Дети Маркса и кока-колы
Памятник золотому тельцу поставлен в самом центре Нью-Йорка, города, где сосредоточено почти все золото мира. Здесь больше всего переживали по поводу финансового кризиса, начавшегося в 2008 году. Для многих партнеров Дональда Трампа по бизнесу он оказался роковым. Но президент ценит, что живет в самой богатой стране с самой развитой экономикой, поэтому так же прочно стоит на земле, как этот золотой телец.
Когда Трамп проезжает по центру Нью-Йорка и оказывается между статуей Джорджа Вашингтона, создателя государства, и зданием фондовой биржи, олицетворяющей финансовое могущество, то не может не думать о том, что Соединенные Штаты в XX столетии стали лидером экономического развития всего мира. Если пользоваться модным современным словом «инновационная экономика», если говорить об изобретениях, которые изменили жизнь человечества, то большая часть из них – от конвейера и небоскреба до телевидения и Интернета – пришли из Соединенных Штатов. В этом смысле XX столетие было американским.
Годы после Первой мировой войны, когда закладывалось семейное богатство Трампов, – время расцвета грубого индивидуализма и господства бизнеса. В пьянящей атмосфере экономического бума, форсированного развития, лихорадки быстрого обогащения старший Трамп, как и другие магнаты, испытывал сильную неприязнь к государственному аппарату. Исходил из того, что правительство должно быть маленьким и что бизнес сам обо всем позаботится.
Крах в октябре 1929 года подорвал нормальное развитие многих стран. Катастрофически упала мировая торговля. Возникла массовая безработица. Вообще казалось, что капитализм мертв. Правительства решили ограничить свободу большого бизнеса. А представители большого бизнеса увидели в этих переменах не спасение, а гибель всего, что было дорого их сердцу.
И старший Трамп, и другие деловые люди считали, что президент Франклин Рузвельт чуть ли не строит социализм. Называли Рузвельта предателем. А он всего-навсего принял программу общественных работ и социального обеспечения и закон о справедливых условиях труда, который установил минимальный уровень заработной платы. Впрочем, политика Рузвельта помогла немногим. С безработицей покончила Вторая мировая, когда начался расцвет производства. Война же сформировала новую модель тесного сотрудничества и распределения обязанностей между правительством и бизнесом.
Дональд Трамп, как и его ровесники, родившиеся после войны, вырос в сознании самых радужных перспектив. Любая проблема может быть решена, если выработать правильную стратегию. Главной идеологией Соединенных Штатов стали после войны не идеи либерализма или консерватизма, а технологии решения проблем.
Предвоенное поколение было воспитано драматическим опытом Великой депрессии. Послевоенное воспитывалось в годы экономического прогресса.
Империя Трампа, как и все большие корпорации в Америке, делала то, что в Европе взяло на себя государство: выдавала пенсии, оплачивала отпуск и страховку. Но некоторые социальные проблемы никуда не исчезали, несмотря на очевидный рост экономики. Со временем стало ясно, что некоторые проблемы вовсе не имеют решения. Они, можно сказать, вечные. Экономику не следует сравнивать с машиной, работающей упорно и равномерно. Экономику лучше сравнить с рекой, в которой рыбе и всякой живности живется привольно, когда река полноводна. Но, как в живом мире, что-то в экономике процветает, а что-то заканчивает свою жизнь.
В середине 60-х конгресс принял программу медицинской помощи старым и бедным людям. В начале 70-х президент Никсон ввел для бедных талоны на получение бесплатных продуктов. Но это странным образом не улучшило отношения людей к правительству. Те, кто получает пособия, считают, что им платят мало, и боятся, что пособия отменят. Те, кто платит большие налоги, уверены, что они финансируют бездельников. Люди привыкают полагаться на правительство, которое распределяет пособия и помощь, и отвыкают полагаться на самих себя. Но правительство не может всем помочь. Чем выше расходы, тем большие налоги приходится собирать и тем больше дефицит. Гарантированная занятость подрывает экономическую конкурентоспособность.
Если сократить нормы налогов и позволить людям больше тратить или откладывать, появляется больше стимулов к труду, и заработанные ими деньги станут топливом огромной экономической машины. Эти идеи реализовал на практике президент Рональд Рейган, который так нравится Трампу.
– Я никогда не видел ни одного государственного учреждения, которое работало бы столь же эффективно, как хорошо управляемая фирма, – говорил Рейган.
Он считал, что стране не нужен большой государственный аппарат. И Трамп так думает. Расплодившиеся правительственные организации не имеют права указывать фермерам – что сажать, учителям – чему учить, а промышленникам – что строить и производить.
Рейган считал, что программы социальной помощи безработным и неимущим не нужны. Такая помощь развращает людей и мешает им действовать самостоятельно. Она увековечивает нищету и заставляет людей жить на государственные пособия вместо того, чтобы становиться самостоятельными гражданами. Рейган, подобно большинству американцев, много работал, чтобы получить свою долю мирских благ. Но он отказывался признавать, что у других людей, не наделенных столь щедро природными талантами и привлекательной внешностью, значительно меньше шансов добиться успеха.
– Рядовой американец работает, чтобы обеспечить свою семью, – раздраженно говорил президент Рейган. – А его облагают высокими налогами, чтобы помочь преодолеть трудности каким-то другим людям.
Доходы бюджета образуются за счет налогов. Налоговая система – своего рода договор между государством и гражданами: граждане соглашаются платить определенные суммы в виде налогов, а в обмен получают определенные услуги, оказываемые государством. Основные источники доходов американского бюджета – подоходный налог с населения, налоги на прибыли корпораций, налоги и взносы по социальному страхованию, федеральные акцизы, налоги на наследство и дарения, таможенные пошлины.
При Рейгане бюджетный дефицит попытались ликвидировать нетривиальным способом – не путем увеличения налогов, а, напротив, путем их уменьшения. Предельные ставки налогов были сокращены, но удивительным образом доходы в бюджет выросли. Ослаблено было также и налогообложение крупного бизнеса в надежде стимулировать экономический рост. Так и произошло. Снижение налогов помогло экономическому росту.
Президент Трамп, как и Рейган, противник высоких налогов и дорогостоящих программ социальной помощи. Но за него голосовали те, кто сейчас очень надеется на помощь государства, – традиционная, провинциальная Америка, не поспевающая за стремительным движением Америки больших городов.
Как сложились эти две Америки?
Когда меняются эпохи, новое поколение заявляет о себе на полях сражений или в демонстрациях протеста. Политические и экономические преобразования влекут за собой перемену привычных ценностей. Возникает протест против существующего порядка, против авторитетов и устоявшихся традиций. Революция отражает нетерпение молодых: время идет вперед, а политика отстает!
Когда-то молодежь восстала против всего старообразного, тяжеловесного и косного. Началось с одежды. Отказались от костюмов и галстуков, аккуратных платьев и приглаженных причесок. До этого невозможно было представить, что девушки начнут носить не юбки, а брюки и джинсы да еще и постригутся наголо, а юноши отпустят длинные волосы.
Молодежная революция совпала со стремлением женщины выйти за рамки привычной роли – послушная жена, любящая мать, домохозяйка без собственных интеллектуальных, профессиональных и политических амбиций. Молодые женщины желали освободиться от мужского господства в семье и обществе. Утверждали полнейшее равноправие полов и отстаивали свободу любить того, кого пожелают. Отдавались политике с той же страстью, что и мужчинам.
Любовь к ведению домашнего хозяйства они считали проявлением буржуазного духа. Обручальные кольца – символом мужского шовинизма. Сам брак – чисто буржуазным способом закабаления женщины. Моногамия казалась устаревшим ограничением мужской и женской свободы. Покупка новой мебели или разведение газонов – разбазариванием денег, которые могли бы служить благу бедняков.
Схоластические дискуссии социалистов о накоплении капитала и о классовой борьбе их тоже не увлекали. Личная жизнь и любовные увлечения важнее. Это был еще и протест против подавления сексуальных свобод. Любовь и революция неразделимы.
Романтики разошлись с циниками. Взрослые с ужасом говорили, что молодежь получила слишком много свободы и отказывается от традиционных ценностей в пользу путешествий в мир фантазий с помощью марихуаны и других наркотиков. Голливуд тоже пережил революцию. Кинематограф отказывался от остатков самоцензуры и жесткого морального кодекса, который ограничивал сцены откровенного секса и насилия в картинах для массового зрителя. Это происходило на фоне насильственного разгона студентов, которые захватывали университетские городки.
Любое обновление поначалу воспринимается в штыки. Но то, что вчера представлялось немыслимым, сегодня – норма. Происходит всеобщее раскрепощение. Рушатся прежние ценности и возникают новые.
Иногда революция совершается на улицах. Иногда в умах. Взбунтовавшаяся молодежь отказывалась от лжи, лицемерия и ханжества, унижения, сокрушала закоснелые формы существования общества. Это была революция духа. Бунтари желали освободиться от мира отцов, властного и требовательного. Чувствовать себя свободными и получать удовольствие. Избавиться от авторитетов, ставших лишними. Установить новую мораль, чтобы люди перестали лгать и отказались от постыдных компромиссов, на которые так часто приходится идти в жизни.
В основном бунтари были выходцами из хороших семей. Они росли в свободомыслии. Молодые люди желали большего, чем делать карьеру, а вечером решать в магазине, какой из двадцати пяти сортов колбасы выбрать на ужин. И они добились своего. Им не только разрешили слушать любую музыку, носить длинные прически и одеваться так, как заблагорассудится. Мир стал иным. Изменилось не социально-экономическое устройство, а темп жизни, духовный и общественный климат. Химический состав атмосферы, которой дышит общество.
Бунтари презирали «буржуазную», западную демократию. Желали заменить парламент самоуправлением масс. Бунтари не имели ничего общего с «реальным социализмом», их скорее завораживал авангардизм, красивые жесты, бунтарская мудрость. В результате «дети Маркса и кока-колы» укрепили то, против чего боролись. Капитализм, который радикально настроенные молодые люди считали своим врагом, изменился вместе с ними. Они помогли распространению культуры больших городов, либерализма и терпимости. Огонь, который разожгли участники молодежного бунта, угас. А люди, некогда выходившие на улицу с красными знаменами и воздвигавшие баррикады, добились успеха и благополучия.
В больших городах американцы амбициозны и намерены многого достичь – как правило, большего, чем их родители. Они уверены в себе, сообразительны и материалистичны. Они менее идеалистичны, чем их отцы и матери. Они жаждут успеха. Они верят в себя, хотя понимают, что достичь вершин будет непросто. Но не боятся соревнования и готовы добиваться своего в конкурентной борьбе. Они не доверяют правительству и не желают его помощи. Предпочитают работать на самих себя, а не на хозяина.
Но есть и другая Америка. И ее не радует современный ритм жизни.
В фильме «Адреналин» британский актер Джейсон Стэтхэм играет отравленного конкурентами убийцу, которому ради продолжения жизни необходимо двигаться с бешеной скоростью и поглощать всевозможные стимуляторы. Эта лента – метафора сегодняшней жизни, которая нас всех погоняет: быстрее, быстрее, быстрее!
Вот что интересно: развитие техники сокращает время, необходимое на исполнение той или иной операции. Но мы вовсе не наслаждаемся свободным временем. Напротив, все жалуются на то, что времени катастрофически не хватает!
В чем причина? Мы стремимся реализовать как можно больше новых возможностей, которые открывает сегодняшняя жизнь. Дышать полной грудью, сделать и успеть как можно больше – вот цель современного человека. Но этот голод на новые вещи и возможности никогда не может быть полностью удовлетворен. Не имеет значения, как много мы успеваем: это все равно значительно меньше того, что мы упускаем! Это рождает обиду, гнев, раздражение. Убыстренный темп не для всех. Кому-то не по карману или не по силам воспользоваться все новыми достижениями цивилизации… И мы сочувственно наблюдаем за бешеным ритмом, в котором живет на экране Джейсон Стэтхэм.
Разделение Америки наглядно проявилось в предвыборную кампанию 2016 года. Самый стремительно развивающийся штат Калифорния поддержал Хиллари Клинтон. Среди полусотни американских штатов Калифорния занимает особое место. Когда-то ее губернатором безуспешно пытался стать Ричард Никсон, будущий президент. Проиграл и думал тогда, что в политике ему больше делать нечего. Губернатором Калифорнии стал актер и будущий президент страны Рональд Рейган. Именно эта должность открыла ему дорогу в Белый дом.
– В определенном смысле Калифорния, – говорил Арнольд Шварценеггер, дважды избиравшийся губернатором штата, – энергичная, ненасытная и любующаяся собой – воплощает все лучшее, что есть в американской мечте. В Калифорнии сложился образ жизни, о котором мечтает большинство американцев.
Выступая на съезде Республиканской партии, Арнольд Шварценеггер напомнил делегатам свою биографию. Он добился успеха во всем, за что брался. Пять раз – «Мистер Вселенная» и семь раз «Мистер Олимпия» в бодибилдинге. Он актер с мировым именем. Успешный бизнесмен – его состояние оценивается в 800 миллионов долларов.
Он задал риторический вопрос:
– В какой еще стране возможно такое?
И на его глазах появились искренние слезы. Акцент выдавал в губернаторе самого процветающего штата приезжего. И это нравилось калифорнийцам-иммигрантам, которые, как и он, перебрались в Соединенные Штаты, чтобы начать новую жизнь.
Дональд Трамп не любит Калифорнию. Он жестко критиковал самые передовые компании, которые разместились в Силиконовой долине, сердце современных технологий. Он нашел понимание и поддержку американцев, живущих в других штатах, не столь успешных. Есть Америка, устремленная в будущее, и Америка, которая считает себя забытой и обделенной. Страна все еще разделена. Цветом кожи и социальным положением. Или, точнее сказать, жизнеощущением.