложить о его деле после заключения Менжинского — «На меня производит впечатление бреда маньяка, за спиной которого стоят шпионы. Запросите сведений у Кацнельсона, Трилиссера. Пусть они всюду соберет сведения. Попросите у т. Назаретьяна или Товстухи — сведений об этом «дяде» и кто его лично знает. М. быть, знает его Менжинский?»[1155].

Выяснилось, что Михаил Александрович Михайлов до 1914 г. был членом РСДРП б). После революции 1905 г. эмигрировал в Париж, где занимался адвокатское деятельностью, после Февральской революции вернулся в Россию. В Париже основал общество по снабжению России школьными пособиями. В ноябре 1922 г. ему был разрешен въезд в Россию. Далее Михайлов занимался организацией снабжения школ. По данным ЭКУ ОГПУ, концессионная деятельность Михайлова наносила большой ущерб государству. В докладной записке начальника ЭКУ З.Б. Кацнельсона говорилось, хотя Михайлов «не является злостным врагом Советской России…но помимо его воли, используется своими заграничными патронами в целях экономического шпионажа». Поэтому ЭКУ ОГПУ считало «необходимым тем или иным путем положить конец деятельности Михайлова в Москве»[1156].

9 марта 1924 г. Ф.Э. Дзержинский писал в ЦК РКП (б) В.М.Молотову, В.В. Куйбышеву, В.Н. Яковлевой и Г.В. Чичерину: «При сем документы о деятельности М. А. Михайлова — он же «дядя Миша».

Считая эту «деятельность» вредной и компрометирующей Советскую власть, вношу предложение: 1) запретить «дяде Мише» заниматься этим делом, как равно и концессиональными, чем он занимается в качестве вольного посредника и 2) всю его «деятельность» расследовать РКИ-ЦКК»[1157].

Но председатель ОГПУ в записке 10 июня 1924 г. Гусеву все же не исключал возможности косвенного использования Михайлова за рубежом, но по линии НКИД: «Дядю Мишу» я лично не знаю, сужу о нем на основании его собственных «посланий». Полагаю, что никакой ответственной работы ему давать нельзя. Если он будет послан во Францию как вольный стрелок на свой риск и страх для того, чтобы давал НКИДелу частную информацию и если НКИДел сумеет отличать в его информацию — фантазию и дезинформацию со стороны его французских друзей, то тогда я не возражаю, но думаю, что «дядя Миша» плохой будет для нас разведчик»[1158].

В другой записке Дзержинский писал о М.А. Михайлове: «Я уже узнал, кто это Михайлов, «будучи сам вне всякого подозрения, попал в чьи-то не наши руки. Я думаю, надо было бы ему посоветовать бросить эту фантазию»[1159]. После ареста Михайлова в 1926 г. Дзержинскому пришлось отвечать и на запрос из Америки. 8 марта 1926 г. в письме Гарриману по поводу ареста Михайлова он подчеркнул, что это «не стоит ни в какой связи с Вашими концессиями. Михайлов уже неоднократно арестовывался раньше за неблаговидные проступки. В настоящее время он обвиняется гораздо более серьезно.

Необходимо в интересах самого же Михайлова доведения дела до полной ясности»[1160].

После Гражданской войны чекисты активизировали экономическую разведку в других странах. Так, хорошо известный по процессу правых эсеров 1922 г. Г.И. Семенов в 1923 г. собирал и переправлял из Германии информацию о технологии вольфрамового производства. Он вышел на квалифицированных немецких специалистов (рабочих-коммунистов), имевшим доступ к секретам технологии. К этому были причастны также руководители Главэлектро ВСНХ А.З. Гольдман, К.В. Уханов и Н.А. Булгагин. Необходимая информация была получена уже к лету 1924 г.[1161]

Органы ВЧК-ОГПУ прилагали немало усилий для того, чтобы получать необходимую информацию для советских и партийных органов о положении в капиталистических государствах и эмигрантских кругах. 13 марта 1921 г. Дзержинский поручил Менжинскому собрать все материалы о замыслах и политике стран Антанты, всех эсеровских группах за границей и «связать их с всеохватывающими восстаниями и заговорах для составления правительств. Сообщения… Работа очень спешная»[1162]. В тот же день он отдал распоряжение В.Р. Менжинскому помочь достоверной информацией С.И. Аралову для работы в Праге и «дать человека и информацию о людях и т. д. в Чехии, а также обстановке связи с нами…»[1163]

По указанию Дзержинского каждое сведение, поступавшее в адрес ВЧК, о положении в сопредельных государствах нуждалось в дополнительной проверке. В 1920 г., после получения В.И. Лениным телеграммы из Одессы от посла Грузии Хундадзе для СНК (без указания источника) о намерении правительства Азербайджана при наступлении Красной Армии на Баку, уничтожить нефтяные промыслы, сжечь и затопить их, 5 апреля 1920 г. Дзержинский направил председателю ЧК Одессы Реденсу телеграмму о немедленном аресте Хундадзе и замешанных в этом деле лиц, проведении расследовании, откуда они получили свои сведения и угрозы[1164].

В апреле 1922 г. ГПУ довело до сведения ЦК РКП(б) о состоявшемся в Белграде 5-12 марта совещании наиболее влиятельных врангелевцев, дав точную информацию о наличии у монархистов воинских формирований в 31 тысячу человек, о большой прослойке среди них офицерского состава (30 %) и проведении принудительного призыва русских беженцев и военных чиновников для пополнения своих частей[1165].

В сентябре 1922 г. в Москву были доставлены документы секретного совещания, проведенного великим князем Н.Н. Романовым, объявившим себя местоблюстителем российского престола в эмиграции. На совещании присутствовали П.Н. Врангель, А.И. Деникин, А.П. Кутепов, И.Г. Эрдели, А.С. Лукомский, Н.Н. Денич, а также представители от английского и французского Генштабов. На нем были обстоятельно обсуждены и приняты решения о ведении разведки, активизации работы по разложению Красной Армии, организации военных формирований для подготовки к вторжению в СССР[1166].

Дзержинский давал различные поручения разведчикам. В сентябре 1922 г. ему стало известно от Г.М. Кржижановского через Н.И. Бухарина о статье в немецком журнале инженеров-электриков с отчетом «о заседании Русско-немецкого общества в Москве» из коего видна самая беспардонная борьба и критика Сов. власти и большевиков со стороны немецких инженеров». Поэтому 21 сентября 1922 г. он обязал Менжинского:

«1) Достать журнал (Г.М. К. приезжает сюда на днях, через Степанова или другого),

2) Узнать, где и что это за общество,

3) Установить членов его, докладчиков,

4) Наблюдать за ним, 5) Принять наши меры»[1167]

После выступления Х.Г. Раковского на Политбюро ЦК РКП(б) Дзержинский просил Менжинского 22 августа 1923 г. предоставить ему материал, полученный из Лондона о подготовке в Ленинграде, Москве и Ростове-на-Дону восстания[1168]. 27 апреля 1925 г. он дал задание М.А. Трилиссеру «найти пути для проникновения в «Русский торг. — пром. — финанс. Союз во Франции» для наблюдения за их связями с Россией и загран. государствами», а также «доставлять мне их издания, как гласные, так и негласные»[1169].

Председатель ОГПУ не мог допустить сужения возможности получения информации ни по одному из каналов. 19 ноября 1925 г. он выразил несогласие с заместителем наркома Иностранных Дел М.М. Литвиновым о предоставлении виз нашим делегациям, направив письмо Гуревичу: «Я думаю, что т. Литвинов не прав и что необходимо добиваться получения виз. Мне кажется, что каждая страна заинтересована в наших делегациях и что не было случаев, чтобы наши делегации занимались политикой подрыва основ. Конечно, надо только списки так составлять, чтобы не было людей, которым поездка не нужна и чтобы было для заграничных правительств очевидным, что данное лицо по своему положению заинтересовано в поездке. О списках каких делегаций пишет т. Литвинов в последнем абзаце своего письма?

Прошу Вас составить проект ответа моего т. Литвинову и прислать мне вместе с письмом последнего»[1170].

Неудачи революционных выступлений в европейских странах и провалы агентуры потребовали коренной перестройки внешней разведки. По существу, она началась еще с приходом к руководству ИНО соратника Дзержинского М.А. Трилиссера, прошедшего хорошую школу под руководством профессионального разведчика A. Н. Луцкого. Благодаря этому улучшилась информационная работа органов безопасности, все более ощутимыми были успехи.

К этому времени за рубежом существовала «активная разведка». Она была нацелена на всемерное оказание всесторонней помощи коммунистическим партиям и просоветским элементам.

В этой работе участвовали ОГПУ и Разведупр РККА. Но по разным причинам в середине 20-х годов выступали несогласованно. Об это свидетельствует документ начала 1925 г. В письме к Балицкому Дзержинский возмутился «безответственными действиями Разведупра, втягивающими нас в конфликты с соседними государствами» и считал, что «надо положить властно предел». Речь шла о том, что в СССР были банды, которые выступали против поляков на их территории при содействии советских спецслужб. Он срочно прислать ему весь материал и собрать дополнительные сведения:

«1) Какие банды, их количество, местоположение, как с нашей стороны границы, так и по ту сторону. Их вооружение. Что они из себя представляют, идейность и дисциплинированность?

2) Кому они подведомственны и подчинены, какому учреждению и каким лицам в приграничной зоне, в Киеве, Харькове, Москве?

3) Каковая организация управления ими в центрах и на местах. Линия их подчинения?

4) Что представляет у Вас из себя Разведупр и его органы? Какие идеи?

Характеристика лиц и оценка, кто им дает указания?

5) Какие их взаимоотношения с нами и с погранвойсками? Каким образом наша погранохрана их пропускает через границу?

6) Ваши предложения и Ваше отношение к бандам, к их деятельности, а также к Разведупру. Надо ли их ликвидировать и как это можно сделать? Можно ли и следует ли банды эвакуировать в глубь страны и куда? Не могут ли эти банды выступить против нас, кой кого из них перебросить на сторону врага.

Прошу лично заняться этим делом. Копии с моего письма не снимать, а вернуть его мне с ответом и материалами, которые мне нужны для комиссии П/бюро, в которую я вхожу»[1171].

В 1925 г. решением Политбюро ЦК ВКП (б) была создана комиссия В.В. Куйбышева по «активной разведке». К 18 февраля 1925 г. Ф.Э. Дзержинский подготовил проект постановления комиссии

B. В. Куйбышева об активной разведке: «Активную разведку в настоящем ее виде (организация связи, снабжения и руководства диверсионными отрядами на территории Польской республики) — ликвидировать.

Ни в одной стране не должно быть наших активных боевых групп, производящих боевые акты и получающих от нас непосредственно средства, указания и руководство.

Вся боевая и повстанческая работа и группы ее проведения, поскольку они существуют и целесообразны (что определяется в чисто партийном порядке), должны быть руководимы и находиться в полном подчинении у национальных партий, действующих в данной стране. Эти группы должны выступать, руководствуясь и от имени исключительно их революционной борьбы, а не СССР.

Группы эти не должны ставить себе целью и заниматься разведывательными и другими заданиями в пользу Военведа СССР. Этими вопросами они занимаются для своих революционных целей.

Задача РКП и Коминтерна помочь сорганизовать при национальных партиях работу в армии и по созданию своих боевых кадров там, где это по положению необходимо. РКП и Коминтерн, однако, не должны иметь для этой цели специального органа или учреждения для руководства. РКП должна иметь только орган, изучающий боевые силы революции во всех странах для чисто информационной цели. Никаких оперативных функций и непосредственных связей с военной работой в других странах иметь не должна.

Ликвидация разведупровских боевых групп на территории других стран должна быть проведена очень умело и осторожно. Для этого необходимо ассигновать средства.

Зона границы на нашей стороне должна быть целиком очищена от активных партизан, которые самостоятельно переходят границы для боевой работы. Их надо эвакуировать, никоим образом, однако, не озлобляя их, но наоборот оказывая как им, так и перешедшим на нашу сторону или эвакуированным с той стороны партизанам помощь. Их, в общем (кроме ненадежных) на надо распылять, а свести в военные единицы или другие группы с тем, чтобы в случае войны или другой необходимости использовать их как ценнейший материал. Для этого необходимо ассигновать средства.

Для военных целей СССР вместо настоящей активной разведки должны быть организованы самым конспиративным образом в Польше и других соседних странах комендатуры по образцу польской ПОВ. Эти организации активны только во время военных действий. В мирное же время изучают военные объекты, весь тыл противника, изучают людей, завязывают всюду связи и т. д., т. е., подготовляются к деструктивной работе во время войны в тылу у противника. С партией они никоим образом не связаны, работники их не состоят в партии. Во время революции они передаются в ее распоряжение.

На нашей зоне организуются строго законспирированные небольшие боевые группы с необходимым вооружением. В случае занятия нашей территории противником их задача дезорганизация вражеского тыла и партизанская война.

Проведение всего вышеизложенного возложить на РВСР с докладом в Политбюро.

Ответственность за состояние границ и переход через них партизан возложить целиком на органы ГПУ.

Проведение этой линии должно быть обусловлено и дипломатическим ее использованием и проведением НКИДелом твердой линии по отношению к Польше. Ямпольскому нападению и призывам в Польше к террору (Арцыбашев «За свободу») должен быть дан твердый отпор. Польша не имеет никаких прямых (кроме догадок) улик против нас. Этого нельзя забывать. Вместе с тем по отношению к Польше нет у нас проведения ясной ни политической, ни торговой линии и необходимо этот вопрос поставить пред П/бюро.

Намеченные выше меры могут оказаться вредными, если не последует твердое и быстрое проведение линии в польской политике, уже намеченной Политбюро…»

Помимо этих предложений Дзержинский распорядился «расконспирированных на границе начальников и руководителей активной разведки сменить немедленно, не дожидаясь общей ликвидации, которая требует более продолжительного времени[1172].

14 марта 1925 г. по предложению Уншлихта и Фрунзе Политбюро ЦК компартии приняло решение о ликвидации активной разведки.

В 1926 г. зона советско-польской границы была очищена от партизан, самовольно переходивших границу для развития повстанческого движения[1173].

26 октября 1925 г. Ф.Э. Дзержинский в письме к Г.А. Русанову выступил против предложения передачи Разведупру о сборе информации о достижениях заграничной техники, которое просило на организацию этого дела 50 тыс. руб. — Оно должно «заниматься своим делом военным, а для этого должна быть особая организация или в ВСНХ или у нас, в ГПУ». «За эти деньги, — писал он, — разве мы не могли бы наладить этого дела. Я думаю, нам нужно или при ИНО, или отделе рационализации создать ячейку (орган) информации о достижениях заграничной техники. Ячейку с открытой деятельностью. Эта ячейка имела бы быть руководителем и давать директивы для другой, скрытой ячейки у нас в ГПУ или в ВСНХ о получении секретов, моделей и т. д. Если же это дело будет в Разведупре, то это будет только предлогом для пополнения средствами ВСНХ своего бюджета. Подумайте, посоветуйтесь и после возвращения моего из отпуска доложите мне»[1174].

1920-х гг. чекисты и сотрудники других силовых ведомств провели ряд операций по ликвидации наиболее одиозных фигур антисоветского движения за рубежом: А.И. Дутова, А.П. Кутепова, Б.В. Анненекова, С.В. Петлюры и др.

25 мая 1926 г. был убит лидер украинских националистов С.В. Петлюра. После Октябрьской революции и образования в декабре 1917 г. в Харькове Советского правительства Украины он объявил себя сторонником независимости и противником большевиков. В январе 1918 г. Петлюре принадлежала решающая роль в подавлении большевистского восстания в Киеве. После разгрома его отряда он вступил в союз с немецкими оккупантами, во время войны с Польшей остатки его армии присоединились к польским войскам. После подписания перемирия члены правительства Украинской народной республики эмигрировали в Польшу, но по настоянию Советского правительства были выдворены оттуда и выехали сначала в Будапешт, затем в Вену, а осенью 1924 г. — в Париж. Антисоветская активность Петлюры была пресечена убийством агентами советской спецслужбы. Организатором выступил М. Володин, а убил С. Петлюру Ш. Шварцбард.

Наряду с руководством внешней разведкой Дзержинский много внимания уделял работе контрразведки, основной задачей которой был борьба со шпионажем.

Советское законодательство подчеркивало особую опасность такого рода преступлений и повышало ответственность за него. Так, постановлением Президиума ЦИК СССР от 14 августа 1925 г. «О шпионаже, а равно собирании и передаче экономических сведений, не подлежащих оглашению» за шпионаж полагалось: «лишение свободы на срок не менее трех лет, а в тех случаях, когда шпионаж вызывает особо тяжелые последствия для интересов государства — расстрел».

Борьба со шпионажем спецслужб противника являлась крайне сложной, потому что «у шпионажа нет никаких границ, нет никаких пределов существованию шпионов в их работе. Шпионы бывают всюду ив то же время нигде». И в противостоянии им «приходится оперировать мыслями и намерениями людей, очень тщательно и хитро скрываемых, а не с конкретными ощутимыми объектами».[1175]

При противоборстве со спецслужбами противника, руководство органов безопасности уделяло постоянное внимание тесному взаимодействию с Регистрационным управлением штаба РККА, занимавшимся внешней разведкой.

Советские органы безопасности противостояли спецслужбам противника, используя в своей практической деятельности специальные формы и методы, которые не были в арсенале средств других государственных органов власти и управления. Речь шла о широком применении агентуры, то есть тех лиц, которые конспиративно (тайно), добровольно или вынуждено, на постоянной или временной основе выполняли поручения спецслужб, не являясь их кадровыми сотрудниками. Именно вербовка и использование агентуры позволяли спецслужбам проникнуть к важнейшим секретам другой стороны. Эта деятельность называлась агентурнооперативной[1176].

В центре внимания органов ВЧК-ОГПУ были и зарубежные центры контрреволюции, которые рассматривались как база для пропаганды антибольшевистских идей и подрывных действий. К ним были отнесены: группа великого князя Николая Николаевича и ее филиалы; Константинопольский центр монархистов; группа Кирилла Владимировича; Объединенный совет Донского, Кубанского и Терского правительства и атамана Донского, Кубанского и Терского; Общеказачий сельскохозяйственный союз (ОКЗС). Последний вел среди казаков подпольную агитацию, внушая им мысль: «… скоро придут наши, и за то, что я ничего не делал, повесят вместе с коммунистами, надо кое-что сделать, чтобы меня похвалили», т. е. получить «подпольный антисоветский стаж»[1177].

В конце 1917-начале 1918 гг. прежде всего усилиями ВЧК были разгромлены контрреволюционные организации: «Союз Союзов служащих государственных учреждений», «Союз защиты Учредительного собрания», «Организация борьбы с большевизмом по отправки войск к Каледину», «Все для Родины», «Белый крест», «Военная Лига» и др.

Но уже весной 1918 г. в изменившихся условиях были созданы новые, гораздо более радиально настроенные, нелегальные организации: «Правый центр», «Национальный центр», «Союз возрождения России» и др. Из них самой мощной организацией был «Союз защиты Родины и свободы» под руководством Б.В. Савинкова. «Союз» был связан с Антанты, имел в своем составе до 5,5 тыс. человек в 34 городах и готовился к вооруженному свержению советской власти.

В январе 1918 г. Дзержинский участвовал в продолжении следствия по делам «Союза Союзов» и «Союза защиты Учредительного собрания» и других контрреволюционных организаций вместе со Следственной комиссией при Петроградском совете. Одного за другим он вызывал лиц, имевшим прямое или косвенное отношение к этим организациям. До 11 января 1918 г. был допрошен художник и издатель «Золотого руно» Н.П. Рябушинский. Тот заявил, что никакого отношения к политике не имеет. За 5 дней до ареста к нему пришел арестовавший его человек и говорил что-то о «Союзе Союзов», советуя мне принять меры. «Фамилия его что-то вроде той, которую вы называете (Валендинский). Никакого знакомого по фамилии Мингольма не знает и к юнкерам и Каледину никакого отношения не имеет. 11 января 1918 г. Рябушинский был освобожден[1178].

После 12 января от председателя Следственной комиссии М. Козловского поступил запрос с просьбой сообщить, на основании каких именно данных стало известно, что «Союз Защиты Учредительного Собрания» под видом защиты Учредительного собрания «организует контрреволюционные силы для борьбы с советской властью, призывает к ниспровержению советской власти, продолжает созывать собрания ЦИК 1 — го созыва и противопоставлять его. ЦИК, а также откуда известно, что Брамсон, Богданов, Ванштейн, Хозан, Топер, Ермолаев и Островская, члены «Союза Защиты Учредительного Собрания». Ф. Дзержинский ответил, что все эти лица являются членами и сотрудниками ЦИК 1 — го созыва и были арестованы на собрании «Союза защиты»[1179].

Председателем ВЧК был допрошен и М. Совинский. Выяснилось, что тот в 1914–1915 гг. издавал в Петербурге газету в типографии, принадлежавшей жене Дезобри — отставного офицера и активного контрреволюционера. Они получили субсидии по 30 000 руб. МВД и от Оболенского. Типография была куплена на средства МВД. Совинский имел конспиративную контору на Итальянской улице[1180].

В заметках конца января 1918 г., сделанных Дзержинским на основании показаний арестованных из группы руководителя контрреволюционной «Организации борьбы с большевиками и отправки войск Каледину» А.П. Орла, готовившей вооруженное восстание в крупных городах страны и похищение В. И. Ленина, председатель ВЧК отметил, что в подвалах дома 88 по Невскому проспекту хранится оружие, на Ждановской улице (д. № 1А) — взрывчатые вещества. Собраниями офицеров руководит кавалерист Лидак. Дзержинский отдал распоряжение чекистам арестовать Лидака для чего прибыть к его квартире, позвонить между 10 и 11 часами и попросить Лидака, «сказав, что говорит отставной офицер и желает переговорить и присоединиться. И тогда нагрянуть туда»[1181].

Одновременно Дзержинский решил судьбу агента ВЧК П.П.Смирнова. 11 января 1918 г. он допросил его. Агент узнал от своего дяди, Мухина, содержателя чайной на углу Финского переулка и Нижегородской улицы, что в чайной часто бывают скупщики оружия. Он пришел в чайную, чтобы поверить, нет ли подозрительных лиц, и увидел финна. Желая его испытать, он предложил ему покупку двух револьверов: одного браунинга калибра 6,35 и второго «Смит и Виссон». Осматривая браунинг, тот по неосторожности выстрелил и ранил в лоб посетителя. Председатель ВЧК дело прекратил и оставил Смирнова на службе[1182].

После подписания Брестского мира чекистам пришлось вести упорную борьбу с агентами германской, английской и французской разведок. Последние стремились всеми мерами втянуть Советскую Россию в войну, создать новые фронты, и одновременно выкачать из России материальные ресурсы. Именно в это время происходят многочисленные заговоры офицерства и чиновников при активном содействии бывших союзников. «Это был период самой острой и беспощадной борьбы с раскрываемыми контрреволюционными организациями, — указывал Дзержинский, — назывались ли они «Союзом спасения родины и революции» или носили другие названия. Во главе их стояли агенты Алексеева, правые эсеры— Савинковы, Локкарты, Нулансы. Это был период самой напряженной внутренней борьбы с теми, которые поддерживались и опирались на союзных империалистов».[1183]

14 апреля 1918 г. Ф.Э. Дзержинский поставил в известность управляющего Делами СНК В.Д. Бонч-Бруевича о том, что американскому подданному гражданину Бари предъявляются следующие обвинения: 1) финансирование офицеров и юнкеров, отправляющихся к Каледину и Корнилову; 2) хранение оружия без разрешения и не сдача его советским властям и 3) покупка и хранение подложных документов[1184].

13 августа 1918 г. Дзержинский писал Н.А. Скрыпнику о полученных сведениях о том, что англо-французские агенты получили задание «составить списки совет, служащих по категориям: 1) большевики, 2) работающие честно, 3) работающие из-за нужды, 4) саботажники. Поэтому необходимо приять меры, потому, что скоро «должен приехать в качестве датского или норвежского курьера главный агент на этой работе»[1185]. В середине сентября 1918 г. председатель ВЧК писал, что через англичанина В.Л. Казалетти белогвардейцы получали деньги. Надо немедленно арестовать его с и его друзей»[1186].

В разгар Гражданской воины противоборство спецслужб продолжается с нарастающей силой.

7 июня 1919 г. телеграммой в Харьков Дзержинский распорядился задержать курьера Деникина, который должен из Москвы через Тулу прибыть в Харьков. У него документы военнопленного на имя Кузнецова, а настоящая фамилия Ведерников. Это человек выше среднего роста, крупного телосложения, большие кудри, шатен, возможно, теперь остригся, блестящие глаза. — «Установите строжайшее наблюдение над прибывающими поездами. Арестуйте при прибытии. Наблюдение продолжайте включительно по двадцатое июня сего года. Результаты телеграфируйте»[1187].

В июне 1919 г. ВЧК арестовала членов «Национального центра» военных специалистов, поднявших мятеж на фортах «Красная горка» и «Серая лошадь», а в июле началась ликвидация Петроградского отделения «Национального центра» (В.И. Штейнингер и др.) и связанной с ним шпионской организации П. Дюкса. Письма, найденные у убитого и двух задержанных при переходе границы, помогли чекистам выйти на след подпольщиков и в июле-августе 1919 г. ликвидировать в Петрограде отделение Центра. Но московское отделение Центра продолжало готовить восстание в те дни, когда армия Деникина пыталась прорваться к городу. Как в свое время под Петроградом враги сдали Красную Горку и чуть было не сдали Кронштадта и Питера, так теперь они пытались открыть врагу ворота в столицу.

«Национальный центр» возник в июне 1918 г. путем отхода части заговорщиков союзнической ориентации от германофильского «Правого центра». Программа его сводилась к трем тезисам: насильственное свержение советской власти и искоренение большевизма, 2) установление единоличной диктатуры и постепенный переход к конституционной монархии, 3) немедленное восстановление частной собственности на землю, фабрики и заводы.

Еще в Петрограде чекисты получили данные о существовании более крупного заговора в Москве. В результате усиленной работы им удалось захватить не только руководителей, но и ликвидировать всю организацию, возглавляемую «Национальным центром». Ее председатель Щепкин был арестован, когда принимал донесение от посла Деникина. Были захвачены очень ценные документы. Затем чекисты напали на след военной организации, состоявшей в связи с «Национальным центром», но имевшей свой собственный штаб «Добровольческой армии Московского района».

В заговоре участвовали кадетские домовладельцы, «благородные» педагоги, офицеры и генералы, инженеры и бывшие князья, бароны и правые меньшевики: князь Андронников, друг Распутина и Николая II, обвинявшийся в германском шпионаже, кадет Щепкин, генерал Махов, барон Штремберг и меньшевик Розанов, попавший в засаду на квартире шпиона Вильгельма Штейнингера. Но общее политическое направление давали кадеты. Цель их была захватить Москву и дезорганизовать центральную власть. На последних заседаниях они окончательно подготовились к выступлению, был даже назначен час: 6 час. вечера. Они надеялись захватить Москву хотя бы на несколько часов, завладеть радио и телеграфом, оповестить фронты о падении советской власти и вызвать таким образом панику и разложение в армии. Были даже подготовлены «органы власти» на случай своего успеха. Сотрудничавший с английской разведкой «Национальный центр» должен был выйти на поверхность после взятия Москвы.

Для осуществления плана заговорщики сосредоточили в городе офицеров, в их руках были 3 военные школы. Выступление предполагалось начать в Вишняках, Волоколамске и Кунцеве, отвлечь туда советские силы, а затем поднять восстание в самом городе. В подробном плане Москва была разбита на секторы по Садовому кольцу, за Садовым кольцом на улицах предполагалось устроить баррикады, укрепиться по линии Садового кольца и повести оттуда в некоторых пунктах наступление к центру.

Заговорщики были настолько уверены в победе, что заготовили даже ряд воззваний и приказов, которые говорят и о характере «Национального центра» и штаба «Добровольческой армии Московского района»(военная организация во главе с генералом Н.Н. Стоговым и полковником В.В. Ступиным). «Национальным центром» руководили кадеты, в штабе же были в большинстве черносотенцы.

Чтобы вооружить своих сторонников, они сосредоточили оружие в школах, которые были под их влиянием, а также закупили на складах.

Силы их, по подсчетам, составляли 800 кадровых офицеров, кроме того, они рассчитывали на некоторые части, в которые им удалось послать своих людей. Благодаря большим связям в штабах, они расставили своих людей там, где это считали необходимым.

2 августа 1919 г. заместитель председателя Особого отдела ВЧК И. П. Павлуновского представил В.И. Ленину доклад о «Национальном центре», который субсидировался Антантой и Колчаком. Эта организация снабжали белых разведывательной информацией и готовились при приближении войск Деникина поднять восстание.

В докладе отмечалось, что «Национальный центр» объединял кадетов — проантантовски настроенных бывших членов «Правого центра», представителей Церковного собора, торгово-промышленных кругов. Возглавлял НЦ бывший октябрист Д.Н. Шипов, затем кадеты М.М. Федоров и Н.Н. Щепкин. Центр претендовал на роль главного штаба контрреволюционных сил в борьбе против советской власти за создание «единой и неделимой России», установление «военно-буржуазной диктатуры». Осенью 1918 г. правление НЦ переехало в Киев, затем в Одессу, а в ноябре — в Екатеринодар. Отделения НЦ были в Петрограде, Москве, Ростове-на-Дону, Таганроге, Харькове, Батуми, Тбилиси, Баку других городах.

По поводу «Национального центра» по докладу И.П. Павлуновского 23 августа 1919 г. В.И. Ленин писал: «Т. Дзержинский!

1. На прилагаемую бумажку, т. е. на эту операцию, надо обратить сугубое внимание. Быстро и энергично и пошире надо захватить.

2. Газета «Народ» имеет тесные связи с правыми эссерами. Не закрывая ее, надо их выследить»[1188].

Под руководством Дзержинского были разработаны мероприятия по раскрытию заговоров противников советской власти. О тщательной отработке им оперативных документов свидетельствует подготовка инструкции по проведению специальной операции в Москве: «Рабочих не брать, если нет прямого приказа; проверить, прописаны ли и отмечать в протоколе; в квартирах оставлять засады, дав им строгое предписание конспирации, бдительности и не отпускания кого бы то ни было из зашедших; телефоны с момента обыска выключить; всю одежду в большом количестве забирать, обыски производить с 5-ти часов утра; исходным пунктом операции не должно быть МЧК, ни ВЧК, цель — настоящую операцию замаскировать; наметить лиц, подлежащих заключению в одиночку; дать инструкцию обыска сараев, чердаков, подвалов; забрать все документы, письма и писанное; прежде всего производить личный обыск, отнимая все, обратить внимание, чтобы не пропали и не перемешались записные книжки, записки, заметки; фотографировать сейчас же всех, если не хватит сил в одиночку, то группами; забрать на обысках все фотографические карточки»[1189].

Разгрому заговорщиков помог сигнал одной из учительниц о подозрительных лицах, задержание в Вятской губернии человека с большим количеством денег, оружием и затем его попытки передать из тюрьмы записку сообщнику. Только по делу штаба было арестовано около 700 человек, а общее число арестованных превысило 1000 чел.

Кроме того, чекисты раскрыли английскую разведывательную сеть. Была ликвидирована и группа анархистов, причастных к теракту в Леонтьевском переулке. Зацепкой для чекистов послужила находка у одного из задержанных письма о взрыве. Следствие по «Национальному центру» позволило выйти на другую организацию — «Тактический центр», который объединял «Национальный центр», «Союз возрождения России» и «Совет общественных деятелей». В результате операции чекистов оказались под арестом все члены московского и петроградского «Национального центра», этой «будущей власти», члены их военно-технической организации, вспомогательные агенты и т. д., всего около 700 человек. На следствии они стали выдавать друг друга, что помогло ВЧК раскрыть всю сеть заговорщиков. Большинство арестованных были пойманы с поличным. Чекисты захватили десятки шпионских донесений, сведений о советских войсках, приказов и инструкций из «Добровольческой армии» Деникина, шифрованных записей, адресов и оружия.

По филиалам «Национального центра» чекисты нанесли удары в конце 1919-весной 1920 г. Но свое существование он прекратил с разгромом белого движения. В 1920 г. были также ликвидированы Польская военная организация и ряд белогвардейских разведывательных групп.

Что же касается фронтовых дел, то их у Дзержинского добавилось с 18 августа 1919 г., когда он был рекомендован ЦК РКП б) на должность начальника Особого отдела ВЧК, а 27 августа РВС Республики объявил о назначении его на этот пост с оставлением на постах председателя ВЧК и наркома внутренних дел.

12 сентября 1919 г. Ленин поручил Дзержинскому провести расследованием по поводу недооценки РВСР и командующим Южного фронта данных разведки об охране военного имущества. Те заявили, что «это пустяки, и если казаки даже и прорвутся, то они очутятся и мешке». «Все это, — сообщил в докладе заместителю наркома государственного контроля А.К. Пайкесу К.Ф. Мартинович. — привело к тому, что около: 0 вагонов имущества вещевого склада осталось в Козлове и разграблено казаками и населением.

Ввиду этого считаю необходимым настаивать на детальном и подробном расследовании хода эвакуации учреждений штаба Южного фронта и в особенности вещевого интендантского склада, поручив производство расследования комиссии в составе представителя Ревтрибунала Республики. Совета Обороны и Наркомгоскона».

В.И. Ленин сделал подчеркивания в докладе и поручил Л.Д. Троцкому и Ф.Э.Дзержинскому «назначить расследование через ВЧК»[1190].

21 сентября 1919 г. на заседании ЦК РКП (б) Дзержинский выступил с докладом о ликвидации контрреволюционной организации «Национальный центр» и его военной группы «Добровольческой армии Московского района». Организация была тесно связана с командованием белых армий, имела разветвленную сеть агентов в советском государственном аппарате. «Добровольческая армия Московского района» готовила на конец сентября 1919 г. военное выступление. Заговорщики ставили своей целью захватить Москву и ликвидировать советскую власть. Доклад был принят к сведению[1191].

Через два дня ВЧК обратилась «Ко всем гражданам Советской России», которое заканчивалось призывом: «Товарищи! Будьте начеку! Стойте на страже Республики днем и ночью. Враг еще не истреблен целиком. Не спускайте с него своих глаз!

Всероссийская Чрезвычайная комиссия обращается к остальным гражданам:

Граждане! Знайте, что пролетариат стоит на своем посту. Знайте, что всякий, кто посягнет на Республику пролетариата, будет истреблен без всякой пощады. На войне, как на войне. За шпионаж, пособничество к шпионажу, участие в заговорщической организации будет только одна мера наказания: расстрел.

Отражая бешеный натиск врагов, Всероссийская Чрезвычайная комиссия приговорила к расстрелу следующих шпионов и изменников в документе дан список из 67 человек. — Авт.), приговор над коими в исполнение приведен»[1192].

24 ноября 1919 г. Московская общегородская конференция РКП (б) заслушала доклады секретаря МК РКП (б) В. М. Загорского о деятельности Комитета обороны Москвы и председателя ВЧК Ф.Э. Дзержинского о разгроме контрреволюционной организации «Национальный центр». Конференция единогласно приняла резолюцию, в которой одобрялись меры, принятые Комитетом обороны и ВЧК по ликвидации белогвардейских заговоров, о чем сообщили «Известия ВЦИК» 27 сентября 1919 г.

В конце октября 1919 г. Я.С. Ганецкий просил В.И.Ленина принять усиленные меры борьбы со спекуляцией и белогвардейским шпионажем, тесно связанных друг с другом. Он предложил установить тесный контакт партийных организаций с ЧК, обязав всех членов партии, занимающих руководящие посты, сообщать в ЧК все сведения, поступающие к ним как частным, так и официальным путем и представляющие интерес для борьбы с контрреволюцией и шпионажем, а при ВЧК создать Особый ревтрибунал для борьбы со спекуляцией и для разбора дел по контрреволюции и шпионажу. 30 октября — 1 ноября 1919 г. В.И. Ленин предложил Ганецкому переговорить по этому вопросу с Дзержинским, а затем сообщить ему о результатах разговора[1193].

Для того, «чтобы прекратить всякие заговоры и для того чтобы разбить эту сплоченную офицерскую массу, — писал Дзержинский, — нам пришлось действительно быть беспощадными. Нами была предпринята, с одной стороны, регистрация офицерства, а с другой стороны, уничтожение всех тех, которые были уличены в принадлежности и участии в белогвардейской организации»[1194].

В повседневной работе в борьбе со спецслужбами противника и эмигрантскими центрами Дзержинский рекомендовал своим сотрудникам сосредоточить основные усилия на странах Антанты и Германии [1195]. Основными направлениями этой борьбы являлись: наблюдение за иностранцами, установление контроля за перемещением населения, закрытие каналов получения информации, ужесточение режима секретности и контроля на границе.

Органы ВЧК-ОГПУ уделяли много внимания ведению наблюдения за иностранцами. Отношение чекистов к иностранцам было однозначным: как к людям, крайне сомнительным, потенциальным противникам и шпионам. И совершенно прав М. Восленский, отметивший, что поездка в Россию «для иностранных дипломатов, журналистов, туристов — это означает постоянную полицейскую слежку, подслушивание, перерывание вещей в отеле…»[1196].

В годы Гражданской войны иностранцы были интернированы в лагеря. После нее не только иностранные подданные, но и лица, имевшие связь с заграницей, а также приезжавшие из-за границы, обладавшие какими-либо сведениями о работе штабов, особенно их секретных частей, сотрудники учреждений, «могущих быть источником сведений для шпионских организаций», были взяты под особое наблюдение губЧК.

Основной надзор за иностранцами был возложен на губернские чекистские органы. Все граждане других государств были разделены на пять основных групп: 1) политические эмигранты, 2)рабочие предприятий СССР, 3) лица, не относящиеся к первым двум группам, но занимающиеся общественно полезным трудом, 4) лица, не имевшие определенных занятий, 5) лица, поддерживающие связь со спецслужбами иностранных государств и руководителями антисоветских организаций[1197]. Особый интерес для чекистов представляла пятая группа, и поэтому не раз давались указания по усилению лицами этой группы «агентурно-осведомительной работы».

Анализ документов показывает, что наблюдение за иностранцами велось круглосуточно, на территории всей страны, особенно тщательно за подозреваемыми в шпионаже: от военного атташе до футболиста, во взаимодействии с другими ведомствами, с регулярными донесениями в центр.

Наружное наблюдение органов ВЧК-ОГПУ позволяло контролировать каждый шаг иностранца. О направлении и содержании контроля свидетельствуют распоряжения центра на места. Вот одно из них: 20 января 1926 г. — в Ленинград. ПП ОГПУ ЯВО С.А. Мессингу: «Из Лондона Ленинград через Себеж едет приглашению судостроительного треста страховой инспектор Альберт Гельер. Будет знакомиться строящимися судами. Подозревается нами шпионаже. Установите тщательный контроль. Пом. нач. КРО ОГПУ Стырне»[1198].

Для ограничения контактов чекистов и членов их семей с иностранцами им было запрещено посещать миссии, консульства и посольства других стран, а также поддерживать знакомства с сотрудниками этих учреждений. Более того, все сотрудники органов безопасности и местных органов, которые лично или члены семей которых имели знакомства в иностранных миссиях и представительствах, обязаны были доложить об этом своему руководству. Эти меры были вызваны тем, что каждая миссия и представительство имели много разведчиков, а сами учреждения по существу были филиалами спецслужб в России и занимались сбором разведывательной информации. В конце декабря 1920 г. Дзержинский писал Г.Ягоде «Необходимо всех, побывавших в миссиях, опрашивать ввиду сплетен, поставив их в известность об. ответственнпсти за неправду. Опрос этот (каждая миссия должна иметь дело) поручить Иностр. отделу. Надо опросить бухг. Ганецкого Сайрио (Поварская, 46) и бывшего в Ревеле Петерса-Блюменфельда (через Карахана)[1199].

К 1 ноября 1923 г. по предложению ГПУ были уволены со службы в НКИДе и других советских учреждениях иностранные подданные, за исключением членов РКП(б) и тех, за кого были ходатайства об оставлении их на службе и персональные поручительства «за политическую надежность и честность» руководителей учреждений или предприятий и санкции КРО ОГПУ. В самом ведомстве безопасности приняты меры к соблюдению режима секретности.

Контроль за перемещением населения. Среди больших потоков населения ВЧК обратило внимание на то, что в репарационной массе ряд лиц представляют «особую важность» и следует выпускать «до срока и без эквивалента», «репатрианты отд(ельных) стран периодически являются средством политического воздействия на их правительства в смысле определенных задержек отправок, либо полного прекращения таковых или иных репрессалий». Серьезным фактором, по мнению руководства ВЧК, являлась и необходимость «протолкнуть за границу большее число пролетарских и беженских масс, в большинство своем неработоспособных, в особенности из голодающих районов…Интересы иностранных миссий в этом случае кардинально противоречат нашим задачам. Их домогательства всегда имеют в виду преимущественно интеллиген(тный) элемент отд(ельных) лиц…, причем чаще спец(иалистов) интеллигентного труда»[1200].

17 сентября 1919 г. Дзержинский и И.П. Павлуновский подписали приказ о порядке контроля за передвижением пассажиров по водным, грунтовым, и железнодорожным путям на территории РСФСР, чтобы мешать свободному передвижению на территории страны шпионов, белогвардейцев, спекулянтов и др. преступных элементов; контроль был возложено на ТЧК и особые отделы. При этом особые отделы осуществляли контроль в прифронтовой полосе. При проверке поездов и пароходов в прифронтовой полосе, как особые пункты, так и ТЧК были «обязаны требовать от пассажиров разрешения на въезд или выезд из прифронтовой полосы от особых отделов. Лица, не имеющие таких разрешений от особых отделов, подлежат задержанию и приводу обязательно на особые пункты». Помимо гласной проверки было предложено негласное наблюдение. Ответственность «за проникновение шпионов и контрреволюционеров через пределы прифронтовой полосы» была возложена на местные особые пункты, ТЧК, ЖЧК и УТЧК[1201].

31 мая 1921 г. Дзержинский предложил всем ЧК и особым отделам, начальникам округов путей сообщения и железных дорог «принять строжайшие меры к прекращению самовольного движения беженцев к Москве и западной границе», следить за выполнением приказа и при «обнаружения виновности железнодорожных агентов в незаконном предоставлении беженцам возможности такого проезда неуклонно привлекать к ответственности»[1202].

При решении текущих задач Дзержинский всегда видел, прежде всего политическую сторону проблемы. Так было и с возвращением беженцев в Польшу. Они испытывали большие затруднения и неудобства при следовании по железным дорогам: составы часто простаивали в станционных тупиках в ожидании прицепок, вагоны не отапливались, люди были нередко подвержены эпидемическим заболеваниям из-за плохих санитарных условий. Испытав эти мытарства, даже лояльные к советской власти беженцы, вернувшись в Польшу, с негодованием отзывались о «советских порядках». Об этом часто писала буржуазная пресса для агитации против Советской России. Большая часть трудностей беженцев была порождена невнимательным отношением к своим обязанностям транспортников и ТО ВЧК.

22 декабря 1921 г. председатель ВЧК подписал циркуляр о внимательном отношении к беженцам, возвращающимся в Польшу. Все начальники и комиссар округов и дорог, ПП ВЧК, губЧК и начальники ОКТЧК и ДТЧК были обязаны: проинструктировать своих подчиненных о взятии «под контроль эшелоны с беженцами и оказывать им содействие в продвижении, наблюдая за санитарным состоянием вагонов и обеспечением их минимальными материальными удобствами (как-то: кипяченой водой, дровами и пр.)»; немедленно «образовать на всех узловых пунктах по дорогам ответственные тройки из представителей администрации дороги (по усмотрению комиссара дороги или участка), врачебно-санитарной службы и ТЧК под председательством представителя администрации дороги, в каждую тройку ввести представителя от Центроэвака; на тройки возложить: строжайшую ответственность за своевременное оборудование вагонов доскам, печами и санитарным состоянием вагонов, своевременным приготовлением кипятку к приходу эшелонов и на время их стоянок, своевременным продвижением эшелонов с беженцами — поляками. Не допускать подачу вагонов предварительно, не продизинфецировав последние. Следить за своевременной подачей вагонов под нагрузку и немедленного их отправления, для чего каждая тройка ежедневно несет на своем участке очередное дежурство. За малейшую расхлябанность и невыполнение своих обязанностей агентами дорог отношении беженцев сейчас же составлять акт с выяснением персональных виновников и предании их судебной ответственности. Обратить внимание на то, чтобы в местах, где ощущается недостаток досок, печей и топлива, администрация дорог изыскивала эти средства и в случав критического положения с указанными средствами на дороге немедленно обращалась за помощью к городским органам, одновременно ставя губчека и прося ее помочь в этом деле. Зорко следить за своевременной изоляцией больных, а в случае смерти кого-либо из беженцев производить немедленную уборку трупов. Требовать от санитарных пунктов максимума внимания к проходящим эшелонам с беженцами. Наблюдать, чтобы эшелоны с беженцами подавались в непосредственной близости к пунктам питания…»[1203].

С конца августа 1921 г. въезд в РСФСР был разрешен лишь лицам, о приезде которых было достигнуто соответствующее соглашение, а с 20 октября 1921 г. въезд в страну был возможен только по особым разрешениям, выдаваемым полномочными представителями Советской республики за границей. Руководство ГПУ обратило внимание, прежде всего на возвращавшихся на родину бывших солдат Русского экспедиционного корпуса во Франции и белогвардейцев. Это было и выполнением ряда решений Политбюро ЦК РКП(б): об эмигрантах, прибывших из Америки и Англии (28 марта 1921 г.), о возвращении в РСФСР врангелевцев (5 апреля 1921 г.), о врангелевцах (10 октября 1921 г.), о белогвардейцах на Дальнем Востоке (8 мая 1924 г.), об эмигрантских центрах (30 июля 1925 г.), об эмигрантах (29 октября и 12 ноября 1925 г.)[1204]

24 января 1922 г. постановлением Президиума ВЦИК РСФСР были отмены всякие ограничения проезда по железнодорожным и водным путям сообщения страны (в связи с уничтожением прифронтовых заградительных зон и по случаю эпидемий) до пограничных пунктов, а 6 сентября 1922 г. Президиум ВЦИК РСФСР разрешил беспрепятственный проезд всем гражданам на территории СССР[1205].

Ввиду прекращения массовых перемещений граждан Советской России и других государств, 30 апреля 1923 г. было решено ликвидировать Центроэвак. Задача принятия врангелевцев, бывших солдат Русского экспедиционного корпуса во Франции, белогвардейцев, находившихся в Китае, карельских беженцев, остатков кронштадских мятежников была поручено пограничным карантинным пунктам, которые перешли в ведение ГПУ.

Для пресечения свободного проезда по железнодорожным и водным путям сообщения по территории РСФСР шпионов, дезертиров и лиц, разыскиваемых органами власти, был установлен контроль за передвижением пассажиров. Он осуществлялся сотрудниками ТЧК (ТО ГПУ).

Органами безопасности были приняты меры к упорядочению служебных командировок. 16 марта 1921 г. Дзержинский писал Э.М. Склянскому: «Белогвардейцы пользуются поддельными и настоящими командировочными свидетельствами для проезда и жительства в Москве, Питере и др. городах. Для борьбы с этим необходимо строго следить за явкой их куда следует и за визировкой их свидетельств.

Прошу распорядиться прислать все имеющиеся на сей предмет декреты и постановления, а также справку, как обстоит на самом деле, а также у кого именно и где должны визироваться приезжающие и уезжающие, командируемые Военным ведомством, как комсостав, так и красноармейцы. Это дело необходимо срочно урегулировать. Просил бы прислать мне и Ваши соображения[1206].

После письма Я. Ганецкого об обмене денег дипкурьерами и ограничении командировок в Рижское представительство 24 января 1921 г. Дзержинский поручил Ягоде: получить списки всех, которые «за последние два месяца ездили по делам — паспортами (в особ, «сопровожд.» курьеров) и мотивы их командировок», в будущем регулярно представлять в ИНО ВЧК списки всех лиц, уезжавших за границу с дипломатическим паспортом, за 24 часа, потому что «несмотря на все обещания и настойчивые требования с нашей стороны — это не выполняется. — «Тогда мы все будем в курсе всех фиктивных командировок. Бывали случаи, когда 00 ВЧК отказывал в визе, а НКИД давал дипл. пасп. сотрудникам НКИД, чтобы не затягивать отъезда (!1 из-за наших виз (секретной. Надо все это проверить и можете сделать только Вы теперь! Расследовать все случаи, этот «отдых» недопустимое безобразие[1207].

По распоряжению Дзержинского были приняты меры к отказу в выдаче мандатов государственных учреждений лицам, высланным за границу, чтобы они не могли поступать на службу в отделения Внешторга, Центросоюза и других советских учреждений за рубежом. В отношении же тех, кто добросовестно сотрудничал с советской властью, Председатель ГПУ рекомендовал «принять меры и содействовать устранению всего того, что мешает специалистам работать с полной продуктивностью и честно». Вместе с тем по линии НКИД было дано указание всем представителям дипломатических и торговых миссий и посольств не давать никаких справок без предъявления соответствующих мандатов.

Закрытие каналов получения информации. Органы ВЧК-ОГПУ были нацелены на сообщения в центр о положении на местах для принятия экстренных мер. 13 марта 1921 г. Дзержинский направил телеграмму всем предгубисполкомов и губЧК: «Ввиду тревожного положения Республики настоящее время, необходимо в порядке беспрерывной и постоянной связи предгубчека с Центром о всех крупных событиях губернии немедленно извещать телеграфно вечека. Вечека просит губисполкомы обязать всех предгубчека на вызов из вечека по прямому проводу подходить немедленно, уже имея готовую информацию о состоянии губернии»[1208].

Особое внимание было обращено на недопущение утечки секретных сведений из госаппарата. По каждому случаю нарушения правил конспирации проводилось разбирательство. Только в 1921 г. таковых было два. В марте 1921 г. были разглашены секретные сведения о валютных операциях сотрудниками НКВТ Гефтером и Эпштейном. 30 марта Дзержинский поручил Могилевскому арестовать этих лиц и проверить, как они были приняты на работу, расследовав, «??? им было известно[1209].

12 апреля 1921 г. 1921 г. Дзержинский выступил с докладом в Политбюро ЦК РКП(б) «О разглашении секретных сведений Наркомвнешторга». Политбюро решило «Поставить на вид т. Аванесову недостаточную осторожность в обращении с секретными сведениями Наркомвнешторга и предложить в будущем к такого рода сведениям относиться с сугубой осторожностью ведя запись, кому персонально передаются сведения»[1210].

Органами ВЧК была усилена работа по разоблачению вражеской агентуры среди сотрудников госаппарата. С 18 июля 1921 г. «в целях охраны и сохранения как военной, так и технической и экономической тайны государства», чекисты были обязаны вести наблюдение за состоянием режима секретности на всех предприятиях и в учреждениях, за работой лиц, имевших доступ к государственной тайне, политическим, экономическим и военным секретам. Этому уделяется все больше внимания. По предложению ГПУ были установлены более строгие требования к проверке всех назначаемых на должности, связанные с секретной перепиской. Проверка и постановка на учет всех служащих проводились специальными отделами ГПУ, и допуск к работе осуществлялся только с их согласия. Наркоматы и другие советские ведомства издавали распоряжения, в которых учитывались рекомендации ОГПУ. Например, приказ по ВСНХ № 269 от 6 января 1925 г. гласил: «Всякая кандидатура на секретную переписку предварительно согласовывается с органами ОГПУ, на местах с соответствующими губотделами ОГПУ, а в центре со Специальным отделом при ОГПУ и только с их согласия допускается к исполнению секретной переписки». А с 11 февраля 1925 г. ВСНХ, исходя из предложения Спецотдела ОГПУ установил новый порядок личного состава своих подразделений, занимавшегося «секретной перепиской, согласуя каждое назначение с соответствующим губотделом ОГПУ»[1211].

Под сомнением были сотрудники, у которых родственники находились за границей. 12 марта 1925 г. председатель ОГПУ просил Ф.Кона навести справки о том, «работает ли в НКИДел машинисткой некая Леонова,б. раньше в Риге, где вышла замуж с парт. тов. Леоновым — кретином и калекой. Обратить на нее внимание — из Риги по подозрению она была отослана (муж откомандирован)»[1212].

Дзержинский внимательно следил за работой общественных организаций, которые могли быть связаны с зарубежными спецслужбами. 16 августа 1921 г. он писал Менжинскому о «Союзе эсперантов-коммунистов» — «Сегодня Оргбюро решило их ликвидировать, но выяснилось, что это была самозваная организация, идеальная для постановки против нас шпионажа. У них отделы и связь с заграницей — в Ревеле, Праге и др. городах. Необходимо поручить Артузову и Могилевскому заняться ими. Надо снестись с Соловьевым и Залуцким»[1213]. 18 июня 1926 г. председатель ОГПУ обратился к Мессингу с запиской: «Для меня, безусловно, ясно, что в Комитете по делам изобретателей нечисто ни на счет денег, ни на счет сношений с заграницей. Между тем никак нельзя к ним подойти. Нет ли у Вас материалов и каково Ваше мнение? Все, что у Вас есть по этому комитету, пришлите Герсону, которому я поручил заняться этим делом»[1214].

Органы безопасности приняли меры к тому, чтобы периодическая печать не была источником информации для противника.26 апреля 1923 г. И.С. Уншлихт обратил внимание органов ГПУ на появление в ряде журналов и газет статей о военной промышленности с указанием адресов заводов, числа рабочих, производственных программ и других сведений, представлявших военную тайну. ГПУ довело до губотделов список 69 предприятий военной промышленности, и чекистам было вменено в обязанность не пропускать о них сведения в печать[1215].

В параграфе 26 перечня сведений, не подлежавших оглашению, утвержденном зампредом РВСР М.В. Фрунзе 14 апреля 1924 г., были указаны и «сведения, прямо или косвенно относящиеся к оперативной работе органов ОГПУ». Еще раз было подчеркнуто, что публикация фактов, хотя бы и косвенно относящихся к работе ОГПУ, разрешается только с ведома ОГПУ и ПП ОГПУ. С 17 августа 1925 г. Президиум ВЦИК запретил посылку секретных печатных материалов в Центральную книжную палату, предложив направлять таковую в местные органы ОГПУ[1216].

В документах, принятых 1917–1926 гг., особо подчеркивалось, что необходимо и в самих органах безопасности «строго следить за исполнением всех положений о сохранности секретных сведений, шифров и секретной переписки. Всех, не умеющих соблюдать конспирацию, привлекать к ответственности и подвергать строгим наказаниям вплоть до лишения права работать в ВЧК. Болтунов и неуместно интересующихся секретами, удалять из органов ВЧК». Необходимо понять и учесть, говорил Дзержинский в те дни, что «государство воплощается в людях, а сплошь и рядом в советских учреждениях на трех-четырех сознательных коммунистов приходятся сотни буржуазных служащих, пропитанных капиталистической психологией…»[1217].

Руководство ГПУ снова обратило внимание своих сотрудников на сохранность и пересылку секретных документов, в первую очередь, приказов, циркуляров, шифров и других материалов по вопросам оперативной деятельности. Так, 27 октября 1922 г. ГПУ отметило, что «хранение и учет приказов во многих местных органах поставлены крайне небрежно»[1218]. Это было необходимо, потому что участились случаи, когда чекистские документы становились достоянием иностранных разведок и эмигрантских центров. Утрата секретных документов и шифров вела к раскрытию специфических методов работы органов безопасности.

Но подчас пропадали не только документы. Достоянием противника становились даже святая святых — шифры. У после Гражданской войны выяснилось, «что раскрытие шифров было детской игрой для польских специалистов», поскольку в «Красной Армии в тот период еще применялись кодовые таблицы, сохранившиеся со времен империалистической войны», имевшиеся, конечно, и у поляков[1219].

В 1921 г. Дзержинский поручил Уншлихту «издать приказ, чтобы Шифровальный отдел шифрованные телеграммы посылал в одном экземпляре только адресату, оставляя у себя в разносной книге отметки: номер телеграммы, число, откуда и от кого, кому и ясную расписку получателя. Размножение таких телеграмм должно быть урегулировано особыми правилами, проект которых было поручено разработать Спецотделу[1220].

31 марта 1921 г. своим приказом Дзержинский объявил «для строгого и неуклонного исполнения», что «секретные бумаги, доклады, следственные дела, информационные бюллетени, оперативные сводки, дислокации и вообще все пакеты с надписью «совершенно секретно» посылать только курьерами, а не почтой, ввиду возможности пропажи их»[1221].

Некоторые губЧК (губотделы ГПУ) издавали свои газеты и журналы, где помещали материалы о структуре чекистского аппарата и методах его работы. Это вело к отступлению от общих правил конспирации. 16 марта 1923 г. распоряжением Уншлихта и приказом ГПУ от 23 мая 1923 г. всем губотделам ГПУ было запрещено без санкции ГПУ печатать документы, доклады, брошюры и отчеты с описанием методов работы, давать какие-либо сведения для печатных изданий. Это право было предоставлено центральному аппарату. С 3 апреля 1926 г. ни одно печатное произведение о чекистах не издавалось без разрешения зампреда ОГПУ Г.Г. Ягоды[1222].

Принцип конспирации нередко нарушался и уволенными сотрудниками, занимавшимися литературной деятельностью. Поэтому были приняты меры к запрету ими публикаций о работе органов безопасности, кроме статей «общего характера»[1223]. С 20 августа 1925 г. приказом ОГПУ все чекисты при увольнении были обязаны давать подписку о том, что при занятии литературной или сценической деятельностью, прямым или косвенным путем не будут разглашать в печати, при чтении лекций, написании сценариев и т. п. сведений об агентурно-оперативной работе органов ВЧК-ОГПУ.

Подписка давалась по определенной форме и обязывала бывших чекистов согласиться на цензуру своих произведений: «Я, нижеподписавшийся… даю настоящую подписку в том, что, если по увольнению из органов ОГПУ буду заниматься литературной или сценической деятельностью, то обязуюсь ни в коем случае не разглашать прямым или даже косвенным путем в печати (периодической или непериодической), сценической деятельности, литературных и т. п. диспутах, лекциях и отдельных выступлениях сведений об агентурно-оперативной работе ВЧК и ОГПУ, как в прошлом, так и в настоящем, а в тех случаях, когда вышеуказанные произведения уже имеются в виде рукописей, подготовленных к изданию — не продавать издательству или не выпускать автор(ским) изданием без согласия на то соответствующих органов ОГПУ, для чего их предварительно передавать последним на просмотр»[1224].

Несмотря на грозные приказы и другие принимаемые меры случаи нарушения сотрудниками конспирации были не единичными. В середине апреля 1917 г. по рапорту заведующей отделом по борьбе с контрреволюцией МЧК Н. А. Рославец на имя Ф.Э. Дзержинского о хищении из отдела текста с ценными бумагами, находившимися в незапертом шкафу у следователя Тер-Каспаряна, председатель ВЧК распорядился подвергнуть следователя аресту на месяц с исполнением обязанностей»[1225].

17 июня 1922 г. у фельдегеря ГПУ Маттисона была похищена секретная почта. 10 июля 1922 г. Дзержинский поручил В.Л. Герсону сообщать о том, «как наказан фельдъегерь (его фамилия), у которого пропала почта, удален ли он, установлено ли за ним наблюдение. Какие меры приняты против повторения таких случаев? Что дало расследование здесь и в Ростове? Кто ведет это следствие здесь и в Ростове? Может ли быть подозрение, что фельдъегерь был подкуплен? Необходимо обдумать средства предупреждения таких случаев с особо секретными пакетами. Может быть, посылать в таком случае двоих. Прошу сделать письменный доклад для доклада в ЦК»[1226].

Похищенные пакеты были найдены. Фельдкорпус принял дополнительные меры для обеспечения надежной охраны секретной корреспонденции.

Важнейшей задачей органов безопасности в годы нэпа было пресечение деятельности спецслужб противника на границе и в приграничных районах страны.

В годы Гражданской войны немало было желающих выехать за рубеж. Но органы ВЧК пресекали эти попытка. 30 июня 1918. на Ярославском вокзале были задержаны И. В. Box, И.М. Нагавецкого, С.К. Жубра. М. Золотницкого и Г.В. Петросяка, которые хотели выехать во Францию на Западный фронт за исключением Петросяка, провожавшего своего товарища — Закржевского.

26 сентября 1918 г. Ф.Дзержинский и Э.Прухняк подписали заключение, в котором было указано, что Закржевский, «проживая в Москве, как человек не безграмотный, знал по газетам отношение французской миссии к нашим внутренним делам и несмотря на это, считал возможным войти в связь с нею. Закржевский не может быть рассматриваем как человек несознательный, втянутый в дело другим лицом.

Предлагаю направить его в концентрационный лагерь как французского военнопленного».

Что же касается других, то авторы заключения считали, что «узжающие люди интеллигентные, не могущие не сознавать, что их предприятие в момент, когда связь между французской миссией и чехословацким мятежом была очевидна для всякого, являлось шагом весьма нелояльным по отношению к нам» и за поддержание связей с французской миссией и нелегальный выезд было предложено И.В. Воха, И.М. Нагавецкого, С.К. Жубра и М. Золотницкого отправить в концентрационный лагерь, а Г.В. Петросяка — освободить[1227].

В 1918–1920 гг. под особым контролем находилась вопросы пересечения границы. Только в мае 1919 г. это вопрос обсуждался в Совете Рабоче-Крестьянской Обороны, СНК и ВЧК.

13 мая 1919 г. Совет Обороны заслушав вопрос «О пропуске высылаемых из Финляндии и Мурмана», постановил «поручить ВЧК принять меры по установлению особо строгого контроля при въезде в Россию беженцев из Финляндии и Мурманского края с тем, чтобы подозреваемых в сочувствии белогвардейцам не пускать ни в коем случае, а остальных пропускать с особой осторожностью и направлять их на работы по соглашению с ВСНХ и Нар комземом». Данное постановление было передано Дзержинскому. Был также обсужден вопрос «Об отправке беженцев в Галицию и Польшу и др. места». Было решено поручить ВЧК создать комиссию для расследования вопроса о пропуске беженцев через Западный фронт «с принятием особых мер к задержанию мужчин призывного возраста и подозрительных лиц», а также выяснить политическое настроение беженцев. С докладом по этому вопросу через неделю было предложено выступить Дзержинскому[1228].

26 мая 1919 г. Совет Рабоче-Крестьянской Обороны принял к сведению доклад Дзержинского о пропуске беженцев через Западный фронт и их политическом настроение и назначил в Совете Обороны его доклад через две недели о дальнейшем ходе работ комиссии по проверке беженцев, направляющихся через Западный фронт» [1229]

31 мая 1919 г. В.И. Ленин и Ф.Э. Дзержинский обратились к населению с воззванием «Берегитесь шпионов!». В нем говорилось, что «наступление белогвардейцев на Петроград с очевидностью доказало, что во всей прифронтовой полосе, в каждом крупном городе у белых есть широкая организация шпионажа, предательства, взрыва мостов, устройства восстаний в тылу, убийства коммунистов и выдающихся членов рабочих организаций». Поэтому все должны быть на посту, удвоить бдительность, «обдумать и провести самым строгим образом ряд мер по выслеживанию шпионов и белых заговорщиков и по поимке их»[1230].

После заключения Брестского мира 20 июня 1919 г. органы ВЧК задержали В. М. Виноградова при оформлении пропуска в прифронтовую полосу и направили в Особый отдел ВЧК по подозрению в шпионаже в пользу Японии. Петроградский комитет продовольствия обратился к Ленину. 24 июня Ленин просил Дзержинского: «распорядиться проверкой и ответом мне»[1231]. На запрос В. И. Ленина ВЧК ответила, что 27 июня Виноградов осужден к заключению на два года. Затем дело его было пересмотрено. 31 июля 1919 г. Президиум ВЧК, учитывая поручительство А. Е. Бадаева и ходатайство коллегии Продовольственного комитета, освободил Виноградова из-под стражи.

Дзержинский был категорически против допуска отдельных лиц на территорию Советской России. 22 апреля 1920 г. В.И.Лениным была получена телеграмма из Ревеля от Э.И. Гуковского о требовании группы белых офицеров, не сочувствующих никаким партиям, права возвращения в Россию и работать для нее при «полной неприкосновенности, гарантии». В. И. Ленин телеграмму Э. И. Гуковского передал Ф. Э. Дзержинскому 26 апреля 1920 г., тот заявил, что «с ними и говорить не следует, раз они требуют»[1232].

После разгрома армии Врангеля, 16 ноября 1920 г. Ф.Э. Дзержинский отдал распоряжение В.Н. Манцеву о принятии дополнительных мер для того, чтобы «из Крыма не прошел на материк ни один белогвардеец. Поступайте с ними согласно данных Вам мною в Москве инструкциям. Будет величайшим несчастьем Республики, если им удастся просочиться. Из Крыма не должен быть пропускаем никто из населения и красноармейцев. Все командированные должны быть сугубо контролированы. Примите самые энергичные меры и ежедневно докладывайте мне, что Вами предпринято и с каким результатом во исполнение данного приказа»[1233].

После Гражданской войны, 22 марта 1921 г. Дзержинский писал Ягоде: «Контроль на погран. пунктах, говорят, ниже критики. Нет записей, кто презжает и кем выдан паспорт. Необходимо наладить дело как в «доброе» старое время. Прошу доложить справкой»[1234].

В конце июня 1921 г. председатель ВЧК получил докладную записку уполномоченного Президиума ВЧК Губина и сотрудника МЧК Попова, в которой отмечалось, что бежавшие за границу участники Кронштадтского мятежа, примыкавшие к контрреволюционной организации профессора В.Н. Таганцева, активно используются финской, английской и американской разведками для подрывных акций против Советского государства. Еще во время операции по разгрому организации В.Н. Таганцева чекисты выявили ряд переправочных баз контрабандистов в районах Ораниенбаума и Петергофа. Иностранные разведки использовали эти базы для переброски агентов и диверсантов через советско-финскую границу.

В связи с этим Дзержинский приказал принять меры по усилению охраны границы с Финляндией. 3 июля 1921 г. он писал в Оперативное управление: «Необходимо обратить внимание на охрану финляндской границы и во что бы то ни стало связаться с бежавшими в Финляндию кронштадтцами»[1235].

В Советскую Россию иностранные агенты прибыли под видом членов компартий других стран. Поэтому 15 марта 1921 г. Дзержинский приказал Ягоде всех «назвавшихся коммунистами и командированными в Россию немедленно с провожатым (если нельзя сразу проверить правдивость заявлений) отправлять в Питер или Москву, где немедленно выяснить личность…».[1236] 29 ноября 1921 г. он поручил Ягоде «наладить контроль над приезжающими из-за границы партийными товарищами в Коминтерн, его здешние секции и РКП.

Коминтерн и его секции выдают членские билеты и на основании их и РКП выдает билеты РКП. Необходимо кому — н. поручить заняться этим вопросом, расследовать, снестись с А. и затем доложить нам. Таким путем очень легко к нам могут проникнуть шпионы самые опасные»'[1237].

И в то же время председатель ВЧК считал возможным допуск в страну некоммунистов. Так, в ответ на письмо представителя АРЕ полковника Хаскеля от 23 февраля 1921 г. на просьбу о разрешении въезда в Россию Джона А. Перса Дзержинский ответил, что после ознакомлении с данными, имевшимися в его распоряжении, «вынес убеждение, что г-н Джон Лере во всяком случае не является другом Советской России, а сочувствует старой умирающей России.

Несмотря на это, я считаю возможным изменить свое первоначальное решение и дать г-ну Персу под Вашим поручительством разрешение на въезд в Советскую Россию»[1238].

В августе 1923 г. была издана инструкция контрольно-пропускным и карантинным пунктам губернских и областных отделов ГПУ по приему, отправке, учету и регистрации контингентов, возвращавшихся из заграницы в Россию по амнистии или по решениям СНК с целью обнаружения агентов, направленных зарубежной белой эмиграцией и иностранными разведками для ведения шпионажа и организации бандитских выступлений; офицеров и других лиц, занимавшихся контрреволюционной деятельностью и возвращавшихся под видом рядовых участников «в силу тоски по родине»; разного «вредного элемента, проникающего в Россию под видом жен, родителей и прочих родственников».

Многие агенты иностранных спецслужб выдавали себя за перебежчиков по политическим мотивам. Только в Ленинградском военном округа в 1923–1925 гг. их число достигло 7157 человек, в том числе 3209 русских, 711 финнов, 936 эстонцев, 660 латышей, 96 немцев, 242 литовца, 283 поляка, 141 еврей, 2 румына и лица других национальностей. В 1926 г. на границе СССР было задержано 54 269 нарушителей, из них 17 434 были перебежчиками (задержанными без контрабанды).

Добровольная явка в органы ОГПУ перебежчиков, не пойманных при переходе границы, говорила о том, что значительный процент их проник незамеченным, и таким образом, число нарушителей границы было значительно большим.

Еще 14 октября 1922 г. НКВД отдал распоряжение отделам управления пограничных губерний «иметь неослабное наблюдение за всеми перешедшими нелегально пограничную линию, дабы под видом эмигрантов не проникали элементы, могущие причинить вред республике». А 3 октября 1923 г. ГПУ был издан приказ «О порядке движения и направления лиц, задержанных при переходе границы».

Каждый перешедший границу и возвращавшийся в Советскую Россию должен был допрошен для получения оперативной информации. Характерно распоряжение Дзержинского 1924 г. Менжинскому: «Из Китая сейчас вернулся б. нач. штаб Дутова ген. Зайцев. Был у Стеклова. Тот говорит, что передает очень интересные вещи. Необходимо и нам с ним снестись, если. это до сих пор не сделано»[1239].

Многие перебежчики после фильтрации рассылались органами ОГПУ по всей территории СССР, но, оказавшись в тяжелых материальных условиях, пускались в бродяжничество или устраивались на какую-нибудь работу, «являясь хорошим материалом для вербовки закордонными шпионскими диверсионными организациями». Так, бывший дворянин и камергер, член Государственного Совета, член монархической группы великого князя Николая Николаевича — А.А. Микулин содержал квартиру, на которой укрывал прибывавших из-за границы шпионов, диверсантов и террористов. По приговору Коллегии ОГПУ он был расстрелян [1240].

В связи с обострением международного и внутреннего положения страны политическое руководство по предложению Дзержинского наряду с другими принимало превентивные меры по отношению к отдельным группам населения. Эта мера практиковалось не только в Советской России, но и в других странах. Сошлемся на США. Так, после нападения Японии президент Ф. Рузвельт приказал выселить всех японцев с тихоокеанского побережья. И никакого шума по этому поводу ни тогда, ни позже не поднималось. Но стоило Советскому Союзу накануне Великой Отечественной войны осуществить аналогичные, но несопоставимые по масштабу меры, как его обвинили в массовых репрессиях, в депортации коренного населения и уничтожении сотен тысяч невинных людей.

В пограничной полосе из милиции и органов таможенного надзора были удалены беспартийные поляки, эстонцы, латыши, финны, румыны, цыгане, лица других национальностей, семьи которых проживали в Польше и Румынии, и «заподозренные в шпионаже, контрабанде и пособничестве контрабандистам»[1241].

Важное значение в борьбе со шпионажем на границе уделялось оперативной работе (по терминологии того времени, политической охране границы). К 1926 г. ею непосредственно руководил КРО ОГПУ с учетом специфики каждого района. Так, в Украине успешно сотрудничали КРО и управление пограничной охраны УССР. На 1 апреля 1925 г. по всем пограничным отрядам имелось 917 осведомителей, примечательно, что при этом «недостатка в средствах на борьбу с контрабандой при ведении агентурной работы не ощущалось». С октября 1925 г. по октябрь 1926 г. сотрудники КРО и УПО задержали 243 шпиона и 208 их пособников и связников, ликвидировали 11 уголовных банд, задержали 2437 перебежчиков, из которых 2170 было выдворено обратно.

Наряду с разработкой общих мероприятий по борьбе со шпионажем и антисоветскими эмигрантскими центрами Дзержинский осуществлял конкретное руководство многими операциями.

Наиболее активным было противоборство органов ВЧК-ОГПУ под руководством Дзержинского с английской разведкой.

28 июня 1918 г. ВЧК арестовала учителя английского языка Ф. М. Уайбера за причастность к организации, готовившей покушение на немецкого посла Мирбаха. Во время обыска на его квартире в одной из книг были обнаружены листки с зашифрованным текстом, один из которых был передан в германское посольство. Посольство возвратил листок в ВЧК, приложив к нему ключи для расшифровки текста. С помощью ключа все шесть листков были прочитаны. 16 июля 1918 г. Дзержинский в записке Н.Е. Гальперштейну отмечал, что П.И. Стучка предложил выслать Уайбера за границу. На основании постановления Особой следственной комиссии Уайбера выслали за границу, изъятые у него при аресте деньги ему возвратили[1242].

В 1919 г. был разоблачен заговор послов, в котором участововал английский посол Р.Г.Б. Локкарт. Целью заговора были: дезорганизация Красной Армии и подкуп латышских стрелков, охранявших Кремль (возглавлял сам и Локкарт и офицер английской разведки Сидней Рейли), взрыв мостов, поджоги продовольственных складов и др.(ответственен французский офицер Вертамон), шпионаж, организация которого была поручена американскому торговому агенту Каломатиано.

Дело Локкарта закончилось распоряжением Дзержинского от 11 ноября 1919 г. о перечислении в секретариат ВЦИК ассигновки в 696 912 руб.78 коп. и наличными 490 083 руб., полученных Березиными, из них 1 200 тыс. были даны Р.Г.Б. Локкартом[1243].

В 1921 г. возникло дело, связанное с английской разведкой — дело А.Ф. Нуортевы.

19 марта 1921 г. ВЧК арестовала Нуортеву по обвинению в шпионаже. В связи с его жалобой на необоснованность ареста была создана особая комиссия ЦК РКП(б), которая вынесла заключение, что «ВЧК имела достаточно оснований не только для задержания Нуортевы, но и для содержания его под стражей на все время предварительного следствия до выяснения всех обстоятельств дела». По одному делу с Нуортевой 19 марта1921 г. ВЧК арестовала и В.Б. Вильямса (Клермана), уличив его в шпионаже в пользу Англии.

24 марта 1921 г. Дзержинский писал Ягоде и Менжинскому: «В связи с делом Нуортеве, надо вопрос о НКИнделе поставить во всей широте. Может та же комиссия (Менжинский, Горбунов и Катаньян) разработать и этот вопрос для внесения в ЦК. Считаю, что в настоящее время следует вскуэаботу Иностр. отдела сосредоточить на НК Инделе самом, т. е. дать настоящее лицо этого комиссариата и всех его сотрудников и изыскать меры его полного обновления и реорганизации. Иначе вся наша работа по борьбе со шпионством — впустую.

Привлечь к этой ударной работе следовало бы цепиком Могилевского (передав его потом, м. быть, в НКИДел) и частично Бокия. Прошу сегодня же доложить Ваши предложения, согласованные со всей комиссией Менжинского»[1244].

На следующий день Дзержинский сообщил В.И.Ленину о том что получил его записку о информации Луизы Брайант и письмо Вандерлипа Вашингтона Б. и сообщил о данные о Нуортеве. Нуортеве принял на пост фактического секретаря отдела стран Согласия и Скандинавии агента английской полиции В.Б. Вильямса, который должен был вскрывать всю, в том числе и секретнейшую переписку. Против Вильямса были возражения, даже дошедшие до Нуортевы указания, что Вильямс шпион, на что Нуортева не обращал внимания. Вильяме пытался даже вступить в РКП б), но ячейка его не приняла, пытался также устроиться в особый отдел, но и там не был принят. Нуортева старался сорвать переговоры с Вандерлипом, мотивируя это тем, что сейчас в Америке влиятелен иной трест. На такую политику никто из коллегии Народного комиссариата иностранных дел его не уполномочивал. К тому же Нуортева сознательно не докладывал Г.В. Чичерину многих деталей по делу Вандерлипа, имевших важное политическое значение. Он исказил текст телеграммы в Америку, исправленный Л.К. Мартенсом, после беседы с В.И. Лениным, восстановив свой текст (о закупке продовольствия для рабочих за границей) и задержал на 10 дней отправку срочной телеграммы, составленной Л.К. Мартенсом. Из кабинета Нуортевы неоднократно на несколько дней пропадали секретнейшие документы в оригинале (например, письмо Вандерлипа о его полномочиях). Документы обычно находил потом Вильямс, причем Нуортева о пропаже знал, но никогда об этом не сообщал в ВЧК. При обыске у Нуортевы найдены для отправки с дипломатической почтой в Финляндию вместе с партийными бумагами Финской компартии подозрительные письма с условными подписями и целым рядом фотографий финских коммунистов для отправки в Финляндию, причем Нуортева путается в своих показаниях и не может установить авторов. Он поддерживал тесную связь с представителями правительства Финляндии, неоднократно встречаясь на частных квартирах с секретарем миссии, скрывая это.

У Нуортевы было обнаружено значительное количество материалов из-за границы, находившейся у него до месяца и предназначенных для ВЧК для принятия мер против шпионов. Нуортева объяснил это тем, что не удосужился передать нам. В его кабинете обнаружена сводка о дислокации частей Красной армии на 20 февраля 1921 г. Нуортева испугался этой сводки и заявил, что не может быть, чтобы у него была эта сводка. Карахан же заявил, что у них бывали такие сводки.

Ко всему этому Нора Хелльгрен обвинила Нуортеву в ряде мелких дел и в том, что Нуортева задержал ее телеграмму Мартенсу, предупреждающую о том, что в Россию хочет поехать шпион Дукворт, которому не следует давать визы. Мартенс, не получив телеграммы, визу наложил, и только Литвинов уже не пропустил его в Россию. Хелльгрен готова и требует огласки своих обвинений на суде. Сама Хелльгрен, по показаниям Мартенса, заслуживает полного доверия.

В заключение Дзержинский отметил, что «сам Нуортева, по собранным о нем данным, человек неопрятный в денежных делах и делах материального характера. Вандерлип прямо обвиняет его в присвоении его ящиков с провизией. Нуортева в этом сознался, сказав, что роздал знакомым. Надо добавить еще, что Нуортева, привлекая к себе шпиона Вильямса, не имел никаких данных доверять ему, обвиняет легко товарищей в предательстве (Фрейна, Грузенберга)»[1245].

26 марта 1921 г. Председатель ВЧК информировал В.И. Ленина о предъявлении обвинения Нуортеве. В этот же день было проведено совещание о работе НКИД, на котором признано необходимым обследовать постановку дела в НКИД специально созданной комиссией из 5 человек, а Ф.Э. Дзержинскому поручено «провести через ЦК РКП образование указанной комиссии», в состав которой от ВЧК включить Давыдова, Могилевского и Ягоду[1246].

23 января 1922 г. комиссия сообщила в ЦК РКП (б) свое заключение: дело следствием продолжить, Нуортеву из-под стражи освободить.

7 сентября 1922 г. Политбюро ЦК РКП(б) создало еще одну комиссию для решения вопроса о реабилитации Нуортевы. Комиссия согласилась с заключениями НКЮста от 22 января 1922 г., ГПУ от 22 февраля 1922 г. и ЦКК РКП (б) от 2 марта 1922 г. и определила, что «хотя для признания Нуортевы виновным в шпионаже достаточных данных не установлено, тем не менее в свое время имелись все основания для принятия по отношению к нему необходимых предупредительных мер» [1247].

Коллегия ГПУ 13 мая 1922 г. решила шпиона Вильямса, принимая во внимание его польское подданство, выдворить из Советской России в Польшу. Но польское правительство отказалось признать его польским подданным, и комиссия НКВД по административным высылкам 16 июня 1923 г. постановила выслать Вильямса в Екатеринбургскую губернию сроком на 3 года.

В 1923 г. сотрудник газеты «Гудок» Коньков-Гобби был заподозрен в шпионаже. Он познакомился с секретарем английской миссии Г. Гароди в начале ноября 1923 г. в Музее изящных искусств. Гароди предложил Конькову-Гобби заняться пропагандой идеи сближения России с Англией, за что готов был давать вознаграждение. 15 ноября 1923 г. Коньков-Гобби встретил любовницу Гароди на улице и просил ее во что бы то ни стало устроить свидание с англичанином, так как располагал «очень важным материалом для передачи ему». Это были сведения о положении в высшем партийном руководстве, о ходе партийной дискуссии и другие документы[1248].

При передаче материалов Коньков-Гобби был арестован ГПУ.

25 ноября 1923 г. Дзержинский писал Менжинскому: «Дело Конькова-Гобби имеет огромное значение для партии. Необходимо послать детальное сообщение ЦК и т. Андрееву» и просил распорядиться составить проект такого сообщения и дать ему на подпись. В сообщении он предложил дать детальное описание и партийную принадлежность этого Гобби, кто его рекомендовал, его социальное положение, как попал в «Гудок», что он говорил о склоках в редакции «Гудка», как познакомился с англичанами и детально о том, «что он говорил англичанам (в кавычках и без кавычек) о внутрипартийном] положении»[1249].

28 ноября 1923 г. Дзержинский сообщил в ЦК РКП (б) Сталину об аресте «с поличным» сотрудника редакции газет «Гудок» английского шпиона-коммуниста с 1918 г. Конькова-Гобби и предложил: «В этой связи правильно будет провести в партийном порядке чистку редакции «Гудка» и чистку от меньшевистской заразы типографии «Гудка», если есть хотя бы доля правды в ревеляциях шпиона Гобби, для чего (а также для проверки его сведений) назначить тройку в составе Андреева (председатель), ЦКК и меня.

Транспорт надо во что бы то ни стало, в связи с международной обстановкой, очистить от меньшевиков и неустойчивых элементов, докатывающихся до английской разведки»[1250].

В продолжение дела английского шпиона 12 марта 1924 г. Дзержинский писал Благонравову: «Еще 2/III П/бюро поручило Андрееву, мне и представ. ЦКК заняться пересмотром аппарата «Гудка» в связи с делом Конькова-Гобби. Т. Андреев не созвал нас, и дело заглохло.

Просьба собрать информацию об аппарате «Гудка» и прислать мне с заключением. Есть ли нужда заняться сейчас этим вопросом нашей тройке?»[1251].

В 1925 г. английская разведка лишилась одного из лучших своих агентов. На следующий день после окончания сенсационного суда над Б.В. Савинковым помощник А.Х. Артузова положил на его стол новое дело, на картонной обложке которого было выведено только одно слово — «Рейли».

Английский супершпион Сидней Рейли никогда не скрывал, что борьба с Советами остается для него делом всей жизни, и он вел ее по трем направлениям: пропаганда, террор и диверсии. Он не был простым шпионом. Так, всякий раз, оправляя документы в Лондон, он прилагал к ним собственные комментарии, рекомендации, исходившие из оценки политического, экономического и военного положения в Советской России.

Еще в ноябре 1918 г. С. Д. Рейли за шпионскую деятельность заочно был приговорен к расстрелу Верховным революционным трибуналом республики. Но ему удалось сбежать.

В апреле 1925 г. Рейли отправил в адрес легендированной антисоветской организации (МОЦР) письмо, в котором рекомендовал перейти к тактике активных действий, решительным способам борьбы с советской властью вплоть до проведения террористических актов против руководителей партии и правительства. Именно после ознакомления с этим планом Дзержинский дал Артузову указание принять все меры к выводу Рейли на территорию СССР и его аресту[1252].

Так продолжалась оперативная игра ОГПУ с целью поставить под контроль антисоветское монархическое подполье в СССР, проникнуть в белогвардейские зарубежные центры и парализовать их террористическую активность, обеспечить дезинформацию спецслужб противника. Частью этой игры была тщательно подготовленная операция «Трест», чтобы вывести С. Рейли на советскую территорию и арестовать.

Его переход через границу обеспечила финская разведка. Этому предшествовала переданное им (через английского агента в Финляндии белоэмигранта Н.Н. Бункакова) письмо Якушеву с различными советами по борьбе с большевиками. На встрече с Рейли в Хельсинки А.А. Якушев и Мария Захарченко-Шульц убедили его приехать в Москву.

25 сентября представители финской разведки встретили Рейли на станции Куоккала. В половине двенадцатого ночи они направились к реке Сестре. До самой границы Рейли сопровождала Мария Захарченко-Шульц. На советской стороне Рейли встретил сам начальник погранзаставы Тойво Вяхи.

В Москве через два дня, после встреч с руководителями «Треста» Н.М. Потаповым и сотрудниками КРО ОГПУ В.А. Стырне и С.В. Пузицким Рейли был арестован и прямо из кабинета Г.Г. Ягоды специальным нарядом доставлен во внутреннюю тюрьму ОГПУ. Ему присвоили № 73. Следующей ночью «при попытке перехода границы» на глазах встречавших его на финской стороне двойник «семьдесят третьего» был «смертельно ранен» советскими пограничниками.

О судьбе же пограничника Тойво Вяхи стало известно лишь через несколько десятилетий. Тогда же знали только то, что он был расстрелян «за предательство». Но через некоторое время на одной из южных застав появился молодой командир с орденом Красного Знамени на гимнастерке. Звали его Иван Михайлович Петров.

На Лубянке допросы С. Рейли вели руководители КРО ОГПУ А. X. Артузов, В.А. Стырне, В.А. Уколов, Г.Г. Ягода и М.А. Трилиссер.

На первом же допросе Рейли назвал свое настоящее имя и признался в нелегальном переходе советской границы с помощью «Треста» и отказался от дальнейших объяснений. Первые дни С. Рейли держался твердо, надеясь на вмешательство в его судьбу английской спецслужбы и британского правительства. И тогда ему показали не только советские, но и лондонские газеты, в которых он прочитал сообщения о собственной гибели, потерял самообладание.

Во время общения с Рейли чекисты обращались к нему не по имени, а по номеру — 73.

«73» был причастен к одной из тайн политической истории Великобритании XX в. — к появлению известного фальсифицированного «Письма Г. Зиновьева». Политическая провокация во многом обеспечила консерваторам победу над лейбористами на октябрьских выборах 1925 г. и их возвращение к власти.

«Семьдесят третий» был известен английской разведке как специалист по большевизму, консультант военного министра Великобритании У. Черчилля Сидней Джордин Рейли, заочно приговоренный в ноябре 1918 г. к расстрелу Верховным революционным трибуналом РСФСР. Операция «Трест» позволила вывести на советскую территорию 53-летнего агента английской разведки «ST1» Соломона Розенблюма, уроженца Одессы, международного торговца оружием, в совершенстве владевшего 4 языками, капитана английских ВВС, кавалера «Военного креста» Британии.

В письме помощнику начальника КРО В.А. Стырне от 17 октября 1925 г.: Рейли отметил: «Мой последний опыт с «Трестом» до конца убедил меня в бесполезности и нецелесообразности искания какой бы то ни было опоры для антисоветской борьбы как в русских, так и в эмигрантских организациях. Во мне сложилось довольно сильное впечатление о прочности советской власти. Поэтому мне приходится смотреть на всю интервенционную политику (какого бы то ни было рода) как на нецелесообразную»[1253].

Рейли, несомненно, представлял большой интерес для советской контрразведки. И чекисты старались убедить его дать необходимые показания, но натолкнулись на сопротивление. И тогда применили «специальные методы воздействия». Об этом свидетельствует дневник С. Рейли, найденный у него в камере после расстрела. Вот запись 30 октября 1925 г.: «Поздно днем Стырне… сообщил, что Коллегия ГПУ пересмотрела приговор и что, если только я не соглашусь, приговор будет приведен немедленно. Сказал, что это не удивляет меня, что мое решение остается то же самое и что я готов умереть. Был спрошен, хочу ли я получить время на размышление… Дали 1 час. Повели обратно в камеру…. привели обратно… Я рад, что могу показать им, как англичанин и христианин понимает свой долг… Сказал, что о моей смерти никто не узнает… Немедленно надели наручники, держали в ожидании около 5 минут. В течение этого времени заряжание оружия во внешней комнате и др. приготовления… Очень холодно. Бесконечное ожидание на гаражном дворе, в то время как исполнитель вошел внутрь. Грязный разговор часовых и шутки… Сообщили об отложении на 20 ч. Ужасная ночь».

Однако С. Рейли ничего не записал в дневнике о том, что, забыв о христианском долге, он в этот же день обратился к Ф.Э. Дзержинскому со следующей запиской: «После происшедшего с В.А. Стырне разговора я выражаю свое согласие дать вам вполне откровенные показания и сведения по вопросам, интересующим ОГПУ относительно организации и состава великобританской разведки и поскольку мне известны такие же сведения относительно американской разведки, а также тех лиц русской эмиграции, с которыми мне пришлось иметь дело»[1254].

Но этих показаний, вероятно, было мало, и чекисты, скорее всего, строили планы об использовании С. Рейли в большой политической игре. На эти размышления наводит новая запись в дневнике от 31 октября: «…в 8 вечера поездка. Я одет в форму ГПУ. Прогулка за город ночью. Прибыли Москву, прекрасное помещение. Чай. Ибрагим…Предложение любых денег или положения… имя исполнителя Дукис (главный тюремщик)». Но С. Рейли против. И, наконец, последняя запись от 2 ноября: «Разговор с Артузовым… Письмо Зиновьева… разочарован моим состоянием. Ст. надеется кончить в среду. Сомневаюсь этому. Спал очень скверно. Эту ночь читал до 3 утра. Становлюсь слаб»[1255].

После 30 октября 1925 г. допросы заключенного 73 продолжались еще несколько дней, пока из высших инстанций не пришло уведомление, что приговор Верховного революционного трибунала РСФСР от 3 декабря 1918 г. по отношению к Сиднею Джорджу Рейли отмене не подлежит…Со двора ОГПУ выехали совместно с «73-м» начальник тюремного отдела и Внутренней тюрьмы ОГПУ К.Я. Дукис, уполномоченный 4-го отдела КРО ОГПУ Григорий Федулеев, Г.С. Сыроежкин и Ибрагим Абисалов ровно в 8 часов вечера 5 ноября 1925 г. Они направились в Богородск, что находится за Сокольниками…На дороге шофер продемонстрировал поломку машины. Стырне предложил Рейли прогуляться. Он шел по правую, Ибрагим — по левую сторону, а Сыроежкин — шагах в 10 от них. Отойдя шагов 30–40 от машины, Ибрагим отстал немного и выстрелил в «73-го», который, глубоко вздохнув, повалился, не издав крика. Ввиду того, что пульс еще бился: Сыроежкин произвел в лежащего Рейли еще выстрел в грудь. Подождав 10–15 минут, когда окончательно перестал биться пульс, внесли его в машину и поехали прямо в санчасть, где уже ждали М.Г. Кушнер — начальник санчасти ОГПУ в Варсанофьевском переулке и фотограф…Сказали, что этого человека задавило трамваем, да и лица не было видно, так как голова была в мешке… Всю операцию окончили в 11 часов вечера… 9 ноября 1925 г. из морга труп перевезли в приготовленную ему яму — могилу во дворе прогулок внутренней тюрьмы ОГПУ и положили так, как он был в мешке…Через несколько лет секретное место захоронения С.Рейли оказалось в зоне выемки под многометровой глубины котлован под новый фундамент[1256].

Показания Сиднея Рейли были использованы Советским правительством в ноте правительству Англии по поводу подрывной деятельности, проводимой британскими спецслужбами в СССР.

В 1927 г. в Ленинграде была разоблачена шпионская организация под руководством английского разведчика Бойса, который опирался в своей работе на монархистов и финскую разведку. Она поставляла в английскую миссию в Гельсингфорсе и Ревеле сведения о Балтийском флоте, Красной Армии и военно-химической промышленности[1257].

С английской разведкой была тесно связана польская дефензива, которая работала под ее руководством.

13 марта 1920 г. Ф.Э.Дзержинский поручил органам ВЧК Орши, Смоленска и особому отделу Западного фронта при разработке дела польских легионеров выяснить связь с Варшавой: ее характер, организация и работа, объединение польских контрреволюционных элементов в военных и гражданских учреждениях, работу среди поляков-красноармейцев и все полученные данные сообщать Особому отделу ВЧК[1258]. А телеграмме от 25 марта 1920 г. на имя начальника особого отдела 12-й армии выразил озабоченность тем, что варшавская политическая полиция имеет точные сведения обо всем, что делается в Польской военной секции 12-й армии и приказал приять «экстренные меры»[1259].

После заключения мира поляки активизировали разведывательную деятельность. 12 января 1921 г. командир штаба Киевского военного округа Калун сообщил в ВЧК, что в Варшаву отправлено из различных местностей Польши около шестисот надежных людей, где они инструктируются принимают присягу, после чего будут направлены в Советскую Россию, прежде всего «на Украину для внутреннего разложения». — «Система такой борьбы намечена Антантой. Польская контрразведка исчерпывающих результатов ожидает через два месяца». Дзержинский поручил Оперативному управлению «принять меры не только уведомления, но и усиления органов борьбы с польскими агентами[1260]. 19 января 1921 г. он писал Манцеву: «По имеющимся у нас данным, поляки обратили сугубое внимание на Киев и Правобережье Украины. Работа их и Петлюры в полном ходу. Опасность нападения на нас весной или летом не миновала. Польская разведка на Правобережье работает великолепно. Сведения у нее точные и быстро получаемые. Мы (Президиум ВЧК) после моей беседы с Березиным рассмотрели вопрос и сочли очень желательным обратить сугубое внимание на Правобережье, объединенное военным органом, а не объединенное чекистским и имели смелость полгать, что для этой задачи стоило бы, чтобы Вы назначили своего представителя на все Правобережье…»[1261]

10 февраля 1921 г. Дзержинский телеграфировал в Харьков Манцеву об удовлетворении просьбы о расширении полномочий Киевской комиссии Маковского в «смысле предоставления ей права дачи оперативных заданий по борьбе с польским шпионажем, обязательных выполнению всеми органами ЧК и особых отделов на территории Киевского и Одесского военокругов и контроля за выполнением их»[1262].

В начале 1920-х гг. органы ГПУ ускорили разработку всех выявленных белогвардейских и шпионских резидентур, провели операции по «подозрительным полякам, а также лицам, политически ненадежным, имевшим связи с Польшей», взяли на учет подозреваемых в шпионаже служащих Красной Армии, учреждений и заводов оборонной промышленности, продовольственных баз и огневых складов. Чекистами были пресечены провокации польских спецслужб. Так, во время ведения переговоров Советской России с Польшей в 1921 г. польским генштабом была подготовлена провокация: агент штаба доставил в советское посольство якобы секретные документы о польском шпионаже в Германии и предложил сотрудникам посольства купить их за 500 тыс. марок. Провокатор был разоблачен[1263]. Были также разоблачены и осуждены и другие польские шпионы. Так, в Борисовском округе осуществлена разработка «Собственник», по которой арестован бывший дворянин Ю.В. Песляк, его брат состоял на службе во 2-м отряде Польского Генштаба и неоднократно переходил границу с разведывательной целью. Песляк имел агентуру в структурах материально-технического снабжения и получал сведения военного характера, а в последнее время сам собрался уйти в Польшу. Песляк вел антисоветскую агитацию среди крестьян и сбор сведений для польской разведки.

В 1925 г. на курсах польских коммунаров окончил жизнь самоубийством курсант Добролюбов. Дзержинский считал, что это следствие работы польских спецслужб, которые делают все, от их зависящее, чтобы дезорганизовать работу курсов и завербовать себе агентов. 24 февраля 1925 г. он поручил Р.А. Пиляру «не только это дело до конца распутать, но с нашей стороны окружить так школу, чтобы уничтожить и перехватить всякие связи с курсами польской разведки. Прошу Вас поэтому доложить мне и о таком плане»[1264].

2 апреля 1925 г. во время обсуждения в Политбюро вопроса «Об обмене» с докладами выступили И.С. Уншлихт, Ф.Э. Дзержинский, М.М. Литвинов, М.И. Фрумкин и Богуцкий. В итоге обсуждения были приняты предложения Дзержинского, в том числе: дать указание судам и прокуратуре о том, чтобы уличенные в контрреволюционных преступлениях, связанных с Польшей, и шпионаже в пользу Польши судились со всей строгостью существующих законов, без применения смягчения приговоров; по отношению к осужденным судами, согласно п.1, не может быть применена амнистия и помилование (ЦИКом СССР и ЦИКами Союзных Республик) без предварительного согласия Комиссии ПБ (т.т. Дзержинский, Куйбышев, Крыленко); привести в исполнение задержанные (ЦИКом) приговоры к высшей мере наказания над осужденными судами польскими шпионами и контрреволюционерами; ОГПУ предложить усилить борьбу с польским шпионажем и контрреволюцией…»[1265].

К 1926 г. у Председателя ВЧК сложилось твердое убеждение, что Польша готовиться к широкомасштабной войне с СССР. Эту точку зрения он не изменил до конца своей жизни. «Целый ряд данных, — писал Ф.Э. Дзержинский 11 июля 1926 г. И.В. Сталину, — говорит с несомненной (для меня) ясностью, что Польша готовится к военному нападению на нас с целью отделить от СССР Белоруссию и Украину. В этом именно заключается почти вся работа Пилсудского…».

15 июля 1926 г. Дзержинский предложил Ягоде вывезти из городов, лежащих близ польской и румынской границы, архивы ГПУ в Москву и «как можно меньше держать в тюрьмах шпионов, белогвардейцев и бандитов тоже держать их подальше от границы».[1266]Через три дня он писал Ягоде: «Прошу сообщить, что сделано по усилению польского отделения КРО и работы у нас в центре в отношении Польши, Белоруссии, Украины и Румынии? Сообщите лично так же, как идет исполнение намеченных совещанием ПП мер?».[1267]

Ф.Э. Дзержинский много внимания уделял борьбе с немецким шпионажем. В 1918 г. его беспокоила осведомленность немцев о том, что происходит в партийном руководстве РКП (б). 30 июля 1918 г. он просил Бродовского прислать ему свое суждение на это счет и «точное описание фактов с деталями и что именно немцы знали и как Вам это стало известно? Нет ли по Вашим данным кого-либо в окружении лиц, ведущих с немцами переговоры и бывающих на заседаниях ЦК (Чичерин, Копп, Красин, Крестинский), которые имеют связи с немцами как жены. Секретарши (близкие), сестры жен и т. д. и которые могли бы разбалтывать. Повторяю, вопрос слишком серьезный и поэтому я прошу Вас прислать мне все, что могло бы дать нить. Всякая мелочь тут важна. Мне передавали, что сестра жены Коппа вышла замуж недавно за немца, занимающего очень высокий официальный пост.

Так ли это?…Письмо после прочтения должно быть уничтожено тут же»[1268].

В последующем немецкая разведка использовала в своих целях особые отношения, сложившиеся между Германией и Советской Россией, прежде всего в области военного сотрудничества. Германия помогала СССР в строительстве предприятий оборонной промышленности, Советской Союз — в обход Версальских соглашений помогал Германии в подготовке военных кадров. За короткий срок в Москву и другие города, где возводились объекты при участии немецкой группы Нидермайера, посетили высокие чины немецкого Генштаба: Бломберг, Хассе, Шлейхер и др. Крупные концессии в СССР получили многие, субсидированные рейхом фирмы, в том числе «Борзинг» и «Демаг». В Москве побывал и шеф военной разведки В. Николаи, под чьим покровительством находились эти фирмы. В районе Филей, в Харькове, Самаре, Рыбинске и Ярославле началось строительство авиационных заводов, близ Самары в Иващенкове — объекта военно-химической промышленности. С приездом в СССР немецкого разведчика В.А. Фолька, работавшего под прикрытием на должности официального представителя германского концерна «О. Вольф», была создана широкая агентурная сеть в Москве в количестве 34 человек. Они собирали сведения о крупных заграничных заказах НКТорговли, НКПС, военных заводах и научных центрах. Будущие немецкие летчики проходили обучение в авиационной школе в Липецке, будущие танкисты — в Казанской танковой школе. В 1923 г. немцы открыли в Москве, в доме по Хлебному переулку представительство рейхсвера, его назвали «Вогру» — военная группа. Для финансирования работы и координации в строительстве заводов было основано общество «Гефу». «Вогру» и «Гефу» помимо осуществления официальных обязанностей вели сбор военной и экономической информации, следили за ходом военной реформы, анализировали состояние командного состава Красной Армии и др. Эту задачу они решали под руководством немецких офицеров т. н. московского отделения «Зондергруппы» Нидермайера, находившихся на каждом заводе. У. Брокдорф-Ранцау вспоминал: «По меньшей мере пять тысяч немецких специалистов работает на промышленных предприятиях, рассеянных по всей огромной стране Советов… Эти инженеры были ценным источником информации… Я не думаю, чтобы когда-нибудь любая другая страна располагала столь обширным информационным материалом, как Германия в те годы»[1269].

Не случайно 6 августа 1925 г. после процесса Хильгера Ф.Э. Дзержинский писал М.А. Трилиссеру и А.Х. Артузову: «Процесс студентов доказал, что Хильгер наш прямой враг. У меня сложилось впечатление, что вообще германское правительство и монархические и националистические немецкие круги ведут работу по низвержению большевизма в СССР и ориентируются на будущую монархическую Россию. Верно ли это мое мнение? Надо собрать и подытожить весь имеющийся наш по этому вопросу материал. Участие немцев в питании белогвард. организаций? Случайно ли, что концессия «Юнкере» фактически ничего почти делового нам не дала? Верно ли, что в этом только мы сами виноваты? Что из себя политически представляет фирма «Юнкере» и ее аппарат? Помогли ли нам немцы в налаживании химического или иного производства? Анализ немецких концессий?

Прошу представить мне на эту тему докладную записку»[1270].

20 апреля 1924 г. Дзержинский поручил Менжинскому принять превентивные меры в борьбе с румынским шпионажем. «Не подлежит сомнению, — писал он, — что Румыния станет очагом формирования и присылка к нам банд и разовьет сильную и активную шпионскую деятельность. Надо наметить и провести меры по нашей разведке и контрразведке в самой Румынии и по наблюдению и изловлению их шпионов и опорных пунктов у нас, в СССР. Для этого, я думаю, между прочим, надо бы условиться с Балицким и послать с ним вместе и кого-ниб[удь] из нас, как из КРО, Погранотдела, так и ИНО, в пограничную] с Румынией губ., дабы там сделать обзор и на ряде совещаний выработать эти меры…»[1271].

Для повышения эффективности борьбы со шпионажем на Кавказе Ф. Э. Дзержинский считал необходимым разработку планов по поимке агентов спецслужб противника, ведение сбора сведений о его действиях «для возбуждения дела дипломатическим путем». По его предложению при Цупчрезкоме был создан особый отдел с подчинением ему всех особых отделов Украины и Крыма, что должно было способствовать усилению борьбы со шпионажем, контрреволюцией, «атаманщиной» и бандитизмом.

А чтобы предотвратить восстания в Закавказье 28 февраля 1925 г. он поручил Менжинскому «усилить разработки константинопольские и парижские в отношении Закавказья и Грузии. Безусловно, приготовления к восстанию идут. Надо перехватить их связи и пути. Нельзя ли собрать факты, что они идут и против Кемаля (за султанат и за Англию) и дипломатическими мерами выслать монархистов и грузин из Константинополя и Турции? Нельзя ли принять меры, чтобы поймать их транспорты и склады оружия и места переправы?»[1272]

В 1920-х гг. была пресечена подрывная деятельность не только отдельных лиц, но и сотрудников ряда общественных организаций, действовавших на территории страны, в частности, Американской организации помощи («АРА»), 24 января 1922 г. Политбюро рассмотрело вопрос о мерах предосторожности на случай чрезмерного расширения аппарата АРА. Было признано необходимым обязать ВЧК усилить осведомительную работу по АРА[1273]. На основании этой политической директивы Дзержинский нацелил чекистские органы на выявление шпионажа и связи иностранных дипломатических учреждений с антисоветскими элементами в АРА.

Спецслужбы иностранных государств в ведении разведывательной работы опирались на националистов, прежде всего Украины. Поляки использовали в качестве ударной силы крайние украинские элементы. Одним из шагов было решение Центрального украинского комитета (петлюровской организации в Варшаве) по предложению польского Генштаба размещение по военным училищам Польши 36 украинских офицеров с тем, чтобы они прошли курсы обучения.

После поездки одного из лидеров националистов Чеботарева в Западную Европу состоялось несколько совещаний в Праге и Париже, на которых решено было подчинить все мелкие эмигрантские кружки центру УНР и перенести центр тяжести деятельности в Польшу, откуда в случае начала военного конфликта легко было бы вести непосредственную борьбу с Советам. Чеботарев также заявил, что поддерживает полный контакт со своими сторонниками в Советской Украине и даже имеет много своих работников в КП (б)У, и эта партия «будто бы сейчас стоит тайно на платформе отделения от СССР».

7 июня 1920 г. Дзержинский отдал распоряжение И.К. Ксенофонтову разыскать приехавшего из Харькова «дней 6 тому назад для свидания с В. К. Винниченко члена КПЧ Лапчинского Георгия Федоровича. Он член Цека, там возможно получить его адрес. Жена его Лапчинская в семи верстах от Москвы врачом, возможно, что живет там. Аусен (из) Региструпа должен знать, где он. Необходимо его немедленно арестовать, произведя тщательнейший обыск у него и жены с выемкой всех документов и переписки. Содержать его так, чтобы не мог сообщаться внешним миром (при) особом отделе в хороших условиях. Причины ареста будут сообщены особо. Пустить версию, что поймано в Москве письмо к нему Петлюры»[1274].

В. Л. Герсон сообщил Ф. Э. Дзержинскому о том, что Г.Ф. Лапчинского задержать не удалось, он уехал в неизвестном направлении.

Наряду с наблюдением за агентурой спецслужб западных государств и УНР чекисты проводили маневр силами и средствами, сосредоточивая усилия на главных направлениях. Например, ввиду того, что советская приграничная резидентура на Галичине работала, главным образом, по освещению УНДО и давала малоценные материалы, резидент «Михалюк» распоряжением начальника КРО ГПУ УССР Добродицкого был переброшен во Львов с задачей выявления работы активной украинской контрреволюционной эмиграции[1275].

Для пресечения работы спецслужб противника органы ГПУ Украины поставили на специальный учет 1394 бывших старшин, членов повстанческих комитетов и старшин УНР и 5300 бывших «политбандитов». Дополнительная агентурная проработка позволила установить посещение нашей территории петлюровскими агентами: Барвинский, Ивановым — Орловым — бывшим помощником атамана Струка, были вскрыты места явок закордонных агентов, выявлено и ликвидировано несколько шпионских групп, в том числе в 7-м стрелковом батальоне,7-м и 3-м дивизионах. 99-й дивизии и 60-й авиоэскадрилии [1276].

17 июня 1923 г. (по другим данным, 26 июня) чекисты заманили на Украину и арестовали ярого врага Советской власти, сотрудничавшего с польской разведкой атамана Ю.В. Тютюника («Дело № 39»). Он раскрыл планы украинской националистической эмиграции и передал чекистам свой архив, написав до суда покаяние. 28 декабря 1923 г. Президиум ВУЦИК его амнистировал, но, несмотря на это, 12 февраля 1929 г. Тютюника арестовали и расстреляли 3 декабря 1929 г.[1277]

Ф.Э. Дзержинский руководил работой чекистов по пресечению деятельности агентов эмигрантских разведывательных центров, тесно связанных со спецслужбами капиталистических государств. При этом основные усилия были сосредоточены на савинковцах. 13–16 июня 1921 г. в отеле «Брюль» г. Варшавы в обстановке строгой секретности (как полагали устроители) состоялся съезд реанимированной контрреволюционной организации «Союз защиты родины и свободы». От прежней она отличалась введением в старое название еще одного слова — «Народный». На съезде присутствовали представители польского генерального штаба Сологуб, французской военной миссии майор Пакайе, английской и американской спецслужб[1278].

В начале 1920-х гг. чекисты нанесли ряд серьезных ударов по савинковцам. Так, в мае 1921 г. они вышли на след организации (правда, еще не оформленной как НСЗРС и получившей в этом районе название «Западного областного комитета» (ЗОК) и обезвредили десятки заговорщиков, бандитов и шпионов, разгромили несколько отрядов, прорвавшихся из-за границы. Газета «Известия» от 24 июля 1921 г. по этому поводу писала: «… Всероссийской Чрезвычайной комиссией раскрыта крупная боевая террористический организация Бориса Савинкова, раскинутая на территории Западной и Северо-Западной областей и имевшая ячейки на всей территории РСФСР. Центр раскрытой организации — Западный областной комитет так называемого Народного союза защиты Родины и свободы во главе с представителем Всероссийского комитета по Западной области находился в городе Гомель[1279].

Ликвидация Западного областного комитета не остановила савинковцев. Наоборот, они активизировали свою подрывную деятельность. Семенов и его жена и коллега по разведработе Наталья Богданова готовили покушение на Ленина и Троцкого, которое должно было парализовать деятельность правительства во время всеобщего восстания, которое намечалось на 28 августа 1921 г. И в этот день савинковские партизанские отряды из Польши, Латвии и Эстонии под командованием Эльвенгрена, Эрдмана-Бирзе, Павловского и Данилова должны были начать наступление и захватить Псков, Полоцк, Витебск, Смоленск, а затем Петроград и Москву, при поддержке эсеров. Об этих планах сообщил в Москву… Семенов (Об этом человеке обстоятельный разговор еще впереди). Ознакомившись с донесением, Дзержинский передал его Ленину[1280].

В 1922 г. на советской территории были ликвидированы почти все ячейки НСЗРС. Но в информации из Парижа сообщалось, что Б.В. Савинков не отказался от намерения создать под своим командованием единый центр антибольшевистской борьбы.

И в ГПУ возникла идея «помочь» Савинкову. Для его обезвреживания было принято решение принудить савинковцев искать контакт с вымышленной контрреволюционной организацией, заставить постепенно раскрыть свои карты. Так была задумана и проведена классическая операция «Синдикат-2».

При помощи операций «Синдикат-2», «Центр действия», «Дело № 39» и др. было осуществлено успешное проникновение в основные центры белой эмиграции, что позволило не только перехватить основные каналы заброски в Советский Союз, но и навязать белоэмигрантским формированиям тактику «накапливания сил, ожидания переворота изнутри», а главное, отказаться от проведения в СССР актов политического террора и диверсий. Операцией «Синдикат» был также нанесен удар по наиболее экстремистскому крылу белой эмиграции, нейтрализована активность «Высшего монархического совета», «Российского общевоинского союза», «Братства русской правды», «Братства Белого Креста» и др. Чекисты получили сведения о расстановке сил в эмиграции, ее связях с разведками западных стран, планах борьбы с советской властью.

И сегодня без всяких оснований такие, как Ю. Безелянский носятся с ложкой «дегтя» и пишут о том, что «в мифологии КГБ это блистательные операции, но на самом деле в них много темного и неясного. Не вся еще правда стала достоянием гласности. Скорее всего, это были провокации, цель которых поднять вес и престиж карательных советских органов…». Ему надо бы читать побольше научной литературы. Уже доказано, что речь идет о классических операциях советских спецслужб, которые внимательно изучаются не только в Академии ФСБ России, но в ЦРУ США.

«Синдикат-2» стал первой операцией КРО ОГПУ. Проведением этой оперативной игры занимались А.Х. Артузов, его заместитель Р.А. Пиляр и помощник С.В. Пузицкий. а также личный состав 6-го отделения КРО ОГПУ: И.С. Сосновский, Н.И. Демиденко, А.П. Федоров, Г.С. Сыроежкин, С.Г. Гендин, И.П. Крикман. Общее руководство осуществляли Ф.Э. Дзержинский и В.Р. Менжинский.

Чекист А.П. Федоров отлично сыграл роль одного из руководителей несуществующей антисоветской организации «Либеральные демократы». Савинков поверил в существование этой организации и в возможность своего выезда в СССР под чужим именем. Его обнадежил доклад благополучно возвратившегося в Париж Фомичева и письма другого эмиссара Павловского.

В борьбе со своими политическими противниками сотрудники ВЧК-ОГПУ опирались на помощь бывших сотрудников правоохранительных органов царской России. Антисоветское движение можно было разложить, лишь внедрив в него людей, близких его деятелям по происхождению и биографии.

Одним из активных помощников чекистов был генерал-лейтенант старой армии В.Ф. Джунковский — примечательная и противоречивая личность последнего десятилетия существования дома Романовых. Много лет он служил губернатором Московской губернии и оставил о себе добрую память. Боролся с продажностью чиновников и полиции. Был товарищем (заместителем) министра внутренних дел и шефом Отдельного корпуса жандармов. Он стремился совместить обеспечение безопасности государства с нравственным началом, считая недопустимым раскрывать имена проштрафившихся, либо давно оставивших службу, а также умерших агентов, справедливо полагая, что такие действия подрывают основы агентурной работы спецслужб. Именно он докладывал царю о скандальных похождениях Распутина. Джунковский не принадлежал к числу людей, принимавших важные решение под воздействием сиюминутного эмоционального порыва. И Дзержинский принял решение пригласить бывшего шефа Отдельного корпуса жандармов на работу в ВЧК-ОГПУ в качестве своеобразного консультанта, будучи глубоко уверен в патриотизме, порядочности и честности Джунковского. А необходимость в его услуге была велика. Дзержинский раньше других сотрудников понял, что без изучения опыта бывшего Департамента полиции, жандармерии, равно как военной разведки и контрразведки, ВЧК не обойтись. И он убедил Джунковского, что его патриотический долг в служении новому российскому государству. В ноября 1918 г. Джунковский выступил свидетелем по делу провокатора Р.В. Малиновского, а затем приступил к своим неопределенно очерченным обязанностями негласного консультанта ВЧК. На Лубянке об этом знали несколько человек.

В дальнейшем Джунковский принимал участие в качестве консультанта в конкретной разработке и проведении операций «Трест» и «Синдикат-2».

Активным участником операции «Синдикат-2» был А.О. Опперпут (Стауниц). В Первую мировую войну он был младшим офицером в Дикой Кавказской дивизии. В конце 1920 г. связался с Б.В. Савинковым и вступил в «Союз защиты Родины и Свободы». Как человек, весьма смелый и энергичный, природный конспиратор, к весне 1921 г. он уже становится руководителем западного комитета союза. Ко времени провала в апреле 1921 г. его организация насчитывала более 700 человек. Будучи арестован, долго упорствовал, наконец, сознался и выдал всю организацию. Ее разгром облегчил и дальше поимку Савинкова. После ликвидации организации Савинкова он был использован для раскрытия организации профессора Таганцева (познакомившись с Таганцевым, он вычислил руководителей заговора). В январе 1922 г. Опперпутбыл освобожден и вовлечен под фамилией Стауниц в работу только что созданного «Синдиката».

Операция началась летом 1922 г. с ареста адъютанта Савинкова бывшего царского офицера Л.Д. Шешени. При допросе он подробно рассказал о деятельности НСРЗиС, на основании его данных было ликвидировано несколько ячеек этой организации. Затем осуществлено легендирование антисоветской организации «Либеральные демократы» в Москве («ЛД»), лидером которой назначен сотрудник КРО по закордонной работе А.П. Федоров[1281].

Умелые действия чекистов привели к тому, что интерес Б.В. Савинкова к легендированной организации («либеральных демократов») возрастал, и он решил лично ознакомиться с положением дел в антисоветском подполье.

Нет необходимости подробно описывать ее ход. Об этом можно прочитать в ряде источников. Только отметим, что информацию, получаемую через «Синдикат-2» центральном аппаратом КРО, большей частью реализовали территориальные органы ОГПУ. Так, в 1924 г. на территории только Западного военного округа было задержано до сотни крупных агентов иностранных разведок. И это были настоящие враги нашей страны диверсанты, шпионы и террористы.

Операция «Синдикат-2» вступила в завершающую стадию в середине августа 1924 г. 15 числа лидер НСЗРиС, несколько изменив свою внешность, с паспортом на имя Виктора Ивановича Степанова вместе со своими помощниками супругами Диктоф-Деренталями, Фомичевым и «Мухиным» (чекистом А.П. Федоровым) через Вильно выехали к границе и перешел ее. Было около семи часов утра 16 августа 1924 г., когда они вошли в предместье Минска. Здесь из осторожности разделились на три группы, Савинкова и супругов Деренталь встретили очень приветливо. На заранее подготовленной конспиративной квартире дверь им отворил огромного роста богатырь, лет тридцати пяти, и пригласил в гостиную. Рядом с ним стояли худощавый, примерно такого же возраста мужчина, уже обычного роста и телосложения («хозяин квартиры») — полномочный представитель ОГПУ по Западному краю Филипп Демьянович Медведь и заместитель начальника КРО ОГПУ Роман Александрович Пиляр. После знакомства сели за стол и начали разговор о «делах текущих». Позволив Савинкову выговориться, Пилляр поднялся, как бы желая произнести очередной тост, вместо этого сказал как-то очень обыденно: «Вы арестованы, Савинков! Вы в руках ОГПУ!..». Всю дорогу Савинков молчал, только во внутреннем дворе здания на Лубянке, выйдя из автомобиля и оглянувшись по сторонам, сказал: «Уважаю ум и силу ГПУ!»[1282].

27-29 августа 1924 г. на открытом процессе Военная коллегия Верховного Суда СССР заслушала дело Бориса Савинкова. По всем пунктам обвинения Савинков признал свою вину. В заключительном слове 28 августа он сказал:«….После тяжкой и долгой кровавой борьбы с вами, борьбы, в которой я сделал, может быть, больше, чем многие и многие другие, я вам говорю: я прихожу сюда и заявляю без принуждения, свободно, не потому, что стоят с винтовками за спиной: я признаю безоговорочно Советскую власть и никакой другой. И каждому русскому, каждому человеку, который любит Родину свою, я, прошедший всю эту кровавую и тяжкую борьбу с вами, я, отрицавший вас, как никто, — я говорю ему: если ты русский, если ты любишь Родину, если ты любишь свой народ, то преклонись перед рабочей и крестьянской властью и признай ее без оговорок…». Суд приговорил Савинкова к расстрелу. Однако по представлению самого суда в тот же день, 29 августа Президиум ЦИК СССР заменил осужденному высшую меру наказания лишением свободы сроком на десять лет.

После суда Савинков содержался во Внутренней тюрьме ОГПУ. 18 сентября 1924 г. Дзержинский выступил с докладом на заседании Политбюро ЦК РКП (б) «О Савинкове». Были приняты его предложения: «1. Дать директиву Отделу печати наблюдать за тем, чтобы газеты в своих выступлениях о Савинкове соблюдали следующее:

а) Савинкова лично не унижать, не отнимать у него надежды, что он может еще выйти в люди;

б) Влиять в сторону побуждения его к разоблачениям путем того, что мы не возбуждаем сомнений в его искренности;

2. Поручить Отделу печати на основании этой директивы дать разъяснения редакторам газет и предложить им все возбуждающие сомнения статьи и т. п. согласовывать с отделом печати»[1283].

С Савинковым продолжал часто беседовать председатель ОГПУ, но ему требовались дополнительные материалы. Не позднее 15 октября 1924 г. Дзержинский пишет в Берлин заместителю заведующего отделом политической информации ПП СССР в Германии С. А. Раевскому: «Уважаемый товарищ. Для того, чтобы полностью использовать Савинкова, который, будучи дружен с Пилсудским, не желает всего детально говорить из-за личной «щепетильности» и в политике он очень слабо разбирается, необходимо восстановить ряд фактов, относящихся к Польше, к Пилсудскому и к его правительству, и сформулировать конкретные вопросы Савинкову. Вы могли бы нам в этом деле быть очень полезным. Поэтому моя просьба к Вам — помочь нам и, кроме того, было бы очень желательно получить от Вас сводки и вырезки из польской печати о Савинкове и Ваши нам указания, как их можно использовать в конкретных случаях.

Ввиду моего отъезда в отпуск, прошу направлять всю почту на имя моего секретаря т. Герсона, который и передаст куда нужно».

В ответе Раевского было указано, что ему не удалось собрать материл о планах Пилсудского и его связях с Савинковым, потому что данный вопрос не нашел отражения в прессе.[1284]

Великий террорист XX в. покончил с собой, выбросившись из окна кабинета ОГПУ на Лубянке.

После ареста С. Рейли не было сомнений в том, что лидеры белой эмиграции откажут в доверии «Тресту». А на него большие надежды возлагали и А.П. Кутепов, и П.Н. Врангель.

Поэтому для подкрепления пошатнувшейся веры в существование МОЦР ОГПУ организовало поездку в СССР в декабре 1925 г. бывшему депутату Государственной думы монархисту, хорошо известному среди белых эмигрантов В.В. Шульгину. После поездки он издал книгу «Три столицы» о Москве, Киеве и Ленинграде, о достижениях большевиков.

«Трест» позволял контролировать одно из течений белой эмиграции — евразийство. В 1926 г. была устроена «нелегальная» поездка в Москву одного из лидеров этой организации Ю. Арапова, которому была продемонстрирована бурная «деятельность» МОЦР.

В 1926 г. «Трест» остановил посылку из Финляндии диверсионной банды офицеров в 200 человек, которые предполагали сделать налет на Карелию. Удалось провалить и уничтожить отдельных террористов. В то же время в пределах самого «Треста» под разными предлогами были провалены и расстреляны более 20 прибывших из-за границы активистов. В результате «Трест» успешно использовал эти случаи, как доказательство невозможности пользоваться работой возвращавшихся эмигрантов, которые «шага не умеют ступить в большевистской России». Таким образом, «Тресту» удавалось играть роль тормоза, задерживая приток активных эмигрантов в пределы СССР[1285].

В борьбе со шпионажем сотрудники органов ВЧК-ОГПУ, несомненно, добились больших успехов. Только за шесть месяцев 19221923 гг. на территории страны они обезвредили более 500 агентов зарубежных антисоветских центров и империалистических разведок, а в 1922–1925 гг. лишь на участке пяти пограничных отрядов западной границы было задержано 2742 нарушителя, из которых 675 оказались разведчиками спецслужб противника.

Наряду с пресечением разведки эмигрантов Дзержинский обращал серьезное внимание органов ВЧК-ОГПУ на разложение антибольшевистских организаций и прежде всего военных формирований. Русская армия за рубежом оставалась значительной силой, находившей непосредственно у границы Советской России. Поэтому органы ВЧК-ОГПУ стремилась ослабить военную эмиграцию. Эта задача решалась во взаимодействии с Разведупром РККА. Так, военному разведчику Борису Иванову была поручена разведка и разложение былой эмиграции в Болгарии и Румынии. Он стал одним из руководителей операции в Варне в августе 1922 г. по срыву десанта генерала В.Л. Покровского на Кубань. Усилиями его резидентуры был привлечен у разведывательной работе бывший полковник Белой армии А.М. Агеев, который стал активным деятелем «Союза за возвращение на родину», одним из основателей, редактором и автором газеты Союза «Новая Россия», членом советской миссии Красного Креста.

Важным успехом чекистов стало создание комитетов «Союза за возвращение», деятельность которых по разложению частей Белой армии удачно сочеталась с официальной задачей «Союза за возвращение на родину». В 1922–1923 гг. с его помощью в СССР вернулось 9550 солдат, казаков и офицеров бывшей врангелевской армии. Но многие из прибывших по амнистии, ссылались в северные и дальневосточные губернии, младший и средний офицерский состав расстреливался, генералы погибали при загадочных обстоятельствах.

Таким образом, шпионажем, террором и диверсиями против РСФСР и СССР занимались спецслужбы капиталистических государств, белоэмигрантские центры и подрывные организации внутри страны. Чекисты совершенствовали контрразведывательную и разведывательную работу, внедряли свою агентуру в специальные органы капиталистических государств и белоэмигрантских центров, дезинформировали противника с целью ввести его в заблуждение, проводили сложные операции.

Работа чекистов включала оперативные мероприятия, направленные на решение разнообразных задач: розыск вражеской агентуры в целях пресечения подрывной деятельности спецслужб противника и обнаружения преступных связей с ними советских граждан, установление лиц, подозреваемых в принадлежности к агентуре иностранных разведок и др. Чекисты стремились не только обезвредить отдельного шпиона, но и «установить все его связи и обезвредить всю организацию, в которой он вращается, и выпытать все данные о методах и способах работы для использования в будущем». Вместе с тем они всеми мерами старались разложить этим организации и парализовать их работу. Благодаря подготовленным чекистским операциям, был нанесен удар по эмигрантским центрам, во многих районах страны вскрыта сеть шпионских и террористических организаций, арестованы, осуждены и выдворены из СССР сотни агентов польской, английской, американской, немецкой, французской, японской и других разведок.